Больничка

12. - Я собрал вас здесь, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие, - Николай Кузьмич сделал паузу, чтобы прикурить, - к нам едет новый главный врач. - Опа! – всплеснула руками Наденька. – И откуда к нам такое горе, с какой стороны нагрянет? - Знаю только, что из столицы. Сколько не искал по своим каналам – никто ничего не знает, что за фрукт, - пожал плечами Николай Кузьмич. «Фрукт» приехал ближе к обеду, когда бдительный заведующий уже построил весь свой коллектив прямо на эстакаде. Стояли все по стройке смирно, смотрели вдаль, на дорогу. - А если «Скорая»? – спросила вдруг Леля. - Все будем стоять здесь, пока не приедет наш новый папенька! Понятно я сказал? - рассердился Николай Кузьмич. - Куда уж понятнее-то! – хмыкнула Наденька и подбоченилась. Черная «Газель» подъехала буквально через несколько минут. Верткий молодой человек, похожий чем-то на тощую галку, спрыгнул с водительского места, вытащил два небольших чемодана. Стоящие на эстакаде подровнялись, вытянулись. Надо было произвести приятное впечатление. Муська, подгоняемая щипками Николая Кузьмича, сделала шаг вперед, держа на подносе порезанный хлеб и солонку. Спонсором буханки стал местный пищеблок. Пищеблок, кстати, отличился первого января пару лет назад. В восемь утра, как раз за пять минут до начала раздачи завтрака, к дежурному терапевту прибежала, теряя на ходу тапки, буфетчица. Она ничего не могла выговорить и только хрипела и размахивала руками. Делать нечего – терапевту пришлось идти на пищеблок, гадая, что же там случилось. Когда доктор вошел на кухню, все было на месте, кроме огромного котла с кашей. Он почему-то был на потолке. Только терапевт открыл рот, чтобы что-то спросить, котел упал, чудом не убив буфетчицу. В итоге больных решили не кормить вовсе. Шутка прокатила – легли все поздно, долго спали с утра, и завтрак был объявлен прошедшим. - Добро пожаловать! – громко отчеканила санитарка, протягивая поднос к открывающейся двери «Газели». Оттуда показалась сначала нога в не очень чистом черном ботинке, а затем новый главврач вышел весь, прищурился на коллектив. Был он высоким, худощавым, и совсем-совсем молодым. Видно было, что нервничал новый начальничек, в карманах помятого пиджака сжимал кулаки. - Добрый день! Меня зовут Яков Мирославович! – как-то тоненько пропищал главный врач, и Наденька не удержалась, хихикнула. Яков сконфузился, отвел подрагивающей рукой поднос с хлебом в сторону, вызвав таким отвержением традиций недовольные перешептывания, и направился к входной двери больницы. На расстоянии менее шага от двери главный врач оступился, чуть не ударился лбом о стекло. - Где мой кабинет? – строго спросил он у подхватившей его Наденьки. – Пойдемте, доведу вас, а то не дай боже, расшибетесь по дороге, - улыбнулась Надежда, и в голосе ее звучала неподдельная материнская нежность. …- Довела я его быстро, и то три раза останавливался, минералку пил какую-то крутую. Я такую в местном ларьке видала: стоит почти сотку, я бы лучше водки на эти деньги прикупила, - рассказывала потом Наденька в курилке. - Может, диабет у него? – задумчиво спросил Димка. - На «д» у него дебилизм какой-то, - поморщилась Надя. – Стал ключ в замок вставлять, чуть не выронил, потом вставил-таки, а замок не поддается, хоть тресни! Ну, я ему говорю: «Может, ключик не подходит?», а этот припадочный как заверещит: «Я - хозяин этого кабинета, ключ должен подойти!» - А что должен-то? – вмешалась Леля, - ключ никому клятвы не давал. Через несколько дней у коллектива больницы сложилось определенное мнение о новом руководителе: Яков Мирославович Гришин, или «Яшка Гришкин», как называла его Наденька, был очень и очень странным. Он все время ходил по отделениям, делал замечания медсестрам и врачам и без конца прихлебывал свою минералку, которую носил в кармане безразмерного халата, болтавшегося на Якове Мирославовиче, как на вешалке. После посещения отделения терапии, или «борделя Соломоныча», как называли отделение свои же, главный врач долгое время пребывал в шоке. А потом вдруг вызвал всех медсестер терапии на беседу. Ну, как на беседу: по рассказам присутствовавших там работниц капельного труда, Яков Мирославович долго сидел молча, блуждая