но сан все так же иногда просто забывает о сне в кровати. и даже на такие случаи уен притаскивает пледы и подушки. кофейня медленно становится одной большой спальней. даже посетителей теперь клонит в сон при одном взгляде на уютно устроившегося сана.
неизбежное когда-нибудь наступает и сан ловит простуду, забывая в очередной раз о сложенных стопочкой пледах, просто заснув на холоде, с открытым окном. уен находит его только утром, около шести. он минуту непонимающе смотрит на чхве, поджавшего ноги на высоком стуле, чуть ли не клубком свернувшегося, чтобы согреться, а после тормошит за плечо, пытаясь разбудить. чертыхается, не замечая реакции и мечется по небольшой кухне. чхве просыпается только от громкого звука — уен нечаянно роняет чашку, разбивая. блондин в ответ на сонный осуждающий взгляд только хватает за руку и, шипя что-то о пухе и «и так одной сдобой питаешься, хен, где твой вес?», тащит сана в квартиру, забивая на универ. на тихое «я не фарфоровый, но можно чуть-чуть поосторожнее», только фыркает, уходя за пледами и горячей водой. может, уен действительно немного слишком резко дернул его, и сан немного тяжелее. чон нервно зачесывает сейчас вьющиеся, недосушенные вчера волосы, взглядом ища аптечку по дороге. что-то шипит, чуть не роняя чайник, в который наливал воду. чхве смотрит непонимающе, хмурясь, пытаясь понять кто и зачем сейчас вертится рядом, укутывая в плед и трогая нос. — я же тебе никто. почему ты обо мне заботишься? — сипит, заходясь кашлем. и почти сразу прячется в почти полдюжины тряпок, закрывая уши — пронзительный свист чайника ударяет в виски почти сразу, отдаваясь тяжелым звоном. уен молчит, разводя в стакане для латте чудом найденные витамины, стараясь не стучать ложкой по стенкам, пока чхве прячется под принесенным вместе со стаканом одеялом, почему-то валявшимся до этого в кухне, на подоконнике, шепча «я не буду это пить», отворачиваясь. — хен, пей. если ты не выпьешь, то я назначу курс лечения на правах студента третьего курса медицинского факультета. — сан замолкает, принимая стакан. может, сейчас, лежа в шести заботливо подоткнутых пледах, он чувствует себя под чьей-то заботой. приятно. может, немного беззащитно, но определенно приятно. — ты же говорил, что учишься на патологоанатома? немного страшно за свою жизнь, но определенно приятно. — это не имеет разницы. открой рот. — нет. — чхве говорит это, отворачиваясь. — иначе буду лечить тебя уже по специальности. — сан нехотя говорит негромкое «а», вздрагивая, когда языка касается холодный металл. — наверное, обращение к врачу имеет, — чхве сан напрягается, — абсолютно никакого смысла. — и чхве сан расслабленно выдыхает, позволяя себе откинуться на подушку дивана. — ты боишься врачей? — брюнет кивает, отводя взгляд. — ребенок ребенком. уен отводит сана к себе — они проходят где-то три-две улицы, но даже так чон замотал почти всего сана шарфом и заставил одеть теплое пальто и водолазку с высоким горлом. на веский аргумент «мое предложение лечить тебя по специальности еще в силе», когда хен отказывался одеться, чхве только сипит что-то о том, что слишком много угроз. уен смотрит на него, и сан замолкает. пожалуй, спокойная жизнь уже не вернется. — почему ты притащил меня к себе, а не в больницу? — у тебя всего лишь простуда, тем более ты боишься врачей, — уен осторожно укладывает чхве на собственную кровать (тот смотрит в потолок пару секунд, но потом глаза сана становятся похожие больше на лампочки — именно их тот замечает) — ты чертовски богат. — почему ты так решил? — я промолчу о твоей одежде. у тебя почти двадцать лампочек накаливания. одна такая забирает столько энергии, сколько потребляет мой дом, если не больше, — но сан все-таки улыбается, снова кашляя. — глупый хен. — уен уходит за теплой водой и обогревателем (тем самым, до сих пор не выключенным), пока чхве рассматривает комнату. немаленькую комнату. такую, что в ней помещаются двуспальная кровать, огромный (по меркам сана) шкаф и даже широкий подоконник, заваленный подушками. впрочем, потом брюнет засыпает. почти сразу. только переодевается в заботливо сложенные футболку и шорты и выпивает то, что приносит чон, что-то слишком сладкое и немного кислое." " "
пожалуй, простывший и постоянно кашляющий хен — не так уж и плохо. он абсолютно прикован к кровати уена и не может даже подняться самостоятельно, добираясь до кухни только с помощью блондина. такой хен не может отказаться от помощи чона. и он благодарно сипит что-то, когда блондин выключает на ночь приглушенный свет лимитированных декоративных эдисоновских лампочек и задвигает шторы; не возражает почти, когда тот приносит ему посреди ночи пледы и укутывает в еще более теплый кокон одеял, слушая приглушенные ворчание сана только ради приличия, улыбаясь куда-то в ткань. хотя про больного хена очень легко забыть — он лежит, почти бесшумно посапывая, и никогда не зовет уена. и, похоже, у такого хена абсолютно не работает голова — влияния серых клеточек хватает только на непонимающий взгляд из-под челки, когда уен сует ему в руки конспекты лекций, которые сан пропускает, и тот вопрос, заданный совсем хриплым голосом почти в бреду. впрочем, уен даже не обижается особенно — только выдыхает устало и идет делать ужин, оставляя чхве перелистывать тонкую тетрадь, забавно щурясь. только прочитав все и извертевшись так, чтобы хоть что-то увидеть, он найдет на тумбочке рядом собственные очки на цепочке.но уен не признается, что эти конспекты принес ему хонджун-хен, добывший их чуть ли не с боем.
" " "
«я же тебе никто. почему ты обо мне заботишься?»
больно?
может быть, немного. нельзя испытывать обиду на чуть ли не легкие наружу выворачивающего человека.
только все же чуть-чуть покалывает где-то в районе груди. — глупый хен. — уен только вздыхает немного вымученно, сидя в кресле. — потому что у тебя больше никого нет, — это затихает в мраке кухни, отталкиваясь от стен, долетая до слуха сана — он сильнее укутывается во все восемь пледов и два одеяла и прячется там почти целиком. на душе становится тепло-тепло, и где-то там, внутри, что-то греет.