Птичка в силках

      Твой дом — твоя крепость.       Эта поговорка была настолько привычной, что только сейчас Ренджун, проснувшись до будильника и глядя пустыми глазами в потолок, впервые задумался о странной её парадоксальности.       Крепость — это не только надёжные стены, защищающие тебя, но и война, опасность и осада за ними.       Джемин продолжал приходить. Он часами стоял на улице, и Ренджун, глядя, как тот появляется там спустя два дня, три, неделю, ощущал, что грызущая страшная дыра внутри ничуть не затягивается.       Джемин хотел поговорить, пока Ренджун только и мог думать о том, что хочется расплакаться каждый раз, когда видит знакомое лицо. Он не мог понять, где в этом страшном месиве чувств внутри неостывшая влюбленность перетекает в ненависть, и потому пытался вырезать их разом, заменив агонией пустоты и безразличия. И, кажется, у него получилось.       Тянущая бездна открылась в душе, и расползалась всё больше, и ничто не могло её заполнить. Работа не помогала. Еда не помогала. Алкоголь. Музыка. Сериалы. Ничего не помогало.       Джемин был там, под снегопадом на улице, а Ренджун здесь, в своей продырявленной жизни, в этих бесконечных вопросах без ответа.       Он ходил по ателье, словно робот, рассеянный, погруженный в механические, привычные действия, и не сразу понял, что к нему обращаются. Отложив в сторону лекала, Ренджун поглядел на посетителя, и мгновенное узнавание пронзило его стрелой — первое чувство, отличное от боли и равнодушия.       — Здравствуйте, Ренджун, — Хэчан улыбнулся и вынул ладонь из кармана, протягивая её для рукопожатия. — Я пришёл за костюмом.       Потрясающий итальянского бархата смокинг был готов ещё на позапрошлой неделе, задолго до финального срока: посленовогоднее время никогда не отличалось высокими продажами и ажиотажем, и потому времени на его пошив было более, чем достаточно. Ренджун закончил его, сложил в фирменную коробку и оставил на верхней полке кладовой, а потом события закрутились смерчем, и он совершенно забыл про него.       А теперь Хэчан был здесь.       Хэчан, работавший с Джемином и узнавший его, человек, связанный с Джено.       — Здравствуйте, — сказал Ренджун, крепко пожимая протянутую ладонь.       Пустота внутри взвыла, затрепетала чёрным провалом рта, задвигалась. Ответы были близко. Щекотали нервные окончания доступностью горькой правды: наконец-то Ренджун знал, что делать. Он хотел понять, почему проходит через весь этот ад, почему Джено, вначале отравляющий жизнь своей слежкой, вдруг стал злым пророком.       «Не влезай в эту выгребную яму. Уж точно не ради На Джемина».       — Костюм готов. Передайте Джено, чтобы он сам приехал за ним. Нам есть, что обсудить.       Джено пришёл за пять минут до закрытия на следующий день, в морозный пятничный вечер. Открыл стеклянную ширму, весь в чёрном, с кепкой, надвинутой на глаза, и огляделся, словно просчитывал пути отхода. Ренджун, занятый уборкой холла, с совком и щёткой в руках замер, и сердце судорожно забилось в груди.       — Могу я забрать костюм? — спросил Джено.       Он знал, что стоит здесь не для этого, что Ренджун потребовал видеть его. Медленно вытряхнув мусор, Ренджун зашёл в кладовку, где стояла коробка с костюмом.       — Пойдём, — он кивнул на прощание Наён, и Джено последовал за ним, молчаливый и мрачный.       Было ли это странно, что сейчас Ренджун не ощущал того разрушительного, страстного гнева по отношению к нему?.. Для самого Ренджуна, пожалуй, нет. Он всегда старался рационализировать свои эмоции, выверить их до грамма, оставить лишь разумные. Ненависть к Джемину была оправданной и законной, написанной кровью его разбитого сердца. Но вот Джено… В разрушенных, уничтоженных отношениях их было только двое — он, наивный идиот, и Джемин, стоящий теперь, будто побитая собака, под снегом.       