Птичка в силках

      То, что он сказал что-то не то, Ренджун понял только тогда, когда джеминовы глаза потемнели и тот переспросил:       — Вам вдвоём?       Ренджун споткнулся на слове, умолк, поглядел на Джемина и пробормотал:       — Ну… я и мадам Готро. На бутылку вина нас было двое, — так до конца и не понимая, что же так его разолило.       Да, Ренджун был не прав, что перебрал — в его возрасте все уже знали свою норму не допускали подобных промахов. Но потому это и было смешно и неловко, по крайней мере, так Ренджун старался это подать за лёгкой беседой во время совместного обеда, состоявшегося первого января у него дома.       — Ты провел новый год с женщиной? — бровь Джемина нехорошо поползла вверх, он сжал губы в тонкую полоску, и черты лица его заострились.       «А», — подумал Ренджун. — «Так вот, в чём дело», — смешок забурлил в груди, и Ренджун вскочил со стула:       — Пойдём!       Всё ещё раздражённо хмурясь, Джемин поднялся и процедил:       — Куда? — позволяя вывести себя за дверь.       Ренджун пересёк маленькую приемную и открыл стеклянную перегородку, ведущую в ателье.       — Знакомиться с мадам Готро, — фыркнул он, переплетая пальцы с Джемином.       Они подошли к дальней стене, и Ренджун принял вид официальный и постный:       — Мадам, это мой парень, На Джемин, — он указал на стену, где висел портрет. — Джемин, это мадам Готро, хранительница Дримворлд, — и не сдержал смешка, глядя на то, как чужое лицо в удивлении вытягивается, и рот забавно приоткрывается.       — Это мадам Готро? — шокировано уточнил Джемин, и Ренджун кивнул, хихикая. Ему всё ещё было ужасно смешно, но когда Джемин развернулся к нему, и губа его была закушена до побеления, а потом спросил: — Ренджун, ты что… провёл праздник здесь? — от радостного настроения не осталось и следа.       Чёрт, Ренджун не собирался это вываливать, тем более, вот так — испортив их совместный ужин, стоивший больших усилий для не до конца отошедшего от алкогольного отравления мозга. Ренджун развернулся на каблуках и вернулся в квартиру, уселся за стол и принялся запихивать в себя стейк. Фрустрация накатила на него, заставляя одеревенеть эмоционально, и он просто попытался заставить себя делать хоть что-то. Мясо было вкусным, но сейчас Ренджун не чувствовал абсолютно ничего, будто жевал резину.       Джемин вошёл парой секунд позже — так, словно тоже нуждался в том, чтобы подумать в одиночестве. Он сел, но вилку в руки не взял, и вместо этого перехватил ренджунову ладонь:       — Детка? — его голос был мягким и вопросительным, он не оставлял Ренджуну и шанса на то, чтобы проигнорировать.       — Что?       — Вчера ночью ты был там, в ателье, один. И немного перебрал, — Ренджун дёрнул плечом, сам не зная, соглашается или пытается возразить. — Ты плакал? — спросил вдруг Джемин, и Ренджун ощутил, как всё внутри сжалось, похолодело.       Он не хотел врать Джемину — снова, — просто не мог, и потому схватился за стакан с соком, чтобы пробормотать между глотками:       — Какое это имеет значение? Это было вчера. Всё хорошо.       Но Джемин убежденным не выглядел. Он поднялся, обошёл стол и подхватил Ренджуна на руки, и тот ойкнул, обхватывая чужую шею:       — Ты чего?       Джемин уселся с ним на край кровати, ткнулся губами в щёку:       — Прости, — он оставил россыпь лёгких поцелуев, и голова от них вскружилась, — я должен был догадаться.       Джемин не был прорицателем, как бы он себя не мнил знатоком человеческих душ — это Ренджун ему и сообщил, переводя всё в шутку. Он был так счастлив, и события прошлой ночи не оставили и следа в его памяти, а душа переполнилась ликованием взаимной влюбленности.       