Глава 5 Автор, покорённый собственным творением
— Шэнь-шисюн? — тихо позвал Шан Цинхуа. Его лицо было мертвенно бледным, а в голосе уже явственно отображались тревога и известная доля страха. Шэнь Цинцю отбросил все сторонние мысли и наконец обратил внимание на свою основную на сегодняшний день цель — «Шан Цинхуа», и его губы растянулись в слабой улыбке. Однако никакого дружелюбия в той улыбке не было и в помине. Это была ухмылка врага, повстречавшего на узкой дорожке своего кровного недруга в особенно ослабленном состоянии, неспособного оказать какое-либо сопротивление, или ещё больше она походила на оскал хищника перед лицом своей законной добычи. Загнанной, истекающей кровью добычи, уже без всяких сомнений обречённой стать его пищей. Сильный хищник скалился прямо в лицо своей будущей жертве, будучи полностью уверенным, что намеченному себе на обед лакомству больше не сбежать; абсолютно беспомощный перед его мощью несравненно более мелкий зверёк, уже потерпевший поражение в борьбе за собственную жизнь, в глазах сильнейшего теперь являлся не более чем мёртвым куском мяса. От подобного взгляда Шан Цинхуа стало ещё страшнее, всем его существом овладело какое-то до сих пор непонятное ему дурное предчувствие. Но на этот раз он уже не мог игнорировать внутреннее ощущение опасности, от чего в какой-то момент все волоски на теле встали дыбом. Шан Цинхуа не понимал, какая тут может быть угроза, но всем своим инстинктом самосохранения до боли ясно сознавал притаившееся будто бы в самом воздухе, в лучах дневного светила или, быть может, под собственной отчего-то покрывшейся пупырышками кожей давящее, непреодолимое чувство опасности. И это непреложно. Надо было, как можно быстрее бежать и спасать себя от этой непонятной неведомой напасти. Срочно! Шэнь Цинцю лишь холодно хмыкнул, отлично поняв истинное состояние и все внутренние метания нынешнего собеседника, который, не подозревая того, уже готовился стать трупом. — Шэнь-шисюн, у этого шиди есть кое-какие дела. Очень срочные дела, — лже-Шан Цинхуа пытался казаться как можно более непринуждённым, но, как ни старался, он не мог скрыть бледности лика, тревоги в глазах и… дрожи в голосе. — Поэтому он, пожалуй, уйдёт первым. Я знаю у шисюна была какая-то важная тема для обсуждения, но сейчас… — Уже поздно, — оборвав несвязный лепет своего «шиди», бросил Шэнь Цинцю лишённым эмоции голосом. Даже эта неестественная, кажущаяся неживой улыбка в какой-то момент сползла с его лица, и теперь чудилось, что она была исключительно плодом воображения, настолько не вязалась со всем обликом заклинателя. — Поздно? Что шисюн имеет в виду? — Шан Цинхуа изо всех сил тщился не показать тот ужас, который успел прочно обосноваться где-то глубоко в груди, он даже кое-как вымучил наивную непонимающую улыбку, в которую ни один из них уже не поверил бы… — Я не понимаю… Шэнь Цинцю ответил улыбкой на улыбку, только в отличие от улыбки Шан Цинхуа, эта конкретная была саркастично снисходительной и в то же время как будто демонстративно торжествующей, и всё же глаза она не затронула нисколько. Если до этого в сердце Шан Цинхуа ещё теплились какие-то сомнения о бедственности положения, в котором он внезапно очутился, то в этот момент они окончательно отпали. Его книжному злодею вообще не была свойственна подобная улыбчивость. Он, конечно же, не может с уверенностью что-то предполагать в отношении трансмигратора, поселившегося в этом теле, но чувствовал — всё плохо. И даже ещё хуже, чем просто плохо. От его улыбки, у Шан Цинхуа голова немела, а тело становилось непослушным, независимо от него самого вытанцовывая чечётку от сильнейшего испуга. — А я вот думаю иначе, — отрезал Шэнь Цинцю. Нарочитая улыбка сразу же сползла с лица, как не бывало, а в глазах блеснула сталь. — Ты прекрасно всё понимаешь, шиди. Шэнь Цинцю чуть снизился на своём мече и ухватил Шан Цинхуа за шиворот, поднимая того в воздух. Сколько последний не сопротивлялся, он не мог вырваться из рук Шэнь Цинцю. Эти руки словно налились свинцом и обхватили его, подобно железным тискам — не стряхнуть. В следующее мгновение Шан Цинхуа перевернули в воздухе. Он видел, как всё стремительнее приближается гладь озера, в которую уже через секунду его окунули с головой. Шэнь Цинцю держал Шан Цинхуа крепко за ноги, не давая вырваться, а его верхняя часть тела по самые лопатки буквально утонула в толще воды. Жертва чужого произвола силилась вывернуться или хотя бы приподняться над водой, однако ей не дали сделать ни то, ни другое. Хватка Шэнь Цинцю была слишком крепкой, поднять же голову с водной поверхности, дабы вдохнуть живительный воздух, не позволил всё тот же шисюн. Теперь одной рукой он удерживал Шан Цинхуа за нижнюю часть тела, не давая