взглядом по окружавшим его декольте, краснел, бледнел… Потом выдал вдруг: «Халаты немедленно снять!» Девки переглянулись, да начали халаты свои расстегивать да хихикать. Главного-то и застрясло тогда, глаза закатились даже. Как закричал: «Да не здесь! Переоденьтесь, переоденьтесь!», да еще и словцом крепким девчонок напутствовал. Потом даже Велимир Соломонович ходил, отстаивал свое мнение, что «хорошая грудь одним видом лечит». Оттуда-то, с собрания, и пошли разговоры о какой-то нервной болезни Гришина. - Убогонький-то мой, - обозначала его Наденька в разговорах. - Человек-Минералка, - непременно фыркала Леля. Это потом переняла и Наденька. Только она его так не называла, а подшучивала: при появлении главного в приемном покое сразу подходила к нему, и, по-простому шмыгая носом, говорила: «Бутылочку поправьте, выпадет сейчас. А пол-то у нас грязный!» Это доводило Якова Мирославовича до белого каления. - Вымыть! Пол вымыть! – кричал он, бегая по отделению в поисках санитарок. - Вымоем, будьте покойны, - подмигивала ему Люська, а Муська уходила в курилку якобы за шваброй. Конечно, никогда никто ничего не мыл – мыто ж с вечера еще. …Димка на следующей смене ходил, как в воду опущенный: Вацлав заболел чем-то непонятным. Больше всего это смахивало на банальное отравление – в одно утро, как раз перед их совместной сменой, Шульжицкий съел традиционно приготовленную Димкой овсянку и через некоторое время отправился в туалет, где его этой овсянкой и вырвало. Рвота повторилась еще несколько раз, что вогнало Диму в какой-то первобытный ужас. Весь взмокший, он ходил хвостом за Вацлавом и каждую минуту спрашивал, что его беспокоит. - Отстань, это бывает, ничего страшного, - отмахивался реаниматолог, и его какого-то неуверенного тона, а больше от побледневшего лица, Димке становилось еще хуже, еще беспокойнее. - Вы поели, ну, хоть что-нибудь? – спрашивал Смешинский, оттащив доктора за рукав в темный закуток его отделения, вызвавшись подняться в реанимацию за какой-нибудь ненужной мелочью. - Да-да, в меня влит литр бульона, мало тебе? – шипел Диме на ухо Вацлав Викторович, всеми силами стремясь уйти от назойливого медбрата. Во время одного из таких разговоров Шульжицкий закашлялся, согнулся пополам, и на Димкином костюме оказались капли крови, на которые они оба уставились с ужасом. - Ч-что это? – спросил Дима, отступая от Вацлава на шаг и протягивая к нему руки, как бы готовясь подхватить реаниматолога, если тот вздумает упасть. - Все хорошо, только отстань от меня, отстань! – отбивался от внимания Шульжицкий, выводя Димку на запасную лестницу. – Это сосудик лопнул, маленький. Это все бывает. Просто ты, видимо, сварил мне что-то не то с утра, но я уже выпил все необходимые лекарства, так что скоро все пройдет. Не бегай ты ко мне, у меня работы – непочатый край, - и реаниматолог аккуратно закрыл дверь, оставляя Смешинского в своем недоумении. …В приемном его уже ждала Наденька, жаждущая рассказать новую историю о приключениях недавно воцарившегося главного врача. Да что там, об этом говорила уже больница. Дело в том, что вернулся Михаил Михайлович Белка. Умытый, лишь со слегка трясущейся с давнего перепоя челюстью, прошел он в кабинет Гришина, жаждущий вернуться на работу. - Не могу, не могу не работать, Яков Мирославович, - воодушевленно прямо с порога сказал патологоанатом, без разрешения присаживаясь на свободный стул. – Да и зовет он меня, зовет к себе. Сработались мы, связались как веревками, не разрубить наших уз! – в сторонку добавил Белка, ощущавший небывалую потребность говорить. На его счастье, Гришин этого добавления не услышал, занятый какими-то своими бумагами. - Где вы хотите работать? – не понял Яков, делая маленький глоток минералки из вечной своей бутылочки. Увидев это, Михаил Михайлович обрадовался – не обманули Надя с Лелей, верно все сказали! Недаром он, проходя через приемный покой, мимолетом, лишь чуть-чуть постояв в курилке, навел справке о новом руководстве. «Человек – Минералка»! Это ж надо было придумать! Да еще и так метко! Вот молодец Леля, с фантазией девка! - В морг хочу, обратно. Примите меня, я там все знаю! – похвастался Белка, слегка расслабляясь – молодой главный врач показался ему