5 Ноября 1998
День сегодня казался как-то светлее. Вся нынешняя неделя, на самом деле, такой казалась, потому что кошмары не мучали её ни дня. Ни разу с Хэллоуина. Раньше, конечно, тоже бывали дни, когда без единой посторонней помощи кошмары отпускали её, давая прожить день без каких-либо намёков на панику или нервозность, но это были редкие, едва заметные в пропасти ужаса случаи, и на следующий же день обычно всё возвращалось на круги своя. Всегда. Но не в этот раз. В этот раз всё было по-другому, ведь Гермиона просыпалась и засыпала спокойно пять дней подряд, и, казалось, её глаза давно так не горели. Что-то светлое как будто бы окутало всё её тело, особенно сосредотачиваясь в области головы, расслабляя, уравнивая мысли и успокаивая душу. И Гермиона, пусть и понимала, что этот эффект, скорее всего, временный, всё равно наслаждалась каждой секундой. Она ни разу за эти пять дней не пришла в Выручай-комнату. Потому что погружение в Тёмную магию – нелёгкий процесс, и энергетика книг, словно смола, придавила бы её к полу, снова возвращая в исходную точку. Ей так было лучше. Ей нужно было насладиться тем временем, что ей выделено, чтобы вернуться в строй с новыми силами. Она обязательно снова приступит к изучению, найдет ответ, ни за что не подведёт Гарри. Она обещала помочь. Но это потом. Сейчас хотелось жить. Гермиона шла в Большой Зал, обсуждая с Джинни последние новости: Уизли получила хорошие оценки за практические работы на Чарах, а домашнее задание по Зельеварению провалила, из-за чего проклинала того, кто придумал этот предмет. В эти пять дней общаться с друзьями стало в разы легче, маска, которая так плотно приклеилась к лицу Грейнджер, временно спала за ненадобностью, и это было удивительное ощущение – снова чувствовать в собственных словах, жестах и улыбках искренность, а не выполнять отрепетированные и вышколенные временем действия, лишь бы убедить всех вокруг в том, что всё хорошо. Джинни это заметила. И улыбалась от этого ярче, и пусть эту улыбку ни за что нельзя было сравнить с прежней, той, которая была до войны, это определённо был прогресс. Для всех них. Беседа продолжалась, когда подруги сели за стол, и плавно перетекла на тему недавнего бала (удивительно, но о нëм за пять дней девушки не говорили ни разу), подробности последствий которого Гермиона предпочитала умалчивать. Она никому не смогла бы рассказать о том, что, стоя на балконе и глядя на шелестящие листья деревьев, благодарила Малфоя за его понимание, немногословность и помощь. О том, как потом они молчали, в тайне наслаждаясь компанией друг друга, чувствуя какую-то немую поддержку, такую необходимую им в это время. Как, заметив, что Гермиона ёжится от холода, Драко снял свой пиджак и накинул его ей на плечи, слегка коснувшись кончиками пальцев её кожи, отчего табун мурашек пролетел по всему телу, заставляя вздрогнуть, а щёки неминуемо налились румянцем. Как от этого лёгкого, едва уловимого прикосновения в её голову ударили воспоминания о его пальцах, державших её за подбородок, и о его губах, которые нежно соприкасались с её… — Гермиона? Голос Джинни внезапно вытащил Грейнджер из её мыслей, как собачий поводок, который резко натягивается и одёргивает, если питомец внезапно срывается на бег. Гермиона перевела взгляд на Уизли, которая махала перед её лицом рукой, недовольно оглядывая, как бы осуждая за излишнюю задумчивость. В одну секунду что-то внутри щёлкнуло, будто переключая, и стрелочки в голове сменили своё направление. Как вообще Малфою удалось проникнуть так глубоко в её голову? Как он смог за такой короткий срок сменить пластинку под названием «гадкий хорёк» на что-то такое же тёплое, как мёд, который растекался по её внутренностям, сглаживая переживания и успокаивая? Мерлин. Не сейчас. Грейнджер помотала головой, окончательно возвращая себя в реальность. Отвлекая себя. — Прости, задумалась. Что ты там говорила? — Я спросила – почему ты так рано ушла? Всё веселье началось без тебя. — Я… И что-то внутри зашевелилось, когда Гермиона неожиданно поймала ощущение безразличия к словам Джинни. Её совершенно не задело то, что после её ухода началось какое-то массовое веселье, и в этом чувстве девушка уловила нотки прежней себя, той самой, которой она являлась когда-то давно, когда война ещё не добралась до её жизни и не выжгла там всё к чертям. — Я устала. Подумала пойти переобуться, но, когда села на кровать, поняла, что сил продолжать вечер у меня нет. Но я рада, что ты повеселилась, — Гермиона натянуто улыбнулась, отпивая немного тыквенного сока. Мерлин. Ложь соскальзывала с языка с невероятной лёгкостью, но Грейнджер ненавидела