***
«Когда я столкнулся с кем-то в одном из коридоров поместья Хьюга, первыми эмоциями были удивление и растерянность. Представить, что кто-то из клана решился так стремиться ходить — почти бегать — здесь, было невозможно. Во-первых, потому что пунктуальность у Хьюга в крови и опаздывать им просто не приходится, во-вторых, потому что само место совсем не располагало к быстрым и суетливым действиям. — О Ками, простите, пожалуйста! — девушка, которая влетела в меня, сориентировалась быстрее, и, когда я опомнился, уже спешными движениями поправляла моё кимоно, словно одно столкновение могло создать на ткани множество существенных складок. — Я правда не хотела, оно случайно… Ками, мне так неловко!.. — Перестаньте, всё в порядке, — я перехватил её руки, заставляя остановиться: от мельтешащих движений в глазах начало рябить. — Я не злюсь, и извиняться вам не за что. — Нет-нет, мне правда очень жаль! — девушка с горячностью подняла голову, и в первый раз посмотрела на меня. Мне показалось, что в этот момент она побледнела. — Ой… А вы… Вы ведь… — Сын. Младший, — о том, что мы с Хиаши — точные копии не только друг друга, но и отца, говорили часто, поэтому вопрос был очевиден, хотя я это сходство почти всю свою сознательную жизнь отрицал. — Хизаши, — представиться почему-то показалось мне уместными в данной ситуации, и я протянул руку для знакомства. — Хитоми, — она ответила на это действие как-то несмело, но, когда наши пальцы соприкоснулись, хватка её оказалась на удивление уверенной. Услышав имя, я машинально посмотрел ей в глаза и тут же замер. Говорят, что бьякуган у всех людей абсолютно одинаковый, из-за чего все Хьюга на одно лицо. Я тоже когда-то верил в подобное, хотя соглашался лишь с частью утверждения. У всех членов клана, кого мне приходилось встречать за свои двадцать лет, глаза были словно под копирку: холодные, безжизненные, как будто затянутые какой-то дымкой и смотрящие куда угодно, но только не на тебя. У этой же девушки они были другими. Выглядели они такими яркими, каким ярким только может быть белый цвет, и даже сейчас растерянность в них перекрывалась живыми искорками. — Вам очень идёт это имя, — я не знаю, сколько молча держал её за руку, прежде чем сказал это. Но когда она услышала мои слова, губы её растянулись в улыбке. — Забавно слышать такой комплимент от члена клана. Но спасибо, — только с её едва сдерживаемым смехом до меня дошло, насколько глупо звучала эта невпопад брошенная фраза. — Мне приятно. И, пожалуйста, не «выкайте» мне. Это смущает. — Хорошо. Если вы обещаете со своей стороны то же. — Н-но… Разве я могу? — выражение испуга на её лице заставило меня улыбнуться уголками губ. В этот момент своей наивностью она напомнила мне ребёнка. — Можете. И я буду очень рад, если вы... ты сделаешь это. В ответ Хитоми улыбнулась и кивнула. Тогда я даже представить не мог, что это не просто мимолётное знакомство».***
«О том, что эта хрупкая девушка с лучистыми глазами, — тоже шиноби (более того — джонин!) я узнал, когда через пару недель после нашей первой встречи мы получили совместную миссию. И если меня когда-нибудь спросят, что в моей жизни было самым неожиданным, я без раздумий отвечу: момент, когда во второй раз я увидел её не в поместье, а возле стола назначения миссий. — Я почему-то была уверена, что мы ещё обязательно встретимся, — говоря это, она снова улыбалась. Я в ответ лишь коротко кивнул. Я не ждал встречи с ней, не сегодня, нет. Но где-то в глубине души надеялся на это. Я не помню, в чём заключалась суть задания, не помню, как мы вышли из деревни, как выполнили миссию. Зато в памяти прекрасно запечатлился обратный путь, особенно — последняя ночь перед возвращением. Тогда мы шли целый день и остановились лишь когда стемнело настолько, что дорогу впереди было практически не различить. Наверное, мы надеялись добраться до Конохи в тот же день, поэтому так долго не решались сделать привал, — я не знаю. Но факт оставался фактом: мы снова должны были ночевать под открытым небом. Нужно было развести костёр. — Я пойду соберу веток, — Хитоми сбросила