свалиться в озеро полностью, а другой надавливал на голову этого «шиди», лишая того всякой возможности до поры до времени «разлучиться» с водами озера «не хлебнув» по полной. Шан Цинхуа барахтался изо всех сил, бился, вырывался из смертельной хватки Шэнь Цинцю, прилагая неимоверные усилия, чтобы сбросить с себя его руки, тем не менее всё оказалось без толку… Его собираются утопить! Его убивают! А он даже сопротивление оказать не может... Однако что хуже всего, в этом глухом месте вряд ли появится какой-нибудь спаситель, который избавил бы его от этой пытки и позволил сохранить свою маленькую жизнь… Неужели он так и умрёт? Неужто никто ему не поможет? Всем существом Шан Цинхуа овладел дикий ужас. В душе не осталось ничего, кроме животного страха и отчаянной надежды, что кто-нибудь вопреки всяким рассуждениям на тему «возможно-невозможно» придёт и спасёт его. То были лишь пустые мечты… Конечно же, никто не пришёл избавить его от страданий. Герои, появляющиеся в последний миг, дабы доблестно спасти терпящего бедствие, встречаются исключительно в сказках и других вымышленных историях. В реальности такого быть просто не может. Даже если твоя реальность с некоторых пор расположена в мире сказочной действительности. В самой настоящей вселенной книги. Здесь были лишь они вдвоём. Шан Цинхуа и Шэнь Цинцю. Жертва и её палач. И больше никого. Исключительно только они двое… Когда в глазах начало темнеть, лёгкие разрываться от недостатка кислорода, а сознание меркнуть, всё больше погружаясь в вязкую черноту небытия, что-то резко изменилось. В организм вдруг начал поступать такой сладостный и живительный воздух. Однако не успел Шан Цинхуа вдоволь надышаться этим источником жизни, как безжалостная рука вновь с силой бросила его в озёрные воды, не забыв крепко ухватить за ноги. В этот раз лёгким Шан Цинхуа пришлось хуже. Сознание же его, не сумевшее ещё за короткую передышку в полной мере проясниться, каждую минуту угрожало отключиться и соскользнуть во мрак, из которого может уже не быть никакого выхода или спасения. Предвосхитив момент погружения в полную тьму невозврата, рука, что повелевала его жизнью и смертью, снова вытащила его на поверхность. И всё для того, чтобы следом без всякой жалости изново окунуть его в хрустальную водную гладь озера, которое уже в любой момент могло смениться водами девяти священных жёлтых источников… Шан Цинхуа уже не чаял спастись, он теперь молился лишь о том, чтобы это всё побыстрее закончилось… Невзирая же на все его молитвы, до завершения было ещё далеко. Потому что его погружения в зелёную глубину, предвещающую окраситься в жёлтый в какой угодно миг, всё продолжались и продолжались, перемежаясь редкими моментами душевной встречи с живительным кислородом… Когда бывшего писателя в последний раз вытащили из озера и для разнообразия бросили на берегу, а не подвесили прямо в воздух на мгновенье-другое, Шан Цинхуа уже напоминал сушёную рыбу с открытым как в немом крике ртом и вытаращенными пустыми, мёртвыми глазами… В это же время неслышимый для того, кто когда-то звался Сян Тянь Да Фэйцзи, протекал увлекательный мысленный диалог. Хотя, сказать по чести, даже если бы два других живых существа находящихся здесь же не утрудили себя мысленным общением, заговорив чётко и громко, Шан Цинхуа так или иначе вряд ли что-то услышал в его нынешнем жалком состоянии… «А-Цзю, если ты не дашь этому куску почти мёртвой плоти передохнуть хотя бы часок, а лучше — денёк, он вне всяких сомнений не выживет», — озобоченно посмотрела крошечная беловолосая малышка в сторону той трагической картины, что представлял собой некогда славный писатель. «А Сяо Бао он так уж нужен живым?» — вкрадчиво-спокойным голосом осведомился Шэнь Цинцю. Разумеется, он понимал причины, побудившие его маленькую фею обеспокоиться дальнейшими перспективами Шан Цинхуа — тот всё же являлся каким-никаким, но создателем этого мира, как бы смешно это не звучало. Не говоря о том, что Шэнь Цинцю и сам в должной мере оценил его плачевное состояние, почему и сбросил на берегу, чтобы оклемался. Ему просто были интересны мысли Сяо Бао на этот счёт, как и то, насколько далеко ему бывшему герою, сбросившему цепи повествования, позволено зайти в этом новосозданном мире, который всё ещё движим некоей силой под названием — «сюжет». Однако неожиданно Сяо Бао восприняла его слова как упрёк и поспешила тут же оправдаться перед лицом старшего собственной семьи: «Сяо Бао говорила, что Цзю-гэ больше неподвластен сюжету, как и о том, что он в праве восстановить для себя справедливость любыми методами, которыми посчитает нужным!» Шэнь Цинцю никогда не думал, что его слова так встревожат эту маленькую девочку, и собирался уже вмешаться, но малышка