18 октября 1998
Последние несколько часов Гермиона провела в гостиной Гриффиндора, пыталась помочь Джинни с домашней работой, но по итогу Джинни додумывала всё сама, практически без помощи, а периодически отвлекала шуткой или сарказмом. Да, это было довольно весело, но Гермиона поняла, что Уизли и без неё прекрасно справляется, и поэтому удалилась, направившись в любимую тихую Выручай-Комнату, чтобы там углубиться в чтение учебников и собственную домашнюю работу. За учёбой время шло довольно быстро, и где-то через два часа у неё защипало глаза от постоянной фокусировки и чтения. Эссе по зельеварению было готово точно так же, как и работа по ЗОТИ. Гермиона ещё раз проверила список, составляя для себя дальнейший план подготовки заданий, и взглядом случайно зацепилась за тот самый ящик, в который закинула склянку с письмом от Гарри. Сердце сжалось от мыслей о том, что она так и не приступила к исследованию. Игнорировать просьбу друга было бы очень грубо с её стороны, пусть и просил он о многом. Она задумалась над тем, что задача, которую ей предстояло выполнить, как казалось Гермионе, относилась к одной из практически невыполнимых. О том, как исследуются магические отпечатки, гриффиндорка никогда не задумывалась и поймала себя на интересе, а поэтому глубоко вздохнула, сглотнув, и подошла ближе. Открыла ящик и сразу же почувствовала тяжесть в груди. Всё так же, через пергамент, взяла склянку и поставила её на стол. Материя там всё ещё переливалась разными цветами — чёрным и фиолетовым, и завораживала одним своим видом. Гермиона задумалась о том, как Гарри вообще удалось вычленить этот отпечаток, но поняла, что спрашивать об этом бесполезно — друг умолчит. Было совсем не понятно, как приступить к изучению. Ничего подобного Гермиона раньше не делала, а потому обратилась к тем немногочисленным книгам, что давала ей Комната. Просмотрев три толстых тома, она поняла лишь то, что это будет очень сложно сделать даже для такой умной ведьмы. Выписала себе некоторые абзацы и параграфы, которые давали общее понимание о том, как лучше приступить к изучению, и набросала пометки — какие секции библиотеки нужно будет просмотреть для поиска информации. Всё это заняло час, и Гермиона простонала, понимая, что это даже не начало. Осознание того, сколько, на самом деле, времени займёт это исследование, затопило её разум, отчего ведьма никак не могла быть в восторге. В конце года ожидались экзамены ЖАБА, уроков задавали просто немерено, помимо этого её мозг постоянно подбрасывал кошмары и тревожные мысли, а теперь ещё и с магическими отпечатками приходилось разбираться. О том, что, возможно, судьба подбросит Гермионе ещё кучу проблем, она предпочитала не думать. Это было уже слишком. Нити в склянке и манили, и отталкивали одновременно. Они будто заставляли любоваться собой — плясали друг с другом в одном им понятном танце. Что, если эти нити на самом деле были сотворены Беллатрисой? Что она тогда будет делать? Исчезновения Пожирателей… Ограбление дома Андромеды Тонкс… Что, если грозит ещё одна война? Переживёт ли её Гермиона? Сможет ли она не сломаться от моральной и физической усталости? Одолеет ли её в самый ненужный момент приступ страха и отчаяния? Стук в окно напугал Гермиону: она дёрнулась, вскинув палочку. Но, увидев там серого филина, нового питомца Гарри, нахмурилась, понимая, что то, о чём он написал, снова не порадует её. Вздохнув, Грейнджер всё же открыла окно и впустила филина внутрь. Он поëжился, попадая в тепло, скинул коробку на подоконник, и страшно было даже представить, что могло там быть. Но внутри оказалась мантия-невидимка, на которой лежало письмо. Гермиона аккуратно открыла его. Дорогая Гермиона, Прости, что в последнее время пишу тебе только об этом, но думать ни о чём другом не могу. Подумал, что тебе сложно будет найти нужные книги в общем доступе, поэтому присылаю мантию. Ты могла бы под ней попасть в Запретную секцию. Я не требую, даже не прошу, просто, возможно, она тебе пригодится. С любовью, Гарри Сил разбираться во всём этом дальше больше не было, поэтому Гермиона положила книги на место, вновь убрала склянку