23 Октября 1998
Гермиона готова была проклясть того, кто составлял её расписание. Учебные дни в последнее время выматывали так сильно, что к вечеру она просто плюхалась в кровать и засыпала, едва голова касалась подушки. Никогда ещё у Гермионы Грейнджер не было настолько огромного желания пропустить хотя бы один учебный день, лишь бы отоспаться и отдохнуть. Лежать, ничего не делая, на кровати и думать о своём, читать любимые книги, погружаться в истории любимых до дрожи героев и, наконец, спать. Гермиона на полном серьёзе была уверена в том, что профессор Снейп восстал из мёртвых, сел рядом с волшебником, составлявшим расписание на последний учебный день недели, и нашёптывал тому идеи о том, как лучше уморить учеников до состояния полусмерти. Потому что по-другому она никак не могла объяснить день, когда подряд шли такие предметы, как ЗОТИ, Древние Руны, Зельеварение и История Магии. Последний из этих предметов при этом вёл самый нудный профессор всего Хогвартса, который даже не заметил, как умер, и отправился дальше преподавать детям. Для Гермионы это казалось даже жутким, если честно. Обычно у неё не было проблем с этим уроком, вообще-то Гермиона Грейнджер являлась единственной ученицей, способной слушать профессора Бинса и конспектировать его лекции, в то время как все остальные засыпали на его уроках так же быстро, как и под действием сонного зелья. Но сегодня… Сегодня всё было не так. Не было сил слушать. Не было сил записывать. Но это не играло никакой роли. Потому что она обязана была это делать, по крайней мере ради того, чтобы никто, помимо Джинни и Малфоя, не заметил изменений в её поведении. С этими двумя уже всё было бесполезно – они точно знали, что с Гермионой что-то не так. Один Мерлин знает, сколько усилий Гермиона приложила, чтобы голова не опустилась на парту, а глаза не закрылись в блаженном сне на этом уроке Истории Магии. Но она выбежала из класса одной из первых, спеша в Большой Зал – обед начинался сразу после урока. Единственным, что могло бы её хоть как-то взбодрить, был приём пищи. По крайней мере, Грейнджер так думала. Она влетела в пустой зал и сразу же опустилась на своё обычное место за столом Гриффиндора. Только тогда получилось расслабиться, голова опустилась на руки, пальцы запутались в волосах. Гермиона глубоко вдохнула, стараясь понять, куда так спешила, почему так напряглась и почему смогла успокоиться, только лишь сев на своё место. Ответов на эти вопросы, к сожалению, не было. Напротив опустилась Джинни, а рядом с ней Невилл, Дин и Симус. — Гермиона, я… Мы можем с тобой поговорить после занятий? — тихо и немного смущённо спросила Джинни. Гермиона подняла на неё полный грусти, надежды и в то же время отчаяния взгляд. Они не общались уже почти неделю, и это было ужасно мучительно. Грейнджер чувствовала себя так, словно её ударили ножом в живот, но рана, несмотря ни на что, не хотела заживать и всё кровоточила, гноилась, доставляя неимоверную боль. Так чувствовалась для Гермионы ссора с дорогими людьми. — Да, конечно, — сказала она, кивнув. Предстоящий последний урок Зелий тут же вылетел из головы, ожидание разговора затопило всё её существо, заставляя мысли подстраиваться под себя. В сознании проносились картинки возможного развития событий, мозг тут же начал подыскивать лучшие слова извинений. И, как бы ни старалась, Гермиона так и не смогла выбрать наиболее приемлемый вариант действий. Ей казалось, что одни слова прозвучат слишком сухо, другие слишком уж эмоционально, а третьи совсем никак. Впервые в жизни захотелось послать ко всем чертям собственный мозг, который никогда не умел вовремя успокоиться и всегда анализировал происходящие события. Быть Гермионой Грейнджер ещё никогда не было так трудно. Обед подошёл к концу, и пришло время идти в класс. Буквально через десять минут должен был начаться урок и Гермионе хотелось перед этим успеть повторить материал: профессор Слизнорт обещал практическую работу, которой гриффиндорка была несказанно рада. После Истории Магии её внимание немного рассеялось, и записывать за преподавателем