6 Ноября 1998
Часы показывали всего семь часов, а на улице уже было практически совсем темно. Осень отступала, дни становились короче, и Джинни от этого всё больше расстраивалась. Она любила лето. Так банально для девушки, рождённой под солнцем – имеющей огненно-рыжий цвет волос и веснушки, разбросанные по всему носу, щекам и даже плечам. Именно летом эти её особенности становились ярче, и Уизли это обожала. Но лето ушло. А девушке на плечи всё сильнее и сильнее давила совесть за то, что она снова поступила неправильно. Когда ты много лет следуешь одним и тем же собственным убеждениям, от них сложно отступиться в тот момент, когда понимаешь, что была не права. У Уизли с самого первого курса выработался рефлекс – отвечать слизеринцам негативом, потому что те поступали так с ней. Не ставить их ни во что и даже не считать за полноценных личностей. Как будто они были лишь заносчивыми снобами, у которых не было собственного мнения – они воспитывались как какие-то трофеи, так, чтобы отцы и матери могли гордиться своими детьми, а не любить их просто за одно существование. И Джинни сложно было принять тот факт, что что-то поменялось. Она не могла притворяться слепой – саму себя не обманешь. Чтобы не утопать в собственных проблемах, она предпочитала обращать больше внимания на то, что происходило вокруг, и, Мерлин, это сводило с ума. Потому что всё как будто перевернулось вверх дном. Слизеринцы вели себя тише. Не вступали в лишние конфликты. И было видно, что им тяжело. Джинни потихоньку начинала разглядывать в них личностей, людей, которые что-то потеряли, что-то переосмыслили. Но не могла избавиться от привычки относиться к ним с пренебрежением. И из-за этого пренебрежения она, кажется, задела человека, который не был достоин такого отношения. Джинни помнила, как они с Забини вместе разгребали последствия вечеринки в Запретном лесу. Он много шутил, постоянно смеша её, и в тот момент ей казалось, что она попала в параллельную реальность, где не существовало проблем. Он помог ей забыть. Отвлечься. И какую получил оплату? — Гермиона никогда не стала бы водиться с таким, как Малфой, — скривилась Джинни, ставя бокал с пуншем обратно на стол. Это казалось почти смешным. Чтобы Гермиона проводила время с Малфоем? Да ещё и по собственной воле? Нет. Такого не могло быть. Она развернулась к Блейзу, готовая уже посмеяться вместе с ним, но его лицо было стальным, таким, будто он смотрел не на неё, а на своего врага, которого хотел поразить своим безразличием и высокомерием. — Каким «таким», Уизли? — спросил он, выбивая из неё дух повторно. Но Джинни мгновенно собралась, как будто на неё нападали и нужно было держать планку. Она ответила ему язвительно, но легко, так, будто говорила самые очевидные вещи на свете: — Это же Малфой. Гадкий хорёк, который портил ей жизнь с самого первого курса, Пожиратель смерти и, в конце концов, слизеринец. На лице Забини промелькнуло удивление. Он усмехнулся как-то слегка истерично и, уже отворачиваясь, бросил: — Ясно теперь, каким ты видишь меня. Хотелось вымыть свой рот с мылом. Джинни осознала всю степень ужаса лишь тогда, когда вошла в гостиную. Как будто её кто-то облил ледяной водой, и она мгновенно протрезвела. Она не могла так говорить о Малфое, не имея в виду и Забини. Потому что, как бы иронично это ни было, он тоже учился на факультете Слизерин и, пусть никогда не носил на предплечье метку, всё равно был причастен к деятельности Пожирателей. Хотя бы косвенно. И, Мерлин, он являлся лучшим другом Драко Малфоя. И знал гораздо больше самой Джинни. Она не имела никакого права высказываться так. Возможно, по поводу Драко она была в чём-то права, но Забини этого не заслуживал. Именно поэтому она направлялась в подземелья в надежде встретить его там. Джинни и сама понимала, что было глупо надеяться на такое совпадение, но ничего не могла с собой поделать. Если нужно будет – она дойдёт до их гостиной и будет таранить стену до тех пор, пока кто-нибудь ей не откроет. Но удача встала на её сторону, и спереди послышался приглушённый смех, который она, почему-то, не смогла бы спутать с кем-то другим. Она запомнила его манеру, хоть и сама не понимала, как и когда это случилось. Джинни вышла из-за поворота и окликнула его, слишком громко, так, что Забини с Малфоем чуть ли не подскочили, взявшись за сердце. — Блейз, мы можем поговорить? — её голос звучал уверенно, потому что нервные клетки сдались под напором и затихли. Она вообще не волновалась. Как когда накладывала Летучемышиный сглаз, так как точно знала, что сможет выполнить его идеально. — Прости, друг, я ненадолго. Долг зовёт, — сказал Забини, обращаясь к Драко, хлопнул того по плечу и, кажется, подмигнул. Но Джинни это не смутило. Лишь позабавило. Хотелось пошутить, но даже несмотря на напускную расслабленность Блейза она понимала, что сейчас не время. Сейчас нужно было достойно извиниться за свои слова. Они отошли в какой-то пустой кабинет, и Забини не стал придерживать для неё дверь, в шутливой форме склоняясь перед дамой, а просто прошёл первым и уселся на парту, свесив ноги и наклонив голову вбок. Но не так, как это делал Малфой – надменно – а с интересом и искорками в глазах. Блейз вообще никогда не терял этих искорок, как будто они были выточены в его глазах на генетическом уровне. — Ну и о чём нам с тобой разговаривать, Уизли? — спросил он так, будто его до ужаса смешила вся эта ситуация. А Джинни ненавидела, когда он называл её по фамилии. Из его уст это звучало как-то не так. Странно. И хотелось бы приложить его какой-нибудь книгой за то, что он постоянно называл её так, прекрасно зная, как она к этому относится. Но не сейчас. — О моих словах. Послушай, я была пьяна, а когда я пьяна – я не умею контролировать свой язык. Мне тяжело привыкнуть к тому, что вы меняетесь. И я не хотела тебя задеть. Прости, — проговорила Джинни на одном дыхании, подходя к нему чуть ближе. — Вы не такие плохие, как я о вас думала раньше. Забини поджал губы, подняв взгляд к потолку. Он выглядел так естественно в этой своей манере лëгкости и беззаботности, но Джинни казалось, что это не всё. Что за этим что-то стоит, что-то ещë. И это почему-то пробуждало интерес. — Ладно, — пожал плечами Блейз, вставая. — Это всё? Он ввёл её в ступор одной фразой. Джинни выпала из реальности, почувствовав себя так, будто пропустила какой-то фрагмент диалога. — Ну… да, — скорее вопросительно ответила она. Блейз кивнул ей и уже почти подошёл к двери, но Уизли не могла отпустить его вот так: — Подожди, так ты… Так мы помирились или как?! — она звучала раздражённо. Потому что обычно не это отвечают на извинения. — Ну, если тебе так будет легче, то да, мы помирились. Заранее спокойной ночи, Джинни. И вышел из класса. А Джинни улыбалась. Потому что Блейз пытался сделать вид, что ему безразлично, но пропустил одну маленькую деталь – он снова назвал её по имени. Он не стал бы этого делать, если бы злился.8 Ноября 1998
