Янтарное пламя

День сменялся днём, небо над Безночным городом неумолимо светлело, а пепел исчезал с его дорог, открывая взору каменные ступени, изящные статуи и красный отлив зданий. Усилия оправдывали себя и начали приносить плоды: адепты тянулись сюда пусть и не рекой, но тонким, слабым, но устойчивым потоком, а жители стали отзываться об ордене лучше. Смотреть на новый Цишань было приятно, но иногда Лань Ванцзи не мог сдержать тоскливого взгляда и понурого настроения. Быть вдалеке от дома долгие месяцы, грозящиеся перетечь в года, было почти невыносимо. Тёмную энергию назвали опасной не за устрашающий вид и удручающие перспективы будущего заклинателя, использующего её часто, а за последствия. То железо, которое Вэнь Жохань использовал в своих целях, оставило на этих землях свой неизгладимый след: деревья потемнели, листва опала, а нечисть то исчезала, то напоминала о себе вновь, и иногда начинало казаться, словно твари играют с ними в прятки. Найти сложно, уничтожить — тоже дело не пары минут. А хуже всего то, что те, казалось, и не собирались кончаться. Они с Вэй Ином уничтожили по меньшей мере несколько десятков этих тварей, а их товарищи — или примерно столько же, или меньше десяти. Порой им всем начинало казаться, словно эти твари выходили из глубин ада, что были спрятаны глубоко в лесу, а пробраться в эту самую чащу было нарочито сложно. На пути их встречались и действительно опасные существа, и едкий туман, и такое скопление ци, что становилось плохо им обоим. И это продолжается шестой месяц. Тоскливый, вновь проведенный вдали от родных вершин, ребенка, которого они с Вэй Ином взяли под опеку и назвали сыном, и облаков, к которым было невозможно прикоснуться в Безночном городе. Тёплые руки обхватывают его со спины, а плечо оттягивает вниз, когда Вэй Ин прижимается к нему подбородком. — О чем думаешь, Чжань-Чжань? Моргнув, Лань Ванцзи накрывает покоящиеся на его талии руки супруга своими и едва сжимает, переплетает пальцы и вынуждает обнять крепче. А тот, глухо рассмеявшись ему на ухо, потакает просьбе и смыкает ладони плотнее. Тело омывает привычным теплом, а сердце захлестывает любовь. Спину обдаёт жаром чужого тела даже сквозь многочисленные слои ханьфу, а ухо — жаркое дыхание. — О доме, — признается он. — О вершинах, о нашей цзинши, об А-Юане… — Лань Ванцзи ласково проводит пальцами по ладони супруга, зная, насколько сильно тот любит незатейливую ласку. — О том, что хочется поскорее вернуться. — Мгм, — хмыкает Вэй Ин, прижавшись к нему со спины, — я тоже часто об этом думаю…. Ах, ещё немного — и сможем увидеть всё это! Оказаться в нашем доме, нашей постели… Под облаками, зелёной листвой… Уголки губ дёргаются в намёке на улыбку. Вэй Ин всегда был таким: умел поднять настроение всего парой других слов, касанием или даже лёгким поцелуем в макушку. Словно он использует на нём чары, те самые, о которых говорится в книжках про лис. И даже если это чары, то он вовсе не против поддаться им. Слова заманивают в чудный морок, и Лань Ванцзи практически представляет себе это: лёгкое дуновение немного прохладного ветра, ласковое пение птиц и извечно облачное небо, пики гор и массивные, скрытые за вершинами мира тела. — Вэй Ин, — ласково зовёт он супруга. — М? Нос касается его шеи, едва лаская кожу, а волосы супруга приятно щекочут обнажённую часть плеча, с которого приспустилась нежная ткань одеяния. Мурашки пробегают по телу, а чуть ниже живота приятно тянет. — Люблю, — выдыхает он. Кожу щекочет воздухом, когда Вэй Ин тихо смеётся, а после к тому же месту прижимаются любимые губы. — Это взаимно, А-Чжань. И в ласковых действиях, которыми супруг щедро одаривает его, и в нежных словах Лань Ванцзи видит и чувствует столько любви, что порой на его глаза набегают слёзы. Разве мог он когда-нибудь предположить, что его жизнь — та скучная и серая