врать. Особенно друзьям. Когда она делала это, возникало стойкое ощущение, что она опутывает горло тонкими нитями, душа и сдавливая, заставляя задыхаться. Это было самое отвратительное чувство. Разрывающее изнутри. Как будто в горло всадили стекло. И оно впивалось в связки, разрезало их на маленькие кусочки, и казалось, что вот-вот – и Гермиона начнёт харкать кровью от собственных слов. Но по-другому поступить было нельзя. Рассказать правду слишком рискованно, и лучше уж она задохнётся и захлебнётся собственной кровью, чем позволит себе лишнего. Стараясь игнорировать паршивые тонкие нити, Гермиона снова вернула внимание на Уизли, на лице которой всего на секунду промелькнула скептическая нотка неверия. Но она пропала так же быстро, как и появилась. — И во сколько ты вернулась в комнату? — спросила Гермиона, даже не скрывая того факта, что отчаянно пыталась перевести стрелки. Снова пытаясь отвлечь себя. Заставить фантомные осколки исчезнуть, превратиться в пыль и больше не терзать её гортань. — Где-то к полуночи, наверное, — Джинни пожала плечами. Так, как будто это было нормально. Но Гермиона нахмурилась. Бал должен был закончиться ровно в одиннадцать. Где она пропадала ещё целый час? Джинни, видимо, заметила непонимание Гермионы и поспешила объяснить: — Мы с Забини повздорили. Я… перегнула палку, а он, ну, меня осудил. Я была пьяна и сильно разозлилась, это произошло уже в самом конце, и после этого я предпочла побыть в одиночестве в гостиной. И там уже поняла, что, кажется, сболтнула лишнего, и мне стоило бы извиниться, но… Уизли тараторила быстро, в некоторых местах повышая голос, и во всем её виде читалась вина. И это было так привычно – Уизли никогда не умела держать язык за зубами, будучи в алкогольном опьянении, и, скорее всего, сболтнула что-то вроде того, что было на вечеринке в Запретном Лесу. Но, раз уж Забини, как выразилась сама Джинни, осудил её так жëстко, что она до сих пор чувствовала угрызения совести, в этот раз всё было немного серьезнее. Гермиона хмурилась, обдумывая всю эту ситуацию, анализируя поведение подруги и понимая – сейчас попытки вытянуть больше информации были бы абсолютно бессмысленны. Грейнджер вздохнула, не зная, как ей на это реагировать. Наверное, стоило поддержать желание Джинни извиниться, ведь так было правильно, верно? Так же правильно, как поблагодарить Малфоя за его помощь. Потому что некоторые люди, наверное, заслуживали что-то вроде второго шанса. — Если ты чувствуешь, что так будет лучше – сделай это, — сказала Гермиона. И как же банально звучала эта фраза. Так, будто бы ничего лучше Грейнджер просто не смогла придумать, хотя по факту так оно и было. Что ещё она могла сказать? Как поддержать стремление подруги извиниться? Мерлин, кажется, ещё месяц назад Гермиона бы даже не задумалась о том, что перед слизеринцами нужно хоть за что-то извиняться. Разве люди извиняются перед мухами за то, что оторвали им крылья и бросили умирать? Нет. Потому что эти назойливые насекомые только раздражают, летая по ночам прямо над ухом, и разносят грязь по фруктам, аккуратно разложенным на кухонном столе. Но весь ужас ситуации заключался в том, что некоторые слизеринцы перестали быть назойливыми мухами. Они перевоплотились в её понимании и теперь воспринимались как люди, у которых тоже есть чувства. Которые тоже многое пережили вовсе не по своей воле, и теперь даже Малфой в её глазах выглядел как разбитый ребёнок, который потерял смысл во всём, во что верил. Тирада тяжёлых раздумий была прервана появлением множества сов, державших в своих лапках письма, посылки и газеты для учеников. Гермиона тут же переключилась в надежде получить весточку от Гарри или Рона, которая не содержала бы в себе новых просьб о помощи или новой информации для того, чтобы эту помощь Гермиона осуществила как можно скорее. Хотелось просто прочитать о том, как у них идут дела, без всяких дополнений в виде склянки с тёмным отпечатком или мантии-невидимки. Хотя, на самом деле, Карта Мародёров была бы очень даже кстати. Но, чёрт возьми, всё хорошее когда-то заканчивалось. И, когда взгляд Грейнджер зацепился за заголовок нового выпуска Ежедневного Пророка, возникло такое чувство, будто по ней проскакал табун лошадей, выбивая весь воздух из лёгких и втаптывая в землю, в недра Ада, заставляя мёртвых мучеников тянуть к ней свои прожжённые сгнившие руки, вырывать её органы прямо с мясом, вытягивать связки, чтобы у неё больше никогда не было и шанса закричать и дать тем самым сигнал о спасении. Потому что, кажется, её страхи по поводу Беллатрисы Лестрейндж оказались вовсе не безосновательными.***
ВОССТАНИЕ ПОЖИРАТЕЛЕЙ СМЕРТИ?
