***
От лица Боргова Он лежал рядом с Бет Хармон на ее гостиничном матрасе, и едва ли его голова была забита мыслями. Он был доволен, если не совсем счастлив и лишь голос жены звучал где-то внутри него, но не настолько громко, чтобы беспокоиться по этому поводу. Он сам выбрал это. Его не обманули, хотелось бы, но нет. Он хотел ее и сейчас, по крайней мере, он мог присоединиться к ней. Он услышал ее медленное дыхание и повернулся, чтобы посмотреть на нее, исследуя каждую черту ее прекрасного лица. Сейчас перед ним лежала не опасная женщина. Протянув руку, Василий легонько поцеловал ее в щеку, стараясь не разбудить, но потерпел поражение. У нее вздрогнули ресницы, и она глубоко задышала. Ему хотелось поговорить с ней, услышать ее голос перед тем, как уйти. Вот почему он начал задавать вопросы, ответы которых и так знал. — Играть в шахматы тебя научил уборщик, да? В приюте? — он запнулся на слове приют, хорошо помня ее проблемное прошлое. Она улыбнулась и кивнула: — Мистер Шейбл, в Метуэне, — сказала она, глядя в потолок, и он видел, как ее глаза быстро передвигаются по воображаемой шахматной доске. — В первый раз, когда я выиграла его, он так разозлился, что запер меня в подвале, — Бет улыбалась, и ему казалось намного дольше, чем доводилось ее видеть такой, и он был доволен, что был рядом с ней в такой момент. — Он был мне как отец, но я поздно поняла это, — она вытянулась через него к тумбочке, на которой лежал бумажник, прикасаясь к его груди, заставляя его тело покрыться мурашками. Она вытащила небольшую связку фотографий. — Моя мама, та, что удочерила меня, — сказала она, держа в руках фотографию знакомой женщины. Он кивнул: — Я помню ее, из Мехико, — сказал он, — мне жаль, что я так и не поздоровался с ней. Она посмотрела на него и пожала плечами, спрятав ее фотографию за остальными. — Тогда ты был занят другими делами, — тихо сказала Бет, держа в руках фотографию пожилого мужчины и молодой девушки. — Это мы, единственная наша совместная фотография, — она держала фотографию на расстоянии вытянутой руки. — Он хранил ее годами. Я нашла его около года или ну или приблизительно в то время, перед поездкой в Москву. Она убрала и эту фотографию, и тогда он увидел собственное мрачное выражение лица с чужой фотографии, которое смотрело на него. У него ком встал в горле, который душил его. — Я вырезала это из «Шахматного обозрения», который украла перед первым турниром, — она села и улыбнулась ему, а он протянул руку, задерживая ее на бедре. Ему казалось, он близок к тому, чтобы заплакать. — Ты был лучшим игроком, Вася, — сказала она, выглядя умиротворенной, когда назвала его Васей. Услышав с ее уст свое имя, он чувствовал, как эмоции переполняют его. — Мне нужна была цель, и ты был ею. Если бы я смогла победить тебя, я оказалась бы достойной. Ее пальцы прошлись по складкам фотографии. — Знаешь, может быть, странно сейчас хранить ее и мне следует ее выбросить. Он сел и притянул ее лицо к себе и крепко поцеловал, пока у них не закончился воздух. — Ты самая драгоценная, Бет Хармон, — воскликнул он, — Ты стоишь всего на свете, даже если никогда больше не будешь играть в шахматы. Он заметил, как она поморщилась и подумал, что Бет заплачет, но слезы не шли. Она откашлялась, отвернувшись — А как же твоя жена? — спросила она наконец, и он затих. Он отпустил ее лицо. — Твой сын? Твоя репутация? Это, — жестикулируя вокруг себя, — все это того стоит? Стоит? Она зыркнула на его, а молчал, думал. Пытаясь придумать предлог, чтобы уйти, но даже тот факт, что его жена ждала его несколькими этажами ниже, оказался недостаточным, чтобы заставить его двигаться. Поэтому он заговорил, не задумываясь. — Первый раз, когда я увидел тебя… в Мехико, лифт, помнишь? — она кивнула. — Ты назвал меня борцом, — прошептала она. — Ты борец, и сила природы перед которой я могу только поклониться. Ты играла там, была сильной, и я был так взволнован тобой и твоей игрой. Я не хочу ничего больше, чем учиться у тебя, Бет Хармон. Это не импульсивное решение для меня, знай это. Я не знаю, что будет дальше, но я хочу, чтобы ты была там, со мной или без меня. Он посмотрел в сторону и нашел свои часы, заметив время. — Я должен идти, — сказал он, одеваясь и стараясь ничего не чувствовать. Бет медленно выдохнула, встав на колени, протянув руки к его талии. Под ее весом кровать заскрипела. Он погладил ее по волосам, по щекам и посмотрел на нее свысока, пока она наблюдала за ним снизу. Бет спросила: — Ты останешься? — и Боргову пришлось отвернуться, все еще держась