Ловец над пропастью во ржи

Глава VIII

      Было слишком поздно для того, чтобы пытаться взять такси, так что мне пришлось идти пешком всю дорогу до станции. Было не слишком далеко, но чертовски холодно, и из-за снега было трудно идти, да и мои чемоданы дьявольски стучали мне по ногам. Хотя, я типа наслаждался свежим воздухом. Но фигня была в том, что из-за холода у меня болел нос, и ещё прямо над верхней губой, куда мне врезал Стредлейтер. Он ударил мне губу прямо о зубы, и она здорово болела. Но ушам было хорошо и тепло, в общем. У шапки что я купил были наушники, ну и я их выправил – плевать мне было как я выгляжу. Никого рядом всё равно не было. Дрыхли все.       Мне довольно повезло когда я пришёл на станцию, потому что мне пришлось подождать всего десять минут до электрички. Пока я ждал, я набрал немного снега в руки и вымыл им лицо. На нём всё ещё оставалась кровь.       В целом я люблю кататься на поездах, особенно по ночам, когда работают лампы, а окна такие тёмные-тёмные, и ещё кто-нибудь из этих парней ходит по коридору и продаёт кофе, сэндвичи и журналы. Обычно я беру бургер с говядиной и где-то четыре журнала. Если я еду ночью на электричке, обычно я могу даже прочитать какую-нибудь из этих дебильных историй в журнале и не стошнить. Ну вы знаете. Такие рассказы, полные парней-болванов по имени Дэвид, с квадратной мордой, и дурочек по имени Линда или Марсия, которые вечно зажигают трубки всем этим грёбаным Дэвидам. И вот я могу читать даже что-то такое, если я еду поздно на электричке. Ну, так обычно бывало. Но этот раз был другим. Мне просто не хотелось. То есть, я типа сел – и ничего не делал. Я только снял свою охотничью шляпу и положил себе в карман.       И тут вдруг входит эта леди на Трентоне и садится рядом со мной. Практически весь вагон был пуст, потому что поздно и так далее, но она села напротив меня, а не на пустое место, потому что у неё была большая сумка, а я сидел сразу у входа. Она поставила сумку прямо посередине прохода, и контролёру и остальным пришлось бы её огибать. На ней были орхидеи, словно она только что с большой вечеринки или ещё откуда. Ей было где-то сорок или сорок пять, думаю, но она была очень красивой. Женщины меня просто убивают. Правда. То есть, я не говорю что я озабоченный или там кто ещё, – хотя вообще-то я довольно впечатлительный. Они мне просто нравятся, вот всё что я хочу сказать. Они вечно ставят свои проклятые сумки посреди прохода. Короче, сидели мы там, как вдруг она спрашивает меня:        – Простите, но это случаем не наклейка школы Пэнси?       Она смотрела на мои чемоданы, которые стояли на полке.        – Да, так и есть, – отвечаю я ей. Она была права. У меня была наклейка проклятой Пэнси на одном из моих «Глэдстоунз». Очень банально, признаю.        – О, так вы учитесь в Пэнси? – спрашивает. У неё был хороший голос. Милый телефонный в общем голос. Ей бы следовало с собой таскать телефон.        – Ага, учусь, – говорю.        – Ох, как мило! Возможно, вы тогда знаете моего сына, Эрнеста Морроу? Он учится в Пэнси.        – Да, знаю. Он в моём классе.       Её сын, без сомнения, был самым большим уродом, который когда-либо учился в Пэнси, за всю историю этой школы. Он постоянно шёл по коридору после душа, лупя всех своим вонючим старым сырым полотенцем по задницам. Вот каким конкретно типом парней он был.        – Ох, как славно! – воскликнула леди. Но без слащавости. Она была просто любезной, и всё. – Обязательно скажу Эрнесту, что мы встретились, – говорит. – Могу я узнать ваше имя, милый мой?        – Рудольф Шмидт, – ответил я. У меня не было охоты рассказывать ей историю всей моей жизни. Рудольф Шмидт – это имя сторожа нашей общаги.       – Вам нравится Пэнси? – спрашивает она меня.        – Пэнси-то? Неплохая школа. Не рай или ещё что, но такая же хорошая школа, как остальные. На некоторых отделениях довольно добросовестно обучают.        – Эрнест просто обожает её.        – Знаю что обожает, – говорю. И начинаю плясать вокруг неё. – Он очень хорошо адаптируется к вещам. На самом деле. То есть я имею в виду он отлично знает как приспосабливаться.        – Вы так считаете? – спрашивает меня. Заинтересованная как дьявол в твоей душе.        – Эрнест-то? Ну конечно, – говорю. Затем я смотрел как она снимает перчатки. Ну и полно же на ней было бриллиантов.        – Я просто сломала ноготь, выходя из такси, – объяснила она. Посмотрела на меня и легонько улыбнулась. У неё была до ужаса хорошая улыбка. На самом деле. Большинство людей же вообще почти не улыбается, понимаете, или как-то некрасиво это делает.        – Папа Эрнеста и я иногда переживаем за него, – говорит. – Порой нам кажется, что он не слишком общительный.        – Как вы сказали?        – М. Он очень чувствительный мальчик. На самом деле он никогда не ладил с другими мальчиками. Возможно, он всё воспринимает немного серьёзнее, чем следовало бы в его возрасте.       Чувствительный. Я чуть не сдох. Этот парень Морроу был по чувствительности что-то около грязной сидушки унитаза.       Я внимательно посмотрел на неё. Она не казалась мне идиоткой. Она выглядела так, словно довольно, блин, хорошо знала, матерью какой сволочи она была. Но никогда тут не угадаешь – я про матерей то есть. Матери все немного двинутые. Штука в том, однако, что мне понравилась мать старика Морроу. Она была не то что её сын.        – Не желаете сигарету? – спросил я её.       Она осмотрелась по сторонам.        – Мне кажется, это места для некурящих, Рудольф, – выдала она. Рудольф. Умереть не встать.        – Всё в порядке. Мы можем курить до тех пор, пока на нас не заорут, – говорю я ей. Она взяла у меня сигарету, и я дал ей огоньку.       Она здорово смотрелась курящей. Она затягивалась, всё как надо, но как-то не жадно, не как другие женщины её возраста. В ней был полно шарма. Она выглядела очень привлекательно, даже сексуально, если хотите.       Она как-то весело посмотрела на меня.        – Я могу ошибаться, но я уверена, что ваш нос кровоточит, дорогой, – сказала она вдруг.       Я кивнул и достал носовой платок.        – В меня попали снежком, – говорю. – Таким, со льдом.       Я наверное рассказал бы ей всё, как было на самом деле, но это бы заняло слишком много времени. Она мне понравилась, в общем. Я уже начинал немного жалеть, что сказал ей, будто меня зовут Рудольф Шмидт.        – Ваш Эрни, – говорю. – Он один из самых знаменитых мальчиков в Пэнси. Вы это знали?        – Не-ет, не знала.       Я кивнул.        – Это действительно отняло у каждого довольно много времени, чтобы узнать его. Он весёлый парень. Странный парень, во многих смыслах – знаете что я имею в виду? Вот взять хоть первый раз когда я его встретил. Когда я его впервые встретил, я подумал, что он из снобов. Вот как я подумал. Но он не такой. У него просто очень оригинальная личность, которая занимает у вас немного времени, чтобы его понять.       Бедная миссис Морроу ни говорила ни слова, но йё, ты бы её видел. Я её приклеил к месту. Взять любую мать, всё что они хотят слышать – это какой замечательный у них сынок.       Ну а затем я по-настоящему развернулся в своей старой как мир лжи.        – А он вам рассказывал про выборы? – спрашиваю я её. – Про классные выборы?       Она помотала головой. Я её в транс вогнал, походу. Да, так и было.        – Ну слушайте. Всё наше стадо хотело выбрать старину Эрни президентом класса. То есть, он был единогласным выбором. Я имею в виду, он был единственным, кто мог бы справиться с этой работой, – говорю – ну и заливал же я, ёлки. – Но другой мальчик – Гарри Фенсер – был избран. А причина по которой его избрали, та простая и основная причина, была в том, что старик Эрни не дал нам его избирать. Потому что он такой до ужаса скромный и застенчивый и вообще. Он отказался… Слушайте, он реально застенчивый. Вы б попробовали чего чтоб он это смог преодолеть.       Я посмотрел на неё.        – Не рассказывал он вам об этом?        – Нет, не говорил.       Я кивнул.        – В этом весь Эрни. Он не скажет. Это единственная проблема с ним – он слишком застенчивый и скромный. Вы правда должны временами пытаться его раскрепостить.       В эту самую минуту, контролёр пришёл по билет миссис Морроу, и это дало мне шанс перестать трепаться. Я рад что наболтал всё это, вообще-то. Такие парни как Морроу, которые всегда лупят всех мокрым полотенцем – действительно пытаясь этим сделать кому-то больно, – они не остаются крысами только пока они дети. Они так крысами на всю жизнь и остаются. Но готов спорить, после всей чуши что я наговорил, миссис Морроу будет думать о нём как об очень скромном, робком пареньке, который не дал нам представить его в президенты. Ну, должна. Не знаю наверняка. Матери не слишком разборчивы в этом всём.        – Не возражаете против коктейля? – спросил я её. Мне самому хотелось выпить один. – Мы можем пойти в вагон-ресторан. Идёмте?        – Милый мой, а вам разрешено заказывать выпивку? – спросила она меня. Но не свысока, нет. Слишком она была милой и славной, чтобы быть высокомерной.        – Ну, нет, на самом деле нет, но обычно я могу их брать за счёт моего роста, – говорю. – А ещё у меня седые волосы есть.        Я развернулся и показал ей свои седины. Это её чертовски впечатлило.        – Ну же, присоединяйтесь, почему вы не хотите? – говорю. Я был бы рад побыть с ней рядом.        – Я правда не думаю, что было бы лучше. Спасибо огромное, всё равно, дружок. Но уже и вагон-ресторан скорее всего закрыт. Время довольно позднее.       Она была права. Я совсем забыл, который был час.       А затем она поглядела на меня и спросила то, чего я боялся от неё услышать.        – Эрнест писал, что он будет дома в среду, что рождественские каникулы начнутся в среду. Я надеюсь, вас не вызвали домой раньше из-за того, что там кто-то заболел.       Она, похоже, и правда переживала. Она не просто любопытствовала, по-моему.        – Нет, дома всё хорошо, – говорю. – Дело во мне. У меня должна быть операция.        – Ох! Мне так жаль, – говорит она. Ей правда было жаль, да. Мне тоже стало жаль что я сказал это, но было уже слишком поздно.        – Да это не особо серьёзно. У меня просто эта крошечная опухоль на мозге.        – Ох, нет!       Она от ужаса закрыла рот рукой.        – О, да со мной всё будет нормально! Она почти на поверхности. И очень-очень маленькая. Они её в два счёта удалят, за пару минут.       Тут я начал читать расписание что было у меня в кармане. Просто чтобы остановить этот поток вранья. Я как начну, так могу часами врать. Вот сейчас я не вру. Буквально часами.       После этого мы не слишком много говорили. Она начала читать журнал «Вог», который был с ней, а я иногда смотрел в окно. Она вышла в Ньюарке, городке на северо-востоке Нью-Джерси. Пожелала мне много удачи с операцией и вообще. Продолжала звать меня Рудольфом. А потом пригласила навестить Эрни летом, в Глостере, Массачусетс. Она сказала, что их дом прямо на пляже, и теннисный корт есть, но я только поблагодарил её и сказал, что собираюсь в Южную Америку с бабушкой. А это было уже чистое враньё, потому что моя бабка едва вообще выходит из дома, разве что на какой грёбаный утренник или ещё куда. Но я бы не навестил эту суку Эрни Морроу ни за какие деньги, даже если бы был в отчаянии.