реальность — может окраситься неземным счастьем? Мог ли он однажды помыслить, что Небеса наградят его столь ценным даром? Вспоминая то время, когда только увидел будущее, Лань Ванцзи знает: он думал о спасении множества жизней, а не о себе или даже собственном клане, наперекор которому шёл. Действовал спонтанно и резко, пошел на брачный договор с тем, с кем и не думал образовать столь прочную связь, какая тянется между ними сейчас. А теперь лепестки губ касаются его везде-везде, легонько целуя, обдавая бледную кожу жаром и оставляя кое-где красные отметины поверх не сошедших старых. Приятно проснуться поутру и взглянуть на свое отражение, в котором он видит и влюбленный до бесконечности взгляд, и усеянную следами их любви кожу, и лихорадочный блеск в глазах, и супруга, который обнимает его и наваливается, едва ли проснувшись. Проснувшись поутру, он всё реже встает в тот же миг, когда открывает глаза, и чаще всего лежит, не двигаясь, но повернувшись лицом к спящему супругу. Разве есть в этом мире что-то более прекрасное, чем образ любимого, лежащего или рядом, или прямо на нём, но всегда в обнимку, с лёгкой улыбкой на устах и редкими прядями, упавшими на лицо? — А-Чжань, — шепчет супруг, скользнув рукой по его груди; томный шепот наводит на него словно бы дурман и вместе с тем вытягивает из вереницы бесконечных мыслей. — Мой А-Чжань. До вечера целых шесть часов… Не хочет ли мой муж разделить со мной время в мягких одеялах и нашей постели, м-м?.. Соблазнительному шепоту лиса, который едва ли не выпускает свои хвосты, невозможно сопротивляться. С уст срывается судорожный вздох, а тело приятно напрягается, поддавшись ласке. Всякое мимолётное касание Вэй Ин разжигает в нём пламя, и неважно насколько эта брошенная в костёр веточка мала. А губы целуют шею сзади, руки оглаживают грудь и талию, бедра и бока — и Лань Ванцзи, опьяненный лаской, едва откидает голову на чужое плечо, так удобно оказавшиеся близко к нему, и в конце концов тихо стонет. Собственные руки касаются чужих, направляя и одновременно с этим дразня чувствительные запястья. — А-Ин, — выдыхает он, едва прикрыв глаза. Губы, растянутые в улыбке, касаются его обнаженного плеча, а проворные руки проникают под ткань одежды, раздвигая ворот, и скользят по коже. Иногда отдаться в умелые руки супруга куда приятнее, чем просто касаться его самого и вести. В какой-то момент, когда на нём не остаётся ни верхнего, ни нижнего слоя одежды, они оказываются на постели. Обнаженный в равной степени супруг сидит на его коленях, соблазнительно облизывая губы, и водит проворными руками по коже, то едва касаясь его подушечками пальцев, то царапнув кончиками ногтей и оставив на его груди бледно-красные полосы. Раскачивается, запрокинув голову, откидывает волосы то назад, то вбок, выгибается, словно дикая необузданная кошка, и издаёт звуки, от которых у Лань Ванцзи поджимаются пальцы ног, а узел в животе скручивается и тянется. Не сдерживая и себя, отдаваясь супругу целиком и полностью, он и сам тихо стонет, обхватив бёдра любимого руками, и едва сжимает, точно зная, что после на них непременно расцветут синие отметины. Позже, когда они, уставшие и довольные, будут лежать рядом и отдыхать, он непременно расцелует каждую отметину на любимом теле и будет рад видеть в серебристых глазах возлюбленного ту же бесконечную любовь, которую испытывает он сам. Пот скатывается по их телам редкими бисеринами, и одну из них Лань Ванцзи ловит губами, прижавшись к шее возлюбленного супруга. Собирает соленую каплю языком, а после припадает к устам Вэй Ина своими, утягивая в мучительно медленный поцелуй. Они не торопятся. Время для них — застывшая зимой река, по которой они идут рука об руку так медленно, что, стоит им в миг оглянуться — и они увидят начало совсем рядом. Тишина — это одеяло, жаркий шепот — мелодия, а звуки — ноты, которые