за нее. — Не сейчас, — сказал он, направляясь к двери. — Рано или поздно, но не сейчас. Его жена усадила его за обеденный стол, тогда он и почувствовал страх. Это случилось после Венеции, после того, как он вернулся в их общий номер и сразу же пошел в душ, почистив зубы и умывшись два-три раза в попытках избавиться от ее запаха. Как только он лег рядом с ней, она успокоилась, посмотрела ему в глаза и откатилась в другую сторону от него. Он жалок. Он пытался удержать Бет. — Я больше так не могу, — сказала она дома, голос звучал слабо, будто она плакала, хотя он и не видел ее слез. Черты ее лица оставались спокойными, но он чувствовал себя пойманным, разоблаченным, виноватым. А почему бы и нет? Он заслужил это. Он думал о том, чтобы раскаяться. Потом подумал о том, как его жена после стольких лет заслуживала куда большего, лучшего человека, нежели он. — Прости меня за то, что я сделал, — прошептал он, и это заставило ее заплакать. По привычке он пошел к ней, заключил в свои объятия и позволил ей плакать до тех пор, пока она не заговорила. — Значит, это правда? — спросила она. — Что правда? — ответил он. — Ты и та девушка... Та американка... — Ей не нужно было продолжать. Он крепко сглотнул, и его молчание послужило ответом. — Ты выставил меня дурой, Василий— зашипела она, отталкивая его, чуть не упав. — Не могу поверить, что ты выбрал ее, эту наркоманку, эту пьяницу, а не меня. Он положил руки на голову, чувствуя, что спокоен, пока речь не зашла о Бет. Он протянул руку и взял ее за руки, этого хватило, чтобы успокоить ее на мгновение. — Она не наркоманка, не просто наркоманка, — поправил он, — она так сильно борется с собой, так глубоко ненавидит себя... Он посмотрел на свою жену, ему было стыдно. — Я хочу, чтобы она знала, что ее любят, — сказал он, глядя в глаза жене. — Ты не можешь заставить ее почувствовать это, не трахнув ее? — Она выплюнула это, и он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Разве он не мог, спросил он себя. — Я не знаю, — ответил он честно, болезненно. Она прервала его: — Я знаю, что ты был влюблен в нее еще с Парижа, ты знал об этом? То, как ты был одержим, когда она проиграла тебе. Ты не мог перестать спрашивать о ней, говорить о ней, я годами пыталась скрыть это от твоего сына, Василий. Когда она заговорила, он понял, что это правда, он просто не был уверен в своих чувствах. Он не понял этого тогда, но его жена наблюдала за ним все это время. Василий вдруг понял, что он не может искупить свою вину. Он не заслуживал искупления. — Я забираю нашего сына и иду к родителям. Некоторое время, мы будем там, Василий, — сказала она. Прозвучало это так же устало, как и ее вид. — Если ты решишь, что хочешь бросить американку, приходи поговорить со мной. Я, возможно, я захочу... — и она ушла. Покачала головой. Она бы не захотела и они оба это знали. Она резко встала со стула и не смотря на него, поднялась наверх. Он не осмелился за ней последовать. После того, как она исчезла, он закрылся в своем кабинете и начал пить. Его мир, настолько стабильный до сих пор, рушился, и он не мог ничего сделать, чтобы предотвратить это. Он мог подойти к жене и лечь у её ног и надеяться на то, что она простит его, но он не заслужил её прощения. Он вспоминал Бет, как представлял ее все эти годы, видел в ней соперника. Как Париж снова сделал ее человеком, и как Москва заставила его полюбить ее. Это был медленный взрыв, который, наконец, случился, и как бы он ни хотел своей стабильной жизни, он не знал, как удержать ее в своих руках. Жена и сын уехали на следующее утро, а он несколько дней оставался дома и ждал плохих новостей. Он ожидал статьи о его романе в "Шахматном обозрении" или в любой другой газете. Он ожидал, что их общие друзья будут относиться к нему, как к прокаженному, но от жены вообще ничего не было слышно. В конце концов, в газетах стали говорить о нем, но это произошло потому, что что он вообще не выходил из дома. Журналистам так и не удалось выяснить причину. Люди относились к нему с сочувствием, когда поняли, что он теперь один. Он ненавидел это чувство больше, чем самого себя.***
