4 Ноября 1998
Вдали от городов, где-то на стыке с границей леса располагалась небольшая маггловская деревня. Ещё вчера полная жизни. Люди неторопливо занимались своими делами — кто-то работал, кто-то гулял с детьми, кто-то сидел на скамье у своего сада, читая книгу или разговаривая с любимым человеком. Дети смеялись, бегали друг за другом, как ненормальные, играя в свою, совершенно непонятную взрослым игру. Они воображали себя волшебниками, монстрами, доблестными рыцарями и простыми спортсменами, а в их глазах блистали искорки счастья. Такого простого, присущего только детям — безусловного. Счастья от того, что они просто есть в этом мире. Взрослые смотрели на них с теплотой. Вспоминали себя в ранние годы. А потом снова шли по своим делам. Мужчины рубили дрова для камина, женщины готовили для семьи. А сейчас вся их деревня горела. Огонь переходил от одного дома к другому, сопровождаемый своей лучшей подругой — смертью, которой буквально воняло в воздухе. Мёртвые тела горели, повсюду слышались крики тех, кто был ещё жив, но не мог спастись от пламени. Огонь — это всегда что-то красивое. Что-то такое, на что действительно можно было бы смотреть вечно, замечая нотки великолепия в том, как он танцевал. Изысканно, тонко распространяясь. Но в то же время пламя теряло всю свою красоту, когда в его жерле умирали люди. В этот момент он становился отвратительным. Не знающим пощады, чем-то, что было послано самим дьяволом из ада, чтобы уничтожать всё на своём пути. Не оставив после себя ни единой уцелевшей детали. А над огнём, в самом небе, из облаков вырисовывался череп с вылезающей из его челюсти змеёй. Им слишком поздно сообщили. Приди они хотя бы на двадцать минут раньше, возможно, смогли бы что-то сделать. Застали бы Пожирателей, победили бы их в сражении, спасли бы хотя бы кого-то. Но было слишком поздно. Гарри и Рон словно стояли в эпицентре зарождения апокалипсиса и ничего не могли с этим сделать. Они тушили огонь так активно, как могли, всем своим отрядом. Выкладывались во всю, лишь бы успеть. Чем дольше они держали заклинания против огня, тем слабее становились их защитные чары, и внутрь просачивался смертельный дым, от которого из лёгких поднимался кашель. Руки, лицо, ноги, тело — всё обжигало с такой силой, что казалось, совсем скоро они пополнят ряды погибающих в огне. Адски хотелось отвернуться, отойти подальше, чтобы вдохнуть свежего воздуха и почувствовать прохладный ветер. Но ни Рон, ни Гарри, ни кто-либо другой не отвернулись ни разу. Не прекратили действие чар. Это бросало в воспоминания о битве за Хогвартс, когда замок почти так же горел, а пламя забирало всё то, что было им дорого. Как будто у них отрывало частички души. Но они всё равно не успели. Ни одного выжившего. Повсюду мёртвые обугленные тела — мужские, женские, детские… Повсюду пепел — в воздухе, на земле, в лёгких, в глазах и во рту. В душе. Обломки домов, сгоревшие книги, одежда, цветы, что больше никогда не оживут. Мерлин, здесь было так много детских тел. Те самые мальчики и девочки, что наверняка вчера радовались солнцу, лежали сейчас на земле с вытекшими глазами, отрубленными конечностями, сгоревшими лицами. От осознания, что они этого не заслуживали, внутри что-то умирало вместе с этими детьми. Они даже не являлись волшебниками, не имели ни малейшего отношения к войне, что развязалась в магическом мире. Они имели право на жизнь, которую у них отобрали. Рон не мог сдержать слёз. Мерлин, он думал, что всё закончилось. Что в тот самый момент, когда был уничтожен последний крестраж, мир излечился от вируса, и пандемия закончилась. А теперь он смотрел на истреблённую деревню. Окружающий мир потерял свою чëткость. Старший аврор их отряда приказал осмотреть окрестности в поисках выживших, успевших сбежать, или Пожирателей, что не смогли вовремя скрыться. Уизли шёл, словно в тумане, почти ничего не видя перед собой, всё дальше в лес в надежде найти хоть кого-то. Сознание ускользало, всё не отпуская картину с мертвым маленьким мальчиком, которому, кажется, откусили и руки, и ноги, потому что те валялись совсем рядом. Глаза были вырваны из глазниц, а язык отрезан. Мерлин, каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое с ребёнком? Впереди ждали лишь деревья, кусты, трава, камни и тихий плач. Плач? Рон обернулся, пытаясь понять, откуда исходит звук, и увидел вдали блеск блондинистых волос, виднеющийся из-за небольшого пня. Там сидела маленькая девочка, на вид лет пяти, и её всю трясло как в лихорадке. Она не кричала, не билась в истерике, а сидела тихо, стараясь проглатывать слёзы, что нескончаемым потоком текли из её больших зелёных глаз. Волосы, что отливали золотом, словно ячменное поле в июльский полдень, были спутаны в крупные колтуны, а губы посинели так, будто девочка очень сильно замёрзла. Она жалась к пню, к своему маленькому укрытию, и смотрела на Рона испуганно, словно ожидая от него только боль. Что-то в груди сильно сжалось, а ком подкатил к горлу. Уизли даже не представлял, как можно описать всё то, что он чувствовал, потому что ни в одном из языков мира не найдётся подходящих слов. Его тоже колотило, как эту девочку, только изнутри. — Я не причиню тебе вреда, хорошо? Я хочу помочь, — тихо проговорил он, слегка поднимая выставленные руки вверх, как бы показывая, что у него нет ничего, что могло бы ей навредить. Но девочка прижалась к пню ещё ближе, хотя казалось, что это было уже невозможно. — Как тебя зовут? Она всё ещё рвано дышала, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться в истерику, но всё же смогла тихо и невнятно проговорить: — А-Агата. Рон почти незаметно сделал шаг к ней. Осторожно, чтобы не напугать ещё больше. — У тебя очень красивое имя. И сама ты очень красивая, Агата. А какая твоя любимая игра? — он говорил тихо и очень спокойно, хотя сам не понимал, как у него это получалось. Рон аккуратно подходил к ней всё ближе и ближе, спрашивая девочку о чём-то незначительном, что могло помочь хоть немного отвлечься от страха. — Я… Люблю прятки. Мама сказала мне, что очень хочет поиграть, и попросила спрятаться. И чтобы никто-никто меня не нашёл. Она не разрешала мне ходить в лес одной. Но сегодня сказала бежать сюда. Ты знаешь, что случилось? Что с моей мамой? Почему там кричали? — Агата снова начинала плакать, но Рон уже был рядом. Присел перед ней на корточки и взял за руку, поглаживая её тоненькую кожу в попытке успокоить. — Ты молодец, Агата. Ты справилась. Теперь всё будет хорошо, если ты пойдёшь со мной. — Почему ты не говоришь, что с мамой? Я хочу к маме, отведи меня к маме… Она заплакала уже по-другому. Как плачут все дети, когда хотят вернуться к матери — самому важному человеку в их жизни. Хныкала, захлёбывалась, тряслась от страха, а Рон, обняв девочку, гладил её по волосам, не зная, что ему сказать или сделать. Как можно сообщить пятилетнему ребёнку, что его мамы больше нет? Что она больше никогда к нему не вернётся — не обнимет, не расскажет сказку на ночь, не успокоит? Как он мог поступить так с Агатой? Наверное, они просидели так вечность. Девочка постепенно успокаивалась, пока не заснула обессиленная. А Рон смотрел на неё, и в уголках его глаз собирались слёзы, потому что он не представлял, какого это — потерять мать. Абсолютное чувство одиночества и пустоты. Что-то похожее он испытывал после смерти брата. Как будто оторвали кусок тебя самого. Рон взял Агату на руки и аппарировал в Министерство.17 Ноября 1998
Время тянулось словно остывшая карамель, утекая сквозь пальцы. День шёл за днём медленно, постепенно, и каждая секунда казалась минутой, а минута — часом. Гермиона прибегала в Большой Зал самая первая, с максимальной скоростью, на которую только была способна, перекусывала какими-то бутербродами или фруктами и устремлялась в библиотеку, чтобы посвятить себя урокам. Близилось время контрольных работ, и преподаватели задавали студентам всё больше и больше домашних заданий. Как говорил Невилл, которому Гермиона помогала с ЗОТИ, они вбили себе в головы одну единственную задачу — высосать из них все силы. Даже профессор Слизнорт, обычно довольно лояльный к ученикам, гонял их, задавая всё больше эссе, темы которых и в шутку нельзя было назвать простыми. Но для Гермионы это являлось способом отвлечься, заняться чем-то, что она искренне любила. Когда девушка садилась за уроки, весь мир вокруг исчезал, оставляя её наедине с книгами и пергаментами, окутывающими