Буквально вчера в одном из малонаселённых маггловских городов произошло страшное побоище – волшебники в чёрных мантиях с капюшонами и с костяными масками на лицах совершили нападение на невинных людей. Авроры прибыли на место так быстро, как только смогли, но к тому моменту все магглы, жившие в том поселении, были уже либо мёртвы, либо замучены до сумасшествия. У Министерства есть веские основания полагать, что данная показная акция была организована ни кем иными, как Пожирателями Смерти, которые сумели сбежать до ареста, и до сих пор не были пойманы. Велика вероятность того, что одна из опаснейших приспешниц Того-Кого-Нельзя-Называть Беллатриса Лестрейндж также участвовала в данном нападении. Мы призываем вас к осторожности. Возможно, тёмные времена ещё не закончились, а потому всем нам нужно быть готовыми к новой волне. Ознакомиться с правилами безопасности вы можете на странице №10 этого выпуска. Драко отшвырнул газету, резким рывком поднимаясь со скамьи и, как на рефлексе, вылавливая из толпы учеников кудрявую каштановую макушку Грейнджер, которая со скоростью света вылетела за двери. Зал погрузился в хаос. Ученики всех факультетов моментально всполошились, и каждый пытался перекричать толпу, из-за чего шум и гам только нарастал. Это стало похоже на какой-то кошмарный сон, Драко вместе с префектами и старостами как мог пытался утихомирить студентов по приказу МакГонагалл, которая смогла погрузить помещение в тишину всего на несколько минут, пока произносила речь о том, что Хогвартс – одно из самых безопасных мест на данный момент, и при помощи Министерства учительский состав защитит их от любых внешних угроз. «Какая же это чушь», — думал Драко, вспоминая, как тоже самое вещал Дамблдор. А в итоге Пожиратели всё равно тогда захватили Хогвартс. А старик умер от руки того, кому так сильно доверял. Хогвартс никогда не был безопасным местом, вспомнить хоть об уроках по уходу за магическими существами, на которые этот уродливый лесничий таскал самых жутких и мерзких тварей, которых только мог отыскать. Воспоминания о гиппогрифе до сих пор вызывали в Драко неприятную дрожь. В тот момент, когда эта тварь нависла над ним, грозясь серьёзно покалечить, сердце на полном серьёзе упало в пятки. И ему крайне повезло отделаться лишь царапиной, потому что когти этого животного, скорее всего, были способны вспороть ему живот, а клюв выпотрошить внутренности. Помотав головой, отвлекаясь от этих ненужных сейчас мыслей, Драко продолжил строить студентов. Ему нужно было отправить их всех на занятия, а самому явиться на срочное совещание старост, которое вообще-то было назначено на вечер, но было перенесено МакГонагалл из-за массового безумия. Внешне Малфой выглядел спокойным, собранным, но внутри бушевала буря. В нём поселилась твёрдая уверенность, что то, над чем пыталась работать Грейнджер, очень тесно переплеталось с недавними событиями в той маггловской деревне. Она пыталась решить какую-то сложную задачку, и теперь, когда некоторые ниточки догадок переплетались в его голове, когда шестерёнки заработали в усиленном режиме, ему стало до ужаса интересно, что же это была за задачка. Грейнджер определённо что-то знала.***
Со временем вакханалия была устранена. Студенты всех факультетов находились в классах на занятиях и теперь полностью перешли под опеку преподавателей, а Малфой на пару с Забини устало прислонился к одной из стен в коридоре замка, кладя руку на переносицу, наслаждаясь такой невероятной роскошью, как тишина. Пока они вели младшекурсников в классы, Драко на полном серьёзе опасался за сохранность своих барабанных перепонок, потому что малолетки так галдели, что они с Забини едва не сорвали голос в попытке перекричать их. Это был какой-то кошмар. Только-только Драко начало казаться, что всё улеглось, как над головой нависла новая угроза в виде сумасшедшей тётки. Женщины, которая и раньше-то не блистала здравым умом, и оттого являлась одной из опаснейших Пожирательниц. У Драко не было сомнений в том, что именно она устроила мясорубку. А Министерство, видимо, отчаянно пыталось игнорировать очевидность этого факта, и чёрт его знал почему. Но с таким отношением её совершенно точно не смогут поймать. Беллатриса слишком умна для того, чтобы легко попасться, а Министерство слишком наивно, если считает её не самой большой своей проблемой. Драко, в отличие от всех этих снобов, сидящих у власти, знал эту женщину. Видел её потенциал. Видел её