сплетаются воедино и тянутся между ними потоком. Замерев, Вэй Ин жадно хватает ртом воздух, жмурится и гортанно стонет, двигаясь на нём редко и хаотично, скорее покачиваясь взад-вперед, чем вверх-вниз. На какой-то миг Лань Ванцзи кажется, будто он вот-вот сойдёт с ума. Уши сдавливает биением собственного сердца, а пальцы скользят по уже мокрой спине, испещрённой редкими шрамами. — Не хочешь?.. — тихо предлагает Лань Ванцзи. Видит: Вэй Ин подустал, пусть и жаждет большего. — Нет, — отрезает тот, качнув лохматой головой — когда его волосы успели растрепаться так сильно? — и приоткрывает тёмные глаза, в которых не видно и отблеска привычного серебра. — Так ведь тоже приятно, да, А-Чжань? Приятно, соглашается он, но мучительно и томительно. В этом есть свой особенный шарм, и особенно отчетливо Лань Ванзци нравится этот миг за то, как Вэй Ин показывает телом свою любовь к нему: редкими покачиваниями, тихими стонами и комплиментами, постыдным флиртом и скольжением кожи о кожу. Удовольствие то скручивается, то отпускает их, и Лань Ванцзи совсем теряется во времени. Лучи солнца то и дело бегают по комнате, касаются чуть побледневшей кожи супруга и скользят по смятым простыням. Край начинается там, где Вэй Ин сладко стонет, запрокинув голову назад, и выгибает спину. Лань Ванцзи достаточно помочь ему лишь немного, толкнуться раз, и тот с оглушительным стоном замирает, задрожав всем телом, что мужчина находит невообразимо прекрасной картиной. Для него самого достаточно еще нескольких движений, и он следует за Вэй Ином. Они оба дрожат, жадно хватают воздух ртами и не двигаются, ожидая, пока удовольствие утихнет хотя бы немного. Первым сдаётся Вэй Ин: шумно выдохнув, тот падает на грудь мужа, вялыми руками обхватив его плечи, а Лань Ванцзи лежит, не сдвигаясь ни на дюйм, и наслаждается ощущением целостности. — А-Чжань, — шепчет спустя время Вэй Ин. — Давай не пойдем? В его голосе он слышит странную затаенную просьбу и волнение. Это уже не та дрожь, которая следовала за наслаждением, а что-то совершенно иное. Беспокойное. — Нужно, — отказывается он. — Нас ждут. Вэй Ин приподнимается, невольно сдвинувшись, и Лань Ванцзи едва слышно выдыхает. Определенно, чувствительность не исчезала. Взгляд Вэй Ина окрашивает тень волнения. — Они тоже умелые заклинатели, — хмуро говорит он. — Будто.. — Вэй Ин, — обрывает его Лань Ванцзи, — в чем дело? Лицо его сковывает напряжение, но он мотает головой. — Странное предчувствие. Приподнявшими следом, Лань Ванцзи прижимается лбом к чужому. Дыхание — одно на двоих, как и их сердца — единое целое. Они — половинки одного, и Лань Ванцзи, зная это, готов поспорить, что они преодолеют все плохие предзнаменования, предчувствия и знаки. — Мы справимся со всеми невзгодами. — Лучше бы их не было, — бурчит Вэй Ин, признавая поражение. — Будь осторожнее, ладно? И я буду. — Мгм. К тому времени, как они закачивают умываться и приводить себя в порядок, небо окрашивается алым закатом, а лучи заходящего солнца целуют сухие верхушки деревьев. В иной день Лань Ванцзи бы восхитился красотой этого леса, а Вэй Ин, найдя себе место у окна Знойного Дворца, нарисовал бы пейзаж; однако в этот день у них есть дело, которое они обязаны довести до конца. Или постараться это сделать. Чем быстрее изловят последних Вэней и найдут оставшуюся тварь, порожденную Вэнь Жоханем, тем быстрее они вернутся домой. Снаружи лес не выглядит настолько мрачным, как внутри. Ветви сухие, практически истлевшие, словно те искупались в море пламени, а со всех сторон раздаются звуки: и крики птиц, и возглас четвероногих зверей, и завывание то ветра, то тварей. Группу подчиняющихся им адептов они оставляют в стороне, поручая разобраться с мелочью, а сами пробираются дальше. В самом центре должно быть то, что они ищут. Осколок, который остался и теперь отравляет всё вокруг