Сиделка

Каллен не мог сказать, спит он или бодрствует. Даже открывая глаза и видя безошибочно узнаваемый наклон деревянных балок потолка, он не чувствовал уверенности. Черные тени и оранжевые блики от мерцающего пламени фонаря сливались воедино, темнота окутывала стены и скользила вниз, словно мокрая краска, стекая с потолка длинными тягучими мазками, которые неуклонно тянулись к нему. Каллен закрыл глаза, глубоко дыша и убеждая себя, что это всего лишь игры его разума, а не когти демонов, желающих поглотить его. Когда он открыл глаза в следующий раз, то не почувствовал ни тонкого матраса, ни боли в спине от деревянного пола, ни шершавой ткани одеяла. Каллен сразу понял, что спит. Когда он повернул голову, неясные очертания по краям реальности расплылись. Его сознание кидало ему образы, которые он едва успевал улавливать. То он сидел в своем кабинете и рассматривал кристально чистые карты Орлея. То просыпался в своей постели в разрушенной башне. То снова стоял в Ставке командования, а рядом с ним − золотистый силуэт Жозефины и гибкая, скользящая фигура Лелианы. И где-то в уголках его зрения люди − тени, которые то появлялись, то исчезали. Но на грани сна и яви он всегда слышал тихий гул, похожий на бренчание струн где-то далеко-далеко. Он постоянно ощущал, как кто-то царапает его кожу, проникая глубоко в мозг. И еще было нежное прикосновение пальцев Кассандры и звук ее голоса, что-то мягко произносящего ему на ухо. Каллен вновь открыл глаза и увидел косые балки крыши над головой, ощутил прохладу влажной ткани на лбу и легкое прикосновение пальцев к правому плечу. Его рука потянулась к руке Кассандры, просто чтобы убедиться, что он все еще может чувствовать ее. Он весь вспотел. Каллен чувствовал, как влажна его рубашка, чувствовал влагу на ногах, сырость вдоль спины, где она соприкасалась с матрасом. На нем больше не было доспехов, и кто-то расстегнул его легкую нижнюю рубашку на три пуговицы, чтобы охладить тело. − Тебе приснился кошмар. Кассандра убрала ткань с его лба, и он услышал, как она окунула ее в ведро с водой, отжимая излишки. Звон капель воды, стекающих с ткани и падающих обратно в ведро, был ужасающе громким, в то время как ее голос, казалось, едва шептал. Она сложила ткань и снова положила ему на лоб. Во рту у Каллена пересохло, и он разомкнул потрескавшиеся губы, втягивая воздух. Словно суховей пустыни воздух обжигал горло. − Пей, − тихо сказала она, и Каллен почувствовал прохладный край чашки у своих губ. Он слегка приподнял голову с подушки, Кассандра положила руку ему на лопатки, слегка поддерживая, и наклонила чашку. Он зашипел, когда первая капля жидкости попала ему в рот, но попытался проглотить. Эликсир стекал из уголков его рта. У жидкости был вкус имбиря и меда, прохладный и немного вязкий, но успокаивающий его раздраженное горло. У эликсира не было вкуса лириума. Прохладный вкус напитка был далеко не так приятен, как легкое прикосновение пальцев Кассандры к его волосам. Он снова закрыл глаза, медленно дыша через нос, сосредоточившись только на прикосновении ее руки к своей голове. В висках у него стучало, в голове ритмично бился собственный пульс. Он слышал каждый свой вздох. Создатель, ему было так жарко. Каллен поднял левую руку, пальцы слабо упали на грудь, когда он потянул воротник рубашки. − Я знаю, − сказала Кассандра, касаясь его руки, чтобы дать ему понять, что она поняла. − У тебя поднялась температура. Она скоро спадет. Каллен плохо слышал, звуки то появлялись, то исчезали, но он не мог отделаться от мысли, что она не была уверена в собственных словах. Он закрыл глаза и с наслаждением выдохнул, почувствовав прикосновение прохладной влажной ткани к своей обнаженной груди. Он чувствовал, как струйки воды стекают по груди, по плечам, оставляя на его сверхчувствительной плоти полосы покалывающей прохлады. Он сосредоточился на этих ощущениях, а потом спустя некоторое время его тело словно стало невесомым, и темнота за веками наполнилась белым светом. Удушающий жар исчез, усталость улетучилась, пульсирующая боль в висках исчезла. Преследующий его гул постепенно перерос в отчетливую, тихую, но прекрасную мелодию. Песнь Света. Он слышал хор. Низкие ноты становились все яснее, выше, сливаясь в прекрасное пение хора послушников Денеримского Собора. Он открыл глаза − знакомый красно-золотой ковер тянулся по центральному проходу. Собор переливался всеми цветами радуги в свете утреннего солнца, льющегося из окон. Неугасимый огонь, пылающий в святилищах Андрасте, ее руки и глаза, поднятые к сводчатому потолку Собора, к фреске, изображающей сияющий Золотой город, дом Создателя. Преподобная мать молилась перед святыней, служители в капюшонах и мантиях стояли перед алтарем, их небесные голоса пели Песнь, слова непрошено слетали и с его губ. ...