его опередила. «Сяо Бао никогда не думала забирать свои слова обратно…» — протараторила кроха на одном дыхании. — «Ей просто показалось, что А-Цзю на самом деле не желает гибели этому человеку. Впрочем, если его смерть — это то, что действительно нужно дорогому А-Цзю, Сяо Бао никогда не стала бы препятствовать, она сама готова помочь избить неугодного и убить на месте!» Прежде чем Шэнь Цинцю успел что-то сказать или как-то отреагировать, маленькая система подхватилась с места и полетела в сторону той высушенной воблы, что валялась подобно бездушному мертвецу на берегу озера. Её крохотные кулачки снова и снова опускались на тело Шан Цинхуа, словно малышка и правда вознамерилась его хорошенько избить. Со стороны это выглядело слишком жалко и почти комично. Как маленькая девочка размером меньше ладошки ребёнка, могла навредить ударами своих крохотных кулачков взрослому мужчине?.. Однако Шэнь Цинцю было не до веселья, всё, что он испытывал — это чувство вины, разливающееся горечью у него в душе. А ещё очень слабо, почти на периферии сознания он внезапно уловил ещё что-то… Нечто похоже на покалывание в самой мягкой части своего сердца… Реакция этого ребёнка была совсем не к месту, а удары малюсеньких кулачков проклятый писатель, скорее всего, даже не ощущал, однако Шэнь Цинцю впервые на собственном опыте познал каково это, когда кто-то другой старается выплеснуть злость вместо тебя… Вознамерился покарать твоего обидчика за тебя… Это, наверное, и значит иметь близкого человека… Семью... В жизни Шэнь Цинцю никогда не было кого-то такого родного, кто стремился бы разделить его тяготы и понять его трудности. Юэ Цинъюань, бывший когда-то самым близким из людей, только и умел, что кормить его пустыми извинениями, нарушать свои обещания, из раза в раз сомневаться в нём и вставать на сторону их боевых братьев, когда на Шэнь Цинцю снова и снова выливали грязную воду, клевеща разнообразным и всё более и более надуманным образом… Но в этот момент в глазах Шэнь Цинцю отражалась только крохотная девчушка с трепещущими крылышками, которая всеми силами пыталась быть на его стороне чего бы это ей не стоило и независимо от того был ли сам Шэнь Цинцю в данной ситуации прав или нет. Оказывается, это так приятно, когда тебя вот так просто поддерживают от всего сердца без всяких сомнений и желают защитить… Вот значит как это ощущать себя благословлённым чужой искренней добротой и хорошим отношением… Мысли Шэнь Цинцю были спутаны, но сам он чувствовал себя чрезвычайно тронутым и… счастливым, что ли?.. Да, несмотря ни на что в это мгновение он мог сказать, что он действительно счастлив... Вдоволь налюбовавшись этой никогда не виданной прежде и трогающей за душу картиной, Шэнь Цинцю осторожно перехватил юную летунью с помощью собственной духовной энергии и посадил на раскрытую ладонь. Приблизив её к собственным глазам, он с нежностью поглядывал на свою нежданно-негаданно обретённую драгоценную младшую сестрёнку. «Сяомэй, этот брат просто немного пошутил», — принялся Шэнь Цинцю уговаривать ребёнка на своём попечении, одним пальцем поглаживая её по маленькой головке в знак ободрения, на что сама феечка склонила голову набок подобно птичке, умиротворённо прикрыв свои изумрудные глаза. — «Брат приносит свои извинения, это была неудачная шутка». «Это не вина А-Цзю, Сяо Бао сама виновата, что надумала себе какие-то глупости и даже не прислушалась к нашей ментальной связи, чтобы лучше уловить и правильно понять слова Цзю-гэ», — понурилась маленькая летунья. «В следующий раз, если что-то не поймёшь из сказанного этим братом, просто спроси, чтобы развеять сомнения или обратись к нашей связи», — с этим словами Шэнь Цинцю привёл в порядок духовной силой растрепавшуюся недавней «битвой» внешность своего персонального ангела-хранителя, а его сердце между тем таяло от нежности к этому маленькому лучику солнца, неожиданно заглянувшему в его пустую одинокую жизнь, осветив собой каждый беспросветно тёмный уголок этого мира… А в это время всеми позабытый Сян Тянь Да Фэйцзи, не показывая признаков пробуждения, всё также валялся у кромки озера…***
