Птичка в силках

      С той незапланированной встречи жить так, как раньше, Ренджун больше не мог.       Тогда он всё же расплакался и сидел на полу в слезах и соплях несколько часов, пока желудок не свело от голода так сильно, что он не мог думать больше ни о чём. Идти в магазин не было ни сил, ни желания, и Ренджун, как и собирался, заказал пиццу. Сидя на кровати с тёплой коробкой в руках, он вдруг ощутил себя таким живым, таким настоящим, голодным, дышащим и чувствующим — никто не имел права отбирать у него жизнь, отбирать надежду и счастье.       И это так злило, что Ренджун чуть не порвал коробку с пиццей, открывая её. Достав кусок, он запихнул в рот сразу половину и принялся размышлять.       Ещё позавчера он никого не интересовал, и мог спокойно ходить по улице, а сегодня, зная всего лишь одно-единственное имя — Джено, — больше не владел собственной жизнью.       «Я за тобой присмотрю».       От него пахло смертью и страстью, погоней, ангарами и пустырями, оружием, металлически кровью, застывшей на руках. Джено хотел, чтобы Ренджун знал, чтобы каждую чёртову минуту помнил, что он способен войти к нему в дом. Что за каждым его шагом пристально наблюдают. Что его жизнь в чужих руках.       «Видимо, теперь мафии совершенно нечем заняться, кроме как следить за владельцами маленьких ателье», — фыркнул Ренджун раздражённо.       Надо было купить газовый баллончик, решил он. А ещё на ночь подпереть входную дверь стулом, и плотно закрыть все окна. Сидеть на месте и напиваться больше не хотелось, и потому Ренджун, закончив есть, принялся одеваться. Ему надо было проветрить голову и как следует подумать, а ещё запастись средствами самообороны. Не то, чтобы от такого, как Джено, можно было легко спастись. Но дёшево продавать свою жизнь Ренджун был не намерен.       В городе всё было расцвечено рождественскими огоньками, украшено еловыми искусственными венками и омелой, бутафорскими фигурками Санты и его оленьей упряжки. В светящихся окнах кафе было видно, как люди запивают свой ранний ужин кофе и вином, беззвучно смеются и обнимаются. Ренджун, застывший на мгновение перед одним из таких окон, вдруг заметил, что плачет.       Почему всё это происходило с ним? Из всех семи с половиной миллиардов людей именно он, ведя спокойную, далёкую от незаконных дел жизнь, попал в криминальный водоворот, и теперь не знал, сможет ли выплыть или останется там, на самом его чёрном дне, тихий, мрачный и мёртвый.       Этот праздничный, готовящийся к рождеству мир, оказался словно за прозрачным глухим стеклом. Только раньше Ренджун был крохотной рыбкой, живущей там, в спокойной воде своего аквариума, а потом злая сила выдернула его оттуда и слила в канализацию, где водились страшные монстры, способные проглотить его целиком, переварить вместе с косточками.       Джено в его памяти улыбнулся, облизывая губы. Глаза его были холодными, затягивающими, словно жерла потухшего вулкана.       Раздался шумный звук клаксона, и Ренджун вздрогнул, выпадая из своего ступора. Шум разом навалился на него, окружил со всех сторон — смех, громкие разговоры, скрип шин по асфальту, цоканье каблуков, — и словно толкнул в спину. Сунув ладони в карманы, Ренджун пошёл по улице, и с каждым шагом делался всё решительнее.       Может, он и был аквариумной рыбкой. Но если Джено хотел съесть его, Ренджун собирался стать ему поперек горла.       К сожалению, даже если у Ренджуна получалось обмануть себя, заставить злиться, а не бояться, эта тревога вырывалась, овладевала им в те моменты, когда он был беззащитен.       Бессонница.       Он не мог нормально спать вот уже две недели, и синяки под глазами становились только темнее.       — Ты в порядке? Выглядишь ужасно, — Наён была серьёзно обеспокоена тем, что друг ходит по ателье, как привидение, и Ренджун натянул на лицо фальшивую улыбку.       