с плеч сумку с вещами и потянулась, разминая уставшие плечи, — а ты пока разберись с палаткой, хорошо? За те несколько дней, что мы провели наедине, она стала гораздо смелее. Хитоми уже спокойно говорила мне «ты», даже шутила, уместным это было или нет. Это радовало: я так давно не был в глазах людей не сыном главы клана, а обычным человеком, что уже и позабыл, каково это. Наверное, именно это расположило меня к Хитоми так скоро. Я ничего не ответил, только кивнул. Сначала хотелось сказать что-то вроде «Не уходи далеко» или «Будь осторожна в темноте», но желание это быстро пропало. В памяти ещё жив был раздражённый взгляд, которым она меня наградила, когда на прошлом привале я позволил себе проявить заботу таким образом. «Я не какая-то хрупкая девица, а куноичи, если ты не забыл», — снова слышать эту фразу от неё не хотелось. Когда Хитоми вернулась, мы развели костёр и наскоро перекусили — во рту не было и крошки с самого утра. Тонкий месяц, совсем не освещавший дорогу, уже поднялся достаточно высоко. До рассвета оставалось часов шесть. Нужно было хотя бы немного поспать, прежде чем выдвигаться. — Сегодня моя очередь дежурить первым. Ты можешь пока отдохнуть, я разбужу. Выйдем на рассвете. Хитоми смерила меня долгим взглядом, видимо, что-то решая для себя, и только потом ответила: — Знаешь… Я пока побуду с тобой. Не хочу спать. Да и когда ещё нам удастся побыть в такой компании? — она улыбнулась, а я в очередной раз удивился тому, как такой непосредственный человек смог стать джонином. — Это небезопасно, — я бы тоже был не против её компании, но практичность и осторожность всё равно были на первом месте. — Нам обоим нужно поспать, а если хоть один из нас будет клевать носом во время дежурства… — Ты в самом деле думаешь, что мы кому-то здесь нужны? — Хитоми закатила глаза***
«С тех пор у нас больше не бывало совместных миссий, но даже так видеться реже мы не стали. Скорее наоборот: практически всё свободное время мы каким-то образом умудрялись проводить вместе и вскоре сблизились настолько, что никто уже не удивился бы, увидев нас вдвоём у ворот Конохи. Провожать и встречать друг друга по возможности быстро вошло в привычку, а письма во время затяжных миссий вне деревни скоро стали неотъемлемым атрибутом жизни. Мне сложно было представить, что когда-то я мог проводить вечера без разговоров с Хитоми или попыток разобрать её ужасный, но с недавних пор самый любимый почерк. Брат нередко говорил, что подобные отношения с женщиной, балансирующие между дружбой и чем-то большим, не делают чести сыну главы клана, но я только отмалчивался, вновь и вновь засиживаясь ночью за письменным столом, читая написанные её рукой строки. И, должен признать, в такие моменты я чувствовал себя едва ли не самым счастливым человеком в мире. Впервые за мои двадцать с лишним лет я нашёл в темноте и печали клана того, кто непонятным образом мог рассеять мрак вокруг одним своим присутствием, своей непосредственностью, лёгкостью и бесконечным оптимизмом. Мысли о том, что я, наверное, сошёл с ума, часто появлялись в моей голове, когда я писал очередное письмо, бывшее гораздо короче тех, что посылала мне Хитоми, — я не умею писать красиво и длинные письма выходят слишком сухими; когда ждал её у ворот Конохи, где на меня уже косо начинали поглядывать дежурные, — я всегда приходил слишком рано, ведь ни за что не простил бы себе опоздание; когда Хитоми что-то увлечённо рассказывала о прошедшей миссии, а я слушал так внимательно, как не слушал даже на собраниях клана. Мне порой начинало казаться, что Хиаши, возможно, прав, а всё, что я делаю, — величайшая ошибка. Но стоило мне посмотреть в удивительные лучистые глаза Хитоми, я сразу забывал об этом. Я не готов был терять чувство лёгкости и привязанности, которое испытывал, находясь с ней. Однако у любой вещи есть обратная сторона... Это был первый раз, когда я опоздал на встречу с Хитоми: неожиданный разговор с отцом, как всегда в последние месяцы не оставивший после себя ни одного хорошего впечатления, затянулся. Солнце уже начало клониться к закату, когда