От лица Бет Москва, но уже совсем другая, почти с разницей в год. Та же гостиница, что и в прошлый раз, хотя и другой номер. Русский контингент имел комнату в конце зала для тренировок, и она видела их в нем еще до начала соревнований. Она смотрела на них, когда отпирала дверь, и когда щелкнул замок, Василий поднял голову. Они столкнулись взглядами. Оба сломлены по-разному. Он кивнул ей, и она кивнула в ответ. Лученко увидел движение Василия и посмотрел вверх, затем увидел ее, помахал рукой. Она улыбнулась, и помахала в ответ. Она была в восторге от этого мужчины. Рядом стоял еще один мужчина, которого она не знала, но скоро познакомится и победит. Бет услышала о разлуке Василия не по бумагам, а через Таунса, который пристально смотрел на нее, когда рассказывал, и ей пришлось быстро отвернуться, чтобы он не заметил то, как она покраснела. Это можно было считать своеобразным признанием. У нее не было времени сосредоточиться ни на этом, ни на Боргове. Там снова был Георгий Гирев, который взял ее за руку и поцеловал перед тем, как они сели играть. Как и в прошлый раз, первый день закончился перерывом, и, как и в прошлый раз, она не могла дождаться, когда этот мальчик уничтожит всех этих мужчин. И возможно даже ее. Когда он, в конце концов, проиграл, он взял ее за руку и поцеловал по-настоящему, и она громко рассмеялась, заставив головы всех игроков повернуться. В дальнем конце зала сидел Василий, стараясь сдержать улыбку, играл против француза, которого она не знала. — Когда я поеду в Америку на следующий турнир, — говорил он, все еще держа ее за руку, — для меня было бы честью отвезти вас. Она улыбнулась так широко, что подумала, что никогда не остановится. Она сделала немного вычурный реверанс. — Почту за честь, — сказала она, и он покраснел. Бет смотрела, как он уходил и гордилась его достижениями, хотя едва знала его. Она оглянулась, чтобы найти Василия и спокойное удовольствие на его лице заставило ее тосковать по нему. Ее матч с Лученко оказался труднее, чем их первый матч год назад, сложнее, чем кто-либо из них ожидал. Для того чтобы предсказать ходы соперника, нужно хорошо знать соперника, а Лученко умел читать ее так же хорошо, как и она его. То, что началось серьезно (как всегда за игрой такого уровня), закончилось улыбкой, смехом, когда другой делал вдохновенный ход. Она все еще выигрывала, но в конце, когда он признал поражение, она встала и обняла его, и со смехом, как русский Санта, он крепко обнял ее спину. Когда она отошла, ей пришлось вытереть слезу, которая еще не успела сформироваться. Василий был рядом с ними, держа руку на плече Лученко, Она посмотрела на него в окружении всех этих людей и улыбнулась на его улыбку. Когда, наконец, настал их черед играть, Бет чувствовала спокойствие, расслабленность. Она уже сидела, когда он вошел и встала, когда он достиг своего места. Взявшись за руки, она почувствовала, что поступает правильно. Он закрепил свою хватку, на что она ответила также, и они приступили к игре. Они играли. На этот раз никаких перерывов, несмотря на то, что игра длилась на протяжении нескольких часов. Они читали друг друга, словно говорили на родном языке, и Бет никогда не чувствовала себя такой доступной. Его лицо напротив было безмятежным, но она видела, как щелкнули его глаза, как дернулся уголок рта, передающий его возбуждение. Теперь она могла читать его, наслаждаясь этим. Бет играла с ним уже как четыре часа. Он не предложил ей ничью, это было раньше, когда проигрыш был пугающим и новым. Теперь она знала, что он будет просто играть с ней до тех пор, пока оба они не поднимутся вверх по орбите. Они играли, и никто из них не хотел останавливаться. Их движения стали более эзотерическими, совершая несвойственные им ходы, пока, наконец, она не нашла путь к победе. Она делала ход. Он блокировал. Она сделала ход. И она выиграла. Было не так тихо, как в прошлый раз. Он не предложил ей ни реванша, ни короля. Это была ее игра с самого начала, и ему не нужно было его отдавать. Толпа интенсивно гудела вокруг них и в этот раз она стояла, оглядываясь вокруг, позволяя себе наслаждаться шумом, закрыв глаза. Рядом с ней послышался шум. Открыв глаза и посмотрев туда, она увидела, что он стоит у ее локтя. Он смотрел на нее, будто с облегчением, протягивая руку, которая держала что-то плотное. Его король? Она думала, что он остался на доске. Бет подняла руку, а Боргов аккуратно вложил фигуру ей в ладонь, нежно скользя пальцами по ней. Это был ее король, из Венеции. У него была нежная и небольшая улыбка. — Что это? — испугавшись, спросила она, крепко сжимая фигуру. — Ты заслуживаешь этой победы. Я ничего не заслуживаю, кроме того, что ты мне даешь. Она проглотила сильную, головокружительную борьбу с импульсом. Быстрыми движениями она вложила фигуру обратно в его ладонь и подтянулась и поцеловала лишь раз, быстро. Вздох, затем он притянул ее обратно, целуя в ответ. Тишина. Послышались звуки вспышек.