своей злобной энергией. В прошлый раз у них было меньше талисманов и сил: пришлось зачищать небольшую поляну и прорываться дальше. В этот раз, когда местность чиста, они идут свободнее. Лань Ванцзи чувствует дуновение тёмной силы, но выдерживает стойко. Тем не менее, они не ожидают, что враг нападет на них первым. От первого удара их спасает высокое тонкое дерево, однако от второго, направленого на Лань Ванцзи, их ничего не защищает, и его ранят в бок, полоснув острыми когтями. Боль пронзает его тело, но, пошатнувшись, он выпрямляется и вынимает меч из ножен, в то время как Вэй Ин уже нападает на зверя и ранит тому ногу. Ринувшись к ним, он присоединяется к бою, пытается атаковать, однако стоит только завладеть вниманием зверя, и тот отвлекается на него, точно позабыв о другом противнике. Вэй Ину это даёт фору, он атакует, атакует и атакует, пока зверь, окидывая того безразличным взглядом, уворачивается от ударов и пытается задеть Лань Ванцзи снова. Их бой можно было бы назвать танцем, причем смертельным и крайне опасным. В какой-то момент рана дает о себе знать, и он пропускает удар, а когти пронзают его тело. Последнее, что он видит — это сухие кроны деревьев, а слышит — крик супруга и хруст чьих-то костей.

***

Открыв глаза, Лань Ванцзи первым делом думает, что боли нет. Вторым — что почему-то светлых оттенков потолок кажется ему до болезненно сильно знаком. Третьим — что тело слишком лёгкое и непривычно… маленькое? Моргнув, он медленно поднимается и тут же распахивает глаза. Дом. Он видит — находится — в том доме, в котором когда-то давно жил с родителями. Немного старенький, но по прежнему изящно красивый, светлый как внутри, так и снаружи, и по домашнему уютный. Те же картины, те же стеллажи книг, тот же столик и ширма. Опускает взгляд — и видит немного пухлые ручки, укрытое одеяльцем тельце и края циновки, на которой он… спал? Последнее, что он помнил — их с Вэй Ином охоту. Помнит боль. Дуновение тошнотворной ци. Холод. Смертельный холод. Моргнув, он теряется и не сразу замечает, что его кто-то зовёт. — А-Чжань. От звука нежного голоса он вздрагивает, как от удара, и оборачивается, замерев, словно обратился в камень. Перед ним стоит мама. Нежная, какой он запомнил ее в последний раз, в белом пышном ханьфу, с длинными чернильными волосами и любящей улыбкой, которую он видит в уголках ее губ. Сдержанная. Изящная. По-настоящему красивая, заботливая… и живая. — Ты редко бываешь такой соней, — смеется она чуть слышно. Этот смех не такой звонкий, как у других людей; он перенял эту особенность — скованность в эмоциях и чувствах — от нее. — Приснилось что-то плохое? Лицо ее незаметно меняется, и он замечает тень беспокойства в уголках её глаз. Лань Цзиньхуа подходит ближе и опускается на пол рядом. — Расскажешь, что за сон? Возможно, рассказав, ты рассеешь страх. Моргнув, он поражается тому, как тонко она чувствует его эмоции. Страх он действительно испытывает, но не после сна… Или действительно сна? Моргнув, он вдруг думает: а реальностью ли было то, что он видел?.. Лань Ванцзи теряется, как ребенок, но сдержанность и опыт, который он пережил в реальности — или сне? — не дают ему потерять лица и расплакаться, словно действительно малому дитя. Паника почти захлёстывает его, и он опускает на миг взгляд, отчаянно пытаясь совладать с эмоциями. Хочется одновременно всего: расплакаться, сбежать куда-нибудь далеко, найти того Вэй Ина, броситься в объятия матери или сделать хотя бы что-то, что могло прояснить ситуацию. — Ты мертва? — в конце концов тихо спрашивает он, взглянув матери в глаза. На лице той мелькает удивление. — А-Чжань… Тебе приснилась моя смерть? Мысли путаются, и он колеблется с ответом. В том случае, если то, что он видел — долгий-долгий сон, то то, что происходит сейчас — реальность, и тогда смерть матери — всего-лишь кошмар. В