конспект не было никакого желания. Да и практические работы по Зельям у профессора она очень и очень любила. Если у Снейпа на уроках хотелось повеситься от напряжения, то у Слизнорта всё было гораздо проще и легче из-за того, что профессор, в отличие от своего предшественника, не отличался чрезмерной требовательностью. Атмосфера на его уроках казалась гораздо спокойнее и приятнее, отчего и работа шла легче. — Расходимся по котлам, дамы и господа. Я жду от вас хороших результатов, экстракт бадьяна не так сложен в приготовлении. Все необходимые ингредиенты сможете найти в шкафах, в конце занятия проверим ваши успехи. Профессор удалился в подсобку, оставляя учеников. Гермиона даже не открывала учебник, в отличие от всех своих однокурсников. Она самая первая подошла к полкам, взяла оттуда нужные склянки и начала приготовление, понимая, что закончит раньше других. Она даже мысленно поблагодарила опыт прошлого года, когда это зелье не раз спасало их с Гарри и Роном. Воспоминания о том, как она втихаря от всех заготавливала необходимые лечебные зелья и складывала их в маленькую сумочку, пусть и имели не самые приятные последствия, всё же принесли свою выгоду. Когда Рона расщепило, экстракт бадьяна очень помог в лечении. И теперь Гермиона наизусть знала его рецепт, он сохранился где-то на подкорке сознания так, что даже если бы её разбудили посреди ночи и потребовали пересказать во всех деталях этапы приготовления – она бы это без труда сделала. И Грейнджер оказалась права, её экстракт был готов раньше, чем у всех остальных учеников. Она перелила его в склянку, подписала своим именем и поставила на стол профессора, ни на секунду не сомневаясь в том, что зелье идеально. По цвету, запаху и консистенции на её бадьян можно было чуть ли не молиться. Другие ученики всё ещё корпели над работой, и Гермиона невольно засмотрелась на их успехи. У Забини всё, кажется, шло лучше некуда, он помешивал жидкость в котле, взвешивал ингредиенты и сравнивал пропорции с таким уверенным видом, что Гермиона невольно задумалась о том, какую оценку он получил на СОВ – Выше Ожидаемого или Превосходно? Взгляд невольно зацепился за Малфоя, и дыхание слегка сбилось. Его волосы чуть растрепались, и оттого выглядели гораздо лучше, чем когда он зализывал их в идеальную позицию. Рукава его рубашки были задёрнуты до локтей, открывая вид на надувшиеся вены на предплечьях, на левом Гермиона не могла не заметить блёклую метку, потерявшую свою силу после смерти волшебника, подпитывающего её. Малфой слегка закусывал губу, сосредоточенный на приготовлении, а на его лице было несколько грязных мазков, видимо, от чернил тетради. Грейнджер даже мысленно усмехнулась его немного необычному и несуразному виду. Но на самом деле так он ей казался гораздо привлекательнее обычного. Уверенный, внимательный, полностью погружённый в работу — Драко завораживал её своим видом. Рядом стоял Гойл, и, увидев мельком содержимое его котла, Гермиона нахмурилась. Она вся напряглась, потому что то, что творилось с его зельем, указывало на множество ошибок не только в граммовке продуктов, но и в их пропорциях относительно друг друга, и даже в помешивании. Масса начала пузыриться, и у Гермионы глаза на лоб полезли от осознания, что сейчас произойдёт. Она сорвалась с места, даже не понимая, что хочет сделать, и кинулась в их сторону. — Назад! Гойл отскочил от котла со скоростью, совершенно не соответствующей массе его тела, в тот момент, когда масса надулась и лопнула, разлетаясь во все стороны. Малфой находился совсем рядом и не успел ничего сделать – всю правую сторону его тела и руки по кисти облило болотной жидкостью. Он закричал, громко ругаясь, его глаза раскрылись от боли, разлившейся, кажется, по всему телу сразу. Гермиона испуганно отошла на несколько шагов назад, прикрывая рот в немом шоке. Весь класс опешил ровно на секунду, когда Малфой повалился на пол от боли, не в силах держаться на ногах. Профессор Слизнорт выскочил из подсобки, в ужасе уставившись на открывшуюся картину. Его взгляд тут же зацепился за собственный стол, на