Ловец над пропастью во ржи

Глава V

      Каждую субботу на ужин в Пэнси нас кормили одним и тем же. Считалось, что это большое дело, потому что нам подавали рубленое мясо. Готов поспорить на тысячу баксов, что это потому, что в воскресенье в школу приезжало полно родителей, и старик Тёрмер наверно воображал как каждая мать спрашивает своего драгоценного ребёнка что же он ел на ужин, и он бы ей ответил: «Стейк». Это такая липа. Видели бы вы эти стейки. Они были маленькими, жёсткими и сухими, их даже резать было трудно. А к ним всегда шла картошка пюре с кучей комков, и как десерт – «Рыжая Бетти», слоёный пудинг из сухарей с яблоками, который не ел никто, кроме может быть маленьких из младшей школы что не знали ничего другого, – да парней вроде Экли, который жрал всё.       Но снаружи было здорово, вообще-то, когда мы вышли из столовой. На земле лежало дюйма три снега (~7,5 см), а снег всё валил и валил как ненормальный. Всё это смотрелось чертовски красиво, и все начали бросаться снежками и скакать по всему двору. Это было очень по-детски, зато каждый действительно был рад.       У меня не планировалось свидания или ещё чего, так что я и этот мой друг, Мэл Броссард, который ещё был в команде по реслингу, решили скататься на автобусе в Эгерстаун, съесть по гамбургеру да может посмотреть какое-нибудь дурацкое кино. Никому из нас не хотелось просто просидеть на заднице весь вечер. Я спросил Мэла, не возражает ли он, если я возьму с собой Экли. Причина, почему я спросил, была в том, что Экли не делал вообще ничего субботними вечерами, кроме как сидел в своей комнате и давил свои прыщи или стриг ногти. Мэл не возражал, но он не был в восторге от моей идеи. Ему не очень нравился Экли. Короче, мы оба вернулись в комнаты чтобы собраться, и пока я надевал галоши и остальные шмотки, я крикнул старику Экли, не хочет ли он смотаться в кино. Он вполне мог меня услышать сквозь стены душевой, но он не стал отвечать мне сразу. Он был того типа парней, которые ненавидят отвечать сразу. В конце концов он вылез, через все чёртовы занавески, остановился на пороге душевой и спросил, кто ещё кроме меня едет. Ему вечно надо было знать, кто поедет. Клянусь, если бы этот парень где-нибудь потерпел кораблекрушение, а вы спасали бы его на чёртовой шлюпке, он бы пожелал узнать, с кем он поплывёт, прежде чем залезть в неё. Я сказал ему, что Мэл Броссард поедет. Он сказал: «Этот козёл… Ладно. Погоди секунду». Можно подумать, он тебе большое одолжение делал.       У него часов пять ушло на сборы. Пока он собирался, я подошёл к окну, открыл его и слепил снежок голыми руками. Снег очень хорошо лепился. Я никуда не бросил снежок, в общем. То есть я собирался бросить. На машину, что стояла посреди улицы. Но я изменил решение. Машина выглядела такой аккуратной и белой. Затем я попытался кинуть его в пожарный гидрант, но он тоже выглядел очень опрятным и белым. В итоге я не кинул снежок ни на что. Всё что я сделал так это закрыл окошко и ходил по комнате со снежком в руках. Немного погодя он ещё был со мной, когда я и Броссард и Экли сели на автобус. Водитель открыл дверь и заставил меня кинуть. Я говорил ему, что ни в кого не хочу кидать, но он не поверил мне. Люди никогда тебе не верят.       Броссард и Экли уже смотрели картину, которую показывали, так что вот что мы сделали, мы просто взяли по паре гамбургеров и немного поиграли в пинбол, ну а потом сели на автобус обратно до Пэнси. Да мне наплевать в общем было на то что я не посмотрел кино. Это должна была быть комедия с Кэри Грантом и прочим сбродом. Кроме того, был я уже в кино вместе с Броссардом и Экли. Оба смеялись как гиены над несмешными вещами. Мне совсем не было весело сидеть рядом с ними в кино.       