Сегодняшний день порадовал студентов Хогвартса солнцем и теплом. Удивительно, как ноябрь, самый холодный месяц осени мог иногда преподносить такие подарки, как последние солнечные и более-менее тёплые дни. Гермиона видела в этом какой-то символизм, придавала подобному поведению погоды собственное значение – ей очень хотелось думать, что таким образом вселенная старается вложить в неё надежду на лучшее. Как будто нужно лишь немного подождать, ещё чуть-чуть побороться, и всё обязательно станет хорошо. И Грейнджер верила. В ту самую секунду, когда Малфой заявил ей о жалости, она как будто вся собралась. Мгновенно. Не было больше времени на самобичевание – впереди стояла цель, которую необходимо достичь, и при этом не угробить себя. После войны хотелось жить. Но это было бы невозможно, если бы тьма высосала из неё всё до последней капли. Поэтому Гермиона научилась структурировать своё время. Она изучала книги по Тëмной магии до тех пор, пока чувствовала себя более-менее хорошо, а как только появлялись первые недобрые звоночки – тут же закрывала фолиант и давала себе отдых. Иногда Грейнджер могла осилить полчаса чтения, но чаще лишь пятнадцать-двадцать минут, и, как бы это ни расстраивало, как бы ни замедляло процесс, Гермиона твёрдо решила, что больше никогда не хотела бы окунаться во тьму с головой. Не хотела ощущать её ласку на своём теле, не хотела слушать такой соблазнительный шёпот, чувствовать, как внутри поселяются маленькие чертята, которые вьются, вышивая из её органов тёмные лоскуты. Покрывая их прочными нитями. Заковывая в свои объятия. Также Грейнджер больше не появлялась в Выручай-комнате. Она вернулась туда на следующий день, заколдовала всё, что ей нужно было для исследования, и перенесла все вещи к себе в комнату, сложив на самую дальнюю полку, туда, куда никто бы не стал даже мельком смотреть. Подкрепила всё скрывающими чарами и оставила так. Потому что Выручай-комната больше не была для неё местом уединения. Там поселился один мерзкий хорёк, который посмел пожалеть её, и это ранило. Хотелось не только ударить его, но и плюнуть в лицо, чтобы он больше никогда даже не подумал так поступать с ней, чувствовать в её сторону что-то вроде жалости. Это было нечестно. Гермиона не хотела его видеть. Разговаривать. Всё, что было связано с ним, хотелось закинуть в топку и наблюдать за тем, как горит. Как красиво, крайне изысканно пламя окутывает всё, что когда-либо имело к нему отношение. Она бы наслаждалась этим. Чувствовала бы, как ниточки, которые давили каждый раз, когда мысли возвращались к нему, рвались, даря свободу. Но это было невозможно. Невозможно закинуть в топку саму себя. Грейнджер застонала, откидываясь на спинку кровати. Она уже третий раз пыталась прочесть одну и ту же страницу учебника по Зельеварению, но каждый раз мыслительный процесс ускользал от её контроля, возвращаясь к нему. И это пугало. Потому что с ней такое случалось однажды – когда-то на шестом курсе, когда она была влюблена в Рона. Но с Малфоем… Она не была в него влюблена. Нет, конечно нет. Он не заслуживал от неё такого сильного чувства, но его слова задели её чуть больше в тот день. Чуть больше, чем обычно. И пугало именно это, ощущение, будто она разочаровалась в нём. Чувство, будто Драко её предал. Предал то, что происходило между ними за этот месяц. Гермиона поняла, что, видимо, сейчас было не лучшее время для уроков. И отложила учебник, чтобы отвлечь себя чем-то другим – более полезным на данный момент. В комнате девочек никого не было – гриффиндорки либо сидели в гостиной, либо гуляли, готовясь к походу в Хогсмид. Сегодня, к сожалению, туда могли пойти только шестые и седьмые курсы, как самые опытные и совершеннолетние, те, кто смог бы постоять за себя в случае чего. Но Гермиона не хотела никуда идти. Пусть день так и манил к себе – выйти, наслаждаться погодой, радоваться жизни, но Грейнджер этого не хотелось. Она мечтала провести спокойный день в стенах Хогвартса, никуда не спеша и ни о чём не заботясь. До того, как студенты отправятся в деревню, оставалось около десяти минут. Гермиона старалась внимательнее читать новую информацию об отпечатках, записывая себе формулы зелий, которые могли бы помочь. Определить хотя бы приблизительный радиус принадлежности. Ей нужно было достать откуда-то множество сложных ингредиентов. Единственное место, которое приходило на ум – старая подсобка Снейпа, преподавателя, у которого, наверное, было всё на все случаи жизни. Но размышления прервала резко открывшаяся дверь, в которую тут же ворвалась Парвати. Она подбежала к своей кровати, совсем не обратив внимания на однокурсницу. И когда Грейнджер попыталась снова вернуться к своему делу, внезапно услышала: — Гермиона? Ты разве не идёшь? Джинни уже скоро нервный тик хватит, она тебя ждёт. Мерлин. Как она могла забыть? Гермиона Грейнджер никогда ничего не забывала. Она же клялась себе, что будет более внимательно относиться к своим друзьям. Джинни нуждалась в отдыхе и веселье, и Грейнджер обещала, что проведёт с ней лучший день в Хогсмиде. Они планировали купить Уизли новые чернила, так как старые она где-то потеряла, сходить в «Сладкое Королевство» и наесться леденцами, а потом выпить сливочного пива вместе с Невиллом и Луной и… Годрик. Гермиона собрала свои тетради и книги, замаскированные под учебники так быстро, как только могла, схватила своё бежевое пальто и буквально вылетела из комнаты под ошеломлённый взгляд Парвати. Она поспешила вниз, к выходу из замка, сердце сжималось, и что-то внутри подталкивало бежать быстрее, чтобы не разочаровывать Джинни. Гермиона чувствовала такой груз вины за то, что посмела забыть о значимом для подруги обещании. Она худшая подруга на свете. Уизли выглядела так, будто вовсе не ходила всего несколько минут назад туда-обратно, проклиная Грейнджер всем, чем только могла. Её поза была довольно расслабленной: руки сложены на груди, а одна бровь приподнята в ожидании объяснений. Иногда Джинни умела вести себя как самая