Сейчас Джемин был рядом, и это было единственным, что имело значение.       В обеденный перерыв следующей среды Ренджун выбрался в ближайшее кафе для того, чтобы перекусить вместе с Джемином. Тот с самого начала был слишком задумчивым, ел рассеянно и чуть не облился кофе, и Ренджун, украдкой бросая на него взгляды, выдохнул с облегчением, когда в конце ланча Джемин замялся вдруг и поглядел неуверенно:       — Джуни, послушай, — он мял в пальцах салфетку, и Ренджун ободряюще накрыл его беспокойную руку. — Я хочу познакомить тебя кое с кем.       — Хорошо. Сегодня? — уточнил Ренджун, улыбаясь.       Это был кто-то особенный — кто-то близкий Джемину, он мог видеть это в чужих взволнованных глазах.       — Нет, в воскресенье. Ты будешь свободен? — он улыбнулся в ответ, и плечи его опустились, расслабляясь.       — Я предупрежу Наён, что уйду во второй половине дня. Как на счёт пяти часов?       Джемин приехал раньше на десять минут и совсем не похоже на себя топтался вокруг машины, не решаясь зайти.       — На третий круг пошёл, — заметила Наён, выглядывая в окно, и Ренджун, отвлекаясь от проверки счетов, нахмурился.       — Кто пошёл? — спросил он, и девушка хмыкнула:       — Ромео твой. Чего ему не сидится внутри? Морозит адово.       Ренджун подорвался со стула, махнул подруге рукой, схватил пальто и купленный заранее торт, чтобы вывалиться наружу. Джемин, с нервным видом топтавшийся у дверей, застыл на месте. Нос у него был красный и волосы взъерошены так, словно он долго их теребил, и он был таким несправедливо красивым, что ренджуново сердце пропустило удар.       — Привет, — выдохнул Джемин. — Как твой день?       — Отвратительно, — сказал Ренджун, подходя ближе, чтобы упасть в чужие объятия. — Ну вот, теперь лучше.       В машине было тепло, и пахло привычно конфетно-сладким ароматизатором. Пока они ехали, Ренджун успел рассказать о новой поставке тканей: менеджер компании, где он собирался купить её, ел ему мозг на протяжении нескольких часов, но Ренджуну всё же удалось договориться о мелком опте. Джемин слушал рассеянно, будто вполуха. Он волновался — это стало особенно заметно, когда они припарковались у высокого дома и поднялись на лифте на пятый этаж.       — Нам сюда, — Джемин остановился в самом конце коридора, открыл дверь, и Ренджун, ощущая, как нервная щекотка бежит по конечностям, ступил за ним в узкую прихожую.       Здесь были светлые стены, украшенные абстрактными картинами, и деревянный тёплый пол, и Ренджун вспомнил вдруг тот самый первый день, когда он пришёл в джеминов офис. Там была такая же умиротворяющая атмосфера, и даже пахло так же цветочно и свежо.       Разувшись и сняв пальто, Ренджун позволил Джемину устроить вещи в шкафу, неловко замявшись в прихожей, не зная, куда деть себя.       — Джисонни, мы дома! — крикнул Джемин. — Пойдём, — он потянул Ренджуна за собой вдоль по коридору, туда, откуда доносилось тихое бормотание кинофильма.       — Хён! Я не слышал, как ты пришёл.       За столом сидел молодой парень, на вид, лет двадцати, худощавый, с тёплыми карими глазами и миловидным лицом — он ткнул на паузу и снял наушники.       — Привет, я Джисон, — сказал он, улыбаясь, и глаза его превратились в очаровательные щёлочки — Ренджун ощутил, как ноги его приросли к полу, и всё внутри сжалось.       Джисон был в инвалидной коляске.       — Привет, надеюсь, ты любишь сладкое, — Ренджун протянул торт, и собственные руки показались ему деревянными.       — Класс! Это из Le Four, да? Джемин постоянно берет мне там слойки с вишней, — Джисон с интересом оглядел коробку. — Кстати, это правда, что ты шьешь одежду? — его глаза светились, и Ренджун сглотнул, силясь прогнать горечь во рту.       — Если бы я знал, что тебе будет интересно, то принес бы планшет с эскизами и фото, — он уселся рядом на стул. — Знаешь, не так много парней с радостью обсуждают со мной моду. Джемин вот чуть не заснул, когда я делился с ним впечатлениями о последней коллекции Ив Сен Лоран.       — Хён! Ты плохо с ним обращаешься, — Джисон обвинительно скрестил руки на груди. — Сначала новый год, потом это.       Джемин, стоящий в дверном проеме — бледный, с искусанными губами, — улыбнулся:       — Он мне уже всыпал за то, что я тогда оставил тебя в одиночестве, — он запустил пальцы в волосы, растрепывая их ещё сильнее. — Ты не смотри, что он выглядит тихоней. На самом деле, Джисон — тот ещё тиран: он может разбудить меня ночью просто потому, что проголодался, а ещё постоянно отбирает у меня приставку.       — Эй, хён! Зачем ты позоришь меня перед своим парнем, — Джисон надулся очаровательно, и Ренджун не сдержал смешка.       — Ему просто надоело позориться в одиночестве, — хихикнул он. — Он не рассказывал, что на нашем третьем свидании пытался впечатлить меня тем, что запихнет в рот сразу тридцать маршмэллоу, и подавился так сильно, что проходящая мимо старушка собралась вызвать скорую?       Открыв рот в удивлении, Джисон завертел головой:       — Хён! Ты не говорил, что так облажался! Готов поспорить, это было ужасно смешно.       — Вы посмотрите, они только познакомились, а уже умудрились спеться, — пробурчал Джемин, хмурясь. Ренджун видел эту улыбку, дрожащую в уголке его рта — столь яркую и счастливую, что от неё всё внутри вспыхивало тысячей огоньков. — Пойду чай заварю, пока вы будете перемывать мне кости.       — Зато радикулита не будет, — буркнул Джисон, всё ещё улыбаясь, и Ренджун бросил на него украдкой взгляд.       Джисон был таким весёлым и милым, и Ренджуну было больно думать о том, почему Джемин так затягивал их знакомство. Неужели он боялся того, что Ренджун подумает что-то не то? Разве можно было не полюбить сразу же Джисона: очаровательного и забавно неловкого, по-детски радующегося принесенному угощению?       Ренджун никогда не задумывался о том, через что Джемину — яркому и будто бы не имеющему ни единой проблемы, — пришлось пройти. Он казался таким далёким от житейских проблем, таким умным и правильным — словно знающим, что и как надо делать, чтобы привести свою жизнь в порядок. Он разговаривал со своими пациентами, доказывал им то, что они имеют право на чувства, что они значимы и важны, и не заслуживают осуждения за свою боль.       А в это время сам боялся, что Ренджун может начать относиться к нему как-то иначе из-за того, что он заботится о брате, плененном в собственном теле — юном, полном жизни Джисоне, которому самое время было танцевать, гулять ночи напролет и влюбляться.       Жизнь была несправедлива. Ренджун знал это, но сейчас, глядя на Джисона, прикованного к инвалидной коляске, не мог с этим смириться, и всё внутри сжималось, и дышать становилось трудно.       — Я слышу, как скрипят шестерёнки у тебя в голове, — Джисон подтянул к себе коробку с тортом и принялся его распаковывать. Голос его был ровным, словно хронометр.       — Чтобы тебе не было неловко спрашивать, я сам скажу: я такой уже пять лет. Автобус не справился с управлением и влетел в нашу машину. Родители погибли на месте, а у меня был перелом позвоночника. Один Джемин не пострадал. Он не признаётся, но винит себя в этом, и работает на износ для того, чтобы собрать деньги на мою операцию, — крышка коробки заскрипела, поддаваясь, и Джисон поднял её, опуская голову, чтобы понюхать торт. — Я и Джемин — мы всегда будем частью жизней друг друга. Мы с ним один плюс один, оптовое предложение — и если тебя не устраивает, что твой мужчина тратит время на то, чтобы нянчиться с калекой, то лучше поищи другой вариант.       