Джено там не было. Не он давал обещания и не сдержал. Не он взял ответственность и не смог нести. Это не он изменил, предал доверие.       Вместо этого Джено его предупреждал, пугал и отталкивал, и был, в целом, редкостным ублюдком: с неясными мотивами своей честности и отвратительными методами донесения страшной правды — и в итоге даже он выглядел лучше, чем Джемин.       Кто угодно выглядел лучше, чем человек, разбивший тебе сердце.       Ренджун кинул коробку на стол, ничуть не заботясь о том, что она приземлилась совсем на краю, и заглянул в нижний шкафчик, где хранил запасы алкоголя. Он плеснул в два тумблера ром и протянул гостю — тот поглядел в ответ осторожно и внимательно, и взял стакан.       — Пожалуй, мне повезло, что твоя подружка не в курсе обо мне, — Джено хмыкнул, оперся о стену и покрутил тумблер в пальцах, отхлебнул напиток. — Эти концерты… было весьма занимательно. Не думал, что у Джемина проснётся совесть.       Глаза метнулись к окну, за которым спускались промозглые сумерки. Улица пустовала, и была сказочно тихой, усыпанной белой хрустящей крошкой недавно окончившегося снегопада. Джемина там не было. Ренджун почувствовал облегчение — будто до сих пор был что-то ему должен, и попытался прогнать неуместную, глупую жалость.       Джемин его не пожалел, когда трахался с Джено. И Ренджун сейчас тоже жалеть его был не должен.       Джено трактовал взгляд иначе:       — Доктор На был вынужден отлучиться: деньги сами себя не заработают, — он хмыкнул, и острое презрение исказило его черты.       Полутьма комнаты делала его лицо почти демоническим, прекрасным и жутким, и Ренджун пригубил рома, позволяя обжигающей горечи анестетиком растечься внутри:       — Мне интересно, — пробормотал он, — ты переспал с ним, хотя так ненавидишь?       — Думаешь, я его изнасиловал? — фыркнул Джено. — Ренджун, может, я и преступник. Но я не насильник, — он прошел через комнату и сел на постель, снимая по пути куртку. — Мои любовники кричат от удовольствия, а не от страха.       Джемин кричал. Ренджун помнил его раскрасневшееся лицо — на нём было написано наслаждение. Он позволил Джено взять себя на столе, даже не разделся до конца.       — Вот как.       Ренджун выпил ещё и ещё, и отчаяние подымалось внутри неотвратимым цунами.       Боже, зачем он вообще позвал Джено? Что он хотел от него услышать? Где были все эти вопросы, ответы на которые он так страстно желал получить?       Всё летело в тартарары. Жизнь превращалась в сплошной ночной кошмар, и как Ренджун ни старался, проснуться не получалось.       — Ренджун, — пробормотал вдруг Джено. Пальцы его сжались на стекле стакана, и губы сложились в тонкую полоску. — Если бы ты просто послушал меня тогда, ничего бы этого не случилось. Но ты не захотел, ты доверился ему, и вот, что вышло.       Его голос звучал с надрывом и тоской, и Ренджун захлебнулся им, вобрал внутрь, и цунами обрушилось, погребая его под собой.       — Да что ты вообще хочешь от меня? Почему ты преследуешь, почему тебя так заботит моя жизнь?       Он с грохотом отставил в сторону тумблер, стремительно налетел на Джено, схватил за грудки, и тот поднял свои чёрные, мучительные глаза. Внутри них пылал огонь, он поджёг Ренджуна изнутри:       — Чего ты хочешь, Джено? Меня? Ну так возьми и оставь меня, наконец, в покое!       Ренджун подался вперёд, впиваясь в приоткрывшиеся в удивлении губы, оседлал чужие бёдра и толкнул Джено, заставляя улечься на кровать.       