Шэнь Цинцю присел рядом с паршивым бывшим писакой, что постепенно всё-таки начал приходить в себя. Смотря на его слабые трепыхания и общее жалкое состояние, Шэнь Цинцю испытал какое-то мрачное удовлетворение. Он раздумывал о словах своей дарованной свыше маленькой сестры, которая была уверена в том, что Шэнь Цинцю в действительности не хотел убивать этого человека. Сяо Бао была права, он и правда не желал и не собирался его убивать. А только немного помучить… Пережитое Шан Цинхуа сегодня являлось не заслуживающей упоминания мелочью по сравнению с теми страданиями, что сам дрянной писака отмерил щедрой рукой в этой жизни Шэнь Цинцю. Так что чуть-чуть пострадать ему было полезно! Этот человек был первопричиной всего, однако сколь бы Шэнь Цинцю не был зол на него, не мог же он в самом деле на полном серьёзе мстить кому-то, кто никогда намеренно ему не вредил. По этой причине как бы Шэнь Цинцю не был недоволен этим человеком, он понимал, что не может убить его только за то, что тот однажды надумал написать книгу… Даже если роль самого жалкого пушечного мяса в этой истории досталась ему самому... О, это вовсе не значит, что Шэнь Цинцю так просто взял и простил своего «драгоценного шиди», а счета поганного писаки, все его долги перед ним так сразу оказались погашены и забыты… Отнюдь. Просто Шэнь Цинцю являлся здравомыслящим человеком, он не был похож на всех этих главных героев, всегда готовых жестоко мстить за каждый неправильный взгляд или слово, даже если зачастую — как первое, так и второе являлось плодом их собственного гипертрофированного воображения, подстёгнутого непомерным эго. Шэнь Цинцю был всего лишь главным злодеем, а потому у него имелись как здравый смысл, так и чувство собственного достоинства. Он никогда не стал бы уподобляться зверю, так же известному, как дитя судьбы этого мира… Шэнь Цинцю бы лучше предпочёл и дальше оставаться честным пушечным мясом, чем следовать образу мыслей и модели поведения этого кровожадного монстра, по какой-то странной прихоти природы обряженного в человечью шкуру… Пока Шэнь Цинцю размышлял обо всём этом, он попутно обдумывал, что делать с этим нелепым человеком под ещё более абсурдным именем — Сян Тянь Да Фэйцзи. И в конце концов надумал. Если совесть не позволяет ему убить его, то почему бы не использовать… Внимание Шэнь Цинцю, как и малышки, болтающей ножками на его плече, привлёк шорох. Это очнувшийся в какой-то момент «шиди» Шан пытался отползти от собственного шисюна подальше. Шэнь Цинцю тотчас же пресёк это несомненно глупое начинание. — Братец-трансмигратор, я же ничего плохого не сделал… — почти заплакал несчастный писатель, ужом заскользивший после неудавшегося побега, чтобы сохранить свою маленькую жизнь в неприкосновенности и при себе. — За что ты так со мной?.. Даже если тебе не понравилась новелла, написанная этим автором, это вовсе не причина… пытаться лишить меня жизни! В конце концов Шан Цинхуа не выдержал и всё же сорвался на крик. — Так ты до сих пор ничего не понял? — кинул Шэнь Цинцю на него взгляд, полный презрения и безнадёжного разочарования, для пущего эффекта ещё и цокнув языком. Натолкнувшись на всё так же не понимающий взгляд неудавшегося утопленника, Шэнь Цинцю ещё более разочарованно покачал головой, впечатлённый кое-чьей непроходимой глупостью. Видимо, хотя бы в плане умственного развития, но главный герой был списан именно с автора… — Не в пример такому самозванцу как ты, я истинный повелитель Цинцзин и не занимаю чужого места, — бросил Шэнь Цинцю несколько слов, что оказали эффект разорвавшейся бомбы. — То есть как это? — сердце Шан Цинхуа похолодело, а по всему его телу начали ползать по ощущениям не какие-то жалкие мурашки, а целые мадагаскарские тараканы, волосы его на всём теле в какой раз за последние полчаса или час встали дыбом от леденящего ужаса, заполнившего всё его существо, и он с трудом прозаикался: — Ты-ы хо-ч-ешь ска-зать, ч-что т-ты о-оригинал?! Н-не тран-нсмигр-ратор, а всам-всамделишный Шэнь Цинцю?!! — Самый что ни на есть настоящий, — подтвердил Шэнь Цинцю лениво. — Но разве ты… шисюн не говорил, что читал мою книгу? — Шан Цинхуа всё ещё не желал верить в очевидное и цеплялся ко всему, к чему мог придраться, лишь бы отвергнуть такую жестокую действительность. — Даже назвал по писательскому псевдониму… — Этот старейшина тебе не шисюн, поскольку ты всего лишь презренный самозванец, — отбрил Шэнь Цинцю наглые попытки вышеназванного самозванца упирать на их близость как соучеников. Хотя вскоре сменил гнев на милость: — Однако ты можешь и впредь меня так называть, поскольку занимаешь тело этого предателя. Здесь ты или он, в сущности, нет никакой разницы, ведь суть остаётся та же. В голосе Шэнь Цинцю слышалась нескрываемая ирония. Ведь он понимал, что шансов на то, чтобы этот новый Шан Цинхуа выбрал путь, отличающийся от прежнего, минимален. — Тогда… — Шан Цинхуа не знал, что сказать, тем более, когда вот так внезапно оказался в подвешенном состоянии — ни вздохнуть, ни выдохнуть, но он чувствовал, что обязан что-то сказать, ведь промолчать было равносильно смерти. — А читал я твою книжонку после того, как со мной связался некто, называющий себя системой, — внезапно опустил весь формалитет Шэнь Цинцю, будто не видел в этом больше смысла. А затем добавил с насмешкой: — Тебе самому должно быть прекрасно известно