в агонии ярости, когда каждый, кто неправильно дышал рядом, как бы по-идиотски это не звучало, тут же подвергался пыткам или немедленной смерти. Лестрейндж отличалась тем, что умела оставлять ум холодным, когда составляла планы атак, и поддаваться эмоциям, когда битвы доходили до самой своей пиковой точки, чтобы её возможности возрастали от силы ненависти. Её нельзя было недооценивать. Мысли тяжелой гущей стекали по стенам сознания, отравляя своей сутью. Как будто бы у него в голове поселился маленький чёртик и в самые ненужные моменты считал своей святой обязанностью раскрасить его мысли смолой, которая в итоге разрасталась и заполняла собой всё пространство разума, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть спокойно. И это придавливало к земле так, что хотелось поддаться – резко упасть, согнувшись пополам, и орать. Громко. Но ещё больше хотелось вытащить этого чёртика и задушить его в собственном гневе, лишь бы только он перестал так мешать одним только своим присутствием. Все эти тяжелые раздумья, созданные под эффектом смолы, Малфою приходилось собирать в одну кучу и отбрасывать куда подальше, в тёмные уголки, потому что нужно было двигаться, идти на срочное собрание, где директриса все мозги им проест новыми поручениями. — Была бы у меня такая возможность, я бы послал старуху в задницу и отказался бы от поста префекта, — выплюнул Забини, словно прочитав мысли Драко, и оттолкнулся от стены, чтобы пойти дальше. Он выжидающе посмотрел на Малфоя, и тот, тяжело вздохнув, поплёлся вслед за другом. Комната с большим круглым столом уже была наполнена префектами всех факультетов. Как только они с Блейзом заняли свои места, собрание началось. — Я благодарю вас всех, что собрались здесь, и приношу свои извинения за то, что мне пришлось пожертвовать вашими занятиями в угоду безопасности школы и её учеников, — начала профессор МакГонагалл. — Нас ещё вчера оповестили о случившемся, меры предосторожности были приняты со стороны Министерства незамедлительно. Но такого… ажиотажа со стороны студентов, честно сказать, я не ожидала. А чего вы, блять, тогда ожидали?! Откуда-то поднялась жидкая лава и затопила Драко собой, обжигая липкими волнами ярости. Он не понимал, как можно было действительно думать, что новость о гибели целой маггловской деревни воспримется студентами спокойно? Они все устали. Смертельно заебались находиться в постоянном стрессе, опасаясь за жизни родных. За свои собственные жизни. Как будто много лет назад началась эпидемия, страшная болезнь заявилась в волшебный мир, поражая любого неосторожного, и временно, совсем ненадолго, природа как будто решила дать им шанс отдохнуть. Сделала вид, что человечество победило – нашло вакцину, а потом, как гром среди ясного неба, начала приближаться ещё одна волна войны, новая разновидность заразы, к которой снова нужно будет адскими трудами искать противоядие. Да, война ощущалась именно так. Как вирус. А старуха всё продолжала говорить им о какой-то херне. Если бы Драко мог, вообще не заявлялся бы на это собрание. Но права выбора ему никто, к огромному сожалению, не давал. И приходилось каждую секунду бороться с тем чёртом, что выбрасывал из реальности, погружая в раздумья. Чтобы слушать и запоминать, и нигде, мать его, не проебаться.***
Гермиона вылетела из Зала, совершенно не обращая внимания на всеобщий гул. Префекты, кажется, пытались утихомирить толпу, организовать детей и вывести их на занятия. Даже МакГонагалл, вроде, внесла свою лепту, заверяя студентов, что на этот раз школа будет защищена по всем фронтам. Ага, как же. Откуда-то изнутри рвался безумный истерический хохот. Всё тело прошибало спазмами. В глазах всё мутнело и кружилось, как будто прямо перед её лицом кто-то рассыпал кучу песка, перед этим прокатив её на карусели, так, что начало тошнить. По горлу снова поползли тонкие нити, которые давили, как будто ещё секунда – и сонную артерию перережет к чертям. Потому что Гермиона не верила больше в безопасность Хогвартса. Когда-то в конце шестого курса это уже случилось – как бы Дамблдор ни старался, Пожиратели нашли способ проникнуть в стены замка и убить директора, а потом устроить здесь ад. Заставляли старшекурсников пытать детей Круциатусом, так, чисто из интереса и азарта. Она не должна допустить повторения истории. Грейнджер сжирала совесть. Она стекала по стенкам сознания маленькими, ядовитыми каплями, из которых прорастали опасные дьявольские силки. Они