котором уже стояло зелье Гермионы, он посмотрел на неё. — Мисс Грейнджер, срочно отведите мистера Малфоя в больничное крыло. Я подойду позже, сразу, как разберусь здесь с мистером Гойлом, — сказал профессор, подходя к котлу неудавшегося зельевара Грегори. Гермиона ни секунду не колеблясь, подбежала к Драко и, подхватив его под левую, не обожжённую руку, помогла подняться. Малфой, хоть и старался даже в таком состоянии оставаться Малфоем, всё же перекинул на неё большую часть своего веса. Грейнджер было тяжеловато тащить его тело на себе, в конце концов, она сильно уступала ему как в росте, так и в весе, но старалась, как могла, быстрее передвигать своими конечностями, чтобы как можно скорее доставить его мадам Помфри. Путь в больничное крыло смутно отпечатался в её сознании – его как будто и не было. Драко вообще ничего не видел перед собой, от боли сознание уплывало куда-то очень далеко, не позволяя осознавать происходящее. Правую часть тела нестерпимо жгло на постоянной основе – он будто горел заживо, чувствовал, как кожа плавится, обнажая кости и мясо мышц. Кисти рук он вообще не ощущал, будто они сгорели полностью. Мадам Помфри, увидев учеников, сразу же указала на постель. Одежду Драко прожгло, из-за чего сразу были видны серьёзные повреждения. Целительница тут же приступила к работе, успокаивая этим Гермиону. Она поняла, как сильно испугалась, только тогда, когда увидела облегчение на лице Малфоя. — Мисс Грейнджер? Гермиона даже не заметила, как опустилась на рядом стоящую кровать и всё это время наблюдала за работой целительницы. Она даже не знала, сколько времени прошло, но ясно видела, что мадам Помфри, как могла, облегчила страдания ученика, и теперь вся правая часть его тела оказалась забинтована, как и кисти. Малфоя напоили сонным зельем, чтобы заживление было более эффективным и менее болезненным, и теперь мадам Помфри смотрела прямо на Гермиону. — Как это произошло? — Мы делали практическую работу на Зельеварении. Гойл допустил множество ошибок в приготовлении, и вся эта масса взорвалась и облила Малфоя – он стоял рядом и не успел заметить происходящее, так как был занят собственной работой, — выпалила Гермиона на одном дыхании. — Какой кошмар… — целительница прикрыла рот одной рукой, а другую упёрла в бок. — Я очень постараюсь залечить его так, чтобы шрамов было как можно меньше, но ничего не могу обещать. Повреждения очень серьёзные, в некоторых местах кожу разъело до мяса, поэтому… Ох, и как таких непутёвых учеников вообще допускают до практики?! Гермиона сама не понимала этого. Всё ещё смотрела растерянным взглядом на Малфоя и поверить не могла в то, что из-за одного человека у него теперь на всю жизнь останутся шрамы от множественных ожогов. Она так и не смогла уйти. Сидела рядом с Драко и всё думала. О том, как накажут Гойла. Как он будет чувствовать себя, когда проснётся. Как долго будет восстанавливаться. В груди бушевали какие-то слишком непривычные и непонятные чувства. Раньше Гермиона так заботилась только о мальчиках, но теперь готова была заботиться о Малфое, которого ненавидела с самого первого курса обучения. В её голове теснилось столько противоречий: нельзя было сказать, что она совсем уж не чувствовала к нему хотя бы искорки ненависти, но при этом хотела быть рядом в трудное время. Всё перевернулось вверх дном. Может, это было чувство долга за то, что он помог ей в среду в Выручай-Комнате? Или вина за то, что она вылила на него яд за те случаи и ситуации, в которых он на самом деле не мог ничего изменить, даже если бы сильно хотел? Возможно, она просто не каменная стена, чтобы смотреть на страдания другого человека и ничего не чувствовать? «Ты думаешь мне нравилось?! Так вот какого ты мнения, значит я, по-твоему, монстр, который получает удовольствие от пыток ни в чём не виновных девушек?» Мерлин, как же она запуталась… — Гермиона! В больничное крыло влетела Джинни, у неё в руках было две сумки: одна её собственная и вторая, принадлежавшая Грейнджер. — Мерлин… что вообще… произошло? — спросила она, стараясь отдышаться. — Откуда у тебя