в ящик, спрятала мантию и вышла из Комнаты. Уже совсем скоро должен был начаться обед, и Гермиона старалась как можно скорее дойти до башни Гриффиндора. Полная Дама, как обычно, мягко улыбнулась и открыла проход. — Гермиона! Я тебя уже обыскалась, где ты пропадала? Джинни набросилась мгновенно, не успела Гермиона и порог гостиной перейти. Её рыжие волосы немного взлохматились и лежали неровным строем, ладони сильно сжимались в кулаки, а глаза излучали огонь. И нет, это был вовсе не тот задорный блеск, который можно было увидеть в глазах Уизли обычно, на этот раз в светло-карих радужках полыхал гнев. И Гермиона даже немного замялась, потому что смысл сказанных слов как будто не сразу дошёл до неё. Вопросы зароились в голове, как мошки, потому что Грейнджер не могла понять причин такого поведения Джинни. Разве она давала ей повод на себя злиться? — Я была в… — Не была ты в библиотеке, я просидела там полчаса, надеясь встретиться с тобой. Подумала, может, ты отошла в туалет, и лучше было бы подождать, пока ты вернёшься, но ты не вернулась, — к концу фразы глаза Джинни уже наполнялись влагой, а голос — обидой. Сердце сжалось от того, что Гермиона позволила ей так беспокоиться. Часто ли такое вообще бывало? — Ты постоянно куда-то уходишь и где-то пропадаешь. А я вечно ищу тебя, но так и не нахожу. Я не хотела об этом говорить, думала, что тебе нужно побыть одной и подумать. В конце концов, оправиться после войны, но уже столько времени прошло, а пропадаешь ты всё чаще. Где ты прячешься? Что тебя тревожит? Я твоя подруга, и я хочу помочь. Я имею право знать! Гермиона сжала губы, не смея сказать правду. Неважно, кому она выскажется и насколько будет откровенна — никто не в состоянии ей помочь. Те проблемы, которые копошатся у неё в голове не исчезнут ни от одного сеанса душевных разговоров, ни от двух, ни от скольки. Её страхи глубоко посажены внутрь сознания и, если честно, Грейнджер вообще не верила в то, что они уйдут до того момента, когда сумасшедшая Лестрейндж будет поймана и сядет в камеру — гнить. Она просто не готова была открываться кому-то, рассказывать о своих мыслях и чувствах, предпочитая бережно хранить это в душе, за семью замками. Не важно, что Джинни её подруга, Гермиона видела, насколько та сама была сломана после всех тех событий. Если Уизли узнает, что Золотая Девочка медленно гибнет в собственном теле, сможет ли она сама дальше вставать по утрам? Ведь если даже Гермиона, такая сильная духом девушка, не справлялась… — Я не могу сказать. Прости, — она прошла мимо огненно-рыжих волос наверх, к себе в спальню. — Почему? — прошептала Джинни, разворачиваясь. — Ты думаешь, я не вижу, как тебе плохо? Гермиона, да ты с самого первого дня учёбы вся нервная и дёрганая. Постоянно чего-то шугаешься, у тебя дрожат руки, я видела. А то, как ты вчера вела себя на вечеринке — явно не показатель здорового человека. Ты никогда не была такой агрессивной. Позволь мне помочь. Прошу. Гермионе было больно, потому что она видела, что Джинни говорит искренне. Потому что не могла рассказать. Ком в груди сжимался всё сильнее и сильнее от того, что Джинни заметила перемены в ней. От того, что она боялась за свою подругу. Гермиона не знала, но Джинни видела и её истерику после разговора с Малфоем. И Уизли знала, что должна была подойти, успокоить, ведь именно так поступают хорошие друзья — выручают друг друга в беде, но она не смогла. Ей было настолько страшно увидеть Грейнджер в таком состоянии, что она просто застыла на месте, не в силах двинуться с места. Её собственные раны при виде той картины раскрывались и кровоточили, заставляли вспоминать собственный страх и боль, пережитый во время войны. Стеклянные глаза Фреда. Плач матери. «Мёртвый» Гарри на руках у Хагрида. Вспышки заклинаний, летевшие отовсюду. Поэтому она просто ушла. Как самая жалкая гриффиндорка. И поэтому ей важно было исправить свою ошибку. Да, это было бесконечно больно, Джинни прекрасно понимала, на что идёт, когда просила Гермиону рассказать ей. Она готова была выслушать всё от начала до конца и, пусть задыхалась бы от пустоты внутри, горло сдавливал бы