настоящая стерва. Но эти моменты были настолько редкими, почти мимолётными, что никто никогда бы даже не подумал сказать о девушке плохого слова. Но сейчас от одного только её высокомерного взгляда Гермиона готова была провалиться сквозь землю, как говорили магглы. Настолько сильно её ударило выражение лица подруги. — Прости, прости меня, пожалуйста. Я зачиталась, — умоляющим тоном пропищала Гермиона. Но стервы перед ней уже как не бывало. — Мерлин, этот день надо отметить красным цветом в календаре и отмечать каждый год. Гермиона Грейнджер впервые опоздала, — смеясь, сказала Джинни и повернулась в сторону деревни. — Ты идёшь или будешь и дальше стоять на одном месте? Гермиона тут же собралась и поспешила за Уизли. Она обожала эту её черту. Быстро отпускать то, что не стоило её внимания. Джинни никогда не умела долго злиться на друзей, особенно если те, по факту, не сделали ничего плохого. Она не стыдилась признавать свою вину и неправоту, в то время как Грейнджер скорее напоминала непробиваемую стену. Но особенность Джинни заключалась ещë и в том, что умение отпускать распространялось только на близких. Если же кто посторонний посмел бы её обидеть – жди беды. Огненный нрав Уизли просто взрывался. — Кстати, кажется, наше общение с Гарри постепенно начинает налаживаться, — рыжая улыбнулась. — Нет, конечно, мы с ним и не ссорились толком, но… Очень сложно перейти из пары в друзей, понимаешь? Она выжидающе смотрела на Грейнджер, прекрасно зная, что та поймёт. Они с Роном тоже переживали что-то подобное, хотя и не успели толком повстречаться и даже не зашли дальше неловких поцелуев. С одной стороны, кто-то мог посмотреть на них и сказать «да у вас и не было ничего, что там переживать-то?», но, с другой стороны, дела обстояли гораздо сложнее. Гермионе, как бы ни было стыдно это признавать, в этом плане было чуть легче, чем Рону. Её унесло в водоворот проблем, в котором не было желания затрачивать силы на мысли о недавней любви. Не было ни единого шанса сидеть и убиваться, в то время, как в мире творились ужасы. — Да, понимаю, — кивнула она, оставляя свои размышления. — Я очень рада, что ты чувствуешь себя лучше благодаря этому. Но знаешь… Ну этих мальчишек. Я планирую сегодня наесться сладостями! Гермиона обняла Джинни за плечи, и они вместе слегка склонились в смехе. Мерлин, этот день определённо можно было считать одним из лучших за последнее время. Солнце светило невероятно ярко для ноября и в совокупности с прохладным ветром создавало идеальную температуру. События за пределами их с Джинни мира ушли на второй план. Тревога, страх, проблемы – об этом не хотелось думать. Даже секунду. Хотелось жить. Вдыхать свежий воздух, обсуждать глупости, есть леденцы, конфеты, пить сливочное пиво и радоваться прекрасному дню. А проблемы подождут до завтра. Или до вечера. Это было неважно. — Кстати, — Джинни прошла вперёд, приняв такое положение, что шла она спиной. — Я помирилась с Забини. Она говорила с какой-то заговорщической улыбкой, закусив нижнюю губу, а в её глазах, Гермиона могла поклясться, искрился маленький огонёк. Такой же, как когда-то, когда войны ещё не было. Мерлин, скажи им кто всего год назад о том, что Джинни Уизли будет улыбаться, заявляя, что помирилась с Блейзом Забини – они бы расхохотались, не поверив ни единому слову. Гермиона и сейчас слабо в это верила. Она не помнила, чтобы Джинни так уж много времени проводила с этим слизеринцем, чтобы между ними действительно возникло что-то вроде дружбы. И она совершенно не знала, как на это реагировать – хорошо ли это было? Искры в глазах подруги возрождали что-то очень тёплое в груди, как будто они передавались ей самой и зажигали внутри неё маленький костёр, который ласково согревал, приятно потрескивая. Но то, чем была вызвана эта улыбка… У Грейнджер всё было написано на лице. Она вроде бы искренне растягивала губы в улыбке, но выражение еë лица было скорее вопросительно-одобрительным, когда она ответила: — Оу… Это замечательно. Я же говорила тебе — если чувствуешь, что так правильно, значит, так и есть, — она пожала плечами. — Да. Спасибо тебе, — и снова Джинни улыбнулась, разворачиваясь и идя нормально. — Так, сначала за чернилами. Понятия не имею, как вообще умудрилась их где-то потерять. — Просто нужно быть более внимательной, — по-доброму съязвила Гермиона. Две счастливые девушки направились в сторону небольшого магазинчика с письменными принадлежностями.***
— Мерлин, Тео, я постарею, пока буду ждать тебя, — недовольно проныл Блейз, прямо как маленький ребёнок, который уже полчаса ждал, пока мама соберется и выйдет к ним с отцом. Драко лишь закатил глаза. Он уже настолько привык к тому, что Нотт не умел быстро шевелить булками, что даже не удивлялся. В этом плане Тео жутко напоминал ему его собственную мать, которая могла провести в сборах час, а то и больше, пока они с отцом терпеливо ждали, рассматривая портреты и перемывая косточки всем, кому только могли. Паркинсон недовольно топала ногой, хотя сидела с ними всего несколько минут. Она совершенно не умела ждать, считая, что все обязаны к её появлению быть собраны и стоять смирно, готовые к выходу. Потому что Паркинсон никогда не опаздывала – этим она иногда напоминала Малфою Грейнджер, которая была такой же дотошной в плане организации. Если они договорились выйти к одиннадцати – Пэнси появится ровно в это время и ни секундой позже. Впрочем, ничего нового. Конечно, кроме того, что три дня назад Грейнджер повела себя, как неуравновешенная идиотка (хотя почему как), и оставила на его щеке приличный след от пощёчины, который грозился превратиться в синяк, если бы Драко не залечил его. Она била его, кричала, смеялась, плакала, а потом ушла с гордо поднятой головой, так, будто у неё было какое-то маггловское психологическое расстройство, о котором Драко как-то читал со скуки. К сожалению, он не помнил ни как это расстройство называлось, ни как он вообще наткнулся на эту книжку. Ему стало ясно одно – что-то в его словах заставило её ощетиниться. Как будто он ударил её в спину – рассёк ножом связки, мышцы, лёгкие. Выпотрошил к чертям. И это почувствовалось для неё как предательство. Её глаза в ту секунду сверкнули так, будто ничего хуже Малфой в жизни не смог бы сказать ей. Но он не хотел, Мерлин. Он сказал правду – ему искренне было жаль, что с ней это случилось. И он хотел, блять, всё исправить, потому что так было правильно. Он мечтал хотя бы раз в жизни поступить правильно. Но