Птичка в силках

      Свидание прошло волшебно. Ренджун уже и забыл, когда последний раз так увлекался разговором: кажется, он успел только моргнуть, а на часах было уже за двенадцать, и голова кружилась от выпитого. Джемин был таким милым, он придержал его за талию, помогая усесться в машину, а потом, низко склонившись, застегнул ремень безопасности. От него пахло сладко морозной свежестью, стиральным порошком, лимонным десертом, съеденным напоследок — Ренджун вдохнул до боли в лёгких, и всё внутри затрепетало. Джемин улыбнулся ему и сел за руль — трезвый и собранный, весь вечер пивший безалкогольный глинтвейн, — и мягко вырулил на ночную улицу.       За окном мелькали яркие огоньки: горящие окна, неоновые вывески, фонари — они сливались в голове в один сплошной разноцветный калейдоскоп, и Ренджун засмотрелся, теряясь во времени и пространстве, и не сразу осознал, что машина остановилась. Джемин развернулся к нему и помог расстегнуть ремень. Он словно ждал чего-то — Ренджун знал, чего, и потому повернул голову, чтобы взглянуть на чужие привлекательные черты.       Наверное, в последний раз.       — Я должен был сказать это раньше.       Джемин вопросительно улыбнулся, и пальцами откинул прядь волос, щекотно тычущую Ренджуну в щёку, посмотрел внимательно и нежно.       — Что сказать? — спросил он, и Ренджун вздохнул.       — Я не ищу отношений на одну ночь или короткой интрижки. Прости, если заставил думать иначе.       Джемин моргнул, и губы его поджались, складываясь в обиженную гримасу. Он сжал пальцы, впиваясь ими в колени:       — То есть ты думаешь, что я хочу залезть к тебе в штаны?       — А разве нет? — Ренджун выдохнул это со смешком, утонувшим в густой тишине машины. Было так тихо, что биение собственного сердца показалось оглушительным — Ренджун прислушался к нему: смешно, он всё ещё был способен волноваться, как будто ответ был не очевиден.       Джемин выдержал долгую паузу перед тем, как пробормотать:       — Ладно, окей. Я и правда хочу залезть к тебе в штаны, — он запустил руку в волосы, взъерошивая их. — Но дело не только в этом. Почему все постоянно думают, что мне нужен только секс? На мне что, какая-то разновидность метки безбрачия? — его голос был таким искренне расстроенным, что Ренджун не сдержал сочувственной улыбки.       — Твоя метка безбрачия — это излишне привлекательное лицо и язык без костей, — фыркнул он, и Джемин ухмыльнулся.       — Раньше никто на мой язык не жаловался, — он многообещающе вздёрнул бровь и облизнул коротко губы, и Ренджун, хотя и почувствовал, как сладко вяжет узлы в низу живота, рассмеялся.       — Ах, да. И ещё вот поэтому.       — Чёрт, похоже, ты прав, — хохотнул Джемин. — Не думал о том, чтобы получить диплом психотерапевта? Кажется, у тебя большой потенциал: ты знаешь меня всего два дня, а уже так хорошо понимаешь.       Ренджун не ответил ничего, позволяя уютной тишине вновь повиснуть в воздухе. С Джемином было комфортно молчать, и Ренджун наслаждался каждой минутой, проведённой с ним — хотя и продолжал думать, что минут таких осталось немного.       — Сегодня было здорово, — сказал он наконец, и Джемин в ожидании встрепенулся. — Но… если всё-таки ты ждал чего-то другого, или просто не хочешь продолжать — можешь просто не звонить завтра. Если мы остановимся сейчас, я не буду обижен.       — Тогда до завтра? — Джемин перехватил его ладонь, переплетая пальцы. Его улыбка была неуверенной и кроткой, и Ренджун улыбнулся, нащупывая дверную ручку и осторожно выбираясь наружу:       — До завтра, — шепнул он. — А, я забыл!       Он упёрся коленом в сидение, ухватился за джеминов шарф, свободно висящий на шее, и подтянул к себе, чтобы столкнуться губами с чужим приоткрывшимся в удивлении ртом.       На вкус Джемин был как лимонный десерт. Только намного, намного слаще.       