брали в плен всё, что видели, не позволяя отвлекаться от мук ни на секунду, как будто хотели довести Гермиону до белой горячки. Они шептали отвратительные вещи. И от этих голосов нельзя было избавиться. Потому что они находились только в её голове. Грейнджер влетела в Выручай-комнату, зная, что с этой секунды всё своё время она будет уделять исключительно изучению Тёмного отпечатка, как просил Гарри. Это казалось такой мелочью вначале. Гермиона не верила в то, что эти маленькие, циклично танцующие в одном и том же ритме цвета, могут оказаться самой важной точкой в разгадке. Потому что их мог, по сути, сотворить кто угодно. Как угодно. Для чего угодно. И подозревать в этом одного конкретного человека было так глупо со стороны Гарри… Но теперь, спустя практически месяц исследований, стало ясно, что именно эта маленькая склянка и являлась их главной зацепкой. Потому что магия, что была в ней заключена, не могла сравниться ни с чем, что Гермиона когда-либо видела раньше. Ни одно обнаруживающее заклинание из базовых книг на этот отпечаток не работало. Как будто чёртовы цвета в своём дурацком танце кружились именно для того, чтобы путать и оборачивать действия заклятий, что к ним пытались применить. Как будто у них был собственный интеллект. Это раздражало. Заставляло маленьких жужжащих тварей, которых Гермиона так ненавидела, подниматься к мозгу и постоянно гудеть там, мешая, отвлекая, зля ещё больше. Но Грейнджер всё равно пыталась. Отчаянно боролась с собой, вычитывая всё больше и больше подробностей из книг, чувствуя, как Тёмная магия облаком окутывала всё её тело, проникая своими языками внутрь, как будто физически доставая оттуда всё, что видела, всё, что, по её мнению, имела право отнять. И постепенно в глазах темнело, будто солнце за окном садилось за горизонт. Или, возможно, лампы в Комнате светили всё тусклее. Руки постепенно слабели. Начинали адски трястись, так, что книга уже не держалась. Но солнце двигалось в собственном размеренном темпе, а лампы в Комнате и вовсе не горели в тот момент, когда мрак поглотил сознание окончательно, и Гермиона ударилась головой о стену.***
— От её голоса у меня разболелась голова, — недовольно подметил Малфой. Они с Забини и Паркинсон всего минуту назад освободились после часового собрания, на котором, как и ожидалось, МакГонагалл несла херню и впаривала им лишнюю работу. Теперь префекты обязаны были сопровождать младшие курсы своих факультетов на все занятия, а потом, как маленьких детей, отводить их за ручку до гостиных. И если кому-то нужно было попасть в библиотеку, префекты, опять же, обязаны были сопроводить ученика. — Вы должны это делать хотя бы до тех пор, пока к замку не приставят авроров, — передразнила директрису Пэнси, недовольно корча лицо. — Делать мне нечего, кроме как бегать за малолетками. И Драко, блять, был с ней согласен. Он был готов благодарить Салазара, стоя на коленях, за то, что его, как старосту, у которого и так много дел, не приписали в списки актёров этой отвратительной клоунады. Но зато нашли другой способ отыграться – в обязательства Малфоя вошло сопровождение студентов в Хогсмид, пересчёт после занятий, а также составление расписания сопровождения префектов. Как будто раньше у него было мало проблем. — Я уже вижу картину, как мы с тобой бегаем как лошади за мелкими, чтобы усадить их по кабинетам. И мне это не нравится, — снова проворчала Пэнси, складывая руки на груди и ни на секунду не расслабляя нахмуренные брови. — Так, ну всё, хватит. Блейз внезапно остановился, разведя руки. Он выглядел как многодетная, уставшая от жизни мать, которая ни на секунду не имела права оторвать свой острый взгляд от маленьких паразитов, которых сама же и нарожала. — Знаете, у меня такое ощущение, что нихера и не изменилось. Как был нянькой, так и остался, только теперь дети более адекватные, — сказал Забини, недовольно скривив лицо. От такого сравнения Драко с Пэнс переглянулись, и какая-то смешинка проскользнула изнутри. Шутки тупее сложно было придумать, но, Мерлин, хотя бы Блейз оставался прежним. Всё вокруг с определённого момента начало кружиться в другую сторону, как будто напротив мира поставили зеркало, и теперь всё выглядело несуразным и непривычным. Но Забини это не касалось. Каким он был до войны – таким и остался. Последним засранцем.***