Она начала подозревать что-то уже после того, как он дал ей перцовый баллончик и умолял каждый раз писать, что она добралась домой.       — Отлично. Просто немного не выспался. Не беспокойся, если так и дальше продолжится, я возьму рецепт на снотворное.       Он вообще не смог заснуть прошлой ночью, всё прислушивался к шуму на улице, вздрагивая от каждого чуть более громкого и резкого звука. Эти две недели растянулись в бесконечный цикл попыток уснуть и попыток не спать — только кофе помогал с утра передвигать ноги, и Ренджуну начинало казаться, что вместо крови внутри уже тоже циркулирует кофе.       Наён знать об этом было не обязательно. Ренджун не хотел рушить ей предпраздничное настроение, и так изрядно подпорченное обилием работы: это был высокий сезон продаж, когда народ хотел принарядиться для корпоративных вечеринок и тусовок, и фасоны роскошных платьев и костюмов требовались в огромных количествах.       Сегодняшний день не был исключением. Ренджун сбивался с ног, еле успевая отвечать клиентам и составлять эскизы, и Наён бегала вся в мыле от швейной машинки к ящикам с образцами тканей. После такого дня хотелось только двух вещей — спать и сдохнуть, но сейчас Ренджун этой трудовой суматохе был даже благодарен: так у него оставалось меньше времени на то, чтобы думать о том, что прошлой ночью, ворочаясь в тщетных попытках уснуть, он выглянул в щель между шторами.       Чёрная машина была припаркована на той стороне улицы, и Ренджун будто физически ощутил взгляд её владельца из темноты салона.       Джено был там, следил за ним по какой-то известной лишь ему одному причине, и Ренджун поспешно задёрнул штору. Он завернулся в одеяло, словно в уютный кокон, и вдруг вспомнил детство, Гирин, мамины тёплые руки и те яблочные пироги, что она пекла. Это было словно не с ним, словно во сне — Ренджун закрыл глаза, тщетно пытаясь втиснуть себя — взрослого, тревожного и бессонного, — в эту волшебную картинку. Но сон не шел, и сердце сходило с ума в груди, так, будто собиралось выбраться наружу и уйти от своего несчастного владельца.       — Ты должен поспать, — сказал себе Ренджун. Уткнувшись лицом в подушку, он глубоко вздохнул.       Кто-то ходил в комнате, едва слышно двигался в темноте, и становился ближе. Ренджун приоткрыл глаза, мгновенно теряя остатки сна, и всё внутри него похолодело. Затаив дыхание, он судорожно, до рези вгляделся в темноту, как вдруг тяжесть навалилась на него, вдавив в постель.       — Шшш, Птичка, — горячий воздух опалил ухо, и Ренджун забился в путах одеяла.       Это был Джено.       Здесь, в ренджуновой комнате и постели, прижимающий всем своим весом так, что дышать становилось тяжело. Он провёл языком по тонкой коже шеи, пуская нервную дрожь вдоль позвоночника, и Ренджун дёрнулся, вскрикнул:       — Что вам надо?!       Он никак не мог освободиться, и слёзы отчаяния и гнева пробились сквозь ресницы.       Он ничего не сделал. Он ничего никому не сказал, но Джено был здесь — а значит, он что-то решил. И любое его решение было не в пользу Ренджуна.       Джено сместился, садясь удобнее. Его бедра, словно на пробу, сжали бока, по капле выдавливая весь оставшийся воздух из лёгких.       — Что мне надо. Хм, — задумчиво пробормотал ночной гость.       Он протянул руку, отдернул штору, и прохладный свет фонаря затопил комнату, плеснулся на его лицо, и тени взвились на нём — тревожные, мрачные и прекрасные.       — Что я хочу, Птичка? — повторил Джено, склоняясь ниже и кончиком носа очерчивая линию челюсти. — Как ты думаешь?       — Я… я ничего никому не сказал, — повторил Ренджун потерянно. Во рту было сухо, и кровь билась в висках, мешая думать.       «Соберись уже!» — одернул он себя мысленно, и надежда спасительным светлячком вспыхнула на горизонте. Под подушкой лежал кухонный нож. Если бы только он мог дотянуться, если бы руки оказались свободны!..       — Да, ты был послушным мальчиком, — мурлыкнул низко Джено, зубами прихватывая кожу на шее и отпуская, чтобы широко лизнуть. — Таким хорошим, послушным мальчиком. Побудь послушным ещё немножко и раздвинь для меня свои ноги.       Ледяной ужас окатил Ренджуна целиком, и он вскрикнул снова, затрепыхался в оковах одеяла. Джено отстранился, с любопытством глядя, как он пытается выбраться — так, словно находил это удивительно увлекательным, забавным. Он даже не дёрнулся, когда ренджуновы попытки увенчались успехом и ему удалось высвободить руки, сунуть ладонь под подушку.       Там было пусто.       — Это ищешь? — Джено насмешливо вздёрнул бровь. Он покрутил в руках нож, жестом фокусника доставая его откуда-то из-за спины, попробовал лезвие подушечкой пальца. — Ты знаешь, что он слишком тупой для того, чтобы им кого-то резать? — он ухмыльнулся, глядя, как всё внутри Ренджуна каменеет, и решимость сменяется ступором. — Хочешь, проверим?       Острие упёрлось прямо в шею, туда, где дрожала тонко жилка — пульс грохотал в висках, словно сошедший с рельсов поезд. Ренджун ухватил воздух пересохшими губами, когда нож скользнул ниже, очерчивая адамово яблоко и спускаясь в ямку между ключиц.       «Вот так я и умру», — подумал он. — «От ножа, которым с утра резал яблоко».       Это было так глупо, так несправедливо — Ренджун ощутил, как абсурдная парадоксальность ситуации придала ему сил.       — Пожалуйста, — пробормотал он. — Я всё сделаю, не убивайте меня.       Но Джено будто не слышал. Скользнув остриём ниже, он неспеша распорол пижамную рубашку, и пуговицы посыпались в стороны, словно монпасье из раскрытой коробочки.       — Зачем тебе оружие, детка? — спросил Джено. — Разве ты не знаешь, что нож — не игрушка, и тащить в постель его не стоит? — и отбросил его в сторону, позволяя приземлиться где-то в темноте комнаты с гулким стуком.       Теперь, когда он больше не был приставлен к телу, Ренджун снова попытался освободиться: он толкнул Джено в грудь, отчаянно задергал ногами, но всё было тщетно.       А ещё теперь Джено, кажется, разозлился.       — Думаешь, сможешь спастись? Защититься от меня? — он схватил Ренджуна за подбородок, жёстко сжал его в пальцах, заставляя взглянуть в ледяную преисподнюю своих глаз. — Твоя жизнь принадлежит мне. Твоё тело принадлежит мне. Твои мысли — ты слышишь, Птичка? — принадлежат мне и только мне.       Он мазнул языком по приоткрытым в беззвучном крике губам, скользнул внутрь, целуя глубоко и требовательно. Ренджун всхлипнул, ерзая и задыхаясь. Адреналин в крови заставлял голову гудеть, а тело наливаться чутким, тревожным волнением. Чужой язык во рту был обжигающим, настойчивым и требовательным, и от движений его всё тело начинало гореть — Ренджун схватил воздух ртом, когда губы Джено переместились ниже, яростно терзая его шею и ключицы.       — Н-не надо, — жалко простонал он, и Джено фыркнул, отбрасывая в сторону его слабые руки, пытающиеся оттолкнуть.       — Я не уйду, пока не получу того, чего желаю, — он спустился ниже, жаля поцелуями кожу груди и живота.       Его пальцы сжали сосок, потерли его, срывая слабое хныканье. Ренджун зажал себе рот, отказываясь принимать тот факт, что мог издавать столь томные, сладострастные звуки.       — Смотри, какое жадное твоё тело: оно так хочет, так просится, чтобы его взяли. Разве это не твоя вина, что Джихун захотел тебя? Что я захотел тебя, — чужая ладонь спустилась ниже, крепко сжимаясь поверх пижамных штанов, и Ренджун с изумлением вдруг осознал, что был твёрдым.       Джено ухмыльнулся. Небрежно он стянул его штаны, откинул их в сторону, обхватил член длинными пальцами, и Ренджуна переломало в спине унизительным, непрошенным удовольствием. Слёзы брызнули из его глаз, пачкая влагой щёки, и горло стиснуло спазмом.       — Маленькая течная сука, — выплюнул Джено, двигая рукой, и глаза его сузились. — Так и скажи, что хотел меня, уже там, в ту первую ночь, в машине. Готов был залезть на мой член, так и просился поскакать на нём. Ты был разочарован, когда я просто отпустил тебя? О, да! Ты был так разочарован, прелестная шлюшка, что не смог удержаться и трогал себя на следующий день вечером. Пел сладенько для меня. Тебе понравилось, Птичка? Тебя заводило, что я слышал, что я смотрел на тебя в окно.       — Нет! Нет, нет, — воскликнул Ренджун.       Он упёрся ладонями в чужие плечи, показавшиеся ему каменными, впился ногтями в кожу. Но Джено не двинулся, только склонил голову в сторону, и черты лица его заострились, злость плеснула ядовито из глаз.       — Не брыкайся. Я же знаю, что ты хочешь этого, маленькая дрянь, — он занёс ладонь, и в следующую секунду она опустилась на щёку. Ренджун всхлипнул, его голова откинулась в сторону, и на кожу будто плеснуло кипятком.       — Пожалуйста!.. — шепнул он. — Пожалуйста, не надо!       Ренджун не хотел, но тело предавало его: дженовы пальцы лениво скользили вверх-вниз, и вдруг остановились, чтобы потереть головку, и он захлебнулся стоном, выгибаясь на простынях.       — Я мог бы взять тебя сзади, но я хочу видеть твоё лицо, когда буду трахать тебя, — Джено согнул его ноги в коленях, прижал к груди и перехватил рукой, придавливая крепко, и мышцы болезненно заныли.       — Не надо! — картинка перед глазами дробилась от слёз, Ренджун задергался, пытаясь вырваться, но ничего не выходило. Он чувствовал себя бессильным, бесконечно хрупким, готовым вот-вот сломаться.       Ренджун вздрогнул крупно, когда входа коснулись липкие пальцы. Они покружились вокруг пару секунд, распределяя смазку, а потом неторопливо толкнулись внутрь, насильно вырывая из груди громкий крик. Боль была невыносимой, она раздирала пополам, агонией тянула мышцы и заставляла терять рассудок. Ренджун сжался, и Джено рыкнул, двигая пальцами резче:       — Хочешь, чтобы я трахнул тебя без растяжки? Не испытывай моё терпение, сука.       Он добавил третий палец, и Ренджун, задыхаясь, трясясь, словно от лихорадки, постарался расслабиться. Ему было так больно, так плохо, что слёзы градом катились по лицу, и остатки неправильного возбуждения растворялись в голове. Но тут подушечки чужих пальцев коснулись внутри чего-то, и горлом прорвался стыдный, сладкий всхлип. Вспышка удовольствия была яркой и режущей, она смешалась с болью, и было сложно отделить одно от другого. Ренджун застонал громче, теряясь на мгновение в белых пятнах перед глазами, как вдруг пальцы его покинули.       Джено расстегнул джинсы одной рукой, и даже не потрудился снять бельё, а просто оттянул его в сторону для того, чтобы одним гладким, сильным толчком войти, разом выбивая из груди весь воздух.       — Давай, Птичка, — жарко шепнул он прямо в ренджуновы губы. — Спой для меня. Пусть все соседи услышат, какая ты хорошая шлюшка. Как ты принимаешь меня, как тебе это нравится.       Он толкнулся ещё и ещё, задавая безжалостный, жёсткий ритм, и Ренджун потерял себя в этом мучительном удовольствии, бегущем сладким ядом по конечностям. Было хорошо до дрожи, и ужасно плохо: член Джено каждый раз проезжался по той точке внутри, высекая искры перед глазами — болезненные, блаженные, они множились и множились, и в один момент захватили всё вокруг, всё сознание — Ренджун вскрикнул, оглушительно, до боли в горле, и вдруг       проснулся.       Он лежал в своей постели в одиночестве, и персиковый рассвет лениво заглядывал в комнату через узкую щель между шторами. Всё бельё было мокрым, и крохотные вспышки пережитого оргазма бродили в крови, сбитое дыхание набатом стучало в голове.       Джено здесь не было.       Был только один маленький, заплаканный Ренджун, проснувшийся от своего сладкого ночного кошмара.