Была ещё только четверть девятого, когда мы вернулись в общагу. Старик Броссард был заядлым игроком в бридж, поэтому он принялся рыскать по общаге, чтобы найти игроков. Старик Экли припарковался у меня в комнате вместо того чтоб идти к себе. Вот только вместо того чтоб сесть на подлокотник кресла Стредлейтера он развалился на моей кровати, своей рожей на моей подушке. Он начал говорить очень монотонным голосом и давить все свои прыщи. Я ему тыщу раз намёки делал, но я не смог от него избавиться. Всё что он делал это продолжал говорить очень монотонным голосом об одной девке с которой он якобы имел сексуальные отношения прошлым летом. Он уже рассказывал мне об этом раз сто. Каждый раз он рассказывал по-другому. В один раз он присунул ей в Бьюике своего дяди, в другой раз он спутался с ней под каким-то мостиком. Всё это было абсолютно полной ложью. Он был девственником каких свет не видывал. Сомневаюсь вообще, чтобы он хоть раз потрогал кого. Короче, в итоге я был вынужден прямо сказать ему, что я должен написать сочинение для Стредлейтера и чтобы он исчез к чёртовой матери чтоб я смог сконцентрироваться. Он в конце концов ушёл, но через какое-то время, как обычно. После его ухода я надел свою пижаму, халат и старую добрую охотничью шляпу и начал писать сочинение.       Загвоздка в том, что я не мог думать о комнате, доме или ещё чём чтобы сделать описание как просил Стредлейтер. Я не особо схожу с ума от описания комнат и домов. Так что вот что я сделал, я написал о бейсбольной перчатке моего брата Алли. Это была очень описывательная вещь. На самом деле. У моего брата Алли была такая перчатка для левой руки. Он был левшой. Она была очень живописной, потому что у неё на пальцах, рукавице и вообще везде были написаны стихи. Зелёными чернилами. Он написал их, чтобы у него было что почитать пока он стоял на поле без дела. А теперь он мёртв. Он заболел лейкемией и умер когда мы были в штате Мэйн 18 июля 1946 года. Он бы понравился вам. Он был на два года моложе чем я, но он был раз в пятьдесят умней. Он был невероятно умным. Его учителя всегда писали письма моей матери, говорили ей, какое счастье, когда в классе есть мальчик как Алли. И они не просто подлизывались. Они правда так считали. Но это не только потому, что он был самым умным членом семьи. Он также был и самым хорошим, во многих смыслах. Он никогда ни на кого не злился. Считается, что люди с рыжими волосами очень вспыльчивые, но только не Алли, а он был очень рыжим. Я вам расскажу какого толка рыжим он был. Я начал играть в гольф когда мне было всего десять лет. Помню, летом, когда мне было примерно двенадцать, тренировался с мячом и всё такое, у меня всё было ощущение, что стоит мне внезапно обернуться, я увижу Алли. Ну я и обернулся, и пожалуйста, он сидел на своём велике с другой стороны забора – там был забор вокруг всего поля, – и он сидел там, ярдов за сто пятьдесят от меня [1 ярд = 0,91 м], смотрел как я бью по мячу. Вот таким рыжим он был. Господи, он был очень хорошим ребёнком. Он бывало так сильно смеялся над чем-то в своей голове за обеденным столом что чуть не падал со стула. Мне было всего тринадцать, и они собирались психоанализировать меня и так далее, потому что я разбил все стёкла в гараже. Я их не обвиняю. Правда не виню. Я спал в гараже в ту ночь когда он умер, и я разбил все грёбаные окна своим кулаком к дьяволу. Я даже пытался разбить все окна в микроавтобусе который у нас был тем летом, но моя рука была разбита уже вхлам к тому моменту, так что не получилось. Это было очень глупо, знаю, но я с трудом понимал что делаю, вы просто не знали Алли. Моя рука всё ещё иногда болит в дождь, и я больше не могу сжать её в кулак – в крепкий кулак я имею в виду, – но кроме этого меня больше ничего не волнует. То есть, я не собираюсь становиться проклятым хирургом, скрипачом или ещё кем угодно.       В общем, вот о чём я написал в сочинении Стредлейтера. О бейсбольной рукавице моего Алли. Она лежала в моём чемодане, так что я вытащил её и переписал все стихи что были на ней написаны. Всё что мне пришлось сделать это просто изменить имя Алли чтоб никто не узнал что это мой брат а не Стредлейтера. Я не очень хотел об этом писать, но ничего другого описательного мне в голову не пришло. А вообще, мне даже понравилось писать о ней. Это заняло у меня почти час, потому что я должен был пользоваться дурацкой печатной машинкой Стредлейтера, а она всё время заедала. А своей я не воспользовался потому что одолжил её парню этажом ниже.       Было примерно пол-десятого, полагаю, когда я закончил. Я не устал, однако, так что какое-то время я смотрел в окно. Снег уже не падал, но регулярно было слышно как кто-то не может завести свою машину. А ещё было слышно как храпит Экли. Прямо через долбанные стенки душевой его было слышно. У него был гайморит, он не мог нормально дышать когда спал. Всё у этого парня было. Синусит, прыщи, убитые зубы, плохой запах изо рта, шелушащиеся ногти. Немножко жаль было этого чокнутого сукина сына.