Малфой отсиживался на последнем занятии, уже чувствуя, как его глаз начинал дёргаться от трескотни Флитвика. Его руки уже заметно подрагивали от напряжения, а чёрт в голове прыгал от радости, всё больше опаляя сознание грёбаной смолой, от которой Драко, как бы сильно ни хотел, не мог избавиться. Его разъедало изнутри. От злобы на самого себя, потому что он какого-то чёрта, сразу, как зашёл в класс к этому коротышке, начал искать среди учеников кудрявую каштановую голову, которая должна была быть здесь. И от беспокойства, потому что Грейнджер никогда раньше не пропускала занятий, даже если болела. В голове сложилась тысяча и одна картинка того, что с Гермионой могло произойти, что она пропустила Чары. А возможно, и вообще весь день. И от этого Драко ненавидел себя ещё больше, потому что ни в одной из вселенных он не должен был переживать за гряз… магглорождённую заучку-Грейнджер, которая с самого первого курса ассоциировалась у него ни с чем иным, как с грязью под ногтями, причём такой, которая забралась слишком глубоко, чтобы просто так выковырять её и пойти себе дальше. Она сидела занозой в заднице, мешая спокойно жить. А теперь, Мерлин, посмотрите на него. Драко Малфой сидит весь как на иголках, готовый уже запустить в профессора обездвиживающим, лишь бы вылететь из класса скорее и найти-таки эту дуру, которая наверняка с ума сходила от утренней новости. Он даже представить себе не мог, что сейчас испытывала Грейнджер. И от этого становилось только тревожнее. Потому что у неё могла случиться паническая атака там, где никого рядом бы не оказалось. Возможно, она захлёбывалась в слезах, заходясь немым криком и видя перед глазами лицо его тётки. Возможно, она даже пыталась перекрыть свой шрам новыми, более глубокими порезами. Почему её здесь нет?! Как только прозвенел колокол, Драко вылетел из класса, не обращая никакого внимания на то, что профессор Флитвик, вообще-то, хотел дать им домашнее задание. Похуй. Его ноги сейчас неслись сами по совершенно независимой от сознания траектории прямо в Выручай-комнату. Его тянула туда тонкая, совсем незаметная нить, как будто у них с Грейнджер появилась какая-то непонятная связь, что-то, что давало им чувствовать друг друга. Как только дверь распахнулась, Малфой замер. Внутри что-то сжалось. Чёртик остановился, как будто бы насмехаясь, шепча прямо на ухо «а я говорил». Глаза зацепились за бледную почти как смерть девушку. Она лежала на подоконнике в странной позе, такой, будто бы всего лишь уснула, но огромные синяки под глазами, выступившие вены на руках и чрезвычайная бледность говорили сами за себя – она вовсе не спала. Она упала без сознания чёрт его знает сколько часов назад, а около её рук лежала одна из книг, что Малфой принёс сюда, вроде бы, не так давно. Он всё же пожалел о своём решении.***
Темнота казалась такой… соблазнительной. Она манила к себе, обещая могущество, ласкала тело, как будто заживляя пустоты внутри, проникала в самую душу и просила разрешения, чтобы поселиться там. Она была такой невероятно красивой, переливалась в различных тёмных цветах, как будто Гермиона попала в калейдоскоп, где правили фиолетовые, тёмно-синие, чёрные, алые… Но это длилось недолго. Нега, спокойствие, какие-то отголоски счастья постепенно испарялись, где-то в области щёк периодически проносилась боль, и чей-то громкий голос, который раздавался словно из-под толщи воды, звал её наверх, обратно в мир, где её не ждало ничего хорошего. Ей хотелось остаться там. Согласиться на всё, что тьма ей предложит, чтобы вылечить душу и найти в себе силы на месть, но… — Грейнджер! Она словно всплыла на поверхность. Грудь давило так, как если бы Гермиона долго тонула, пуская в лёгкие всё больше воды, а теперь, неожиданно, её вытащили на берег и дали возможность выхаркать лишнюю жидкость и вздохнуть. Она кашляла, и каждый спазм отдавался адской болью, перед глазами залегла пелена, как будто кто-то напустил дыма в лицо, а голова гудела, словно кто-то хорошо приложил её об стену. Словно там зияла огромная рана, из которой потоками хлестала кровь, а череп раздробило на кусочки, которые впивались в мозг, рвали собой нервные окончания и уносили в Ад. Куда-то к грешникам, которые так и норовили протянуть к ней свои обожжённые руки… — Блять, Грейнджер! В мутных очертаниях она увидела чьё-то лицо… очень знакомое лицо, ясные серые глаза, аристократические скулы… Внезапно её как будто швырнули с горы. Всё прекратилось так резко, слово она просто распласталась по земле и мгновенно оказалась в лимбе. Где-то, где уже не существовало боли. Но