самым приятным запахом, который только можно было себе представить. Она боялась признаваться себе в том, что на самом деле таким образом пыталась убежать от реальности, в которой ей необходимо было сделать принять решение — дать ли Драко Малфою, бывшему Пожирателю смерти, второй шанс? Гермиона избегала его практически полторы недели. Не смотрела в его сторону, когда случайно проходила мимо, концентрируя внимание на чём угодно, кроме него — на стенах замка, в которых можно было рассмотреть трещины и стыки, на окнах коридоров, в которых виднелись простирающиеся тёмные облака, окрасившие небо в серый цвет, на нишах и балконах, на которых по ночам наверняка прятались ученики, желавшие уединиться, а патрулирующие этажи старосты и префекты вылавливали их, снимали очки с факультетов и отправляли в гостиные, грозясь в следующий раз отправить прямо на ковёр к директору. Она думала обо всём, кроме него. Загрузила себя на полную, не давая ни минуты отдыха, проводя все время в библиотеке до самого её закрытия, а потом возвращалась в гостиную Гриффиндора, где под треск камина читала художественную литературу. А потом, когда чувствовала, что глаза уже закрываются от усталости, поднималась в комнату и пила зелье Сна-Без-Сновидений, превышая дозволенные дозировки, чтобы уснуть сразу же, как голова коснётся подушки, и не видеть кошмаров, что преследовали её, словно охотничьи псы, учуявшие свою жертву. Помимо этого она старалась выделить себе время, чтобы вернуться к изучению Тёмных магических отпечатков, но это до сих пор не давало никаких плодов. Самое интересное она уже узнала, заклинания, что могли помочь, испробовала, и теперь слепо пролистывала одну и ту же информацию, заключённую на потрёпанных страницах, всё ещё надеясь, что хотя бы в одном из томов найдёт разгадку, которая не потребует слишком сложных ингредиентов для зелья или изучения древнейших рун. Идею пробраться в подсобку Снейпа Грейнджер в итоге отмела, осознав, что там было далеко не всё то, что ей было нужно. А значит не было никакого смысла тратить на это своё время. Пару раз Гермиона уже готова была написать Гарри, чтобы тот выслал ей ещё каких-нибудь книг, а потом начинала думать, что всё это бесполезно и пора заканчивать тратить своё время на загадки, которые не имеют ответа. Но уже через пару минут Грейнджер, недовольно рыча, возвращалась к изучению, ведь внутри по-настоящему зудело. Она просто не умела брать и бросать начатое, не доведя дело до конца. Её натура, любознательная и дотошная, требовала вернуться и искать ответ, пусть на это уйдут ещё месяцы, а может и годы. Именно в такие моменты в голову чаще всего лезло желание позволить Малфою помочь, потому что если у кого и могла найтись нужная информация — точно у него. О величии библиотеки рода Малфоев разве что легенды не ходили. Говорили, там есть отдельная секция Тёмной магии, где хранились самые старые, практически антикварные, темнейшие книги, которые только можно было бы найти в этом мире. Но Гермиона душила в себе эти мысли, душила это ужасное желание пойти на поводу у человека, который всю жизнь только и делал, что вставал на противоположную от неё сторону. Человека, который проиграл в своих убеждениях. В такие моменты девушка поднималась наверх и пила двойную дозу зелья, чтобы уснуть максимально быстро и беззаботно. Потому что иначе сознание начало бы убеждать её в том, что Драко Малфою на самом деле можно доверить такую важную информацию.18 ноября 1998
Гермиона не обращала внимания на студентов своего факультета, которые, как всегда, потихоньку выплывали из комнат, сонные и зевающие. Они отвечали ей тем же безразличием, поскольку все давно привыкли к тому, что Грейнджер всегда просыпается раньше остальных и сразу же начинает заниматься. Пусть поначалу её не понимали и считали немного чокнутой из-за этого, со временем просто перестали как-либо реагировать. Джинни несколько раз за прошедшие полторы недели отчаянно пыталась вытащить подругу на завтрак, беспокоясь о её здоровье, убеждая, что перекусывать, а не есть по-человечески — ненормально, но Гермиона только отмахивалась, делая вид, что настолько заинтересована в теории древних рун, что не может оторваться ни на