моя сумка? — Гермиона нахмурилась, глядя на перепуганную и запыхавшуюся подругу. — Я… Мерлин, — Джинни села на стул, ближе всех стоящий к кровати, на которой расположилась Гермиона, и глубоко вздохнула, сглотнув. — Я встретила профессора Слизнорта в коридоре вместе с Гойлом и Забини. Он сказал мне, что твоя сумка осталась в классе, а сама ты в больничном крыле с Малфоем. Я перепугалась, ничего не поняла, подумала, с тобой что-то случилось, но… О Мерлин… Уизли только сейчас обратила внимание на спящего Малфоя, всего перебинтованного. Её глаза раскрылись ещё шире от ужаса. Она прикрыла рот ладонью, снова растерянно посмотрев на Гермиону. Последняя снова пересказала недавние события, но чуть более развёрнуто, чем до этого мадам Помфри. Джинни сначала разозлилась за то, что таких бездарностей, как Гойл, вообще допустили до уроков, и Гермиона целиком и полностью с ней согласилась. Потом она с огромной жалостью посмотрела на Драко, который даже во сне хмурился и постанывал от боли. Грейнджер была удивлена такому состраданию со стороны Джинни. Никогда бы не подумала, что хоть кто-то из семьи Уизли сможет так отнестись к страданиям Малфоя. Она сама-то не понимала, почему ей так больно и обидно за произошедшее с Драко и откуда у неё вообще желание ему помочь, но тем не менее не могла всё это отрицать. — Пусть он и последняя задница, но то, что случилось – просто ужасно. Джиневра всё ещё в неверии мотала головой. — Мисс Грейнджер, мисс Уизли, я попрошу вас покинуть больничное крыло. Больному нужен покой, — целительница появилась неожиданно и с осуждением посмотрела на Джинни, которая довольно-таки громко себя вела до этого. — Вы сможете навестить его завтра. — Да, конечно, извините, мадам Помфри. Спасибо вам огромное. Гермиона поднялась и потянула Джинни за собой. После, не сговариваясь, они обе завернули в пустой кабинет и посмотрели друг на друга, внезапно вспомнив о ссоре и о том, что они как раз хотели поговорить и, вроде как, помириться. Гермиона застыла, не в силах вымолвить ни слова. Всё недавно произошедшее стало для неё сильным потрясением, и нервы оголились, словно электрические провода из маггловского мира. Только дотронься – и ударит насмерть. Вроде бы того напряжения между ней и Джинни уже не было, но в то же время чувствовалась острая недосказанность, мешавшая, раздражающая, вырывающая сердце. — Гермиона, прости… — Джинни, мне жаль… Они проговорили это одновременно, и обе пропустили смешок. Снова смущённо подняли взгляды друг на друга, не понимая, кому стоит отдать первое слово. В итоге, скрепя сердце, инициативу подхватила Гермиона: — Я не должна была тогда так реагировать. Джин, я понимаю, что ты переживаешь за меня, но мне самой очень тяжело понять собственное состояние. Я просто ещё не готова рассказать кому бы то ни было о том, сколько мыслей, на самом деле, у меня роится в голове в последнее время. Дай мне немного времени, ладно? Возможность справиться с этим самой. Гермиона видела, как у Джинни скатилась по щеке слеза. Она была так подавлена и расстроена, так растеряна в свете последних событий, что тут же захотелось подбежать к ней, обнять со всех сил, гладить по волосам и позволять выплакаться себе в плечо. Позволить ей выговориться. Сказать абсолютно обо всём: как она скучает по отношениям с Гарри, как тяжело её семье приходится без Фреда, как она хочет, чтобы всё было так, как прежде, до войны. С живой семьёй. Глазами, полными радости и веры в лучшее будущее. С лучшими друзьями. Тусовками. Любимыми и нелюбимыми учителями. — Это ты меня прости. Я не должна была давить. Не должна была вообще психовать. Просто я… Беспокоюсь за тебя. За всех. И я переживаю, что ты вечно одна, пропадаешь где-то, возможно, плачешь и страдаешь. Я не хотела бы, чтобы тебе было больно, Гермиона, — Джинни подошла и взяла руки Гермионы в свои. Слегка сжала их. Никто из них не выдерживал того, что происходило. Они обе не понимали, как жить дальше с теми переменами, что произошли – и вокруг, и внутри них самих. Понимание того, что ни одна из них больше никогда не станет прежней, больно