Дом с привидениями

Эли перебрался в столовую, потому что там, кажется, никаких привидений не водилось, и стал ждать. В доме было по-прежнему пусто и тихо, и Эли невольно заподозрил, что его таки утянули в какую-то другую реальность, где нет ни мамы, ни папы, ни даже мерзкого Квентина. Может, он вообще один во всём мире? Позвонить маме и разубедиться в этом не получалось: связи не было. От безысходности Эли сделал себе противный мягкий бутерброд из неподжаренного хлеба для тостов, хотел было налить молока для о’боя, но для этого пришлось бы идти на террасу — мимо овального зеркала, в которое его так вероломно затянули в прошлый раз. Нет уж, лучше обойтись. Эли включил электрочайник, который, в отличие от бутербродницы, распаковали в первую очередь: Квентин же не может без кофе… О’бой на кипятке вышел омерзительным, и Эли вылил его в раковину, нервно прислушиваясь к скрипу половиц на втором этаже. Он говорил себе, что это всего лишь ветер, но в глубине души не верил. Это, наверное, старый хер Торселиус шагает туда-сюда, поигрывая тростью. — Ну и иди ты на хер, — сердито прошептал Эли и тут же испугался своей дерзости. Вот прибежит сейчас длинный, вломит ему поверх старых побоев… Следы утренней порки еще болели, и Эли то и дело украдкой ощупывал зад, пытаясь понять, не проявились ли там синячищи. Надо будет их сфотографировать, если появятся. И очередную сцену, если покажут, заснять на видео… Хотя с этим будет сложнее, на Эли каждый раз будто паралич находит. Может, заранее вынуть мобильник, включить камеру и подойти к зеркалу? Только не слишком близко, чтобы не схватили. В неожиданном порыве храбрости и жажды мщения Эли побежал к зеркалу в гостиной, вооружившись мобильником. Вот теперь пускай показываются, он всё заснимет! В зеркале показывали только растрепанного Эли с горящими глазами и воинственно выставленным вперед мобильником. Никаких теней, никаких старых херов с тростями. Эли разочарованно чертыхнулся, убирая мобильник в карман. И в этот момент в окне что-то мелькнуло. Эли обернулся, ожидая увидеть Торселиуса, но по двору медленно проплыл серебристый «вольво» Квентина, увенчанный замотанной в сетку елкой. Эли выскочил на порог, распахнул дверь, и мама тут же прикрикнула на него: — Элиас, оденься немедленно, простудишься! Эли торопливо натянул куртку, запрыгнул в ботинки и выбежал во двор, счастливый от осознания факта, что мама никуда не делась, она есть, она здесь, она вернулась. — Я же говорила, елка его обрадует, — улыбнулась мама, обращаясь к Квентину. А Эли и ему был почти рад. Пускай себе существует, раз он так уж нужен маме, лишь бы не проваливаться больше к привидениям, лишь бы не сидеть в пустом доме… Пока Квентин отвязывал елку от багажника, мама оглядела Эли и спросила: — Где твоя шапка? Эли пожал плечами. Кажется, он надевал ее вчера, когда собирался в магазин, а потом? Он не помнил, чтобы клал ее на полку, в карманах было пусто… — Наверное, в пиццерии оставил. Мама вздохнула, закатила глаза, потом надела на Эли свою собственную серую шапку с розовым помпоном: — Завтра купим новую. Помогай. Она вынула из машины коробки с гирляндами и удлинители, и Эли принялся их разглядывать. Квентин тем временем затащил елку в гостиную и вернулся, но даже в его присутствии украшать крыльцо и забор было почти весело. Эли представил себе рожу Торселиуса, когда он увидит радостное мерцание гирлянд, и тихонько фыркнул. Мама и Квентин переглядывались и тоже чему-то улыбались, и на секунду Эли заподозрил неладное. Может, решили завести еще одного ребенка? А может, уже завели? От этой мысли неприятно кольнуло где-то в животе. — Пойдем, надо нарядить елку, — сказала мама. — Коробки с игрушками стоят в гостиной. Квентин, разумеется, установил елку криво, но Эли ничего на это не сказал. В конце концов, кривая елка этому раздолбанному дому подходит по стилю. Пока мама грела глинтвейн в микроволновке, Эли и Квентин начали развешивать украшения, молча разделив елку пополам и не встречаясь взглядами. Эли начал со своего любимого шарика в виде Губки Боба, потом повесил заснеженные шишки, которые они с мамой сами делали из соленого теста, потом принялся за обычные шарики и сосульки. Соломенные звездочки и шишки доставать не стал, потому что они ему никогда не нравились, и потянулся за следующей коробкой. В ней оказались красивые, хоть и немного потертые шары из чего-то вроде папье-маше. Они были расписаны в стиле старинных открыток с кудрявыми румяными детишками, зажженными свечами и ангелочками. Эли внимательно их разглядывал, не решаясь взять в руки. Наверное, это Квентиново наследство от какой-нибудь прабабки, возмутится еще. Но Квентин замотался по уши в уродливую гирлянду с разноцветными колючками и не предъявлял прав на шары, поэтому Эли осмелел. Он предельно аккуратно развесил содержимое коробки — шесть шаров и три шишки — и открыл следующую. Игрушки в ней тоже были очень старыми на вид, стеклянными и невероятно хрупкими. Эли вынул прозрачно-серебристый шар с крохотными снежинками внутри, зачарованно уставился на него, не понимая, как создается иллюзия мягкого снегопада. Снежинки стали круглее, компактнее и темнее, будто кто-то насыпал в шар зернышек. Вокруг из ниоткуда соткался стык обшитых деревом стен. Угол смотрелся нелепо в идеально круглом шаре. Всё остальное ведь отражается искаженным, а тут — ни одного изгиба, всё ровно и четко. К насыпанным в углу зернам шагнули наряженные в черные шнурованные ботинки и черные же чулки ноги. Они подрагивали нерешительно, будто их обладательнице предстояло что-то очень неприятное. Тонкий прут — тоньше и гибче трости Торселиуса — скользнул по коленям, отдавая приказ. Обладательница ног нагнулась, и в кадре появились ее руки, спустившие чулки до самых щиколоток. Руки исчезли, а потом хрупкая фигурка рухнула на колени под давлением чьей-то руки, это Эли понял, хотя в кадре и была только нижняя часть происходящего. Мелькнул уже знакомый в кровь исполосованный девичий зад в обрамлении подоткнутых юбок, а потом Эли наконец очнулся и отшвырнул шар. Осколки не разлетелись по комнате, как бывает, если разбить стакан. Они лежали компактной сиротливой кучкой, всем своим видом вызывая у Эли чувство вины. Удивленно застыла на пороге мама с кувшином глинтвейна в руках, Квентин выглянул из путаницы проводов и лампочек. Эли не стал дожидаться криков и обвинений. Он убежал в каморку, захлопнул за собой дверь и бросился на аккуратно застеленный матрас, сметая на пол шапку, которую считал утерянной.