Поцелуй был безумным, голодным и мокрым. Джено коротко простонал, когда Ренджун до крови прикусил его губу, ярость мешая со страстью. Тело под пальцами было твёрдым, податливым и мелко дрожащим. Таким притягательным, жарким, что голова шла кругом. Ренджун задохнулся всхлипом, когда чужие руки мягко легли на поясницу, прижимая ближе. Он сдернул с Джено кепку, запустил пальцы в шелковистую гладкость его волос, целуя глубоко и отчаянно.       — Ненавижу тебя, — Ренджун сдавил руки на чужой шее, с фанатичным азартом впитывая сорванное биение пульса.       Он опустился, чтобы поцеловать ещё и ещё, глотая остатки воздуха из чужих лёгких, разжал хватку, позволяя Джено закашляться, укусил кожу, где краснотой наливались отпечатки собственных ладоней.       Джено ухватился крепко, а потом поднял его, подмял под себя, и Ренджун обхватил талию ногами, заставляя прижаться близко. Его колотило от мучительно сильного, сладкого напряжения, и тело словно горело. Двинув бёдрами, Джено выдохнул, жмурясь и облизывая губы, и Ренджун застонал, подаваясь навстречу до белых пятен перед глазами. Он схватился за чужие волосы, слепо притянул Джено ближе, сталкиваясь с ним голодным, злым ртом, и ответили ему не менее голодно, но нежно.       — Ренджун, Птичка, посмотри на меня, — Джено оторвался на короткое мгновение, чтобы хрипло шепнуть. Губы его были красными, опухшими, зрачки дрожащей чернотой затопили радужку, а на шее виднелась яркая метка укуса.       Он выглядел таким потрясающим, таким волнующе притягательным, что Ренджун не сдержал хныканья. Он хотел эти губы на своих губах, на своём теле, но Джено уложил горячую ладонь ему на щёку, мягко погладил.       — Последний шанс, Птичка, — выдохнул он. — Скажи «нет», и мы прекратим.       Ренджун не хотел прекращать. Он выпрямился, приподнялся на локтях и припал к губам Джено, и тот всхлипнул ему в рот, обнимая крепче.       — Мой маленький, моя смелая детка, — он спустился поцелуями на шею, и Ренджун откинул голову, давая ему больше пространства.       Гнев растворялся внутри, плавился льдом на обжигающем солнце этой томительной, жуткой нежности.       Те участки кожи, где дженовы губы касались его, вспыхивали сладостными ожогами — он заерзал, выгибаясь и часто дыша, и Джено расстегнул его рубашку, помог выпутаться из неё и откинул куда-то в сторону. Когда жаркий рот накрыл сосок, Ренджун дёрнулся и простонал высоко, надорванно. Язык кружил по груди, тёрся о чувствительные места и жадно ласкал. Ренджуново тело отзывалось, словно тончайший инструмент — оно так истосковалось по удовольствию, и теперь стремительно вязало узлы наслаждения в животе.       — Джено… Джено, я, — Ренджун вскрикнул, когда ладонь накрыла его болезненно сильное возбуждение, — я сейчас кончу! Пожалуйста!..       Его трясло, и слёзы чувствительности скапливались на ресницах. Ренджун часто заморгал в попытках стряхнуть их, и совсем упустил тот момент, когда оказался совершенно обнаженным, и чужие пальцы обернулись вокруг его члена. Джено не стал дразниться, и сразу задал быстрый темп, от которого искры удовольствия взрывались перед глазами.       — Ты близко? — спросил он, и Ренджун закивал, отчаянно комкая пушистый ворс пледа под пальцами, и тогда Джено склонился ниже, шепнул в самые губы:       — Спой для меня, Птичка.       Ренджуна словно переломало пополам. Он вскрикнул, толкаясь ещё и ещё, и сладкая судорога прошила тело, заставляя пылать огнём и мелко, конвульсивно дрожать — он захлёбывался своими стонами, будто шампанским, и в голове опустело.       