снова всё испортил. — Эй, Ваше Высочество, вы соизволите наконец порадовать нас своей компанией, или как? — услышал Драко насмешливо-едкий тон Тео, а после почувствовал щелчок по носу, от чего тут же ощетинился, принимая надменно-шутливое выражение лица. — И это ты мне говоришь, Принцесса Я-Собираюсь-Дольше-Всех? Тео недовольно хмыкнул, что-то неразборчиво пробурчав себе под нос, после чего Забини хлопнул его по плечу, как бы говоря тем самым «да, друг, ты собираешься как девчонка», и они все вместе двинулись наконец из гостиной по коридорам Хогвартса, направляясь к выходу из замка. Погода казалась Драко отвратительной. Он не любил такой ярко-жёлтый свет солнца, он резал глаза, неприятно окутывая. Гораздо больше ему нравилась зима – своей облачностью, снегом, который укрывал всё вокруг словно одеяло, и белым, холодным светом. Зима была красивой. В холоде проявлялся какой-то особенный, совершенно специфический шарм. Разве можно было летом выйти на улицу, чтобы успокоить мысли? Нет, так как жара мешала ясному уму. Она плавила внутренности, путала разделы, склеивала совершенно разные книги. Но помимо этого, зима отлично подходила Драко. В это время года он выглядел ещё более эффектно со своими светлыми, почти пепельными волосами и аристократической бледностью. Если посмотреть на него со стороны, в этом белоснежном пейзаже можно было сравнить Малфоя со статуей – невероятно красивой, холодной, совершенно безэмоциональной статуей. И это его устраивало. А то, что творилось на улице сейчас – нет. Во дворе уже никого не было. Все студенты ушли минут десять назад, и компания слизеринцев вышагивала в гордом одиночестве. У всех них было замечательное настроение, кроме Малфоя и Паркинсон. Пэнси разозлило то, что она простояла на месте (о Мерлин!) целых семь минут в ожидании Нотта. И за этими эмоциями последовали другие – усталость, раздражительность. Она так же, как и Забини, занимала пост префекта и пахала как не в себя из необходимости. — Я просто хочу дожить до Рождества. Мы с мамой… — Пэнс, ты нам уже все уши проела своими «грандиозными планами», — перебил Нотт, кривясь. — Расскажи что-нибудь поинтереснее. — Вовсе и не проела. Я об этом упомянула раза три от силы, — недовольно ответила Пэнси, скрещивая руки на груди. — Ну да, если три — это семь. В ярчайших подробностях, — вмешался Блейз, с улыбкой закатывая глаза. — Идите к чёрту. А вы-то сами что планируете? — О, теперь тебе интересно? — Забини сделал вид, будто его до глубины души потрясли её слова. — Ну что ж, я еду в Италию. Наверное. Ещё не решил. — Как не решил? Это же… — Дорогая, не все болеют манией контроля. Ты исключение. — И вовсе у меня… — Ага. Да. Конечно, — пожал плечами Тео совершенно беззаботно, но, увидев взгляд Паркинсон, сказал, всё ещё шутливо, но уже более убедительно: — Серьёзно, никакой мании контроля. Ты – эталон безответственности. Пэнси толкнула его в плечо, улыбаясь, и Драко показалось, что они вернулись куда-то на пятый курс. А возможно, и раньше. Куда-то далеко, в то время, когда они были детьми, единственной заботой которых являлись приближающиеся экзамены. Они были тогда совсем другими. Паркинсон была другой. Она улыбалась ярче, кривлялась и шутила, пыталась привлечь внимание Драко совершенно глупыми способами. Не красилась, не укладывала волосы в идеальную причёску. А с шестого курса Малфой не мог припомнить ни дня, чтобы не увидеть на ней полную экипировку. Единственные моменты, когда волосы девушки выходили из строя, случались на практических работах по Зельям, где невозможно было уследить за котлом и причёской одновременно. И Драко гораздо больше нравился её растрёпанный вид. Во время работы она была настоящей. — Да ладно вам, Пэнси у нас просто организованная. И, как по мне, лучше уж пусть она будет пунктуальной, чем ждать еë по полчаса, — вмешался Драко в разговор, с нескрываемым намёком взглянув на Нотта, который закатил глаза, хлопнув рукой по лбу. — Вот попробовали бы сами ужиться с этой хернёй на голове, я б на вас посмотрел, — огрызнулся он, протягивая свои лёгкие кудри сквозь пальцы. — О да, никогда не забуду твою причёску на младших курсах, — Пэнси, едва сдерживая смех, посмотрела чуть вверх, вспоминая эту картину. Волосы Тео всегда завивались, но до четвёртого курса он совершенно не умел их укладывать. У него не получалось ни одно заклинание, связанное с гламурными чарами, как бы сильно он ни старался, и в итоге его голова была больше похожа на одуванчик. Нотт даже отказывался тогда фотографироваться, но Пэнси всё-таки иногда успевала подловить момент. Поэтому у Драко в ящике лежала куча фотографий, на которых Теодор закрывается, либо ругается с Пэнси, либо вообще убегает от камеры. Видимо, вся их компания также погрузилась в эти воспоминания, потому что они смеялись так, будто увидели одну и ту же картинку в голове. — Да ну вас. Зато сейчас мне нет равных в красоте, — наигранно-самодовольно ответил Тео, от чего все снова закатились смехом. — Конечно, дружище. Спору нет, ты неподражаем, — кивнул Драко, обхватывая друга за плечи. — Ну, после меня конечно, — он резко мотнул головой, как бы откидывая волосы со лба, подмигивая друзьям. Да, этот день, даже несмотря на погоду, был хорош.***
— Мне кажется, я сейчас умру, — подытожила Джинни, откидываясь на спинку стула и поднимая глаза к потолку. — Последняя шоколадная лягушка явно была лишней, — поддержала её Гермиона, сидя почти так же. Они с Уизли около часа назад побывали в «Сладком Королевстве» и, кажется, купили столько сладкого, сколько не покупали никогда. Возможно, на это повлиял стресс – хотелось как-то порадовать себя, а конфеты, леденцы и различные шоколадки отлично подходили. Гермиона выросла в семье дантистов, и её всю жизнь учили, что сладости плохо влияют на зубы, из-за чего девушка как могла старалась ограничивать себя. Но у неё не всегда получалось – иногда, в такие моменты, как сейчас, когда стресс окончательно прошибал мозги, она шла и покупала себе горы вкусностей. Но так много она не ела ещё никогда. Они с Джинни даже не заметили, что в течение часа не отрывались от пакета, постоянно беря шоколадных лягушек, волшебный мармелад и многое другое. А теперь они обе чувствовали, что не смогли бы, наверное, даже встать. Перебор. — Я бы сказала, последние две шоколадные лягушки, — усмехнулась Уизли, на пальцах показывая число и тяжело вздыхая. — Но если уж мне суждено умереть от того, что я переела сладостей – так тому и быть. Не такая уж