Он вздохнул, вслушиваясь в звуки за стенкой, и Ренджун понял лишь по мимолётной тени, мелькнувшей на чужом лице, что времени наедине у них осталось не так много. И вдруг подумал о том, что они оба — Джемин и Джисон, — должно быть, так хорошо знают друг друга, как никто в этом мире.       — Ты — его семья, — с трудом разлепив дрожащие губы, тихо сказал Ренджун. — Джемин важен для меня, а значит, и ты тоже для меня важен.       Джисон помолчал. Он обмакнул палец в крем, а потом задумчиво засунул его в рот.       — Ты первый, кого Джемин привёл сюда за эти пять лет, — шепнул он коротко, и рядом послышались шаги. — Потому я сказал всё это.       Дверь с хлопком открылась, являя Джемина с гружёным подносом.       — А вот и я, — объявил он. — Много на меня компромата успели выдать?       Джисон поднял глаза, и взгляд его был глубоким и ровным. Ренджун, ощущая, как сердце стучит в горле, и сопереживание сжимает голову в стальных тисках, улыбнулся:       — Хорошо, что ты напомнил! Расскажешь, какие у Джемина были веселые случаи в детстве?       Схватив с подноса нож, Джисон принялся нарезать торт:       — О, у меня есть куча всяких позорных историй!       В ответной улыбке его было нечто особенное, оно дало Ренджуну понять: если это была проверка, то он её прошёл.       Вечер растянулся в бесконечность. Ренджун, поначалу осторожничавший и старавшийся быть внимательным и деликатным, под конец так увлёкся обсуждением «Хода королевы» с Джисоном, что совсем потерял счёт времени. Джемин влез в их оживленную беседу в прямом смысле этого слова: уперев руки в бока и с объявлением, что он отказывается греть ужин в третий раз, и если они не пойдут есть сейчас же, он применит силу.       Силу милых глазок, конечно — коллективный вопль был лучшей оценкой этой надутой мордашке, и хотя Ренджун старательно делал вид, что от чужого лица его хватает приступ, в груди сладко ёкнуло.       — Хён, — Джисон, накрутив остатки лапши на палочки, запихнул её в рот, глядя на Ренджуна большими глазами, — оставайся на ночь? Хочешь, можешь лечь со мной: я гарантированно не пинаюсь во сне.       Ренджун хихикнул, глядя, как джеминово лицо вытягивается, и тот надувает губы:       — Я не понял, это что? Ты пытаешься увести у меня парня?       Невозмутимо пожав плечами, Джисон вытер ладонью рот:       — Ну а что, — он бросил на Ренджуна хитрый взгляд и подмигнул, — ты обращаешься с ним не так уж и хорошо: оставил на новый год в одиночестве, а ещё постоянно пропадаешь на работе.       — Так, ты сейчас договоришься, мелкий, — фыркнул Джемин, опуская тарелки в посудомоечную машину. — Марш чистить зубы и спать!       — Так что, Ренджун-хён? — Джисон выбрался в коридор, где остановился у двери в ванну.       — Пожалуй, я всё же посплю у Джемина, — улыбнулся Ренджун.       — Даёшь ему второй шанс? — Джисон сделал задумчивый вид, возводя глаза в потолок. — Ну, смотри. Если что — моя дверь справа.       — Мелкий! — Джемин высунулся в коридор и грозно помахал полотенцем. — Тебе по заднице дать?       — Ну попробуй, — донеслось уже из ванной, — думаешь, я что-то почувствую?       Джисон шутил, это было ясно, как день. Но от взгляда Ренджуна не укрылась та мучительная вспышка, озарившая черты лица Джемина.       Это была не его вина, но его боль.       И он переносил её терпеливо и мужественно. Если Джисону было проще шутить — Джемин был готов улыбаться и слушать, даже если внутри всё мешалось битым стеклом, и каждый вдох был чудовищно горьким.