ином случае то было реальностью, а происходящее здесь — сон. Как разгадать эту загадку? — Да, — все же говорит он, едва нахмурившись. Лань Цзиньхуа вдруг с нежностью улыбается ему, и улыбка эта куда больше всех, которые он когда-либо видел на ее лице. А после нежные и тёплые руки отводят длинную прядь его волос за ухо, едва касаясь его кожи, и он чувствует: реальные. — Это всего лишь сон, А-Чжань. «Сон», — беспрерывно шепчут мысли, и он, поддавшись странному настроению, придвигается к матери и обхватывает её по настоящему маленькими руками. Однако не плачет. Просто убеждается в который раз, что она живая и осязаемая, реальная. Реальный здесь и отец, который заходит в комнату спустя время, и брат, который с яркой улыбкой на лице — отцовской — помогает ему одеться, потому что сам он, по-прежнему растерянный, не может двигать незнакомыми ручками. Непривычными. Для него в том сне не прошло и целой жизни, но дней, которые он провёл там, все равно было с избытком. Что сон, а что — реальность? Ответить на этот вопрос с каждой секундой сложнее и сложнее, потому что он выходит на улицу и чувствует тепло летнего солнца, говорит с адептами, которых знает в лицо, чувствует дуновение ветерка и нежность зеленой травы. Дышит и он, и все вокруг. Разве можно назвать этот мир вымыслом? Это не будущее, которое он видел в той реальности или сне, потому что это — их счастливое прошлое. Или настоящее?.. Границы размываются. То, в чем он был непоколебимо уверен, рушится медленно и тягуче, словно выжидая чего-то. Можно ли назвать все происходящее вымыслом? Те отрывки будущего, которые он видел, казались такими же реальными, как и та жизнь, и то, что происходит с ним сейчас. Трудно различить сон и бред, мечты и реальность. Его мысли — не мысли ребенка, однако тело детское и неповоротливое. Не такое послушное, как то, которое… было там. Тело помнит, как держать в руках меч. Вместо настоящего лезвия в его руке деревянный стручок, но сути это не меняет. Ядра однако у него ещё нет, и силы — тоже. Тем не менее, ему кажется, словно он чувствует какой-то её отголосок. Странный, тёплый и словно бы взволнованный чем-то. Это кажется даже мороком — ещё одним. — А-Чжань, ты весь день блуждаешь в облаках, — шутливо говорит отец, привлекая его внимание; дорога до горы как никогда длинная и утомительная, но он смотрит на воздушные края облаков и стремится к ним неожиданно резво. — Что такое завладело твоими мыслями? Сразу вспоминается звонкий голос и имя «Вэй Ин», однако он не говорит этого вслух. Не говорит, что блуждает по тонкому краю реальности и сна, не видя отличий в них. Однако мысли постепенно отпускают его, и он почти отдастся этому мгновению рая. Сейчас он — ребёнок. Маленький, ещё не знающий жизни. Возможно, в нём просто проснулся дар? Кажется, он слышал о таком: клан Лань способен видеть будущее. Тем не менее, он не может сказать родителям даже этого и ограничивается витиеватым ответом, который, кажется, не противоречит правилам клана. — Мысли, — тихо отвечает он, не обманув, но и не сказав правды. Сичэнь улыбается ему. — Диди, мы всегда рядом. Помни об этом. Прошло много лет с тех пор, как он слышал от старшего брата, как тот называет его как-то иначе, чем «Ванцзи». Строгое «брат» — единственный предел, доступный ему. Да и сам Лань Ванцзи обращался к нему в той же официальной манере, избегая всего прочего. Когда же это началось?.. Вероятно, со смерти родителей. Их отношения оставались тёплыми и дружественными, но по какой-то причине между ними более не было той связи, что объединяла их в детстве… Или это то, что ждёт их в будущем? Или, возможно, то было действительно просто сном, навеянным каким-то настроением или событием? — Мгм, — мычит он. — Помню… гэ. На вершине их встречают драконы, однако, едва завидев даже нескольких, он замирает и не может найти в себе сил сделать