Он позвонил на следующий день, и потом тоже — и каждый раз умудрялся вытягивать Ренджуна то на прогулку, то в торговый центр за латте с карамелью, то в новый бар, и всё заканчивалось сеансом горячих поцелуев в машине. Ренджун не хотел торопиться: он так давно не был с кем-то вот так, открыто и близко, и хотел не толкать себя в спину, а позволить отношениям развиваться постепенно. Градус страсти потихоньку нарастал, и когда к концу второй недели Ренджун, сидя на чужих коленях и прижимаясь плотно ощутил, что Джемин был твёрдым, то отстранился. Он и сам был возбужден столь сильно, что дыхание перехватывало. Но так не хотелось испортить то чуткое и нежное, что зарождалось между ним и Джемином. Чужие глаза были прикрыты, и расширенные зрачки дрожали в них кусочками базальтовой черноты.       — Всё… в порядке? — спросил Джемин, и голос его был хриплым, а губы красными и опухшими.       — Всё замечательно, — шепнул Ренджун, припадая к этому чувственному рту, чтобы поцеловать снова, а потом двинуться ближе, притираясь до чужого сдавленного стона, проглоченного и съеденного.       Хотелось ещё. Ещё и ещё — Ренджун задвигался, и Джемин впился пальцами в мягкость его ягодиц, прижимая ближе, уткнулся лицом в изгиб шеи.       — Детка, — уронил он между стонами, — продолжишь — и я кончу.       — Тогда кончи, — шепнул Ренджун, путая пальцы в мягкости джеминовых волос и подавась вперёд.       Удовольствие формировалось внутри в огненный шар — он взорвался ослепительно белым светом, когда Джемин прикусил кожу на шее, жадно втягивая её в рот, конвульсивно дёргаясь и роняя сладкий стон.       Он всё ещё дрожал в ренджуновых руках, когда тот отстранился, чтобы взглянуть на раскрашенное пережитым наслаждением чужое лицо.       — Вот он, твой метод? — пробормотал Джемин. — Свести меня с ума, не снимая брюк.       — И что, получается? — мурлыкнул Ренджун на ухо, и хватка джеминовых рук на его бёдрах усилилась.       — Определённо, — шепнул он. — А теперь поцелуй меня ещё раз.       То, что Ренджун влюбился, как всегда первой заметила Наён. Совершенно невозмутимо отпив кофе во время небольшого обеденного перерыва, она спросила:       — Так как его, говоришь, зовут?       — Джемин, — Ренджун даже не понял, почему она рассмеялась, но в следующую же секунду подруга добавила:       — Значит, ты о нём думаешь, и даже сейчас. Причем, вместо того, чтобы слушать о том, что я собираюсь дарить Чеён на новый год. Вот что я дарю? — она сложила руки на груди, глядя на Ренджуна испытующе, и тот проблеял, теребя в руках свою чашку:       — Шарф?       — То есть, совсем не слушал, — резюмировала девушка, залпом допивая кофе и победно шлепая посудой о стол. — Раз уж ты всё равно не способен меня слушать, расскажи о Джемине, — потребовала она. — Хочу знать, кто пытается украсть моего лучшего друга.       Кстати, о том, кто мог украсть.       Мысли метнулись к Джено, и Ренджун, пускаясь в описание последних недель, проведенных вместе с Джемином, вдруг осознал, что давно уже знакомой чёрной машины нигде поблизости не видел. Это, вопреки тому, что он должен был обрадоваться, вдруг подарило новый повод для волнения, и Ренджун, плавно меняя тему разговора на Чеён, позволил лучшей подруге оживлённо болтать вместо него.       Неужели Джено перестал за ним следить? Вот так просто?       Конечно, Ренджун ничего необычного не делал, и продолжать наблюдать за ним смысла не было. Наверняка Джено просто убедился, что он безопасен и никому не интересен, и потому оставил свой пост — дел у криминальных элементов было выше крыши, если верить всем тем многочисленным триллерам, что Ренджун любил смотреть, засиживаясь по ночам. Джено будто вылез из одного из таких сериалов — загадочный, с извращённой серой моралью, позволяющей ему вначале Ренджуна спасать из лап похитителя, а потом терроризировать вторжением в квартиру и явной слежкой.       