доброжелательным. - Знаете? Это очень, очень хорошо, что вы вернулись к нам! – не глядя на патологоанатома, произнес Гришин, продолжая перебирать бумаги. - Да, я вернулся. И этот тоже должен вернуться… - таинственно повращав глазами, сообщил Михаил Михайлович, - но вы его не берите, ладно? Не нужен он нам вовсе. Я один все могу, в крайнем случае, студента возьмем какого замухрышного… - Подождите-подождите, - Яков Мирославович даже привстал со стула, оперся на вытянутые руки. Его движение бессознательно повторил Белка, вытянувшись навстречу Гришину. – Кто еще должен вернуться? Тон главного врача стал тихим, вкрадчивым – за несколько недель своего правления он уже был наслышан о драме, развернувшейся в местном морге. Не эта ли драма и подарила ему этот тихий большой кабинет с кучей фикусов в углу у окна? - Ну, этот… Захар! Ух, и тайна там была, но он должен вернуться, обещал даже. А огонь там был – хоть котлетки жарь, - доверительно сказал Михаил Михайлович, обдавая главного врача запахом давнишнего перегара. - Но он же мертв! – крикнул в раскрасневшееся от волнения лицо Белки Яков Мирославович. – Как он может вернуться?! - А так и может, - горячо зашептал патологоанатом, приближаясь к Якову и влажно шлепая губами, - он верткий, гад. Только вы не берите его, не надо. Не человек он… - А кто?! – ошарашено выговорил главный врач, чувствуя, как страх липкой волной прокатывается по его телу. - Зомби! – выкрикнул Белка, и Гришин от этого страшного крика упал назад себя, больно стукнувшись затылком о спинку кожаного кресла. - Да что вы говорите такое?! – затрясся Яков Мирославович, сжимая кулаки. – Я прямо чувствую, как у вас в мозгах водка плещет! Да что там водка, чистый, чистый спирт! И вы… - главный врач задохнулся, закатил глаза, - хотите, чтобы я вас взял?! - Хочу. А его – не берите, пусть гниет там, в печке у меня. А я буду на его костях пироги печь, с капусткой, с картошечкой… - Вон! Вон! – застонал Гришин, заходясь в судорогах, - уйдите, выйдите вон! Понуро вышел Белка в коридор, утирая грязной шапкой непрошенные слезы. - Изверг минералочный, - прошептал патологоанатом горько. …- И где сейчас Белка? – спросил вконец запутавшийся Димка, чувствуя, как начинает дергаться глаз. - Ушел, - пожала плечами Наденька. – Нечего больше ему здесь делать. - Не доведет нас Человек-Минералка до добра, ой, не доведет, - покачала головой Леля, быстро выстукивая на клавиатуре компьютера очередную историю болезни. … К вечеру Вацлав Викторович повеселел немного, даже удосужился покурить с Димкой. Он стоял, опираясь локтем на перила лестницы и вяло подносил сигарету ко рту. - Сделай мне бульона завтра, - попросил он, как будто подмигивая Смешинскому. - Сделаю. А зачем вы пьете столько таблеток? – как можно более спокойно спросил Дима. - Я уже практически пожилой мужчина. Мне нужны витамины, чтобы быть в тонусе, - устало пояснил Вацлав, смотря Димке прямо в глаза. Это нисколько не уменьшило Димкиного беспокойства, но медбрат уже был готов сделать вид, что поверил. - Лизавета Герасимовна, кстати, померла. Убивает курилка наша. - Какая Лизавета Герасимовна? – не понял сначала Дима. - Так жена бывшего главврача. Новый-то – мальчишка совсем. Как он с нами, с образинами такими, справится? Нашу больницу в узде надо держать, как взбесившуюся лошадь. Которая, впрочем, скоро издохнет, как говорит Эрнест Савельевич. И, знаешь, я вполне ему верю. Скоро придет конец больнице, а вместе с ней и всем нам. Потому что мы срослись уже с ней, с этой умирающей кобылой. - Часть команды – часть корабля? – невесело усмехнулся Дима. - Типа того. Пропадем мы все, канем в Лету. И никто нас не вспомнит. Наверное, так нам и нужно умирать. Мы осветили чью-то жизнь какими-то спасенными жизнями совершенно чужих людей. А свою спасти не можем… - Жалко Лизавету Герасимовну, - вздохнул Дима, которого начала утомлять мрачная философия реаниматолога. - А что теперь ей? Спасла Федора Семеновича, и что? Куда ей дальше? Хорошая женщина, я не спорю. Можно сказать, выполнила великую миссию. Могла уходить спокойно, -Вацлав Викторович бросил в урну окурок и, не прощаясь, медленно пошел к себе в отделение. Димка сглотнул ставшую вязкой слюну и почувствовал, как его начинает тошнить.