ужасная смерть. — Ты драматизируешь. В «Трёх мётлах» народу было не так много, как обычно. Как будто люди предпочли проводить время на улице, в попытке ухватить последний тёплый день. Но Гермионе было уже как-то плевать на погоду. Она нагулялась, насмеялась и наелась на ближайшие полгода. Грейнджер перевела взгляд с окна на Джинни, у которой глаза по какой-то причине резко округлились и стали размером с монету. — О Мерлин, там Дин. О Мерлин. Гермиона нахмурилась, еле сдержав порыв повернуться и посмотреть на парня, который всеми силами пытался вернуть внимание Уизли. Она, с одной стороны, могла его понять, ведь влюблённость – сильное чувство. Но с другой, видела, как Джинни устала от его внимания. Томас ей совершенно не был интересен. — Ты пыталась сказать ему, что у него нет ни единого шанса? — спросила Гермиона, переходя на полушёпот. — Раз пять, — ответила ей Уизли тем же тоном. — А может… Сказать ему, что ты всё ещё влюблена в Гарри? — Я так и сделала, но после стало только хуже. Теперь Дин пытается утешить меня, поддержать в чувствах и как бы… Он надеется, что сможет заменить мне Гарри, типа излечить от чувств к нему посредством новой влюблённости в себя. — Кошмар. И это правда был кошмар. Их отношения с Томасом вообще никогда нельзя было назвать удачными, но теперь Дин казался каким-то одержимым. Он вроде шёл с добрыми намерениями, пытался помочь, но разве есть смысл навязываться тому, кто в тебе не нуждается? Это ведь, как говорила Гермионе мама, спасение утопающего, который не хочет быть спасён. А что, если она тоже была таким утопающим? Что, если она неверно истолковала слова Малфоя, а он искренне желал ей помочь? Мог ли он настолько измениться? — Так, всё, сматываемся. Джинни резко подскочила, перехватывая руку Гермионы, и потянула её за собой, к выходу. Они вместе выбежали из паба и постарались скрыться где-то между домов, заговорщически смеясь, словно оказались в маггловском фильме и убегали от погони. — Если ты так и будешь теперь бегать от него весь оставшийся год – уволь меня. Серьёзно, с этим нужно что-то делать. Дать понять Дину, что он тебе не интересен. Так ведь невозможно, — отдышавшись, строгим родительским тоном начала Гермиона, как будто Джинни была ребёнком, который не понимал простых вещей. Уизли закатила глаза и положила руку подруге на плечо. — Я знаю. Я и сама не в восторге от идеи целый год бегать… И я обязательно что-то придумаю. Ты же меня знаешь. Просто сейчас… Пошёл он. И правда. Грейнджер помотала головой и двинулась к выходу из проулка. День подходил к концу, солнце медленно садилось за горизонт, и пора было бы возвращаться. В конце улицы навстречу им шла компания слизеринцев. Гермиона подумала, что, скорее всего, они направлялись в «Три метлы», чтобы отдохнуть и выпить, но задерживать на них взгляд девушка не стала. Она отвернулась, смотря прямо перед собой, не желая даже думать о том, как выделялись светлые волосы Драко в таком свете. И как всё-таки хорошо на нём смотрелось это чёрное осеннее пальто, сшитое словно специально для него. Оно сидело идеально. Он будто родился в нём, Мерлин. Её кто-то толкнул. И это совершенно не было похоже на случайность – чья-то рука очень намеренно коснулась её плеча и грубо, резко, больно отодвинула в сторону так, что Гермиона едва удержалась на ногах, сильно отшатнувшись. Она взялась за руку, оборачиваясь, и еë брови взметнулись вверх, когда позади оказался Забини. Остановилась в удивлении не только она. Его компания тоже замерла на месте, выпучив глаза, теряясь в ситуации. — Что это было? — возмущённо воскликнула Гермиона в сторону Блейза. В него как будто бес вселился. Забини обернулся, совершенно беззаботно смотря на неё, так, словно он ничего такого и не сделал. — Что, прости? — он чуть улыбнулся, глаза его источали интерес, а голова была приподнята в надменном жесте. — Ты не хочешь извиниться? —вмешалась Джинни, взгляд которой был таким же непонимающим, но жëстким. — Перед ней? Я не извиняюсь перед грязнокровками. Мерлин, да что с ним такое? Гермиону как будто сбросили с обрыва. Она ненавидела, когда её так называли, и умела терпеть это раньше, но после войны ещё никто не осмеливался так говорить. Грейнджер не слышала этого слова в свой адрес слишком давно. И мгновенно закипела. Но всё случилось слишком быстро. Она только собралась сделать шаг к нему, как слева пронеслась вспышка заклинания и тут же ударила Забини. Он упал без сознания, а когда Грейнджер перевела взгляд в сторону, увидела, что Малфой стоял с вытянутой палочкой, направленной на друга. Паркинсон и Нотт ошарашено оглядывали обстановку. Они молчали, абсолютно не понимая, что только что случилось и что с этим теперь делать. Но после слов Драко всё встало на свои места: — Это был не Блейз. Он никогда не назвал бы никого грязнокровкой. И она снова падала в пропасть. Но уже совершенно по-другому. Жизнь как будто играла с ней, проверяла выдержку, пыталась понять предел. Подбрасывала хорошие дни, чтобы потом снова окунуть в реальность, в которой всё было далеко не так радужно, как хотелось бы. Каждый раз словно затишье перед бурей. А она всё страшнее и страшнее. Набирает обороты, обращаясь в самую настоящую катастрофу, стихийное бедствие, которое своей мощью способно стереть целый город. Но внутри растекалось тепло. Мёд, который хранил в себе лечебные свойства, перекатывался по органам, проникал в вены, изгоняя страх перед силами природы, даря осознание — это можно исправить. Предотвратить, уничтожить причину. И это может она. Гермиона Грейнджер всегда находит ответы на поставленные вопросы, она считается самой умной ведьмой своего поколения. Этот мёд в секунду испепелил страх. Серые глаза совершенно не ассоциировались с этим чувством, казалось, они могли дарить только холод, обжигающий. Но они ломали все представления о себе, создавая внутри абсолютно противоположное чувство. И как бы Гермиона на него не злилась, мысленно благодарила, потому что именно его глаза помогли ей взять себя в руки. Какая ирония, что он делает это только из жалости. — Нам нужно отнести его в безопасное место. Связать и привести в чувства, — собранным, командным тоном сказала Гермиона, глядя на застывших в шоке Тео, Пэнси и Джинни. Но от её слов Паркинсон оживилась. Она стряхнула с себя лишние эмоции так, словно сдула лишнюю пылинку на пальто, и перевела взгляд на Грейнджер – недовольный. — Мы и сами в состоянии разобраться со своими проблемами. Поддержка гриффиндорцев не входит