это не мог быть лимб. Её голову перестало давить, лёгкие позволили вдохнуть свежий, такой желанный воздух, а пелена с глаз спала, будто она плохо видела и просто надела очки. Реальность обрушилась на сознание. Малфой стоял над ней, держа её лицо в ладонях, смотря напряженно, сосредоточенно, так, словно ему было до неё дело… Но всё было немного не так, как в прошлый раз. Он не отошёл сразу, как увидел хотя бы проблеск осознанности во взгляде, и, кажется, даже не думал надевать маску равнодушия, смотря так, будто она совершила преступление. Словно она была последней дурой. И вместе с реальностью, также внезапно вернулись воспоминания. О завтраке, её расслабленной улыбке, мыслях о Драко, о его губах, а потом о новости, которая выбила почву из-под ног, заставив её чувствовать себя сумасшедшей. Одержимой собственной идеей спасти мир. И волнами накатывала ярость. На себя, за то, что потеряла голову и… — Который час? — внезапно спросила она, сама себе удивившись. Голос не звучал хрипло. Складывалось такое впечатление, словно Грейнджер вовсе не отключало, не швыряло во тьму, не высасывало каждую крупинку жизни и энергии. Это вообще не волновало Гермиону, потому что важнее всего сейчас для неё было понять, как долго она пробыла в этом состоянии. — Чего? Я… Десять минут назад кончилась последняя лекция… Её глаза, казалось, должны были вылететь из орбит. Она пролежала так полдня, пропустила занятия и почти ничего не сделала… Гермиона подорвалась с места, как будто её что-то дёрнуло, и чуть не упала, ещё не совсем окрепнув, но собралась, потому что чувствовала напряжение где-то в груди. Словно она совершила ужасную ошибку, и совесть взяла на себя обязанность придушить её, залив собой лёгкие, диафрагму, вообще всё. Снова появилось ощущение, что она задыхается. Когда дверь уже была в сантиметре, руку дёрнуло назад. Малфой вцепился в её запястье и развернул так, чтобы заставить Грейнджер смотреть прямо на него. Его серые глаза заливало тьмой. Лицо искривилось в ярости, и возникло такое чувство, что Драко способен ударить её… Но он лишь держал за запястье, контролируя силу, чтобы не сделать ей слишком больно. Но это не поглотило голос совести. Наоборот, лава ненависти поднялась выше от того, что он мешал ей пойти и разобраться со своей безответственностью, поговорить с учителями… — Какого хера, Грейнджер? Какого хера я нахожу тебя на подоконнике без сознания в руках с этим?! — прохрипел Драко, кажется, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос. Грейнджер чувствовала его злость. Как его рука дрожала от эмоций. Как он отчаянно пытался контролировать свою силу. Драко был напряжен настолько, что, казалось, вот-вот просто разобьётся, как ваза. Но ей было так плевать. Он ничего не сделал бы ей. — Отпусти меня, Малфой! Я должна… — О, так теперь я снова Малфой? Замечательно. Что ты должна сделать, так это объясниться! — он прорычал ей это в лицо, заставляя внутренности сжиматься в негодовании и возмущении ещё больше. Лава поднималась всё выше, грозясь заполнить собой всё её тело. — Да какое тебе дело?! Это мои проблемы, и решать их мне, я пропустила занятия, и ты обязан отпустить меня! — прокричала Грейнджер ему в ответ. Действительно, какое ему дело? Да никакого. Она ему никто, но сейчас осознавать это не получалось. Мозг отказывался принимать адекватную сторону, а оставшиеся клочки нервов висели на тонких нитях, которые вот-вот должны были порваться. Драко было плевать на то, куда он лезет. Он нашёл её без сознания. На подоконнике. И минут пять пытался привести в чувства, чуть с ума не сойдя и уже готовясь нести её ослабшее тело к мадам Помфри, чтобы та хоть что-то сделала. Он чуть с катушек не слетел, не давая себе допускать и малейшей мысли о том, что тьма могла сожрать её окончательно. Да, это было чувство вины. Тянущее, нудное. Оно бесило своей сутью, своим наличием, но заставляло его заботиться об этой маленькой занозе, потому что он был там, когда её резали. Потому что он уже видел её боль, её страх, слышал крики и отдал бы нахер всё, чтобы никогда больше этого не произошло. Потому что это было ужасно. И Грейнджер, какой бы сукой ни была, не заслуживала этого. Она ничего плохого не сделала. — Ты сейчас успокоишься. Сядешь. И расскажешь мне, какого хера произошло, — практически прошептал Драко, ослабляя хватку на её кисти. Слегка успокоившись. Как будто от осознания причин собственных поступков что-то внутри порвалось и перестало