что-либо. Некоторых он знает, о личности других же — догадывается. Отчего-то ему кажется, что кто-то из этих драконов… умирал. Это странно, и это пугает Лань Ванцзи только сильнее. Те поднимают на них головы, но не двигаются, оставшись каждый на своем месте. И вновь возникает дуновение той силы — приятной, тёплой и ласковой… Нахмурившись, он вдруг узнаёт в ней энергию брата и дяди. Это странно: дяди здесь нет, а брат такой же ребёнок, как и он, и у того не должно быть золотого ядра. — А-Чжань, — звучит ласковый голос матери, и он, обернувшись, вдруг находит, что стоит выше неё. Лицо её не изменилось, а вот сам Лань Ванцзи странным образом стал собой взрослым. Нежные руки матери обхватывают его лицо, и он невольно думает, что пальцы у неё чуть холодные, с рубцами от тренировок и по-прежнему нежные. Такие, какими он их запомнил. Это было слишком странно. Отчего всё вокруг вдруг переменилось, обретя иной лик? Бросив взгляд по сторонам, он замечает, что драконы не исчезли, а вот отец и брат — да. Куда? Тихий смешок привлекает внимание, и Лань Ванцзи допускает мысль, что Лань Цзиньхуа не иначе как слышит его мысли. Он оборачивается и смотрит ей в глаза, чей цвет он безусловно унаследовал. — Мой А-Чжань, — говорит она шёпотом. — Ты вырос таким красивым мужчиной… — она ласково гладит его щеки пальцами. — Мне очень жаль, что я покинула вас так рано. Тело точно покрывается толстым слоем чего-то, что не позволяет ему ни двинуться, ни раскрыть рот. Он только и смотрит, растерявшись, и пытается понять, где находится и почему. То, что он видел — было реальностью? Тогда это?.. Сон? Бред? Кошмар? — Я умер? — тихо спрашивает он вместо всего. Опасения исчезают, когда Лань Цзиньхуа улыбается теми уголками губ. Горло сдавливает от того, насколько сильно они похожи. От того, что он наконец-то видит её вновь: точно живую, нежную, ласковую — и глаза отчего-то обжигает, однако он не плачет. — Нет, просто крепко уснул, — она тихонько качает головой. — И ты мог бы проснуться, но… Взгляд её направлен на что-то за его спиной, и, обернувшись, он замечает столпившихся драконов. Некоторые стоят необычно гордо, другие — свободно и непринужденно. Воспоминание накатывает волной: бывшие главы клана, уже покинувшие бренный мир и нашедшие покой в Храме предков. — Ты должен выбрать, — говорит один из них, выдохнув почти прозрачное облако пара. — Дальше надейся на свои силы. — Выбрать? — не понимает он. — Это то, через что ты должен пройти, — серьезно говорит мать, и Лань Ванцзи тут же оборачивается к ней. — Тебе нужно выбрать. Он не понимает. Нахмурившись, он оглядывается. За драконами есть путь. Тропинка, ведущая куда-то вдаль, туда, где быть её не должно. С другой стороны исчезает дорожка, которая раньше вела вниз. Нет ни ступеней, ни другого хода и остаётся только обрыв. Это — другой путь? Прыгать? Хотел бы Лань Ванцзи хотя бы понять, что от него требуется. Он ведь, в конце концов, не дракон, как брат, а лишь полукровка, так что взлететь, как умеет это Сичэнь, он не может. Если же посмотреть на ситуацию с иной стороны, происходящее — лишь сон, и что невозможно там, то будет реально тут. Обернувшись к матери, он замечает её улыбку, спрятанную в уголках губ, и понимает: он мыслит верно. Так было всегда, вспоминает он украдкой, они понимали друг друга с полуслова, по взгляду и даже простому касанию, как после стали понимать друг друга после смерти родителей они с Сичэнем. Выдохнув, Лань Ванцзи подходит к краю. Высота никогда не пугала его, однако, глядя вниз, он не может не подумать, что это страшно. Вдруг он умрет? Вдруг делает ошибочный шаг? Вдруг?.. Качнув головой, он отбрасывает назойливые мысли прочь и делает шаг — а после чувствует странную легкость во всем теле, какой не чувствовал никогда, и, опустив голову, видит под собой бесконечно белые облака. А после — яркий свет.