потеряла все, когда мои глаза подвели меня, И вкус крови наполнил мой рот, тогда… − Каллен Резерфорд, дитя Создателя, выросший под пламенем Пресвятой Андрасте, невесты Создателя. Создатель призывает тебя к служению. Будешь ли ты служить? − рука преподобной матери простерта над его головой, ее благословение и призыв обращены к нему. Храмовники стоят неподвижно позади нее. ... Ты, кто создал миры из ничего. Мы схожи в печали, скульптор и глина… − Я буду служить, − его голова низко в почтении склонилась под благословенной рукой преподобной матери. Его руки молитвенно сложились на коленях, сверкающий металл доспехов на груди стал янтарно-малиновым, отражая свет пламени. ... Не печалься из-за меня, Создатель Всего. Хотя остальные могут забыть Тебя… Преподобная мать подняла чашу, мягкий свет пульсировал прямо над краем церемониальной чаши. − Создатель, услышь мой зов. Благослови своего слугу, дай ему силы быть светом во тьме, силу духа защищать слабых и невинных, защищать нас от зла, которое уводит твоих детей с истинного пути. ... не забуду Тебя, даже если забуду себя. Создатель, хотя меня окружает тьма, я пребуду... − А теперь пей, слуга Создателя. Пусть благодать Создателя наполнит тебя и наделит силой, чтобы ты мог стать пламенем, которое поможет распространить Песнь по всему миру, − объявила она, поднося золотую чашу к его губам. Мерцающий бело-голубой лириум переливался в чаше. От жидкости пахло металлом и камнем, мягкий голубой свет омывал лицо Каллена, и он мог поклясться, что слышал легкий гул, доносящийся от чаши, который сливался с песнопениями. ... создал ты, не в силах никто сокрушить. Кто знает меня так, как Ты? Ты... Чаша накренилась, теплая густая жидкость потоком хлынула ему в рот, заливая рот и горло. Он закашлялся и поперхнулся, густой напиток застрял в горле. Преподобная мать сильнее наклонила чашу, продолжая вливать в него лириум, заставляя его захлебываться. За закрытыми веками Каллена темнота взорвалась светом, по венам разлилось покалывание. Гул теперь звучал в его голове, хор певчих терялся в мягком звуке. Хотя его колени были прижаты к полу собора, дух его воспарил. Его клятва, его преданность, его вера возносили Каллена к высочайшим вершинам, к дверям самого Золотого города. И он мог видеть сверкающие башни. Он чувствовал тепло вечной любви Создателя. Песнь звала его домой. Каллен вытянул вперед руки. Потянувшись, цепляясь за спасение. Но он не мог встать. Не мог дотянуться. Волны спокойствия и счастья, омывающие его, исчезли. Пальцы его повисли в воздухе. Свет Золотого города потускнел и померк, башни и стены превратились в черноту. И он упал. Тьма сомкнулась вокруг него, вопли демонов заполнили его разум. Их злобные когтистые лапы тянулись, чтобы схватить его. Их мертвые, искаженные лица, покрытые запекшейся кровью, были обращены к нему, и на них читалось желание утащить его вниз. Тело Каллена дернулось. Он замахал руками и ногами, пытаясь вырваться из цепких лап теней и демонов, схвативших его, прижавших к земле и вцепившихся в его плоть. Он закричал, моля о пощаде, звук собственного крика вырвал его из кошмара. Каллен все еще лежал на мокром от пота матрасе, над ним нависали знакомые деревянные балки крыши. Он снова почувствовал прикосновение пальцев к своему плечу и услышал голос Кассандры, хотя и не мог понять, что она сказала. Когда ее пальцы снова начали гладить его волосы, он повернулся и заплакал. Его руки отчаянно цеплялись за воздух. Страх все еще сжимал его горло. Он потянулся к своей голове, к руке Кассандры, к единственному утешению, в окружающей его темноте.