я добрался до ворот Конохи. Кроме дежурных чунинов там никого не было, и это вселило надежду на то, что, возможно, всё не так плохо, как я думал, и у меня ещё есть время, чтобы прийти в себя и хотя бы попытаться забыть ненадолго недавний разговор. Но когда на вопрос, проходил ли уже отряд из Облака, последовал положительный ответ, и без того плохое настроение испортилось окончательно. Я ведь обещал её встретить. Надо же было так влипнуть... — Кто-то взялся за ум и перестал приходить в непонятно какую рань? — я резко (возможно, даже слишком) обернулся на голос и увидел позади себя улыбающуюся Хитоми. — Что причина? — Дела клана, — мне пришлось приложить множество усилий, чтобы подавить в себе облегчённый вздох и спокойно улыбнуться в ответ. С плеч словно упал камень. — Рад тебя видеть. — Хм, взаимно, — Хитоми мгновенно оказалась рядом и, взяв меня под руку, постаралась изобразить самое серьёзное лицо, на которое только была способна. — В таком случае, могу ли я надеяться, что уважаемый и занятой Хизаши-сама проведёт меня до дома? Уже темнеет, а хрупкой беззащитной девушке никак не безопасно оставаться одной. — Перестань, — такие шутки были не редкостью, но почему-то именно от них меня воротило больше всего. Я оправдывал это плохим чувством юмора. Но почему-то всем сердцем ненавидел, когда при обращении ко мне Хитоми использовала суффикс «-сама». — Уж на хрупкую и беззащитную ты точно не похожа. — Правильный ответ, — я знал, что другого она не ждала: с нашей первой миссии ничего не изменилось. Только самодовольная ухмылка на лице Хитоми стала смелее. — Но это не отменяет того, что ты сейчас идёшь со мной, слушаешь всё, что не уместилось в письмах, и рассказываешь, что произошло за время моего отсутствия. Ты обещал, помнишь? — Разве я мог забыть? Но мне не суждено было исполнить данное обещание в тот день. Как я ни пытался сосредоточиться на словах Хитоми, мысли раз за разом возвращались к разговору, предшествовавшему нашей с ней встрече. Отец уже несколько месяцев подряд не уставал напоминать нам с братом о женитьбе. На Хиаши он, понятное дело, давил чуть больше — как-никак, он будущий глава клана, на нём лежит задача по сохранению Главной ветви и прочее, прочее... Брат злился, но не подавал виду. Его тоже не очень-то радовала перспектива брака по расчёту, но он понимал, что без этого не обойдётся — наследникам великих кланов редко удаётся избежать таких понятий как «удачная партия» и «стерпится — слюбится». В итоге Хиаши смирился, а отец переключился на меня. Сегодня очередной разговор на эту тему чуть не закончился крупной ссорой. А всего-то надо было сказать, что я вообще не собираюсь жениться. — Хизаши, ты меня не слушаешь, — звучание собственного имени заставило меня оторваться от мыслей и понять, что я уже давно потерял нить разговора. Я повернулся к Хитоми, всё ещё не до конца осознавая происходящее, и виновато посмотрел на неё. Она в ответ тяжело вздохнула и покачала головой. — Я так и думала. Вы снова поругались? — Что? Нет. Конечно, нет, — то, каким взглядом она одарила меня после этого ответа, ясно говорило, что мне не верят и придётся выкладывать всё как есть. Хитоми почти буквально видела меня насквозь. Не знаю, хорошо это было или плохо, но факт оставался фактом, и я сдался, так и не начав сражение. — Мы просто не сошлись во мнениях. Это нормально. — О чём спорили? — после нескольких лет близкого знакомства у меня было не так много секретов от Хитоми. Она знала обо мне практически всё, как и я о ней. Но в этот раз я впервые сомневался, стоит ли говорить о том, что беспокоило меня вот уже несколько месяцев. Видя, что я не особо спешу начинать, Хитоми решила меня поторопить: — Если ты думаешь, что в этот раз я отступлю, ты ошибаешься. Я вижу, что тебя что-то тревожит и ты хочешь это обсудить, но почему-то боишься. Так что говори, пока я не показала тебе пару новых приёмов тайдзюцу. А ты знаешь, я могу. — Отец снова настаивал на женитьбе, — я выпалил это так быстро, что сам не успел понять, как это произошло. Это был первый раз, когда я получил возможность