о существовании данной расы. Что касается твоего вопроса на тему, когда же я имел «счастье» ознакомиться с твоим творчеством, не буду томить и отвечу прямо… Это было, если не ошибаюсь, сразу после моего… Это называется «перерождением», да? Шэнь Цинцю на миг задумался. Следует ли ему донести до сведения этого якобы повелителя Аньдин, что он и неиспользованные в новелле черновики его читал? Глаза Шан Цинхуа потухли, а его сердце опустилось, упав так низко, что, казалось, в этот момент оно уже могло пробить дно самой бесконечной бездны. — Значит до перерождения шисюн погиб в своей прошлой жизни, верно? — промямлил кое-как непослушными губами никчёмный писака. — Когда же это случилось… Этот шиди имеет в виду, при каких обстоятельствах шисюн встретил свою смерть?.. Даже в этот момент Шан Цинхуа всё ещё не мог не цепляться за подобие тени призрачной надежды… Шэнь Цинцю чувствовал какое-то тёмное торжество, увидев проклятого писателя в таком жалком состоянии, испытывающего неподдельный ужас и готового в любой момент взмолиться о пощаде. — Разве не тебе знать об этом лучше всех? — нанёс финальный удар заклинатель. Шан Цинхуа чувствовал, что с ним покончено. Вещи из его новеллы действительно случились с Шэнь Цинцю и больше того — он даже читал всё написанное им… Кончено, всё абсолютно кончено! Главный злодей не пощадит его. Он и разговорился с ним исключительно для того, чтобы объяснить, за что собирается его прибить… Пока Шан Цинхуа обмирал от страха, Шэнь Цинцю наслаждался тем, какое влияние его слова оказали на оппонента. — Шисюн, ты должен знать, что этот шиди… я не хотел ничего из того, что с тобой случилось, — как и ожидалось, взмолился о пощаде Шан Цинхуа. Мужчина не сомневался в сделанных мгновение назад выводах, однако не мог же он просто сдаться и не попытаться выгородить себя! Если и существовал хоть самый мизерный шанс спасти свою жизнь, Шан Цинхуа без колебания использовал бы его. Поэтому он поспешно продолжил зачитывать свой акт покаяния плавно перетекающий в мольбу о помиловании: — Я всего лишь писал книгу. Книгу! Откуда мне было знать, что всё так обернётся. Если бы я знал, то самолично отрубил бы себе руки, но не допустил такого… Шисюн, пощади этого шиди, хорошо? Клянусь, что больше никогда тебя не побеспокою! Я могу уйти из Цанцюн или же… Шиди загладит свою вину… Я готов стать твоей коровой или лошадью и служить тебе до самой смерти, только сохрани мне жизнь… Прекрасно, что у этого Сян Тянь Да Фэйцзи есть самосознание. Именно к этой мысли и хотел его подвести Шэнь Цинцю. Отныне Шан Цинхуа ничего не останется, как от всего сердца служить ему одному. А что касается другого его господина, повелитель Цинцзин ещё подумает, как это использовать. Однако даже с учётом того, что ему удалось подвести лже-Шан Цинхуа к нужной мысли, Шэнь Цинцю не мог не подразнить его: — Отрубить руки? Это отличная мысль! Помнится, этот старейшина по вине кое-кого потерял не только все четыре конечности, но даже его язык был вырван и глаз выдавлен. Почему бы дорогому «создателю» в знак своей искренности не разделить хотя бы часть страданий, на которые он обрёк этого мастера? Выражение лица того, кто когда-то звался Сян Тянь Да Фэйцзи, было бесценным. Он выглядел так, будто в любой момент может отдать богу душу. Возможно, поступок Шэнь Цинцю был жестоким, а его шутка — злой, как бы там ни было он чувствовал, что заслуживает хотя бы такого малого возмещения, как страх, теперь навеки свернувшийся змеёй, в сердце этого писателишки. Не было бы случайным и то, что теперь этот «шиди» будет исполнять любые его приказы без вопросов и с особым рвением. В этот момент кризиса Шан Цинхуа, ведомый страхом совершил такую глупость, что ему самому захотелось вырвать себе язык, не утруждая этим делом Шэнь Цинцю: — Это всё читатели и редактор. Поверь мне, Шэнь Цинцю! Если бы не они, ты был бы добрым мастером для Ло Бинхэ и вторым человеком после него. Всё не должно было обернуться так, но редактор требовал такого харизматичного человека, как ты, сделать злодеем. А после того, как это было сделано, читатели настаивали на компенсации для Ло Бинхэ. Вот мне и пришлось… Некоторые читатели вообще советовали особо экзотические виды пыток… Но этот автор не поддался им! И также я не зашёл так далеко, как многие из них предлагали, выстояв перед их многочисленными требованиями кастрировать тебя… После того как словесный понос закончился и все слова были уже сказаны, Шан Цинхуа захотелось избить себя. Как он мог так сглупить, чтобы сказать подобное вслух?!! Если до того Шэнь Цинцю уже был в ярости, то он должен был этими словами довести его до крайнего бешенства! Шэнь Цинцю стоял не в меньшем шоке, чем этот глупый автор. В первое мгновенье, когда