Дом с привидениями

— Тебе, наверное, надо назад, — сказала Хедвиг. Эли вздохнул, понимая, что она права. Вдруг Квентину стукнет в голову подняться на второй этаж и обнаружить безвольно привалившееся к зеркалу тело? — А что будет, если меня унесут из дома, пока я здесь? — Не знаю, — покачала головой Хедвиг. — Наверное, ничего хорошего. — Ты ведь тоже не можешь… Ну, уйти? — Не могу. — Ты вроде как привязана, да? — Наверное. Я могу быть в тех местах, которые помню наизусть. Вот представь себе, что ты уходишь отсюда и идешь по дороге к карандашу. Эли зажмурился, чувствуя, как Хедвиг затаилась, отступила на самый край его сознания, чтобы не мешать. Мысленно встал с застеленной тонким одеялом кровати, подошел к двери, замялся, не помня, нажимать на ручку или поворачивать, толкать или тянуть. — Не могу, — признал он, открывая глаза. — Ты не привык, — ответила Хедвиг. — Ладно, представь, что ты дома. Лежишь на своей кровати, а потом встаешь. Эли подчинился, чувствуя, что на этот раз Хедвиг не отступила, а просто наблюдает. Да, наверное, логично, она просто не хотела ему подсказывать, а теперь он будет представлять себе дом, в котором она не бывала, так что помочь всё равно не получится… — Не отвлекайся, — одернула его Хедвиг. — Я хочу, чтобы ты понял. Эли сосредоточился, представил, что лежит в кровати в своей комнате. Одеяло легкое, почти невесомое, летнее. Икеевская простыня в цветочек, такой же узор на стакане для зубных щеток, мама их покупала в одно и то же время… — Сосредоточься, а то будешь как Эмиль. Эли сделал над собой усилие, представил, как сбрасывает одеяло, опускает ноги на пол. Он холодный… Нет, теплый, лето же. — Блин! — Сложно, да? — Хедвиг улыбнулась, Эли почувствовал, как растягиваются ее губы. — Когда тела нет, легче. Но я думаю, мне поэтому так сложно уходить далеко. Я просто не могу воссоздать всё в подробностях. — Ты и здесь не можешь? Или только у нас? — Хочешь, покажу? Хедвиг мягко оттолкнула Эли, полностью отобрав контроль над своим телом, и встала. — Куда мы? — спросил Эли, когда они вышли в коридор. — Погуляем. — А где все? — Эли тщетно пытался хотя бы покрутить головой Хедвиг, чтобы оглядеться. — Никого нет, они сейчас не нужны. — То есть ты могла бы… Если ты захочешь, их никогда не будет? — Нет. Я не могу никогда о них не думать. Не сбивай меня, пожалуйста. Вся Хедвиг была какая-то сжатая, напряженная, и Эли отступил, решил не мешать. Он молча смотрел на мелькающие под ногами ступеньки, на отполированный до блеска пол, на толстый ковер. Наконец они подошли к двери — она была белая, а не говенно-коричневая, какой ее знал Эли. — Не думай так громко, — возмутилась Хедвиг. — И что за слово такое — «говенно-коричневая»? — Ну, цвета говна, — пояснил Эли. — Ты специально придумала, чтобы она была белая? — Нет. Так надо. — Но она же… — Она белая. Эли решил не спорить. Если бы он мог выбирать, он бы тоже не оставил дверь коричневой. — Она белая, Эли, — мягко сказала Хедвиг. — Я помню ее белой. — Значит, перекрасили уже после… — Да. Они вышли во двор, в весну. По обе стороны дорожки буйствовали розы, маки, аквилегии, пионы, ирисы, крокусы, подснежники, пролески, лилии… Имена сами полились откуда-то, пришли неоспоримым знанием. — Погоди, — запротестовал Эли. — Но подснежники же… Не цветут так поздно. Он попытался не додумывать, не договаривать, но сад уже дрогнул, исчез, покрылся снегом. — Так лучше? — спросила Хедвиг, и Эли вдруг стало очень холодно. — Прости, я… Верни всё как было, ладно? — Не могу. Я больше в это не верю. — Хедвиг… Знание пришло снова. Хедвиг умерла зимой, она действительно помнила сад таким восхитительно цветущим, с тяжелыми гроздьями роз и нежными капельками подснежников. Помнила, пока Эли не убедил ее, что это невозможно. — Прости, — прошептал Эли. — Пойдем. Я собиралась показать тебе, что будет, если отсюда уйти. Хедвиг решительно зашагала по заснеженной дорожке к лесу. Она смотрела только вниз, и Эли чувствовал растущую неуверенность. Он слышал мысли Хедвиг — никаких слов, только эмоции и картинки. Он чувствовал, что она боится смотреть по сторонам, боится обнаружить пустоту. Когда дошли до желтого карандаша, она подняла голову. Эли разглядывал сияющий свежей краской стержень, чувствуя, что к Хедвиг вернулась уверенность. — Это надежное место, да? Хедвиг кивнула: — Я его очень хорошо знаю. — А можно… Эли не договорил, додумал картинкой. Хедвиг улыбнулась, подалась вперед и лизнула карандаш. — Вкус как у сосульки, — сказал Эли. — Талая вода с землей. — Никогда не ела сосульки, — вздохнула Хедвиг. — Попробуем, когда похолодает, — пообещал Эли. Он хотел было предложить Хедвиг найти сосульку здесь, но не решился. Вдруг выйдет как с подснежниками? Мир Хедвиг вообще такой хрупкий… Может, это как раз из-за того, что она специально строит его для Эли, а не пускает на самотек? Хедвиг, услышав его мысли, кивнула и заторопилась: — Пошли дальше, пока хватает сил. Они миновали карандаш и углубились в лес. Узкая грунтовая дорога была почти идеально прямой, но в конце концов деревья расступились, и из-за них показался до боли знакомый дом. — Ну вот, теперь ты понимаешь, — невесело заключила Хедвиг, поднимаясь на крыльцо. Говенно-коричневая дверь распахнулась, и на пороге появилась фрекен Ларссон. — Что Хедвиг себе позволяет? — спросила она, скрестив на груди руки. — Не удержала, прости! — виновато шепнула Эли Хедвиг и уже вслух произнесла, склонив голову: — Прощу прощения, фрекен Ларссон.