ком, слёзы лились бы из глаз, не останавливаясь. Да, после этого нельзя было бы делать вид, что ничего не случилось. Но она бы слушала и плакала вместе с подругой, а потом рассказала бы, какого, на самом деле, было ей. Они бы вместе попытались найти выход из сложившейся ситуации. Вместе пережили бы собственное горе. Вместе. — Джинни, я сказала «нет». Со мной всё в порядке, — холодно проговорила Гермиона. Она постаралась вложить в свой тон столько твёрдости и льда, сколько смогла, но не удержалась и гораздо тише добавила: — Прости. Она ушла к себе в комнату, закрылась в ванной, наложила чары и что есть мочи запустила сумку в стену, крича. Глаза нашли зеркало, в котором отразились карие радужки, пропитанные страхом и болью. Не выдержав, Гермиона ударила кулаком отражающую поверхность. И снова. После четырёх ударов осколки полетели на пол, царапая и попадая прямо под кожу. Ещё один сдавленный крик разорвал помещение. Горло саднило, щёки промокли от слёз, руки были все в крови, а она всё кричала, и кричала, и била мраморный пол, не в силах сдерживаться. На неё страшно было посмотреть. Потому что больше не было никакой Героини войны, была лишь разбитая, заплаканная маленькая девочка. Она хотела защиты и тепла. А получала только страх и холод.***
Малфой шёл в Большой Зал на обед с опозданием. Из-за того, что он слишком долго не мог подобрать слов для письма матери, потерял счёт времени и совершенно выбился из графика, ведь на приём пищи ему оставалось всего десять минут, а потом нужно было идти на собрание старост, на котором он, по понятным причинам, обязан был присутствовать. Драко бесила его должность, раздражали обязанности, но он вынужден был делать всё это ради восстановления собственного авторитета. Должен был показывать всем, что дела у него идут просто замечательно и он вовсе не погружён в проблемы семьи. Вовсе нет. Он Малфой. А Малфои не показывают слабости. Выйдя из-за угла, он чуть не столкнулся с Грейнджер, отчего ещё больше разозлился. — Смотри, куда прёшь, — буркнул Малфой, а Грейнджер, казалось, только-только его увидела. Её взгляд был каким-то мутным, растерянным, она что-то пробормотала прямо себе под нос, а потом пошла дальше. Малфой так и остался стоять на месте с каким-то непонятным чувством в груди. Что это было? Почему она так странно на него посмотрела? Почему пробормотала что-то вместо того, чтобы смело ответить, как вчера вечером? Что она вообще там сказала? Воспоминания их ссоры прорезали сознание, но Малфою некогда было об этом думать. Он помотал головой, рассеянно посмотрев на часы. Пять минут. Он ни черта не успеет поесть. Драко ругнулся себе под нос, развернулся и поплёлся в другую сторону — на собрание. Но мысли всё равно занимала Грейнджер. То, как он попытался унизить её при всех, но в итоге сам оказался униженным. Как она окунула его в лужу, заливисто засмеялась, а потом и сама в ней оказалась. Как возмутилась, а Драко передразнил её прошлую фразу, хмыкнув. И, наконец, как вчера она гордо смотрела ему в глаза, а сама тлела от боли в груди — он знал. Знал также, что после того, как он ушёл, она плакала. Он думал об этом и совершенно не понимал, что с ней случилось этим днём. Ещё на завтраке всё было в порядке, он мог поклясться, что видел, как Грейнджер улыбалась Уизлетте. Какого черта она такая противоречивая? Что с ней такого происходило, что она так странно вела себя? Он не мог не заметить, что в этом учебном году Грейнджер была более нервной и дёрганой, чем обычно. Что её поведение вчера вечером никак нельзя было назвать нормальным. Она срывалась, боялась, скрывала в себе чувства и боль. И Драко на секунду показалось, что он понимал её. Но нет. Не понимал. А она не понимала его. И нечего было здесь рассуждать. Собрание старост, одиночество, чтение, гостиная Слизерина. Всё катилось по одному и тому же кругу, и Драко был готов разорваться на части от этого ощущения. Его мысли, чувства постоянно были обострены в последнее время и, когда он оставался один, становилось только хуже. Бегали мысли: об отце, о матери, о её письме… О том, которое он получил на завтраке и на которое не мог никак