в список потребностей, — она словно отмахнулась от назойливой мухи, одним движением головы откинув волосы. И Гермиона внутри как будто снова закипела. Лава опять взялась за своё. Это презрение, что до сих пор преследовало её со стороны некоторых особ, высокомерие, что они проявляли в её сторону, пусть и не раскидывались больше громкими обзывательствами по типу «грязнокровки»… Она подалась навстречу девушке и краем глаза заметила, что Джинни тоже надела броню, облачила кожу шипами, готовая защищаться, но не успела сказать ни слова, даже полного шага не ступила, как Драко опередил её: — Сейчас не время для препирательств. А если с Забини сделали именно то, что я думаю, то это становится не только нашей проблемой. Тео, отомри и помоги донести его до ближайшего проулка, — его голос звучал собранно, безэмоционально, так, как будто он был командиром военного отряда и раздавал своим подчинённым приказы. Гермиона начинала уважать его умение держать себя в руках. Не поддаваться эмоциям там, где это было необходимо, рационально мыслить в стрессовых ситуациях – почти так же, как это делала она. Но у Малфоя это получалось гораздо лучше. Нотт послушал его, и вместе с Драко они подняли Забини с земли. Джинни и Гермиона повели их в тот проулок, из которого совсем недавно вышли — он находился за людной улицей, там, где кроме самих жителей домов никто не ходил. Паркинсон всё ещё была зла, внутри неё кишел яд, которым хотелось плескать во все стороны. Но она держалась, потому что доверяла Драко. Так, как никому другому. Они прошли вглубь проулка. Гермиона смотрела, как Малфой и Нотт укладывают Забини на землю, спиной прислоняя к стене дома. Как Джинни быстро прошептала заклинание «Инкарцеро», и Блейза тут же плотно захватили верёвки, так, что выбраться не было ни единого шанса. Как Драко осторожно вытащил из его кармана волшебную палочку. Как она направила свою прямо на грудь оглушённого парня и чётко произнесла: — Ренервейт. Забини резко дёрнулся, мгновенно приходя в сознание, и завалился набок, ошалело моргая и пытаясь пробить мутную пелену на глазах. Всего через пару секунд он уже смотрел на друзей, которые стояли над ним хмурые и сосредоточенные. Его голова готова была расколоться от боли, как будто по ней несколько часов подряд били чем-то тяжелым в попытке раскроить череп. — Какого хера? — Блейз… Это ты? — Джинни сделала неуверенный шаг в его сторону. — Нет, блять, Санта Клаус собственной персоной. От слишком громкого высказывания он поморщился, голову снова пронзила игла боли, острая, тонкая, будто проходящая насквозь. — Вот теперь это точно он, — закатив глаза, констатировал Драко. И в следующую секунду Джинни сняла своё заклинание, а Малфой протянул другу руку, помогая встать. — Почему я… Оу. Кажется, в его глазах промелькнула тень понимания. — Никогда больше не используйте на мне Ренервейт. Я уж лучше проваляюсь целый день, чем потом буду так мучиться. — Зачем кому-то накладывать на студента Империус? — Паркинсон нервно теребила кольцо на своей руке. Она была напугана. — Война закончилась, зачем… Почему нельзя просто оставить нас в покое? — чуть громче воскликнула она. Состояние аффекта ушло. Адреналин выветрился. Пришло осознание проблемы, ударило в голову резко, неожиданно, словно бладжер. — Может они хотели получить шпиона? Ну или что-то в этом роде, — предположил Тео, перебирая пряди своих волос между пальцами, но Гермиона на это отрицательно помотала головой. Она начала ходить из стороны в сторону, вслух рассуждая: — Нет. Поведение Блейза было слишком заметно, так, будто это сделали напоказ. — Зачем? — напряженно процедила Пэнси. — Откуда мне знать? Возможно, хотели запугать. Показать свою силу. Или ввести в заблуждение. Я уверена только в одном — нужно сейчас же сообщить обо всём профессору МакГонагалл. Деревню необходимо защитить. А вы, — Гермиона указала рукой на Драко и Тео, — помогите Блейзу добраться до больничного крыла. Ему нужно зелье, придумайте для мадам Помфри какую-нибудь сказку. Я иду к директору. Джинни, ты идёшь со мной. С этими словами Грейнджер развернулась, уносясь в сторону Хогвартса. В её голове активно крутились шестерёнки, в ускоренном режиме анализируя всю информацию. Если их хотели запугать, то миссия провалилась. Каждое событие, связанное с Пожирателями (Гермиона была более чем уверена, что именно они устроили этот цирк), только добавляло ей уверенности в своих действиях. Цель обретала более жёсткие очертания, путь к ней выравнивался, а вера в собственные силы крепла. Как будто новые испытания только закаляли, выравнивали баланс, не давая сойти с ума. Страх приходилось отодвигать на задний план, потому что поддаться эмоциям в стрессовой ситуации – худший расклад, который только можно было себе представить. Камень ответственности давил, тянул вниз, но было необходимо нести его, держать спину прямой, а подбородок приподнятым, чтобы в итоге мир обрёл покой. Перед белой полосой всегда лежит чёрная. И если пришлось на неё напороться – нужно идти до конца, чтобы, вступив на свет, развернуться и идти вдоль. Больше никогда не пересекая злосчастную линию.***
Это переходило все границы – грозило перерасти в настоящую войну. Беллатриса почувствовала себя всесильной, раз решила, что может вторгаться на территорию Хогсмида, рядом с которым располагалась школа — место, которое кишит детьми, не готовыми защищаться. Драко был более чем уверен, что что-то грядёт, стихия беснуется. Огонь уже вышел за пределы костра, ища новую пищу – лес, усыпанный деревьями, и это может перерасти в ужасный пожар, забирающий в своё пекло всё, что встанет на пути. А Грейнджер что-то знала. Терпение бесповоротно лопнуло, так, словно представляло из себя леску, которая держит огромный камень. Нить достаточно прочная, но тяжесть взяла своё и она, не выдержав, порвалась под напором. Так чувствовал Малфой, пока следил за каждым движением удаляющейся гриффиндорки, ни на секунду не отводя взгляд. — Мне нужно уйти. Я навещу тебя вечером, — кинул он друзьям, последней фразой обращаясь к Блейзу. И уже почти сорвался с места, так же, как и Грейнджер чуть раньше, но рука Паркинсон остановила его, сильно сжав запястье, дёргая на себя. — Я, наверное, что-то пропустила, но какие у тебя могут быть дела с грязнокровкой? — Пэнси скорее прошипела это ему в лицо. Она была похожа на разъярённую фурию. В глазах плескалось море яда, и такой Паркинсон становилась всегда, когда кто-то темнил, вводил её в заблуждение или