Ренджун совсем ещё не отошёл от пережитого оргазма, он лениво парил в блаженной невесомости своего тела, когда горячий язык коснулся живота, прочертив длинную полоску и заставляя мышцы сладко заныть. Открыв глаза, он чуть не задохнулся смущением: Джено вылизывал испачканную наслаждением кожу, и глаза его блестели чернотой.       — Всё хорошо? — спросил он хрипло, и крохотная, самодовольная насмешка купалась в нежности его тона.       Ренджун кивнул, не в силах найти слова. Если бы он не кончил только что, обязательно снова возбудился бы от столь сладкой и грязной картинки: Джено, бесстыдно ласкающий его языком.       Он пошевелился на постели неловко, весь липкий, и посмотрел робко:       — Мне надо в душ.       Джено замер на долгие секунды, а потом кивнул. Он слез с кровати, подобрал куртку и надел на голову кепку.       — Ты… уже уходишь?       Это прозвучало разочарованно, жалко, и Ренджун мысленно отвесил себе пощечину. Вот, он унижался перед мужчиной, приложившим руку к его страданиям.       Джено замер на полпути до двери, резко развернулся:       — А я могу остаться?       На его лице были написана столь острая надежда, что Ренджун почувствовал, как щемящая нежность всколыхнулась внутри. Джено был словно дикий волк, впервые встретившийся с лаской вместо жестокости. Он выглядел таким растерянным, таким счастливым, и Ренджун под его внимательным, жарким взглядом встал, чтобы пройти в ванную.       — Ты можешь присоединиться, — он обернулся в дверях. Джено поспешно отвёл взгляд от его ягодиц, и розовый тонкий румянец плеснулся на щёки.       — Я правда могу? — переспросил он, сглатывая, и Ренджун пожал плечами.       — Если хочешь, можешь помочь мне вымыться.       Глаза Джено ярко блеснули. Он улыбнулся и медленно снял кепку, а потом стянул через голову чёрный джемпер.       — Я думал, что вымыл тебя достаточно хорошо, — ухмыльнулся он, и Ренджун смутился, захлопнул дверь и схватился за кран, чтобы настроить температуру воды.       Джено зашёл минутой спустя — абсолютно обнаженный, ничуть не смущающийся своей наготы. Его ровный, крупный член прижимался к животу, и Ренджун почувствовал острый укол возбуждения, вдруг представив, каково было бы ощутить его сладкое давление внутри.       Блаженство было написано на джеминовом лице, когда Джено двигался в нём, выбивая стоны один за другим.       Мысль о Джемине была горькой, но почему-то сейчас, глядя на Джено, Ренджун начинал его понимать. Сопротивляться магнетичному, жестокому притяжению было сложно. Но они всё ещё оставалось людьми — разумными существами, имеющими волю и право выбора, и пока Ренджун своим пользовался для того, чтобы не причинять Джемину боли, тот принял решение об обратном.       Думать об этом сейчас не хотелось. Не в тот момент, когда влажное от стекающей воды тело прижималось сзади, и горячее дыхание щекотало ухо.       — Чего ты хочешь, детка?       Ренджун выгнулся, притираясь к чужому возбуждению, зажмурил глаза.       Был ли Джено таким же с Джемином? Таким нежным и страстным, осторожным, жадным — Ренджун простонал, позволяя вспышкам возбуждения бежать по крови.       — А что я могу выбрать? — спросил он, подставляясь под ладони, скользящие по телу.       Джено прижал его ближе:       — Всё, что угодно.       Его голос был вязким и сладким, он будил тягучее волнение внутри. И Ренджун вдруг, сам того не ожидая, выпалил:       — Отсоси мне, — и в ужасе распахнул глаза, каменея.       Джено был слишком опасным человеком, чтобы пытаться поставить его на колени — он носил нож за поясом джинсов и скрытую кобуру, ездил на сделки с наркобаронами, вербовал новых людей для тех, на кого он работал, пережил не одну нелегальную операцию и мог превратить в ад жизнь любого, кто осмелится перейти ему дорогу.       