найти сил написать ответ. Он должен был это сделать — для спокойствия матери, в последнее время такой пустой и сломленной без своего мужа. Драко всегда думал, что их брак был договором чистокровных семей, и по сути, так и было. Но Нарцисса безнадёжно любила Люциуса и готова была идти с ним хоть на край света. Она была поражена до глубины души, когда поняла, что её мужа не отпускают на свободу, а заточают на всю жизнь в камеру Азкабана. И она снова навестила его, отчего у Драко поджилки тряслись. Он не мог воспринимать это по-человечески, не мог понять этого всепоглощающего чувства любви, что тлело в сердце Нарциссы. Не знал, как реагировать на её слова. Драко запустил ладонь в волосы, закрыл глаза. Для того, чтобы что-то написать, нужно было оставаться спокойным. Сдержанным. Как всегда. Не показывать эмоции. Они — слабость. И взяв перо, начал писать новый вариант письма, который он скорее всего снова выкинет.***
21 октября 1998
Учебный день, наконец, был окончен, и Гермиона могла заняться своими делами. Она больше не могла это откладывать — Гарри надеялся на неё, ждал помощи, и Грейнджер не могла не дать её ему. Этот простой парень со шрамом на лбу слишком много для неё значил, чтобы просто так взять и проигнорировать его просьбу. Она же знала его. Знала, что он, наверное, ночами не спал, пытаясь разобраться во всей этой истории. Разве могла она не помочь? Ещё вчера ночью Гермиона пробралась в Запретную секцию и стащила пару книг по тёмной магии, надеясь хоть что-то там найти. Они уже лежали в Выручай-Комнате, там, куда она и направлялась. Старые коридоры замка вновь и вновь заставляли её чувствовать себя неуютно, потому что Гермиона точно знала — недавно они были разрушены, а теперь вот снова стоят, целые, будто бы ничего и не случилось. То, как отстроили Хогвартс за такой короткий срок, всё ещё поражало её. Никак не могло отпустить чувство незавершённости. Комната вновь встретила её тишиной. Молча Грейнджер вытащила колбу. Взяла книги. Открыла первую и снова почувствовала тяжесть в груди от смога магии, запечатлённой на старых страницах. Сглотнула, но начала чтение, стараясь, как можно скорее пробежаться глазами по строкам. Этого не получалось — книга как будто требовала от читателя крайней внимательности и вдумчивости для того, чтобы открыть свои тайны. Это надолго… И пошло её время. Пока она старалась вчитываться — бежали минуты, часы. Том не был изучен даже на треть, а часы уже показывали семь часов вечера. Гермиона отложила его и посмотрела в окно — там царила темнота. Такая спокойная и убаюкивающая. Взгляд зацепился за дальние холмы, едва проглядывающиеся в такое время суток. Там же она увидела летящую куда-то стаю птиц. Ей бы хотелось знать, какого они были цвета, но разглядеть это было невозможно. Отпечаток всё ещё стоял на столе, и, поддавшись внезапному порыву, Гермиона подошла к нему, окутала сферой и выпустила из стекла. Нити заплясали чаще в большем пространстве, их цвета становились ярче и интересней — вот уже не только фиолетовый, но и алый, и серый завораживали взгляд в переплетающемся танце. Повинуясь какому-то внутреннему порыву, рука потянулась внутрь, к этому самому танцу. Её тут же ударило, словно током, чистой энергией, и рука сама отскочила. Нити не хотели, чтобы их прерывали. Грейнджер словно вернулась в сознание, мысленно отругала себя за такие странные действия и вернула всё так, как было — стекло тоже положила на его место, в ящик. Она налила себе огневиски и подошла к окну. Не могла перестать любоваться этим пейзажем. При виде него внутри всё наполнялось теплотой и спокойствием, а алкоголь усиливал этот эффект. Гермиона опустилась на подоконник и стала думать обо всём, что происходило с ней. О том, что с Джинни они так и не поговорили с того дня, и так и находились, вроде бы, в состоянии ссоры. Конечно, ни одной из них это не нравилось, но подойти к Уизли у Гермионы не было сил. Она не готова была посмотреть подруге в глаза после того, как отвергла её помощь. Возможно, сделала это зря. Ведь друзья — это то, за что стоит держаться до последнего. До победного конца. Мысли плясали в