резало где-то в районе груди. Как смириться с этим? Как принять и полюбить новый мир? Новых себя? И плотина разрушилась, когда Джинни начала выговаривать всё. Выворачивать собственную душу наизнанку, не в состоянии больше сдерживать собственные эмоции. Слёзы лились из её глаз непрерывным потоком, но Гермиона даже не пыталась её успокоить. Не пыталась перекрыть поток рвущихся наружу речей и рыданий. Позволяла ей эту слабость, зная, что сразу после того, как они выйдут из этого пустого кабинета – обе снова наденут на себя видимость жизни, которой у них уже никогда не будет. А пока… пока, здесь, где они одни, можно снять маски хотя бы друг перед другом. После того, как сердце Джинни чуть успокоилось, Гермиона сделала то, чего сама от себя не ожидала. Она думала, говорила о том, что не готова ещё никому открыться, но после всего, что услышала, не смогла остаться в стороне и промолчать. Не смогла закрыться и запереть переживания в собственном сердце. Оно раскрылось, позволяя Джиневре увидеть, вкусить ту боль, что переживала её лучшая подруга на протяжении многих месяцев после войны. Гермиона, казалось, высказалась обо всём. О своих страхах по поводу побега Беллатрисы, о собственных изменениях, так сильно терзавших её, о панических атаках, которые иногда у неё случались, о собственных кошмарах и том, как она на самом деле устала. Единственным, о чём она умолчала, была история с Гарри и Малфоем. Потому что это рассказывать было просто… нельзя. То, что происходило между ней и Драко было слишком личным, чем-то особенным, находящемся глубоко в ней, там, куда невозможно было кого-то впустить. Это что-то, чем не хотелось делиться с другими. Потому что это от начала и до конца принадлежало исключительно им двоим. А Джинни не была готова такое услышать. Это было бы слишком жестоко со стороны Гермионы. И на душе стало так легко. Нить, которая до этого связывала все внутренние органы Гермионы, крепко зажимая их между собой, порвалась и отпустила её. Возможно, это лишь временно, но даже на пару минут Грейнджер была так счастлива навалившейся свободе и спокойствию – такому долгожданному чувству. Казалось, Джинни тоже это чувствовала. Лёгкость. Невероятную. Такую простую. Это было то самое чувство: упавший с груди груз, вес которого человек не осознаёт до тех пор, пока не избавится от него.***
Время текло безумно быстро. Казалось, только-только начался день, а вот уже Гермиона сидела на ужине, с неохотой тыкая вилкой в тарелку с едой. Её всё не отпускало какое-то странное чувство, оно прямо распирало грудь и отбивало весь аппетит. Грейнджер уже посчитала все морщинки на кожуре запечённого картофеля, но так и не смогла проглотить больше двух кусочков. Она сжала губы в тонкую линию и, прорычав, трансфигурировала свой карандаш в небольшой контейнер и, наложив туда немного гарнира и мяса, поднялась с места, даже не желая представлять, как это будет неловко и глупо выглядеть. Ноги сами несли её в сторону больничного крыла, и Гермиона с каждым шагом проклинала себя и это странное чувство в груди всё больше и больше. Она ворвалась в помещение, направляясь к единственной занятой кровати, но, увидев ещё одного вечернего гостя, остановилась и начала тупо разглядывать его. У неё случился какой-то мысленный сбой – мозг отказывался воспринимать неожиданные обстоятельства должным образом. Наконец Грейнджер смогла взять себя в руки и поняла, что смотрит ни на кого иного, как на Блейза Забини, который и сам выглядел немного удивлённым, но, тем не менее, своего как всегда немного насмешливого выражения лица не растерял. — Грейнджер? Вот это сюрприз, пришла расколдовать прекрасного принца? Забини всегда оставался Забини. Мерлин, ну и зачем она вообще сюда пришла? На что надеялась? — Я… Я просто хотела узнать, не проснулся ли он ещё, — Гермиона скрестила руки на груди, стараясь выглядеть как можно более уверенной в себе. — Что ж, жаль, что твои мотивы оказались такими приземлёнными, — сказал Забини, разочарованно цокнув. — Но нет, ещё не проснулся. Хотя вообще должен с минуты на минуту. — Ну что