с кем-то поделиться собственными переживаниями, и упустить его я не имел права. Даже если выслушать меня должна была Хитоми. — Говорит, что двадцать семь самое время, что давно пора остепениться, что надо думать о будущем, и я даже в чём-то с ним согласен, но... Не думаю, что готов к этому сейчас. И что когда-нибудь вообще буду готов. Я… Не хочу никого обременять. Я машинально коснулся рукой тканевой повязки, скрывающей пока ещё чистый лоб. Я не помню, когда и зачем начал её носить. Возможно, что-то во мне уже готовилось к худшему и решило привыкать к этому уже сейчас. — Не совсем понимаю, о чём ты, — Хитоми никогда не пыталась изобразить участие, если что-то было далеко от её понимания. Поэтому и сейчас её голос звучал буднично и непринуждённо: — Почему «обременять»? Ты, как мне кажется, под это определение подходишь в последнюю очередь. — Подхожу или нет, я всё равно младший сын главы клана. Получение проклятой печати — лишь вопрос времени, — при мысли об этом руки сами сжались в кулаки. Странно… Раньше такого не случалось, когда я говорил об этой технике. Откуда вдруг столько ненависти? — Не мне тебе рассказывать, что значит быть членом Побочной ветви. Я не хочу обрекать на это свою супругу и ещё даже не родившегося ребёнка. — Всего-то? — сказать, что усмешка в голосе Хитоми в этот момент меня удивила, всё равно, что промолчать. — Ты хочешь сказать, что это единственная причина? Не думала, что ты такой параноик. — Это серьёзно, Хитоми, — она на это утверждение закатила глаза и остановилась, повернувшись ко мне с таким видом, словно я говорю полнейшую глупость. Но я уже не мог замолчать. Мне нужно было выговориться. — Ты можешь сколько угодно утверждать, что печать ни на что не влияет, что жизнь с ней и без неё ничем не отличается, но я вижу, что разница есть. По тебе же и вижу, даже не отрицай. Жить, зная, что не принадлежишь себе полностью, неправильно, и ты это прекрасно… Договорить мне не дали. Я почувствовал на губах что-то тёплое и мягкое и лишь через несколько мгновений осознал, что произошло. Все бывшие в голове мысли разом улетучились, оставив только одну: Хитоми была слишком, непозволительно близко. Я застыл на месте, ни на секунду не осознавая, что должен делать. Если Хитоми хотела сыграть на элементе неожиданности, то у неё получилось. — А теперь замолчи и слушай меня внимательно, — когда она отстранилась, глаза её словно были затянуты тонкой дымкой, но голос с оттенком злости звучал чётко. — Да, печать не самое лучшее, что может случиться с человеком, но нет, она не ставит крест на жизни. Да, я многое отдала бы, чтобы избавиться от неё раз и навсегда, и да, ты прав: я терпеть не могу этот символ, который всё равно каждое утро вижу в зеркале. Но знаешь, что мне не нравится ещё больше? — Хитоми посмотрела мне прямо в глаза, и мне показалось, что ещё пара мгновений — и вместо меня останется лишь кучка пепла. — То, что ты готов угробить своё счастье из-за какой-то там старой традиции! Вот это неправильно, а не то, что ты себе надумал. Так что прямо сейчас пообещай мне, что ты ни за что не позволишь печати решать твою судьбу за тебя. Я не отвечал долго. Может, просто ещё отходил от произошедшего. А может, не мог разобраться в том, что чувствую к этой неоднозначной девушке, которая в последние годы стала мне ближе, чем брат и отец. К той, кому мог открыть всё и кого слушать готов был до поздней ночи. В конце концов к той, за встречу с кем уже не раз благодарил всех известных богов и кого хотел бы встречать вновь и вновь, сколько бы жизней ни прожил. И даже если это было сумасшествием, в тот момент мне было совершенно всё равно. — Хитоми, — голос дрогнул, когда после затяжного молчания я наконец решился сказать то, что всего пару минут назад обещал себе ни за что и никому не говорить. — Выходи за меня».***