давить к земле. Дышать стало чуть легче. Но Грейнджер только больше заходилась своей лавой. Она выбралась из хватки, схватила первое, что попалось под руку – какую-то увесистую книгу – и стукнула Малфоя почти со всей силы. Так, что тот застыл на месте, опешив. — Ты охренела?! — Иди к чёрту, Малфой, — прошипела Гермиона. — Не смей лезть ко мне… — Я буду лезть к тебе, Грейнджер… — Да почему ты решил, что имеешь на это право? — Мои причины тебя не касаются. Это было почти смешно. Вся эта ситуация казалась настолько абсурдной, что, расскажи об этом Гермионе где-то в начале шестого курса, она бы рассмеялась. Она и сейчас рассмеялась. Почти истерически. Лава опустилась, давая место какому-то ненормальному веселью. В сознании снова проскользнула мысль о том, что она совсем уже выжила из ума, но не задержалась надолго, отдавая место истерике. Малфой смотрел на неё, на то, как она смеялась, и абсолютно не понимал, что ему с этим делать. Ей было хуже, чем он думал. Грейнджер постоянно насиловала свой организм: то выдавала эти тупые неискренние улыбки, подавляя в себе настоящие чувства, то доводила себя до бессознательного состояния в попытке что-то изучить, то поддавалась паническим атакам, рыдая и крича, то смеялась, как ненормальная. Её нервная система катилась по наклонной, и Драко не знал, как на это реагировать. Кто бы мог подумать, что война сотворит из умнейшей ведьмы своего поколения сломанного, разбитого ребёнка, который тонул, но отчаянно хватался за жизнь, спуская последние силы на то, чтобы хоть на секунду ещё задержаться над водой, вдохнуть свежего воздуха, дождаться спасения. Но спасение не приходило. Её друзей, долбанного Поттера и Уизела не было рядом, а Уизлетта, кажется, не особо помогала, так как пыталась для начала починить саму себя. Чувство вины душило. Оно отдавалось горечью на языке, и Малфоя трясло от того, насколько на самом деле ему было жаль. Смех Гермионы постепенно переходил в слёзы. Истерику. Она так давно не плакала просто так. Без панических атак, без кошмаров, без образов в голове. Просто для того, чтобы слить эмоции и перезагрузиться. Грейнджер опустилась на пол, прижав колени к себе. Она краем глаза заметила, как Драко сделал шаг в её сторону, и практически завыла, отчаянно: — Не подходи. Пожалуйста, не подходи. Малфой тут же остановился. Его грудину прожгло от её слов, как будто в него попал подожжённый наконечник стрелы. Он буквально чувствовал, как горят его лёгкие, как помещение наполняется запахом жжённой плоти, и оттого готов был выть. Так же, как и она сейчас. Вина давила. — Почему ты так поступаешь… — Грейнджер говорила тихо, еле разборчиво, но Драко услышал каждое слово. Словно она кричала их ему прямо в лицо. Но уже через секунду она снова стояла перед ним, заплаканная, потерянная. И почти во весь голос орала: — Почему ты делаешь вид, что тебе есть до меня дело?! Она ударила его в грудь. Несильно, так, что Драко едва пошатнулся. После первого удара пошёл второй, более сильный, и он сопровождался её криками: — Почему ты перестал быть назойливой мухой?! Почему ты больше не мудак-слизеринец, почему я больше не могу ненавидеть тебя? Она смотрела на него так, будто действительно ожидала услышать ответ. Она молила его о честности. Что-то внутри Малфоя оборвалось. Так, будто трос, который держал его над бездной, порвался, и его тело со стремительной скоростью полетело вниз. Потому что он ответил ей абсолютно искренне: — Мне жаль, Грейнджер. Но её это не устроило. Она ненавидела жалость. Гермиона готова была убить любого, кто посмел бы её пожалеть. Потому что так поступают со слабыми, а она не такая. Она борется до самого конца, до износа, собирает последние силы в кулак и бьёт под дых, когда враг уже думает, что победил. Она поднимается, когда все вокруг думают, что пора бы уже упасть. Она боролась за свою жизнь в войне и будет бороться дальше, пока не умрёт. До самого, мать его, конца. Замахнулась и влепила ему пощёчину. Гораздо более увесистую, чем на третьем курсе. Такую, что Драко слегка отшатнулся, а его щека начала краснеть. — Да пошёл ты к чёрту. Её голос никогда не звучал так. Ядовито, безжалостно, словно она вот-вот воткнёт в него нож и провернёт несколько раз, чтобы наверняка задеть все жизненно важные органы. Развернулась на каблуках, взяла свою сумку и ушла. Поступила так, как всегда – собрала свою волю в кулак, вытерла слёзы и гордо подняла подбородок. Так, словно она королева этого мира.