выставлял идиоткой. Создавалось такое чувство, что она вот-вот вцепится Малфою в шею своими длинными ногтями и будет пытать, пока не узнает правду. Но у Драко не было на это ни времени, ни сил. И если раньше на такое поведение он закрывал глаза, понимая темперамент подруги и реагируя абсолютно спокойно, то сейчас Паркинсон подействовала на него, как красная тряпка на быка. — Я у тебя разрешения не спрашивал, Паркинсон, поэтому тебе лучше отпустить мою руку и не совать свой нос в чужие дела. Его глаза не горели – они стали олицетворением жуткого холода, такого, который обжигал. Как будто температура воздуха опустилась до своей минимальной отметки. Пэнси испуганно отпустила его, сделав шаг назад, потому что она никогда не видела Драко настолько злым. Особенно по отношению к ней самой. От него разве что искры не отлетали. Драко чувствовал, как его потряхивает от эмоций. Но, Мерлин, ему было на всё сейчас плевать, кроме того, что он больше не может оставаться в стороне. Он должен хоть что-то сделать, хоть как-то помочь, сука, стереть тот фрагмент своей жизни, когда он стоял на другой стороне, смотрел на страдания людей и ничего не делал. Он так много сделал ошибок в своей жизни. Ему нужно было хоть раз, один чёртов раз, сделать всё правильно. А для этого нужно добиться от Грейнджер правды. Он догнал их на входе в школу. Её рыжая подружка что-то лепетала так быстро, что вряд ли кто-либо смог бы разобрать из её потока хоть что-то, а Грейнджер шла прямо, целенаправленно, такая напряженная, словно ей в задницу вставили палку. Он дёрнул её за плечо, останавливая, и гриффиндорка уставилась на него так, словно он лично убил её родителей, но было так плевать на всё это, если честно. — Уизлетта, ты можешь идти. Если Грейнджер так нужна подружка для разговора со старухой, так уж и быть, я согласен взять эту роль на себя, — его шутка звучала как угроза, на что обе девушки отреагировали незамедлительно. Грейнджер тут же вырвалась из его хватки, не очень крепкой, на самом деле, чтобы не сделать ей больно, а Уизли сделала шаг вперёд, подходя ближе, и прошипела ему: — Не тебе указывать мне, что делать. — Да? Жаль, мне плевать. Вали, — Драко тоже сделал шаг в её сторону, пока отвечал. — Перестаньте! Малфой, я не знаю, что на тебя нашло, но ты переходишь все границы. Джинни, пожалуйста, иди в гостиную, я разберусь, — Грейнджер встала между ними, умоляюще глядя на свою подругу, как щенок, умоляющий хозяина не шуметь. Уизли колебалась несколько секунд. Она переводила взгляд с Драко на Гермиону и обратно, хмурясь, о чём-то усиленно размышляя, но в итоге расслабила плечи и, пробормотав что-то себе под нос, удалилась. Сразу стало легче, как будто с шеи сняли удавку. — Ты сошёл с ума? Что это было? — тут же всполошилась Гермиона, как собака, что сидела на привязи и сорвалась с цепи. — Мы обсудим это потом, Грейнджер, когда поговорим с директором. Шагай давай. И ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы быть уверенным в том, что она, пыхтя от негодования и злости, гневно топнула ногой, совсем как ребенок, и послушно последовала за ним. Предстоял сложный разговор.***
МакГонагалл была крайне шокирована тем, что ей рассказали. В её глазах в ту секунду читалось всё – ужас, непонимание, страх и твёрдая решительность в своих будущих действиях. Она заставила подробно рассказать о случившемся, и Грейнджер с радостью распиналась обо всём так, словно писала книгу для издательства, которое платило за количество страниц. Драко вставил свои пять копеек, лишь когда Минерва спросила о том, как ему удалось так быстро понять, что с его другом что-то не так. Она также убедилась, что Забини доставили в больничное крыло после заклинания, возвращающего в сознание, так как оно славилось не самым жадным на дурные последствия. А потом Малфой утянул Гермиону в Выручай-комнату, чтобы услышать, наконец, о том, что, блять, происходит и как к этому причастна его тётя (хотя на последний вопрос он и так знал ответ). Грейнджер смотрела на него гордо, так, как смотрела всегда, но в её глазах мелькали эти маленькие, но такие бросающиеся в глаза нотки обиды, что хотелось улыбнуться. Она была маленьким дьяволом, кроющимся в деталях. Умница-отличница, правильная, Золотая девочка, которую сломали, заставив искать пути к исцелению. Идеальная кандидатка на пост старосты, которая так заебалась, что начала выпивать иногда, чтобы расслабить голову. Девочка, которая не сделала ничего, чтобы заслужить пытки. — Ты что-то знаешь, — Драко перешёл сразу к делу, не видя смысла тянуть и проливать лишнюю в данной ситуации воду. Путь от его мыслей к мимике был плотно закрыт на несколько сильных замков, и то, о чём он думал, не давало последствий в эмоциях, так легко читаемых на лице. Он был спокоен внешне, возможно, излучал некую заинтересованность, но не более. Никогда не показывай своих эмоций. — Я много что знаю, Малфой, выражайся конкретнее, — она сложила руки на груди так, будто пыталась закрыться от него. Она хотела кусаться. — Конечно, я ни в коем случае не сомневаюсь в твоей осведомлённости во многих вопросах. Но меня интересует, скажем так, деятельность Пожирателей, в особенности моей тёти, — он говорил почти ласково. Она напрягла скулы, сглотнула, чуть сжала губы, но взгляда не отвела. Отчаянно пыталась выглядеть расслабленной, чтобы её ложь выглядела, как правда, но получалось не очень. И, да, в следующую секунду у Драко сжало внутренности: — Сожалею, но здесь я бессильна. Я не знаю. Малфой ненавидел, когда ему врали. — Ложь. Она начинала злиться. — Думай, как хочешь. — Спасибо за разрешение, а теперь скажи правду. — Я сказала правду – я не знаю, — она подалась вперёд, говоря громче, чем до этого. Но всё ещё недостаточно убедительно. Грейнджер слишком часто сглатывала, и несколько раз её нога дёргалась – нервничала. Люди не нервничают так, когда говорят честно. И эта игра начинала надоедать. — Золотая девочка не стала бы изучать Тёмную магию просто так. Она сосёт из тебя силы, что уже говорит о многом – ты не желаешь её познать, а лишь пытаешься найти решение для своей задачки. Вопрос лишь в том, что это за задачка такая, что путь к ответу на неё пролегает через такого рода методы? — он словно охотился на кролика в обличье лиса. Подходил к ней осторожно, сбивая спесь, заставляя ещё больше нервничать, как будто хотел заставить свою жертву сначала изрядно пострадать и лишь потом прикончить одним ударом. Загнать в угол, оставить без единой