голове собственный марш. Гарри, отпечаток, Джинни, Беллатриса, Малфой… О том, как процесс дошёл до слизеринца, Гермиона предпочитала не думать. В последнее время они слишком часто сталкивались, поэтому то, что мысли каждый раз к нему возвращались, было не очень-то удивительно. Вот она злится на Драко за то, что тот решил прилюдно унизить её и неосознанно выливает на него все свои мысли на его счёт. Вот она опрокидывает его в лужу, случайно, конечно, но так, как тогда, она давно не смеялась. Произошедшее было для неё настолько неожиданным, что искренний, чистый смех вырвался сам по себе, и Гермиона даже улыбнулась, вспомнив об этом. Вот он тянет её за собой, и она оказывается вся грязная. Он ушёл после её слов о грязнокровках. Почему? А потом Малфой смотрел на неё с таким шоком и сожалением, что хотелось вмазать ему за эти эмоции. Благо, он быстро взял себя в руки и мараться не пришлось. Гермиона вздрогнула, когда дверь открылась, и из-за неё показалась белокурая шевелюра. Но Малфой, кажется, не заметил её в наступившей темноте. Он прошёл к бару, налил себе огневиски, удивлённо отметив уже стоящую на столе бутылку. А помимо неё ещё и какие-то книги и тетради. — Что ты здесь делаешь, Малфой? Заучка Грейнджер. Прекрасно. Драко вздохнул и повернулся в её сторону, отметив, что у такой правильной девочки в руке ни что иное, как стакан с огневиски. Ещё лучше. — Провожу одинокие вечера, раздумывая о смысле Вселенной, — тон сочился сарказмом, и Гермиона нахмурилась. — Вопрос в том, что делаешь ты в моей Комнате. — Если уж она мне открылась, не такая она и твоя. Как видишь, выпиваю. — Мой алкоголь. Драко скрестил руки на груди и стоял, уперевшись в стол. Ему не по душе была перспектива сидеть здесь не в одиночестве, а уж тем более с такой, как Грейнджер. А мысль о том, что загадка исчезающего алкоголя разгадана, приводила в бешенство. Она выпивала его алкоголь и, судя по всему, была этим очень довольна. — Не знала, что он твой, прости, — пожала плечами, снова отвернувшись к окну. — И нет, я не уйду. Можешь либо уходить сам, либо оставаться здесь со мной. — Какого чёрта ты ставишь мне условия, Грейнджер? — Такого, что я устала и не хочу ни с кем препираться и спорить. Дай мне посидеть в тишине, в конце концов. Гермиона глубоко вздохнула, уткнулась в одну из книг, взятых из Запретной секции, и продолжила чтение. Да, это было довольно тяжело, и с каждой новой страницей ощущение кома в груди усиливалось, как будто в лёгких оседал смог, но не признать это чтение интересным она не могла. Изучение тёмных аспектов магии никогда не было в её интересах, и всё же даже из малой доли того, что гриффиндорка уже осилила, она почерпнула довольно много знаний о магических отпечатках и их особенностях. Малфой же ещё несколько минут пялился на Гермиону в смешанных чувствах. Остаться здесь, с одной стороны, значило сдаться, а с другой, такое суждение выглядело глупо. Они больше не на войне по разные стороны баррикад, чтобы постоянно бороться за первенство. Начинать спор, выводить её из себя было бы чистым мальчишеством, а Драко предпочитал поступать умнее. Он вздохнул и почувствовал, как невидимая кольчуга спала с плеч. Да, настолько тяжело ему было держаться в этот вечер. Пусть Грейнджер сидит здесь — она ему не мешает — как обычно молча читает какие-то свои книжки. Ничего необычного. Драко нерешительно двинулся к дивану и, достав из сумки графики, ушёл в своё дело с головой. Ему, как Старосте Мальчиков, нужно было расставить патрули, составить план встреч для обсуждения Хэллоуинского бала, назначить главных, потом ещё согласовать это всё со своей напарницей, какой-то гряз… маглорождённой пуффендуйкой, имени которой он так и не запомнил за ненадобностью. Удивительно, как два таких непохожих друг на друга волшебника сейчас сидели в одной комнате, совершенно спокойно занимаясь каждый своими делами. Они не вступили в спор, не накричали друг на друга, и оба, если честно, не очень-то понимали, почему именно так поступили. Гермиона думала, что у неё просто не осталось сил для споров на сегодняшний вечер — их все высосали занятия и книги, что она пыталась