***

Проснувшись, он вяло оглядывается. Тело до странного неповоротливо и тяжелое, но вместе с тем лёгкое и.. воздушное? Повернувшись, он замечает странное: длинный хвост, который свился кругом, и Вэй Ина, устроившего голову на этом самом хвосте. «Вэй Ин?» — пытается сказать он, но понимает, что способен только думать. Почему он не может говорить? Нахмурившись, он вдруг позволяет себе понадеяться и чуть дёргает телом, и оно слушается его. Вэй Ин копошится. Прохрипев невнятное, он кое-как приподнимается и смотрит на Лань Ванцзи, а тот, замерев, не отводит от супруга взгляда. Лицо того осунулось, побледнело, а под глазами запали синяки. Волосы, как и обычно, в беспорядке. — Лань Чжань… — шепчет он одними губами, а после, тихо всхлипнув, обнимает… не то хвост, не то тело. — Тебя не было так давно! Точнее, ты был здесь, но не просыпался… — затараторил тот. — Боже, Лань Чжань, А-Чжань… Я так боялся… Тот продолжает и продолжает говорить, скрыв лицо там, где обнимал, и Лань Ванцзи неуклюже поднимает конец хвоста, обвив им тело супруга. Несмотря на растерянность, которую испытывает с лихвой. «Я здесь», — мысленно говорит он, удивляясь, когда Вэй Ин замирает и поднимает на него заплаканные глаза. — Говоришь… — выдыхает он. — О, Лань Чжань. Сердце сдавливает не то тоской, не то затаённой, тихой-тихой радостью, и он сам не замечает, как становится человеком. Не растерявшись, Вэй Ин обнимает его вновь и даже крепче, а Лань Ванцзи обвивает его руками, нашёптывая разное. И никто из них не двигается до позднего часа. Лишь после, когда волнение отпускает их обоих совсем, они пытаются обсудить произошедшее вместе — а после решают обратиться к дяде и Сичэню, когда не находят ответа. Однако того не находится ни у одного, ни у второго. — Такого не бывало, — с сожалением вздыхает Лань Сичэнь, опустив на миг взгляд. — В истории клана Лань это случалось лишь пару раз, но… Ответа нет. В любом случае, — тот поднимает на брата взгляд. — Ванцзи, потрать дарованное тебе время на тренировки. Мне пришлось привыкать к новому телу долго. Лань Ванцзи замирает. Рука зависает у губ вместе с чашкой, которую он медленно опускает на стол секундой позже. Время — не то, что его волнует, ровно как и появившиеся трудности. Это — лишь маленькое препятствие, которое он рано или поздно разрешит. Действительно: уже неважно, как и почему это случилось. Он вспоминает тот сон и собственные мысли, которые захватили его неожиданно сильно. В конце концов, он поднимает на брата взгляд. — Диди. Лань Сичэнь озадаченно моргает. Проходит минута, другая, прежде чем в глазах того мелькает понимание, а уголки губ растягиваются в нежной улыбкой — отцовской. В отличие от него, брат был близок с отцом, а он — с матерью. — Я верю, что моему диди все по плечу, — ласково говорит тот. Лань Ванцзи почти и не замечает, как улыбается сам.