всё было сказано, он испугался, что убьёт этого дурака. Но вместо пелены ярости, которую он ожидал, его голова вдруг совсем опустела и там маленьким лёгким шариком перекатывалась только одна мысль — «он идиот или да?» В опции ответов не осталось отрицательного… Этот автор конченный придурок… «Гэ, у этого человека с головой не всё в порядке?» — раздался растерянный голос Сяо Бао, произнёсший слова, которые так яро перекликались с размышлениями самого Шэнь Цинцю. «Баобао, не обращай внимания на слова этого сумасшедшего. Хорошенько запомни, от таких больных как он надобно держаться подальше», — преподал заклинатель ценный жизненный урок своей маленькой сестрёнке. «Цзю-гэ совершенно прав. Сяо Бао запомнит это наставление», — тотчас же согласилась Сяо Бао с мудростью слов своего старшего брата и даже пересела на другое плечо Шэнь Цинцю, чтобы оказаться подальше от этого больного на всю голову дяденьки. Услышь Шан Цинхуа этот мысленный разговор, его, скорее всего, стошнило бы кровью. Что же касается самого Шэнь Цинцю, внезапно ему стало жаль этого убогого… Но ещё больше — себя, что когда-то оказался в руках кого-то наподобие… вот этого вот. Шан Цинхуа же, разглядев в глазах Шэнь Цинцю вместо сполохов прежней ярости брезгливую жалость, вызванную проявлением его собственной чудовищной глупости, впервые в жизни всерьёз задумался о самоубийстве… — Сян Тянь Да Фэйцзи, как твоё настоящее имя? — после очень длительного молчания спросил устало Шэнь Цинцю. — Шан Цинхуа. У нас с повелителем Аньдин одно имя, вернее, это я дал ему своё, — пояснил измученный всей этой нервотрёпкой неожиданно ровным голосом бывший писатель. — Тем лучше. Если оставить всё остальное в покое, ты ведь понимаешь, что свои слова про «корову и лошадь», ты уже не сможешь забрать назад? — нехорошо прищурил глаза Шэнь Цинцю. У Шан Цинхуа появилось ощущение какого-то сюрреализма. Он уже с жизнью распростился, гадая, какие пытки ему придётся перенести до этого мига, уверенный — Шэнь Цинцю за всё с него спросит и заставит пожалеть о том, что он когда-то имел несчастье положить пальцы на клавиши своего старенького ноутбука и вообще начал что-то строчить… Однако каким-то поразительно странным образом всё их общение приняло такой мирный оборот, что он прийти в себя никак не мог… Относительно же того, что ему придётся послужить Шэнь Цинцю, Шан Цинхуа не испытывал по этому поводу каких-то особенно негативных чувств. Ещё несколько минут назад он был уверен, что всё закончится как минимум смертью, как максимум — мучительной смертью, так что в этот миг он испытывал только сильнейшее облегчение и эйфорию от мысли о том, как легко отделался. — Этот шиди понимает, — послушно проговорил Шан Цинхуа. Но кое-какая беспокоящая мысль всё же нашла дорогу наружу: — Вот только… — Этот шисюн доволен твоей сознательностью, — кивнул Шэнь Цинцю удовлетворённо. — Не тревожься, ты и дальше будешь занимать пост владыки Аньдин. Этот Шэнь правда не видит смысла, почему должен переживать о несправедливости, совершённой по отношению к предателю и печься о его надлежащем упокоении. Касательно же твоей связи со священным демоном, тебе не нужно ссориться с ним и подвергать свою жизнь опасности, однако прими кое-что к сведению — отныне наказы этого шисюна приоритетны. Ты же от всего сердца подчиняешься только этому Шэню. Также о приказах того демона ты будешь сначала докладывать мне. На удивление Шан Цинхуа удалось преодолеть тот, казалось бы, неразрешимый кризис, в котором оказался. По этой причине ему не казались возмутительными те требования, что Шэнь Цинцю предъявил ему. Тем более, что Шан Цинхуа и правда был виноват перед ним… С этой стороны, его смену господина и превращение из двойного агента в тройного, можно было рассматривать, как некий вид компенсации. Теперь бывший писатель действительно мог надеяться на то, что в итоге Шэнь Цинцю отпустит его со своей маленькой жизнью… Кроме того Шан Цинхуа был в состоянии предвидеть, что однажды наступит такой момент, когда приказы двух его господ могут столкнуться между собой, как и их интересы, и он знал кому должен в таком случае подчиниться. Мобэй-цзюнь очень страшен, но этот шисюн ещё страшнее… Шан Цинхуа не хотелось бы испытывать его терпение. Шэнь Цинцю называл себя при общении с ним «этот шисюн» и Шан Цинхуа сделает всё, чтобы подобное любезное проявление сердечности не было отброшено прочь. Всё же как ни посмотри лучше иметь дело с разумным человеком, чем с неразумным демоном… — Этот шиди понимает, — не заставил себя долго ждать ответ Шан Цинхуа. — Первая просьба твоего шисюна будет… «Просьба», как тактично. Этот Шэнь-шисюн действительно чрезвычайно разумный человек. Шан Цинхуа лелеял надежду, что он всё же в отличие от того демона не перейдёт грань и не будет требовать чего-то трудновыполнимого, что обернётся в итоге его, Шан Цинхуа, погибелью. А пока он может только плыть по течению…***