изучить, а Драко считал, что, если начнет её выгонять, поведёт себя как мальчишка и выставит себя полным идиотом, который не способен один вечер посидеть спокойно. К тому же, он менялся. Драко отчаянно пытался держать в своей голове эту мысль. Если он перестал ненавидеть магглорождённых, значит, начал считать их за людей. А Грейнджер, в конце концов, ещё и девушка. Стал бы он выгонять какую-нибудь свою однокурсницу, даже если бы она ему очень мешала? Нет. Потому что его воспитали: так поступать было бы неприлично. А на самом деле почему? Возможно сыграла роль та ситуация на вечеринке, ведь после неё и Гермиона, и Драко частично пересмотрели отношение друг к другу. Гермиона больше не могла у себя в голове полностью винить Малфоя во всëм, что с ней случилось, но от этого, казалось, злилась на него ещё больше за то, что он своими словами заставил её мир и веру пошатнуться. И тем не менее вела себя совершенно противоположно. Она просто… так устала от этой злости. А Малфой после того случая как будто увидел причины такого поведения Грейнджер и слегка успокоился по отношению к ней. Вся его злость до того момента заключалась лишь в том, что она всё ещё слишком гордо вскидывала голову после того, что пережила. Он злился на Грейнджер за то, что не понимал её состояния, видел, как она смеётся и общается со своими друзьями, как ни в чём не бывало; учится; ведёт себя абсолютно так же, как и до войны, и это его убивало. В голове Драко просто не укладывалось: как можно столько всего пережить и остаться прежней? Потому что он сам ломался как веточка от любого дуновения ветра. Сжирал себя изнутри. Но теперь он знал, что ей тоже больно, и она тоже сломана. И это приносило какое-то странное удовлетворение. Гермиона посмотрела в сторону Малфоя и увидела, чем он занят. Уголки губ сами по себе поползли вверх, и в её мыслях тут же возник образ маленькой Гермионы, мечтающей когда-нибудь занять пост старосты школы. Она представляла себе тогда, что у неё будет самый лучший напарник в мире, они будут жить в одной башне, вместе патрулировать, составлять списки. Правда, в голове никогда не возникал какой-то конкретный образ конкретного парня, который мог бы стать старостой мальчиков, но несмотря на это маленькая Гермиона была уверена — они подружатся. Уже тогда девочка понимала, что такая должность несёт за собой крайнюю степень ответственности, и была к этому полностью готова. Но теперь, когда ей ещё летом предложили занять пост, Гермиона просто отказалась. Она даже не знала на тот момент, что именно Малфой стал бы её напарником, и он не имел никакого отношения к её решению. После всех пережитых событий она мечтала только об одном спокойном годе обучения. И того не получила. А думать о том, что было бы, если бы она согласилась… Мерлин, это была бы полная катастрофа. — Перестань пялиться на меня, Грейнджер, — раздражённо сказал Малфой, прерывая тираду мыслей. Она даже не заметила, что, задумавшись, продолжала смотреть в его сторону. — Делать мне больше нечего, кроме как пялиться на тебя, Малфой, — Гермиона фыркнула, стараясь вложить в это действие максимум равнодушия. — Да? А чем же ты тогда занималась, позволь спросить? Грейнджер резко положила книгу на колени. — Я просто задумалась, ясно? А то, куда был направлен мой взгляд в этот момент, уж извини, не было подвластно моему контролю. — Да ну? А мне кажется, ты рассматривала меня. Гермиона почти задохнулась от возмущения. Как он вообще мог предположить, что она стала бы его рассматривать? Чего она такого в нëм не видела? За семь лет насмотрелась так, что на всю оставшуюся жизнь хватит. — Я смотрела на твои графики, — сказала она почти по слогам. — Что, грустишь из-за того, что не получила пост? — Драко всё же развернулся в её сторону, с интересом приподняв брови. Его начинала забавлять эта беседа. — Я сама от него отказалась. Так что грустить нечего. Я бы даже сказала, следует радоваться, потому что иначе пришлось бы жить в одном помещении с одним ну очень гадким хорьком. Драко в ответ на эти слова поморщился. Он терпеть не мог, когда «золотая троица» называла его «хорьком», потому что в