***
Тяжёлый запах, вызывающий спазмы в горле и образовывающий вязкий ком. Он не даёт нормально вдохнуть, но, тем не менее, с ним намного легче и спокойнее. Сигарета не предаст тебя. Не бросит в тяжёлую минуту. Она будет рядом с тобой. Сжигать изнутри. Вызывать приятные мурашки по коже, а не дикую боль в сердце. Я впервые почувствовал себя так легко. Мне казалось, что я научился летать и хотел забрать с собой в полет и его. Того, кто вырастил у меня за спиной крылья, а сейчас берет — и вырывает из них по одному перышку. Это больно. Юлик — это больно.***
Он не похож ни на одного другого человека. Он не похож на тех, кто ставит крест на существовании из-за неразделенной привязанности. Он не похож на тех, кто заглушает свою боль табаком. Он не похож на того, кто не знает, чего хочет от жизни. Он не похож на меня.***
Мягкие и такие желанные долгое время губы накрывают мои. Я сминаю их, чувствуя, как Юлик ерзает бёдрами, сидя у меня на коленях. Бесцеремонно проникаю языком внутрь и углубляю поцелуй, сильнее прижимая его к себе. Юлик тихонько постанывает мне в губы, сжимая на моей спине черную ткань. Мои руки пробираются ему под байку и исследуют худое тело. Спускаюсь ниже, прикусываю нежную кожу на шее и целую выступающие ключицы, кладя ладони на ремень джинс. Стоит ли говорить, что этой ночью я проснулся в холодном поту…***
Я так и не смог уснуть. В последнее время мне снится слишком много всякой херни, главным героем которой обязательно является Юлик. Я не знаю, что с собой делать. Так хочется спать… вроде бы. Но я боюсь закрыть глаза и снова увидеть этого парня у себя на коленях. Я боюсь, что — увидь я эту картину ещё раз — могу просто-напросто не сдержаться и наброситься на Юлика при первой же встрече. Куда катится твоя жизнь, Руслан? Завтра нам с Юликом надо в больницу. Узнать в подробностях все, что нужно о предстоящей операции. Если она возможна… Да, я не додумался сразу разузнать об этом. Ну, прежде чем… продать почку, например! Поэтому сомнения были ещё одним плюсом в копилку «почему я все ещё, мать вашу, не сплю».***
— Юлик, а ты веришь в любовь? Сидя в больнице у кабинета и ожидая результатов анализов, такого вопроса услышать ты не ожидал, да? — Да. Я верю в любовь, ведь это самое чистое и искреннее чувство. — Уже нет, — я горько усмехнулся. — Любовь — грязная ложь, не содержащая в себе ни грамма нежности и искренности. — А во что ты тогда веришь? — с каким-то поникшим и разочарованным голосом спросил виновник моих ночных… кошмаров. — Привязанность. Это то, что действительно ещё не потеряло свою искренность и значимость. — Привязанность — это осадок. То, что остаётся, когда ты теряешь последнее, что цепляло тебя в человеке и больше не хочешь получать от него ни нежных прикосновений, ни поцелуев. Но вы с ним прошли через что-то вместе, и это «что-то» связывает вас, поэтому тебе сложно просто отпустить человека. Ты привязываешься к нему, не любя, но хотя, чтобы он был рядом, потому что просто уже не представляешь, как жить без этого человека дальше. Тебе тяжело, одна половина тебя кричит «отпусти», другая — «держи». Ты разрываешься между собственными противоречиями и рассыпаешься изнутри. Потом, через какое-то время ты пытаешься, хочешь оправиться, но прошлое слишком ощутимо сидит под кожей и скребется, тонким лезвием воспоминаний снимая с тебя скальп. Всё ещё думаешь, что любовь — грязная ложь? Кажется, Юлик снова открыл мне глаза на что-то новое. Но его глаза по-прежнему «закрыты», и я с нервным ожиданием жду вердикта врачей о возможности (или невозможности) проведения операции.***
Мы с Юликом обошли пол больницы, пока нам выдали окончательный вердикт: — Операция возможна, но… это очень опасно. Работа с глазами впринципе никогда не была безопасным «мероприятием», но когда речь идёт об амаврозе — дела обстоят ещё хуже. Дело в том, что врождённая патология зрения… — по нашим с Юликом лицам было понятно, что мы знаем все, о чем она собирается нам рассказывать, поэтому женщина перешла к основному. — Операция дорогая. Есть свои риски, в основном, заключающиеся в том, что операция может не помочь. Но такое происходит достаточно редко, чтобы вы могли попасть в число этих несчастных. Также вы должны знать, что зрение идеальным не будет. Ваш минус или плюс, тут от человека зависит, может колебаться от четырёх до пяти, так что имейте в виду. Вам придётся лечь в больницу, сдать ещё несколько анализов для достоверности и просидеть на строгой диете как минимум неделю, зависит от заключения врача. Операция завершается, пациент проходит курс реабилитации. Курс… даже приблизительно не знаю, сколько будет длиться, это опять же зависит от человека. После того, как ваши глаза приспособятся, и доктор решит, что вы уже можете покинуть больницу — вас выписывают. — А что включает в себя курс реабилитации? — желая узнать как можно больше, спросил Юлик. — В основном лишь специальные упражнения, помогающие приспособиться, все же амавроз — это врождённое и человеку нужно время, что свыкнуться с тем, что теперь он видит. Также небольшие «уроки» для того же приспособления, коррекции и проверки в восприятии цветов и оттенков. Если что вдруг — выявление дальтонизма. Такое возможно, если со временем цветовые рецепторы атрофировались. — Спасибо большое. — А посещение будет разрешено? — единственное, что сейчас интересовало меня больше всего. — К сожалению, нет. Ложитесь вы, как я понимаю? — женщина обратилась к Юлику, и тот нерешительно кивнул. — Можете ехать домой, собирать нужные вам вещи, мы ждём вас вечером, заполним нужные документы и уже завтра утром начнём подготовку к операции.***
— Боишься? — спросил я, когда мы покинули стены больницы. — Скорее, нервничаю. Из-за того, что операция может не помочь и все, что ты сделал — зря. — Ты серьёзно беспокоишься из-за меня? — Ну, я как-нибудь смирюсь с тем, что придётся продолжить жить «в темноте». А тебе придётся жить с одной почкой, просто потому что. — Я не заслуживаю тебя, Юлик. И только он хотел что-то мне ответить, как я подошёл к нему вплотную и обнял. Я не заслуживаю этих тёплых минут, проведённых рядом с ним. Просто не заслуживаю.