В это ранее утро летнего дня солнце уже изрядно припекало, поскольку поддерживающие надлежащую температуру массивы в месте проведения экзаменов не работали. Шэнь Цинцю и Шан Цинхуа пришли заблаговременно. До начала испытания, имеющего своей целью принятие в секту Цанцюн новых учеников, впереди было ещё полчаса. Что эти двое здесь делали? Шэнь Цинцю решил, что завершение его культивации как раз накануне дня экзаменов, когда к его пику присоединилась эта чёрная звезда Нин Инъин, знак самой судьбы. В другое время он бы просто забыл о ней, но теперь с учётом вышесказанного проучить эту предательскую ученицу словно небеса повелели… Слишком долго эта особа пользовалась теми благами, которые могли предложить пик Цинцзин и его владыка, и при том совершенно незаслуженно, настало время и ей самой внести ответный вклад, если не в свой бывший пик, то хотя бы в секту Цанцюн. Это было бы только справедливо после совершённого ею предательства и того, как она достигла высоты полёта феникса, используя в качестве трамплина пепелище собственного пика и секты. Шэнь Цинцю понял общую ситуацию и, можно сказать, простил проклятого писаку, но это вовсе не значит, что он бодхисаттва, вступивший на путь святости. У этого Шан Цинхуа имелись собственные причины и обстоятельства, которые если не искупали его, то хотя бы несколько умаляли вред нанесённый им в глазах такого рассудительного человека как Шэнь Цинцю, но Ло Бинхэ и прочие люди, причинившие ему такое зло в прошлой жизни, уже совершенно другое дело… Шэнь Цинцю вовсе не собирается прощать их только потому, что они такие же книжные герои, как он сам. Взять того же Ло Бинхэ, который несмотря на то, что в книге Шан Цинхуа были изображены только несколько сцен пыток с Шэнь Цинцю в главной роли, на деле держал его в заключении и мучил на потяжении многих лет. Или та же Инъин. Её никто не принуждал, она сама использовала его хорошее к себе отношение во имя собственной выгоды, как ради ещё большей выгоды продала его этому чудовищу и даже лжесвидетельствовала против него на том смешном суде… Эта сцена, кстати, не была описана даже в авторских черновиках, а в самой новелле «Путь гордого бессмертного демона» попросту отсутствовала. Как и несколько других, о коих ему в этот день не хотелось бы вспоминать. Это правда, Шан Цинхуа ответственен за многое из произошедшего, однако данное обстоятельство ничуть не уменьшает вины его учеников-злодеев. Но вернёмся к сцене готовящегося экзамена. Заклинателю казалась замечательной сама мысль о том, чтобы заставить эту мелкую дрянь, только о том помышляющую, как бы всех и вся использовать к собственной выгоде, также потрудиться на благо других. Пусть хотя бы в этой жизни она получит что-то стоящее не потому, что автор и его глупый «главный злодей» с нетерпеливым восторгом дают ей чего бы она не пожелала прямо в руки, так что самой этой особе даже какие-то усилия прилагать не нужно, а для разнообразия вследствие тяжёлых стараний, заработав собственным трудом. А пик Аньдин для этой цели самое подходящее место. Тем более, что попасть на какой-то другой пик без авторского заступничества и очередного проявления его собственной доброты душевной, не позволило бы отсутствие какого-либо значимого таланта у самой Нин Инъин… — Запомни, — не забыл напоследок проинструктировать своего человека Шэнь Цинцю, — тебе следует не просто принять её на свой пик, но невзирая на роль Нин Инъин одной из главных женских героинь, не стараться ей покровительствовать. Пусть она работает наравне с другими учениками, не пытайся быть снисходительным. И ни в коем случае не позволяй ей занять место главного ученика… Разве только она каким-то образом сама не дослужится до этого положения. В последнем Шэнь Цинцю сильно сомневался. Уж не ему ли лучше всех знать эту девицу, которая отличалась не только отсутствием какого-либо таланта, но и таким редким для культиватора качеством, как лень! Однако он просто должен был это сказать, чтобы не выглядело так, что он беспричинно и чрезмерно угнетает молодое поколение. Хотя нет… Ему было всё равно как это воспримет Шан Цинхуа, не говоря о том, что как раз этот человек имел самое лучшее представление касательно его истинных причин и всей подоплёки дела. Шэнь Цинцю не хотелось признаваться, но он давал шанс Нин Инъин. Если эта девушка изменит собственной природе и действительно своими стараниями сумеет достигнуть положения главного ученика, он, разумеется, не стал бы ей в этом препятствовать. Шэнь Цинцю не настолько узколобый человек… В это время начали прибывать и другие