голове тут же вспыхивал образ внутренней части штанов Гойла, куда его окунул Лже-Грюм. Мягко говоря, в нëм в этот момент закипало самое настоящее отвращение. — Интересно, что там вообще читает наша драгоценная всезнайка? Дай посмотреть, — он встал и двинулся к ней. — Ничего такого, обычный учебник. Малфой, нет! Она не успела убрать книгу от него подальше, и переплёт в одну секунду оказался в руках Малфоя. — Отдай сейчас же! Малфой! Как только Драко увидел название книги, его прошибло покруче, чем от Круциатуса. Он знал эту книгу, определённо, видел её в Запретной секции на шестом курсе, когда пытался найти там хоть какую-то информацию по поводу починки Исчезательного шкафа. И она явно не содержала в себе методы выращивания одуванчиков. — Грейнджер, ты с дуба рухнула такое читать? Что, на экстрим потянуло? Не хватает острых ощущений?! — выплюнул он, откладывая этот… экземпляр на столик. — Нет, серьёзно, что с тобой, мать твою, не так в последнее время? — Это не твоё дело, Малфой, что я читаю и зачем. Побеспокоился бы лучше о своих обязанностях. Гермиона чувствовала себя полной дурой. Во-первых, потому что додумалась не убрать эту чёртову книгу куда подальше, как только Малфой появился в Комнате. Во-вторых, потому что помимо первого пункта она сидела с ней в руках в то время, как слизеринец в любой момент мог увидеть её «лёгкое» чтиво. Она совершила глупость, потому что даже на секунду не задумалась о том, что Малфою, вообще-то, следовало бы знать о её тайных увлечениях в самую последнюю очередь даже после директора и учителей. — О своих обязанностях? Что ж, ты наверное понимаешь, что если исходить из моих обязанностей, то я просто обязан забрать у тебя это, — он указал рукой на книгу, — и рассказать обо всём учителям. Интересно, как они отреагируют на то, что их лучшая ученица начала увлекаться Тёмными искусствами?! — Я не увлекаюсь Тёмными искусствами, не мели чепухи! Это просто… Это вообще не важно. — Ах, не важно. Малфой покачал головой в неверии и даже усмехнулся, не в силах нормально реагировать на всю эту ситуацию. У него в голове боролись за право первенства два варианта поведения: либо он идёт к МакГонагалл и сообщает ей обо всём, что только что увидел и услышал, и ждёт, что же будет после этого с Грейнджер, либо делает ей огромное одолжение и «забывает» обо всей этой ситуации. — Ну давай, иди и рассказывай директору о том, за чем застал меня. Чего ждать? — Гермиона скрестила руки на груди, уже понимая, что ей конец. Что Малфой не станет отказывать себе в удовольствии сдать её. Посмотреть на то, как её накажут или, возможно, вообще исключат за такое поведение. Всё кончено, она повела себя глупо при самом неподходящем для этого волшебнике. И он не станет ей помогать. Драко отвернулся от неё, не в силах больше смотреть в её большие карие глаза, наполненные неуверенностью и толикой страха. И как он мог бы её сдать? — С удовольствием,— подсказал мозг. Он снова усмехнулся и покачал головой. Она свидетельствовала в мою пользу в суде, моя тётя виновата в том, что у Грейнджер теперь какая-то паранойя и непрекращающееся чувство страха в груди, и они с Поттером и Уизли однажды всё-таки спасли мою задницу из горящей Выручай-Комнаты. Было ли это чувство вины или нет, но он просто не смог бы сделать этого, как бы сильно ни хотел. И хотел ли? Грейнджер в последнее время больше напоминала ему не бравую гриффиндорку и умнейшую ведьму своего поколения, а маленького, напуганного ребёнка, который потерялся в толпе и совершенно не знал, что ему теперь с этим делать. Она странно себя вела, и это вовсе не предположение, а подтверждённый наблюдениями факт. Драко даже представить себе не мог, зачем ей понадобилась эта книга и её изучение, но, взглянув на неё, почему-то подумал, что Грейнджер не стала бы заниматься чем-то подобным просто так. Её глаза покраснели, под ними залегли тёмные круги, её кожа практически побелела, лёгкие веснушки пропали, а руки потряхивало. Она выглядела так, будто уже несколько месяцев чем-то болела. Книга давалась ей с трудом, и это было легко объяснить: Тёмная магия не поддаётся так просто тем, кто на