Что он хотел, этот разбойник в сияющих рыцарских доспехах ему не по плечу?       Ренджун так задумался об этом, что чуть не пропустил звонок от Джемина — Наён ткнула в бок, многозначительно играя бровями.       — Спроси его про планы на новый год, — предложила она. — Осталось всего пару дней.       Ренджун, отмахиваясь и розовея от неловкости, прикрыл динамик рукой и убежал в угол, где, стоя за шторой, смог ответить:       — Привет, — сердце билось так часто, что Ренджун ощутил сладкую боль в груди.       — Ты занят? — Джемин чем-то зашуршал в трубке. — Я отвлекаю? У меня обеденный перерыв, и я подумал, что может ты захочешь провести его вместе.       — Прости, — постучав пальцами по подоконнику, Ренджун принялся теребить фактурную ткань штор. — Может, после работы? — предложил он, и Джемин радостно согласился. — Кстати, как на счёт провести вместе новый год?       — Мне жаль, — сказал Джемин. — Боюсь, у меня не получится.       Повисшая пауза была виной Ренджуна: он так привык, что за эти неполные две недели отношений с Джемином тот всегда был рядом, был рад каждой проведенной вместе минуте, что совсем не подумал о том, что у него могут быть свои планы на праздники.       — О. Ох. Ладно, — Ренджун часто заморгал, и неловкость, смешанная с разочарованием, поднялась внутри, стискивая горло.       — Ты ведь не против?       Это звучало так, словно Джемин должен был перед ним отчитываться: Ренджун вздохнул, жмурясь и стирая грусть из своего голоса:       — Конечно, нет. Тебе не стоило даже спрашивать.       Он прислонился лбом к стеклу, рассеянно вглядываясь в яркую вывеску Le Four. Не могло ведь быть ничего, не способного стать немного лучше, если добавить вкусную слойку?       «Надо взять сразу пять штук», — подумал Ренджун, вслушиваясь в чужое ровное, успокаивающее дыхание в трубке.       — А ты как отмечать будешь? — спросил Джемин, звеня чашкой.       — Наверное, с Наён и её девушкой, — фальшиво улыбнулся Ренджун. — Я пойду. Поговорим после работы, хорошо? — он скомкано попрощался и положил трубку.       Ну вот, первая ложь в их в отношениях. Ренджун знал, что это было во благо — Джемину было не обязательно знать, что на праздники Наён снимала чудесный домик за городом для того, чтобы провести время вдвоём с Чеён — во второй раз о планах подруги он слушал внимательно.       Ренджун был в порядке, даже если на этот праздник останется совершенно один. Он был самодостаточным и гордым, и вполне счастливым и так.       Потому тридцать первого декабря Ренджун оказался там, где оказался: на любимом зелёном диване в пустом холле своего ателье с бутылкой дорогого красного вина — подарком самому себе, — в молчаливой компании мадам Готро.       Покрутив бокал в пальцах, он пригубил напиток, пахнущий пряностями, черешней и шоколадом, позволяя теплу растекаться внутри, овладевать сознанием и телом.       Что же. Всё было не так и плохо. Закинув в рот маслину, Ренджун залез в социальные сети, но быстро бросил эту затею: все были отвратительно позитивны, и на фоне всеобщего веселья Ренджун лишь острее ощутил своё одиночество.       Он позвонил родителям и долго разговаривал. В Гирине было на час меньше, и все сидели за столом — по фейстайму Ренджуну были продемонстрированы очередные кулинарные шедевры, что мама готовила.       — Приезжай в следующем году, когда будет безопасно, — ласково сказала мама напоследок, и Ренджун кивнул, отчаянно улыбаясь. — Мы с папой тебя любим. Не болей, милый.       Он позволил себе расплакаться, только когда завершил вызов, запил слёзы ещё одним бокалом и успокоился.       