ж, тогда я пойду. — Грейнджер, ты считаешь меня идиотом? Давай уже сюда свой контейнер, — закатив глаза, Блейз протянул руку в ожидании. Гермиона напряжённо вздохнула и перевела взгляд на сумку, из которой слегка торчала коробочка с едой. «Он довольно наблюдательный», – подумала она, понимая, что не каждый обратил бы внимание на такую мелочь. Затем молча протянула ему. — Это настолько мило со стороны гриффиндорской заучки, что меня сейчас стошнит. Но всё же спасибо, я бы, например, не стал по первому зову этого чудо-мальчика бежать исполнять его прихоти. Забини как будто веселила вся эта ситуация, его тон прямо сочился сарказмом и смешками, а губы и глаза задорно улыбались. Для Гермионы вообще было дикостью так вести себя, сидя напротив друга, получившего серьёзные травмы. Выслушивать его дальнейшие подколы не было никакого желания, поэтому она развернулась и быстро зашагала прочь, с радостью отметив, что стало гораздо легче. Мерлин, дай ей сил.***
24 Октября 1998
Утро субботы выдалось довольно приятным. Гермионе не снились кошмары благодаря зелью Сна-Без-Сновидений, по этой причине она прекрасно выспалась, а завтрак показался ей самым вкусным за последние месяцы. Не отпускало только одно – желание пойти и проведать Малфоя, с которым Грейнджер боролась всеми фибрами своей души. В общем-то, атмосфера, царившая в Хогвартсе этим утром, неплохо с этим помогала. Ученики предвкушали Хэллоуинский Бал, который в этом году решили утроить учителя. Почему – никто не знал, но не радоваться предстоящему вечеру с танцами было бы преступлением. Конечно, Гермиону сам вечер интересовал далеко не в первую очередь, но то радостное предвкушение, что ощущалось в каждом ученике, заражало и её тоже. Сегодня также был запланирован поход в Хогсмид, где девушки планировали прикупить новенькие платья. Каждая мечтала блистать на будущем вечере, и Джинни путём шантажа и обмана заставила Гермиону согласиться пойти с ней в магазин. Хотя в голову уже успели закрасться сомнения в правильности этого решения. Где-то спустя час после завтрака Джинни уже тащила Гермиону в сторону Хогсмида, не переставая тарахтеть о необходимости выбора нового платья и подбора правильного макияжа и причёски. Гермионе оставалось только молиться Мерлину на милость со стороны Уизли, чего, конечно, ожидать вовсе не следовало. Уже через десять минут, проведённых в одном из магазинов деревни, стало ясно, что Джиневра Уизли настроена крайне серьезно и не отпустит подругу до тех пор, пока не найдёт идеальный наряд. — Слишком длинное. — А это слишком открытое. — Мерлин, Гермиона, сними этот кошмар! — Цвет вообще ни о чём. — Слишком много блёсток. — Гермиона, я же сказала, что это не твой цвет! — Да ты сама мне его всучила! Грейнджер злобно закрыла штору примерочной под недовольный взгляд хозяйки магазина. Злостно сняла с себя этот действительно отвратительного цвета наряд и повесила его на вешалку. Тихо прорычала и приложила ладонь ко лбу в попытке успокоиться, потому что, Мерлин милостивый, Джинни честно была замечательным человеком, но когда дело касалось мероприятий, становилась просто невыносимой. Последнее платье, которое она должна была примерить, выглядело ещё хуже всех остальных, поэтому Гермиона даже не показалась в нём, желая как можно скорее снять с себя этот кусок тряпья. Часы подсказывали, что девушки провели в поисках целых два часа, обойдя при этом все модные бутики Хогсмида. Ноги ужасно затекли, в голове гудело, а по всему телу разливался отвратительный жар от постоянного нахождения в примерочных. Гермиона вылетела из маленького пространства и взглядом приказала Джинни молчать. Больше она терпеть это была не намерена. Ну, пойдёт на этот бал в каком-нибудь простеньком платье, которое найдет у себя в гардеробе, разве это так страшно? Вовсе и нет. Она повела Джинни в «Три метлы», мечтая выпить сливочного пива и хоть немного отвлечься. Заняла, кажется, единственный оставшийся свободный столик и с облегчением вытянула ноги, расслабляясь. Когда Джинни принесла напитки и Гермиона наконец сделала глоток, она почувствовала, как