«Когда я впервые взял его на руки, боялся даже пошевелиться. Казалось, одно неверное движение, и я обязательно разбужу, уроню, сломаю это хрупкое беззащитное существо, которое Хитоми так смело доверила мне. Наверное, если бы не крайняя сосредоточенность, я бы точно заплакал от счастья в этот момент. Момент, когда я в первый раз так близко видел своего сына, ещё совсем маленького, но уже занимавшего огромную часть моего сердца. — Нет, вы абсолютно разные, — тихий смех стоявшей рядом Хитоми заставил меня ненадолго отвлечься от изучения черт миниатюрного, словно кукольного личика и посмотреть на неё. — Хоть убей, я не могу представить таких эмоций на лице Хиаши. — Мы с ним близнецы, не забыла? — я тоже улыбнулся. Она, наверное, была единственной, кто не путал нас с братом, несмотря на внешнюю схожесть. — Всё равно. Мне кажется, его каменное лицо не пробьёт ничто. Ты сам-то видел когда-нибудь, чтобы он улыбался? — Хитоми подошла ближе и, положив руки на моё плечо, внимательно посмотрела мне в глаза. Я отрицательно помотал головой. Хиаши и в самом деле редко проявлял хоть какие-то эмоции. Про улыбку и вовсе думать не стоило. — И всё же, гены Главной ветви ничто не переплюнет, — Хитоми снова кивнула на сына. — Один в один ты. Мне даже обидно немного. — Глаза твои. Эту красоту я точно ни с чем не спутаю. — Эй, лесть — запрещённый приём! — Хитоми шутливо боднула меня лбом. В некоторые моменты она оставалась тем ещё ребёнком. — Вот никогда не понимала, всерьёз ты про глаза говоришь или из вежливости. Хотя сознаюсь, и так и так приятно. Какими бы странными ни были комплименты глазам Хьюга, я всегда говорил серьёзно. Лесть вообще не мой конёк, а в случае с Хитоми в ней и вовсе не было смысла. Она это знала, но всё равно продолжала шутить. Впрочем, я был не против: представить Хитоми без этого было бы невозможно. — Уже подумала об имени? — А ты мне доверишь эту миссию? — Хитоми взглянула на меня с недоверием. — Я думала, в клане только мужчины достойны такой чести. — Можно подумать, тебя очень волнует, что принято в клане, — мне такой аргумент показался очень смешным. Хитоми, буквально заставлявшая меня не думать о традициях, и переживает о таких мелочах! — Я считаю, ты заслужила право дать имя собственному сыну. — Что ж, хорошо. Тогда как насчёт... — я уже мысленно приготовился к чему-то длинному, замысловатому и сложному (фантазия у Хитоми была отменная), однако услышал лишь простое и понятное: — Неджи? — Как «вихрь», да? — я переспросил, хотя смысла в этом не было никакого. Разве что для того, чтобы самому лишний раз убедиться, что правильно понял ассоциацию. — Ага, — Хитоми вздёрнула подбородок, явно гордая своим предложением. — Или тебе не нравится? — Наоборот, — я улыбнулся, вновь посмотрев на ребёнка, мирно спящего у меня на руках. — Мне кажется, ему очень подойдёт это имя».***
«У людей есть странное свойство: когда нам говорят о каких-то несчастьях, мы всегда думаем, что нас это не коснётся. Что так бывает только в книгах, исторических хрониках, в чьей-то чужой жизни, но не в нашей. Наверное, нам просто не хочется признавать, что что-то важное может в одно мгновение оборваться и исчезнуть навсегда. Наверное, так удобнее и проще. Вот только когда потеря всё же случается, смириться с ней это ни на мгновение не помогает. Тот год сложно было не назвать мучительным. Последний год, как оказалось впоследствии. Когда в один из дней Хитоми не вернулась с миссии, мне долго казалось, что мне просто врут. Я не верил, злился, думал, что это какая-то ошибка. А когда прошёл почти месяц вдруг осознал произошедшее. Её больше не было. В тот же вечер все фотографии были убраны в самый дальний ящик, который я только смог найти в нашем доме. На вопрос Неджи, зачем это, я не ответил ничего. Я боялся, что, если начну говорить, сорвусь. Вываливать все свои чувства на сына не хотелось. Пусть думает, что всё осталось как прежде. А потом была печать. Я до сих пор помню боль, пронзившую, кажется, каждую клетку мозга. Вспомнились слова Хитоми о том, что получать её было неприятно. После этого стало только хуже. Я упал на пол без чувств. Той ночью я спал плохо. Мне снились кошмары, каждое самое незначительное движение отдавалось невыносимой головной болью. Утром я с трудом заставил себя подняться с кровати. Опираясь на стену, чтобы не упасть, я медленно прошёл к комнате Неджи. Прежде чем войти попытался натянуть на себя улыбку. Вышло, мягко говоря, неубедительно. Он спал беспокойно, то и дело ворочаясь и хмуря тонкие брови. А на лбу изумрудным цветом горел свежий символ. Мне сразу стало хуже, хотя казалось, что дальше уже некуда. Я судорожно вдохнул спёртый воздух — окна не открывались со вчерашнего утра, но никаких сил сделать это сейчас не было. Была только одна мысль: не уберёг. Обрёк на пожизненную муку. Это был первый раз, когда я так сильно ненавидел себя, клан и всё, что с ним связано. Первый и последний».***