надежды на спасение, сделать так, чтобы она поняла – конец близок. И, наконец, освободить от мучений. Но Грейнджер не была кроликом. Даже не пыталась притвориться. Она тоже походила на лису – умная, хитрая, опасная. Так ситуация казалась даже более интересной. — Зря я тебя тогда поблагодарила. Совсем забыла, что в твоём случае нельзя делать поспешных выводов, — Гермиона оскалилась в попытке ударить. Но не получилось. — Так что за задачку ты решаешь? — Драко подошёл ближе, оказываясь на расстоянии вытянутой руки. — Возможно, если ты скажешь мне честно, я отвечу тем же. Зачем тебе это? И он снова стоял прямо на краю пропасти. Если ответит ей честно – упадёт, и стоит ли оно того? Признаться Грейнджер в собственной слабости, в чём-то таком, что он ни с кем ещё не делил. Никто не должен видеть твои слабости. Верное ли это утверждение? Ведь по сути, слабости есть у каждого человека, и Грейнджер не исключение. Точно так же, как Поттер и Вислый. Его отношение к ним не изменилось – и первый, и второй всё ещё отзывались бешенством где-то внутри, но нельзя было не признать, что в чём-то они были хороши. И они умели прикрыть друг другу спину там, где это было необходимо, потому что знали точно – где. Слабость в некотором роде сила, когда тебе есть, кому доверить её безопасность. Она объединяет. И если Драко требовал честности от Грейнджер – он должен был дать ей то же. Это не работает лишь в одну сторону. Доверие нужно было заслужить. И если уж Малфой решил пойти до конца, решил, что он действительно хочет помочь избавиться от остатков войны, принять на этот раз правильную сторону – начинать стоило с честности. — Потому что я хочу хоть раз сделать правильный выбор, Грейнджер. В Гермиону словно попал разряд молнии. Разом прошибло всё тело, табун мурашек перекатился с самой макушки до кончиков пальцев, потому что это была его правда. Он так редко снимал свою маску, почти никогда не давал никому увидеть себя настоящего, а сейчас – вот он, ломает систему своей честностью, которой Гермиона не ожидала. Но она не могла просто так взять и раскрыть ему карты. Малфой оставался собой, и ему нельзя было просто так взять и довериться – роковая ошибка может стоить ей всего. Она ведь и не обещала ему? — Значит, вот как. Прости, но этого недостаточно для доверия. Она была более стойкой, чем Драко когда-либо мог себе представить. Такая маленькая, но до самой макушки наполненная храбростью и отвагой гриффиндорка. Он смотрел в её глаза и отчего-то гордился ей за эту стойкость. Она не была такой раньше. На втором курсе, когда он назвал её грязнокровкой, в её глазах заблестели слёзы – Малфой помнил. Но сейчас… Она бы ни за что не поддалась на провокацию. Все те её истерики, что были раньше, не являлись признаком слабости – это были жестокие последствия панической атаки и Тёмной магии. Хрень, по которой невозможно судить. Почему он раньше не замечал этого? Почему раньше не обращал внимания на то, насколько она на самом деле сильная? Не в плане магии, а внутренне. Её стержню мог бы позавидовать кто угодно. Но его одновременно и злила её упёртость. Драко, с одной стороны, понимал, почему она не отвечает ему, но с другой, не знал, что должен такого сделать, чтобы ему поверили? Чтобы исправить всё то, что натворил отец? Чтобы она доверилась ему. — А чего тогда будет достаточно? Мне раскаяться, встать на колени и молить о пощаде? Молить дать мне шанс показать, что я изменился? Чего ты хочешь, Грейнджер? Слова только укрепляли бессилие. Малфой ненавидел это ощущение – словно мог часами плясать на публику, но всё равно не добился бы ровным счётом ничего. Бился головой о стену в попытке пробить мрамор. А Грейнджер молчала. Потому что сама не знала, чего требует. — Знаешь, что? Ладно, разбирайся без меня, но хотя бы попроси помощи у своей рыжей подружки. Потому что в одиночку никто такое не вывезет, — он выплюнул это ей в лицо. — Я в состоянии сама разобраться со своими проблемами, и мне не нужна ничья жалость, а уж тем более твоя, Малфой. Иди к чёрту с этим, — она мгновенно оскалилась, тыча ему в грудь указательным пальцем, метая молнии одним взглядом, так, что Драко наконец понял, что так задело её. Жалость. Грейнджер думала, что он жалеет её. Помогает из жалости. Словно она умирающий, последняя просьба которого – поцелуй, и Драко исполняет её лишь потому, что сочувствует и хочет подарить хоть что-то хорошее перед тем, как её не станет. — То есть ты думаешь, что я тебя жалею? — Малфою было почти смешно. Он готов был прямо сейчас взять и расхохотаться, так же, как это сделала она в четверг. Но сдержался, лишь усмехнувшись: — Я жалею не тебя, Грейнджер. Я жалею о своих прошлых поступках. Драко уже решил быть честным. Решил добиться доверия в свою сторону. Ввязаться во всю эту историю. И он мог ей в этом признаться – легко, потому что правду говорить проще, чем ложь – главное с чего-то начать. Гермиона так много терпела от него на протяжении стольких лет, что имела право знать. На самом деле, будь она чистокровной, Драко был уверен, что они бы могли подружиться в детстве. И Грейнджер была бы куда лучшим собеседником, чем Крэбб или Гойл – они бы сидели в библиотеке, обсуждая книги, делая вместе уроки, спорили бы, сколько именно нужно добавить в зелье лирного корня. Вся его ненависть к ней была основана на словах отца и зависти, потому что магглорождённая не могла обходить чистокровного, как говорил Люциус. Не могла быть лучше. Но теперь, когда Драко решил менять свои убеждения, всё было так… Бессмысленно. Какая разница, кто она по крови? Он слишком поздно понял, что главное – личность, а не происхождение. А она являлась достойной личностью. Высасывала из себя все силы, лишь бы снова спасти мир. Сильная, маленькая заучка-Грейнджер. — Прости, Грейнджер. Я не должен был судить тебя по происхождению. Эти слова были последним ударом. Тем, что окончательно выбило из колеи, не оставляя ни малейшего шанса на победу, поражая в самую душу, куда-то, где всё ещё таились эти старые детские обиды на мальчика, который обзывал Гермиону за то, что невозможно было изменить. И сейчас этот мальчик вырос, по-настоящему, и умом, и телом, и нашёл силы признать свою вину. К глазам подступили слёзы, но девушка проглотила их, отходя от него, напоследок сказав: — Мне пора идти. Но я… я подумаю, Драко. И она вышла, оставляя его с улыбкой на губах. Заставляя поверить, что у него получилось. Что он снова сделал шаг в нужную сторону. В ту, которую выбрал сам.