тепло и спокойствие разливаются по телу, и расслабленно прикрыла глаза. Не хотелось ни говорить, ни думать – просто слушать привычный гул «Трёх мётел» и наслаждаться каждой секундой пребывания в любом положении, кроме вертикального. Постепенно боль в ногах сокращалась, а жар окончательно отступил, позволяя дышать полной грудью без какого-либо дискомфорта. Тогда-то Джинни и прервала их тишину: — Знаешь, я сама не понимаю почему, но мне правда жаль Малфоя. Ожоги по всему телу… В общем, это как-то совсем не весело. Ох, и почему она завела разговор о том, о ком думать сейчас вот совсем не хотелось? Против воли в мыслях снова пронеслись все произошедшие за последнее время события, связанные с ним. Гермиона сглотнула, желая как можно скорее забыть о высоком блондине с такими глубокими серыми глазами. — Это… Я думаю, нормально, Джин. Мы же не роботы, чтобы равнодушно смотреть на чужие страдания, — она хмыкнула, снова вспоминая его слова около шатра. И ловко перевела тему, решив, что лучше уж говорить о квиддиче, чем о Драко Малфое, который, по идее, всё ещё лежал в больничном крыле с множественными ожогами. Гермиона слушала о том, как Дин Томас хорошо влился в команду, как ей не хватает такого невероятного ловца, как Гарри, Рона в роли вратаря. С отчаянием в голосе Джинни также заметила, что, когда курс Грейнджер выпустится, хороших игроков (помимо неё самой, конечно) в школе совсем не останется. По крайней мере, на Гриффиндоре. Наверное, они смогли ухватить около получаса спокойствия. Пока над их головами не разнёсся до тошноты отвратительно неприятный голос: — Какого чёрта вы делаете за нашим столом?! Прямо напротив их стола, скрестив руки на груди и сильно нахмурившись, стояла Пэнси Паркинсон. Её лицо, как обычно слишком наштукатуренное и вычурно-надменное, выражало крайнюю раздражённость и даже злость. Гермиона лишь приподняла бровь на такое дерзкое заявление, ну а Джинни откинулась на спинку своего стула, повторяя положение рук Паркинсон. — И кто сказал, что это место ваше? — спросила Джинни. За спинами у Паркинсон стояла типичная слизеринская компания: Нотт, Забини, Гойл, Крэбб и Гринграсс. Не хватало только Малфоя, который по определённым причинам присутствовать не мог. — Спроси у кого хочешь, наша компания всегда. Сидит. Здесь, — ответила ей Пэнси практически по слогам, тыкая пальцем в стол. — И это абсолютно ни о чем не говорит. Мы пришли раньше, заняли свободное, никем не подписанное место, — Джинни ужесточила и повысила тон своего голоса, наклоняясь ближе. — Не много ли ты на себя берёшь, Уизли? Бери в охапку свою грязнокровку и пошла отсюда, пока я не испортила твоё грязное личико. Командный тон Паркинсон окончательно вывел Джиневру Уизли из себя и, Годрик милостивый, Гермионе очень не хотелось знать, что будет дальше. Девушка с огненно-рыжими волосами, прямо под стать её характеру, поднялась со своего места и подошла к слизеринке практически вплотную. Гермиона подскочила за ней, но не понимала, как прекратить начавшуюся войну. Прекрасно зная характер Джинни, Грейнджер не видела возможности быстро утихомирить её и закончить всё до начала мордобоя. Поэтому просто застыла, в страхе ожидая продолжения. — Назови меня грязной ещё раз и пожалеешь, что появилась на свет, — прошипела Джини, глядя прямо в сощуренные глаза Пэнси. — Предательница крови. За несколько секунд произошло множество действий сразу: Джинни кинулась на Паркинсон, хватая за волосы; Пэнси завизжала, попытавшись скинуть с себя чужие руки; Нотт и Грейнджер кинулись разнимать их; локоть Джинни дёрнулся в сторону лица Гермионы, сильно ударив. Нос защипало от боли, из-за чего к глазам подкатились слёзы. Джинни в ярости не заметила, что случайно ушибла лучшую подругу, она продолжала вырывать слизеринке, уже истошно кричащей, волосы. Теодор и Блейз пытались оттащить девушек друг от друга, но Уизли так сильно схватилась за патлы Пэнси, что своими стараниями парни только причиняли сокурснице больше боли. Гермиона перестала что-либо видеть на пару секунд. Но услышала пропитанный злобой голос: — Что, мать