лорды. Они, конечно, не преминули обратить внимание на изменения во внешности Шэнь Цинцю. — Шэнь-шисюн, я тебя с трудом узнал. Что-то случилось? — прозвучал равнодушный голос, который, быть может, заговорил только для того, чтобы что-то сказать и то в основном для галочки. — Скорее всего, по причине собственных неустойчивых основ Шэнь Цинцю всё-таки постигла катастрофа. А я ведь предупреждал, но кто слушал! Вот как это бывает, когда культиватор посвящает всего себя развлечениям и не уделяет достаточного внимания собственному самосовершенствованию, — раздалось уже с другой стороны насмешливое в ответ на слова Вэй Цинвэя. Кто это мог быть, кроме их почитаемого бога войны?.. Человек, который почему-то в миру славился своей немногословностью и спокойным темпераментом, начинал лаять как безродная глупая шавка, стоило ему завидеть на горизонте Шэнь Цинцю. — Кто знает, возможно, Шэнь-шисюн таким способом пытается заслужить прощение за его неподобающее вторжение в пещеры Линси без соответствующего разрешения, — это высказывание уже принадлежало единственной леди секты Цанцюн Шан, уж кто бы сомневался. — Эта Цинци не удивилась бы, окажись этот внешний вид всего лишь притворством второго шисюна. Или может, он просто привлекает внимание лидера секты… Это тоже не было бы сколько-нибудь поразительным. И так эти двое счастливо перелаивались друг с другом, в то время как Шэнь Цинцю величественно их игнорировал. Собака лает, ветер носит, как говорится… Шан Цинхуа, которому стало совсем не по себе от общего настроения пиковых лордов (вживую вся эта сцена обычного угнетения Шэнь Цинцю выглядела просто ужасно и очень страшно! Особенно с учётом того, что за день до того довелось пережить бедному писателю), встал особняком, расположившись чуть поодаль. Шэнь Цинцю же неосознанно смотрел в направлении пика Цюндин. Странно, что Юэ Цинъюаня до сих пор не было. Шэнь Цинцю это стразу подметил, поскольку с самого первого мига взволнованно, но скрытно обводил глазами территорию экзамена в его поисках. Когда же он в очередной раз оглядывался, выискивая до боли знакомую фигуру своего Ци-гэ, то неожиданно прямо-таки споткнулся глазами об него, успевшего подойти почти вплотную незамеченным. Шэнь Цинцю смотрел на Юэ Цинъюаня так, словно здесь больше никого нет, и они единственные в этом месте, но что странно — Юэ Ци отвечал ему тем же. Внутри Шэнь Цинцю в этот миг поднялась целая буря эмоций, поэтому он пребывал в глубоком смятенье чувств, ощущая в основном растерянность… Он не понимал в полной мере что думает или чувствует. Казалось, в самом Юэ Цинъюане бушует не меньшее волнение. В его глазах так много всего отражалось, что Шэнь Цинцю никак не удавалось разделить увиденное на составляющие и вычленить что-то одно. Эту странную атмосферу нарушил голос Юэ Цинъюаня, произнёсший такие знакомые слова: — Сяо Цзю… Шэнь Цинцю внезапно пробудился от овладевшего им наваждения и… Продиктовано ли это было привычкой или причиной всему страх, однако он отпустил зрительный контакт и поспешно отвернулся. В этот момент лай со стороны его шиди и шимэй ещё больше усилился, приобретая какую-то дикую восторженность и вместе с тем некоторую торжественность, но Шэнь Цинцю даже не взял за труд прислушаться. Ему и без того было о чём подумать. А эти шавки, вернее, боевые братья, могут в собственное удовольствие продолжать своё далёкое от человеческого языка собачье тявканье… После данной короткой интерлюдии события пошли своим чередом. Экзамен начался, Шэнь Цинцю же, подойдя поближе к «четвёртому шиди», указал ему на нужного человека. Повелитель Цинцзин бросил один-единственный взгляд на Нин Инъин, уводимую её новым Шицзунем, и, пожелав ей в своём сердце показать какое-то усердие, не связанное с подковёрными интригами хотя бы в этой жизни, выкинул наконец и эту ученицу, и всё с ней связанное из головы и сердца… Поскольку ему больше нечего было здесь делать, Шэнь Цинцю ретировался, даже не посчитав нужным попрощаться со своими собратьями, а лай по-прежнему доносился ему в спину… Впрочем, это было столь привычно и буднично… Самого же Шэнь Цинцю нисколько не задевало. Наоборот, даже последние крупицы всё ещё и вопреки всему имеющегося сомнения в том, что это перерождение всего лишь сладкий сон рассеялись. Ведь такие каждодневные мелочи никак не могли быть всего только сном или иллюзией. Поэтому в этот день Шэнь Цинцю с общей платформы вершинных лордов впервые с момента своего возрождения возвращался в приподнятом настроении, вместе с тем счастливо ведя молчаливый диалог со своей недавно обретённой сестрёнкой. Теперь осталось дождаться прихода Ло Бинхэ. Ждать этого дня не так уж и долго — всего каких-то два года. Уже совсем скоро… Что ж, Шэнь Цинцю подождёт…