В конце-концов, это был всего лишь очередной день, остаток которого он проводил в пустом доме. Зато сегодня компанию ему составляли мадам Готро и бутылка прекрасного мерло, и само по себе это уже могло сойти за праздник.       Хороший алкоголь всегда наводил Ренджуна на ностальгический лад. Он открыл галерею в телефоне, чтобы найти старые, особенно любимые фото — семья за столом, и он тоже там, сидит между отцом и бабушкой, ушедшей от них в позапрошлом году.       Память о бабушке всегда была особенно светлой и тёплой: та обожала Ренджуна и уделяла ему много времени уже с тех пор, когда он был совсем маленьким. Родители много работали, добывая деньги для безбедного будущего, и бабушка была в жизни Ренджуна главным человеком. Он вспомнил их особенные вечера вместе, проведенные за разглядыванием старых контрабандных модных журналов — дед, будучи коммерсантом, привозил их специально для неё ещё тогда, когда бабушка была молодой женщиной. Она шила себе платья, самостоятельно составляя лекала и выбирая ткань, ориентируясь на европейскую моду — бабушка пела в оперетте, и обожала свои сценические платья. Именно она впервые научила Ренджуна обращаться с ниткой и иголкой, и петь тоже она его научила.       Ренджун зажмурился, набирая воздуха в лёгкие. Старая мелодия рождалась внутри его головы, напеваемая бабушкиным сильным голосом, и Ренджун вторил ей, разбивая хрустальную тишину новогоднего вечера.       — Sul mare luccica       L'astro d'argento       Placida è l'onda       Prospero è il vento.       Он помнил каждую строку, даже сейчас, спустя столько лет. Ренджун захлебнулся воспоминанием, словно волной. Ночной Неаполь зашуршал морем, стукнул в борт лодки подводным течением, закружил Ренджуна в чужеродном, прекрасном звуке.       Салют взорвался за окном, и Ренджун оборвал свою песню, вздрагивая.       Волшебство было потеряно. Бабушки больше не было рядом, был лишь он — повзрослевший, одинокий и захмелевший, в мире, полном тревог.       Горечь этой разочаровывающей действительности Ренджун запил вином, глядя на единственного своего молчаливого собеседника. Бледное лицо мадам Готро было отчужденным и холодным, и Ренджун вдруг вспомнил о человеке, носящем ту же маску отчужденного холода. Раньше, за всем этим страхом и трепетом, что он испытывал по отношению к Джено, он не успевал подумать о том, какими странными, притягательными и чувственными были его касания.       Эти пальцы, горячие и длинные, были осторожными, перерезая пластиковую стяжку. Они нежно погладили тонкую кожу за ухом — так трепетно, словно Ренджун был хрупким, способным сломаться от неосторожного прикосновения.       «Птичка».       Джено был похож на волка, и Ренджун вдруг почувствовал, как иррациональная картинка захлестнула его сознание:       хищник, склонившийся над крохотным свиристелем, греющий его своим дыханием.       Зачем он его отпустил? Для чего касался так нежно?       Ренджун всхлипнул, поднимая затуманенный слезами взгляд на картину, и больше не видел на ней прекрасной женщины — только знакомую широкоплечую фигуру в чёрном, ласковую и опасную.       Боже, он был так одинок в эту ночь, когда взрывались праздничные салюты и все вокруг были так счастливы!.. Рука сама собой потянулась к телефону. Ренджун просто хотел услышать голос Джемина, вспомнить, что у них было что-то тёплое и взаимное. Он уже почти нажал на вызов, но гордость кольнула остро, и он уронил телефон на пол, закрывая лицо руками.       Он не мог обижаться на Джемина, требовать, чтобы он был с ним. Не имел права.       Но одиночество было столь сильным, оно выжигало изнутри, заставляло задыхаться. Ренджун выпил ещё и ещё, пока вино в бутылке не кончилось и его не начало жутко мутить — он совсем забыл, что не привык к таким количествам алкоголя на полуголодный желудок. Остаток ночи Ренджун провёл на коленях перед унитазом, и мог, наконец, перестать думать.