вашу, здесь творится?! Вспышка магии – и Джинни с Пэнси были откинуты в разные стороны друг от друга. Толпа чуть разошлась, позволяя Гермионе увидеть Малфоя во всей красе. Он держался за бок, но стоял при этом так ровно, как мог; его руки всё ещё были перевязаны, но уже не так плотно, как вчера; глаза светились льдом. Он взглядом просканировал помещение и, когда наткнулся на держащуюся за нос Грейнджер, прошипел: — Вы уже совсем охренели? Паркинсон и Уизлетта – каждой минус тридцать очков с факультета. Я сегодня же поговорю с профессором Слизнортом и определю для вас обеих отработку. Вон с глаз моих. Все. Никто не стал с ним спорить. Джинни, опустив глаза в пол, вышла из паба вслед за слизеринцами. Только Гермиона осталась на своём месте, с диким испугом смотря на Малфоя и всё ещё держась за нос. Из-за её руки виднелась струйка крови. — Грейнджер, за мной, — бросил Драко, разворачиваясь и выходя. Она, на удивление, последовала за ним. Они молча следовали к замку, каждый думая о чём-то своём. Гермиона пыталась как-то проанализировать его состояние и понять, как его вообще выпустили так рано. Видно было, что Малфою гораздо лучше – он держался достаточно ровно, пусть и придерживался за места, которые всё ещё жгло. — Что там вообще произошло? Кто тебя ударил? — спросил он на ходу, всё ещё не разворачиваясь. — Я… Мы с Джинни… — говорить было крайне неприятно и Гермиона чуть закашлялась, останавливаясь. Драко развернулся, сощурил глаза и всё же подошёл к ней ближе. — Дай посмотрю, — Приподнял ей подбородок и отвёл её руку от носа. — Я поправлю? Гермиона лишь кивнула, в который раз удивляясь его действиям. Малфой достал палочку и произнёс заклинание Эпискей. Нос на несколько секунд снова прожгло болью, а потом всё прошло. Он всё ещё не убрал руки с её подбородка и стоял совсем рядом. — Спасибо. Мы с Джинни спокойно разговаривали, пока не заявилась эта твоя Паркинсон со своими «телохранителями». Она начала возмущаться, что мы сели за их столик. Назвала Джинни предательницей крови, а меня грязнокровкой, с этого и началась драка. Я попыталась остановить их, но Джинни случайно меня задела. Как-то так, — рассказала Гермиона и выдохнула. — Я одного не пойму – как ты здесь оказался? Я видела твои ожоги вчера и… — Я уже чувствую себя гораздо лучше. Да и Малфоя так просто не удержишь, — усмехнулся Драко как-то… по-доброму? Совсем не так, как раньше. — Ты снял очки с собственного факультета. — Да. — И поправил мне нос. — Да. — А до этого помог мне успокоиться в Выручай-Комнате. — Да. — Почему? Почему? Потому что Паркинсон идиотка, которая создала проблему из ничего. Потому что сама была виновата в том, что чуть не лишилась волос. Потому что спровоцировала скандал. Потому что из-за неё пострадала Грейнджер. На которую Драко, какого-то чёрта, в последнее время было вот совсем не всё равно. — Знал бы я сам ответ на этот вопрос, Грейнджер, — ответил он тихо, с нотками обречëнности в голосе. Как будто Малфой стоял на краю пропасти и совершенно не беспокоился об этом. Его раны всё ещё болели и забирали на себя все силы его организма. Как моральные, так и физические. И, возможно, совокупность множества различных факторов сейчас позволила ему расслабиться и не думать. Потому что он поцеловал её. Притянул за подбородок ближе к себе и невесомо коснулся. А после осторожно взял её талию, притягивая ещё ближе к себе и уже более напористо, уверенно прижал её губы к своим, увлекая в только ему ведомый танец. Гермиона не знала, что ей делать, она впала в полный ступор от всех произошедших с ней за последние пятнадцать минут событий. Она чувствовала его плавные, настойчивые движения, чувствовала его до безумия мягкие и тёплые губы, одну руку на своей талии, а другую, постепенно пробирающуюся к её шее и волосам. Всё разом вылетело из головы и Грейнджер ответила на его движение, потянувшись к его затылку, прижимаясь ещё сильнее, сминая его волосы в своих пальцах. Мерлин, какие они были мягкие на ощупь. Её захлестнула волна нежности и спокойствия. Малфой укрывал её ото всех в этом мире своими руками.