Опасный, пугающий Джено, который развернул его лицом к себе и медленно опустился вниз, чтобы языком закружить вокруг головки, толкнуть её за щёку и бросить взгляд вверх, заставляя задохнуться удовольствием. Ренджун вскрикнул, хватаясь ладонью за влажную плитку. Ноги подкашивались. Он задрожал, издавая стыдную череду всхлипов и хныканья, и Джено выпустил его изо рта, чтобы шепнуть:       — Малыш, ты звучишь потрясающе. Готов поспорить, мы перебудим всех соседей, когда я буду брать тебя. Ты хочешь, детка? — он снова вобрал его в рот, и Ренджун вскрикнул, срываясь на «да, да, пожалуйста, Джено».       Он балансировал на грани, когда тот отстранился, пережал член у основания и спросил:       — Ты хочешь кончить так, или когда я буду внутри?       — Внутри, — пробормотал Ренджун, не в силах прекратить трястись.       Всё тело словно горело, и мышцы тянуло сладко, и в голове речитативом звучало лишь чужое имя. Джено выключил воду и подхватил его на руки, чтобы отнести в постель. Холодный воздух коснулся кожи, и Ренджун захныкал, подтянул коленки к груди, и Джено ласково погладил его покрытый мурашками бок:       — Тихо, Птичка. Сейчас я тебя согрею. Где ты хранишь смазку и презервативы?       Всё нужное было в углу шкафа — так Ренджун и сказал, нетерпеливо ерзая, пока Джено не вернулся обратно в постель. Он вскрыл упаковку и выдавил лубрикант, размазал его по пальцам, осторожно вставил один, покружив вокруг сжимающейся дырочки. Давление внутри было слабым, его было мало. Но Джено не торопился. Он потратил бесконечно много времени на то, чтобы добавить второй палец, а потом и третий. Когда внутри двигались все четыре, Ренджуна уже лихорадило. Он перескакивал с коротких стонов на мольбы, и Джено жадно проглатывал их своими губами.       — Пожалуйста!.. Пожалуйста! — Ренджун уже был готов плакать.       Он никак не мог кончить из-за того, что член крепко сжимали у основания, и каждое тягучее, плавное прикосновение к сладкой точке внутри посылало электрические импульсы блаженства, будто высоковольтный ток, бежать по артериям. Джено сжалился лишь тогда, когда Ренджун уже откровенно рыдал от нестерпимого удовольствия. Он извлёк пальцы, лениво размазывая лишнюю смазку по сжимающейся нетерпеливо дырочке, а потом вскрыл зубами фольгированный квадратик презерватива, чтобы надеть его и приставить член ко входу.       — Готов, малыш? — спросил он, и Ренджун кивнул, открывая рот в остром стоне, когда Джено подался вперёд, входя внутрь.       Он был большим, и давление ощущались на грани с болезненным, но эта острая нотка лишь больше плеснула масла в огонь возбуждения. Ренджун выгнулся, надавливая скрещенными лодыжками на дженову поясницу, насадился до конца, теряя себя в наслаждении его тела.       Джено вышел неторопливо, чтобы толкнуться опять. Он задвигался гладко и глубоко, и Ренджун захлебнулся криком, оглушительным блаженством, сладким ядом, парализующим конечности. Он потерял себя в нём, рассыпался, растворился в губах Джено, накрывших его собственные, ловящих дрожь и восторг, и провалился вдруг в бархатную бездну сладострастной темноты.       Джено простонал глухо, толкаясь резко, отрывисто последние несколько раз, и мышцы его плеч под ренджуновыми пальцами расслабились. Джено уткнулся лицом в его шею, и Ренджуну, плавающему в бесконечности постоогазменной неги, показалось, что чужие губы шепнули нечто неразборчивое и нежное, сумасшедшее, отчаянное. Такое, поверить во что Ренджун не смел, хотя так отчаянно вдруг пожелал.