— Занятное чтиво, не так ли? Неджи дёрнулся и выронил блокнот из рук. Раздался стук, а за ним шелест страниц. Юноша резко обернулся и встретился взглядом с отцом. Тот тяжело вздохнул и нагнулся, чтобы поднять записную книжку. — Бросать-то зачем? Совсем не ценишь чужой труд. Не один вечер писалось ведь. — Я… Не хотел, — было одновременно стыдно от того, что он читал то, что ему явно читать не следовало, и от того, что он, увлёкшись, даже не заметил приход отца. — Я случайно нашёл и… — Не оправдывайся, тебе не к лицу, — Хизаши, словно совсем не замечая растерянности сына, пролистал блокнот, останавливаясь на некоторых страницах и чему-то улыбаясь. — Я всё равно хотел показать тебе свои записи, да момент никак не подворачивался. Узнал что-то интересное? — Я… — Неджи запнулся, не зная, что ответить. Он не был готов к такой реакции. Наконец, собравшись с мыслями, он выдохнул: — Мама была очень хорошим человеком. — Она была замечательной. И во снах, и наяву, — на губах Хизаши снова появилась странная болезненная улыбка, с которой он всегда говорил о супруге. Неджи не мог не заметить, как мгновенно переменилось его лицо. Вот только теперь он понимал, почему это раз за разом происходило. Пережить потерю любимого человека дважды слишком сложно даже для его несгибаемого отца. — Знаешь, эти сны очень интересная вещь. Сколько о них ни думаю, никак не могу понять их природу. Может, правду говорят о родственных душах, которые во всех мирах умудряются каким-то образом встречаться и повторять свои судьбы? Хотя, если так, выходит, что и я в скором времени… — Нет! — Неджи не успел понять, когда его голос стал таким громким и высоким. Но картинка одного из его собственных снов слишком ярко предстала перед глазами, чтобы так просто проигнорировать её. — Не смей даже думать об этом. Я... Я не позволю тебе… — Перестань. Я пошутил, — Хизаши улыбнулся и приобнял сына за плечи. Неджи знал, что это не было шуткой. Но ещё лучше знал, что переспорить отца ему не удастся. В крайнем случае, не сегодня. — Ну всё, хватит дуться. Знаешь ведь, что я тебя не брошу. Как минимум пока школу не окончишь и не станешь на ноги. А там, глядишь, я тебе и вовсе не нужен буду. — Если не умеешь шутить, даже не пытайся, — Неджи посмотрел на него таким взглядом, что и слепому понятно бы стало, что попытка разрядить обстановку снова с треском провалилась. — У тебя выходит откровенно плохо. — Убедил, молчу, — Хизаши тяжело вздохнул и перевёл взгляд на блокнот, который всё ещё держал в свободной руке. После недолгого молчания, протянул его Неджи. — Думаю, лучше ему побыть у тебя. Ты вряд ли очень внимательно читал сейчас, а там и интересные моменты есть. Может, узнаешь что-нибудь новое. Лишним в любом случае не будет. — Ты уверен? — Неджи посмотрел на отца недоверчиво, но после кивка всё же взял блокнот. — Спасибо. И извини, что я так резко. Просто... — Ничего. Мне даже приятно было увидеть в тебе что-то ещё от матери. Она тоже меня ругала за неудачные шутки, — Хизаши тихо засмеялся, а Неджи вдруг словил себя на мысли, что он слишком редко видел такие искренние эмоции на лице отца. И в этот момент очень захотелось это исправить. — Пап... — неуверенно начал он, не замечая, как пальцы чуть сильнее сжали блокнот. — А ты... Не хотел бы почитать его со мной? — Хм... Почему бы и нет? — после небольшой паузы ответил Хизаши. Неджи показалось, что столько доброты и радости в глазах вечно сдержанного отца одновременно он не видел никогда. — У меня как раз свободный вечер.