самом деле её не желает. Беллатрисе, к примеру, подобное чтение наоборот прибавляло сил, заряжало энергией и побуждало тут же попробовать новые Тёмные заклинания. Тьма окутывала её всю своими тонкими нитями, и ластилась к ней при любом удобном случае, потому что чувствовала, что желанна. Но Грейнджер — совершенно другой случай. Её Тёмная магия поглощала. Высасывала из неё абсолютно все соки. — Ладно, Грейнджер. Живи пока спокойно, но знай, что будешь мне за это должна. Драко снова уселся на диван, подливая огневиски в стакан. А Гермиона смотрела на него глазами, полными шока и непонимания. Драко Малфой только что поступился своими обязанностями и решил сохранить её секрет, даже несмотря на то, что она нарушает школьные правила своими действиями. Драко Малфой, тот, кто никогда не упускал возможности доложить обо всех смертных грехах их троицы учителям и с наслаждением смотреть на то, как они отбывали за это наказание. Мало того, этот же Драко Малфой за полтора месяца учёбы в этом году ни разу не назвал её грязнокровкой. — Грейнджер, не смотри на меня так, будто увидела приведение. Я просто надеюсь, что не пожалею о своём решении. Спокойной ночи. — Стой, я… Спасибо, Мал… — Гермиона хотела соскочить с подоконника, но забыла о стакане, который поставила рядом с собой. Он полетел вниз и с грохотом разбился. Гермиона почти подпрыгнула от неожиданного звука и в непонимании уставилась на осколки, разлетевшиеся по полу. На её грудь будто положили тяжелённый булыжник. Лёгкие сдавливало, из-за чего возможность нормально вдохнуть покинула её тело. Откуда-то изнутри поднималась тревога. Паника. Страх. Пол поплыл, меняясь в восприятии. Гермиона закрыла глаза, увидев перед собой тёмный кафель Малфой-Мэнора, на котором точно так же лежали осколки от какой-то разбитой вазы. А рядом она. Обездвиженная болью. — Грейнджер? Твою мать, Грейнджер… Голос доносился до неё как будто из-под толщи воды. Уши заложило, в них постоянно звучали очень приглушённый звон и подобие крика, но Гермиона не понимала, откуда эти звуки вообще раздавались. Это кричала она? Или её подсознание подкидывало воспоминания, подливая больше страха в и так уже переполненную чашу? Мерлин, у неё как будто все внутренности сжало. Даже органы, кажется, впали куда-то назад в попытке спастись от того ужаса, что сковал их ледяными цепями. — Дыши, слышишь? Снова, как из-под воды, но уже чуть разборчивее. Схватилась за этот голос, как за спасательный круг. От того, что она слышала его, становилось как будто чуть легче. Ощутила, что её кто-то обхватил за плечи, приподнял голову. Увидела размытые радужки, которые смотрели прямо на неё. Чуть ниже губы, и они шевелились так, словно этот человек что-то ей говорил. — Тише. Дыши. Ты не одна, Грейнджер, слышишь? Повторяй за мной… И он начал показывать, как нужно дышать. Мозг все ещё не осознавал происходящего, но тело зажило будто своей собственной жизнью, отдельной от разума. Оно само начало повторять за человеком, который пытался привести его в чувства. Три вдоха. Один выдох. Три вдоха. Один выдох. По венам разливалось спокойствие. Плечи чувствовали поддержку чужих рук и отдавали нервным клеткам импульс, так и говорящий «нам нечего бояться, мы не одни». Мир снова начинал приобретать краски, разум соединялся с работой тела: рук, ног, груди, живота. И Гермиона нашла себя, сидящей на полу, в куче осколков, а за плечи её поддерживал Драко Малфой. В его глазах отразилось облегчение в тот момент, когда он поймал её полные ясности карие радужки. Гермиона была готова поклясться, что не могла ошибаться. Но потом Драко выдохнул, на секунду опустил взгляд и вновь вернул его Гермионе, но там уже не было ни беспокойства, ни облегчения. Только искорка усмешки и холод. — Мерлин, Грейнджер, сколько с тобой проблем, — усмехнулся он, продолжая держать её за плечи очень близко к себе. Но в следующую секунду отстранился и пошёл прочь, оставляя её с осознанием того, что только что, когда у неё случилась паническая атака, он остался и привёл её в норму вместо того, чтобы уйти, не задумываясь о её проблемах. С Драко Малфоем определённо всё было не так.