секунду. На самом деле Грейнджер прокручивала в голове одни и те же мысли о магическом отпечатке. У неё было столько разных вариантов, которые могли бы помочь в разгадке, но для каждого зелья требовался объёмный список редких ингредиентов, которые она не смогла бы достать, как бы сильно ни хотела. Гермиона рассматривала вариант попросить Гарри о помощи, но каждый раз осекалась, потому что даже он вряд ли сможет найти где-либо кровь единорога или рог дромарога. А если и достанет — в связи с повышением охранной системы Хогвартса не сможет доставить. Чисто теоретически это было возможно передать в Хогсмиде, но и там на днях повысили охрану, чтобы защитить студентов школы. — Мерлин, это бесполезно, — пробормотала себе под нос Гермиона, зарываясь пальцами в волосы. Чем больше способов она находила, тем сложнее в них были ингредиенты. Тем безвыходнее казалась ситуация.***
Он ждал. Терпеливо ждал изо дня в день, проживая каждый час словно год. Приходил в Выручай-Комнату по три раза в день, в надежде, что вместо завтрака, обеда или ужина она предпочтёт оказаться там и дать наконец свой ответ. Дать ему понять, заслужил ли он второй шанс. Но её не было в Выручай-Комнате ни утром, ни днём, ни вечером. Не было в коридорах на переменах между занятиями. Не было в Большом Зале. На совместных уроках она подсаживалась к однокурсникам на самые первые парты, максимально далеко от него, не давая таким образом себе ни одного шанса взглянуть на него хотя бы мельком. Это длилось уже почти две недели. Она предпочла избегать его. И самым обидным являлся тот факт, что Драко просто не мог взять и подойти к ней. Вынужден был выжидать, пока Грейнджер самостоятельно примет решение, потому что в ином случае могло быть хуже. Если бы он надавил на неё, как бы это помогло? Разве можно поймать зверя, если постоянно маячить у него перед глазами? Нет. Небо за окном темнело стремительно и беспощадно. Погода больше не радовала солнцем, предпочитая закрашивать его облаками и тучами, которые превращали мир в серое скучное пятно. Кому вообще могла нравиться такая осень? Чем она привлекала взгляды? Что в ней было такого, что Драко никак не мог этого разглядеть? Вопросы, вопросы, вопросы… И ни одного внятного ответа. Создавалось такое чувство, словно Малфоя поместили в вакуум, из которого ни черта не слышно и не видно. Он хмыкнул, перекатывая лёд в стакане с огневиски. Драко не понимал, зачем вообще налил себе, если желания выпить, на самом деле, не было никакого. Когда он опускал взгляд на янтарную жидкость, в его глазах мелькали воспоминания о том, как Грейнджер случайно разбила такой же стакан. И о том, что было после этого. Удивительно, что за почти две недели Драко впервые остался совсем один на долгое время. До этого момента, после того, как Малфой проверил Блейза в больничном крыле, с ним рядом постоянно кто-то был, тот же Забини, Нотт или Паркинсон. Иногда он пересекался с Крэббом и Гойлом, которые пытались заговорить с ним, предложить выпить или ещё что-то в этом духе, но у Драко совершенно не было желания с ними веселиться. Раньше к этим двоим он относился как к своей личной охране, но сейчас ему в этом не было нужды. Пошли они нахрен. Малфой сделал небольшой глоток, перекатывая жидкость на языке и чувствуя острый, резкий вкус дорогого алкоголя. Жар огневиски моментально согрел все внутренности, заставляя их почти что гореть. Окутал мысли, будто заточая их в сферу, оберегая Драко от них настолько сильно, что в определённый момент в голове настала абсолютная тишина. Пустота. И в эту секунду послышался тихий стук в дверь. Драко отвернулся от окна, готовясь взглядом встретить вошедшего. Спокойно проговорил: — Входи. Ручка одним движением опустилась вниз, дверь открылась, и из темноты показались знакомые очертания. Забини казался расслабленным, но что-то в его походке и выражении лица заставило Драко в этом усомниться. Он слабо прищурился, ставя стакан рядом с собой на подоконник. — Твои головные боли прошли, так? Он беспокоился. Потому что Блейз заявил им всем, что полностью восстановился уже на следующий день после произошедшего, но Малфой слышал, как Помфри давала ему рекомендации по принятию специальных зелий и предупреждала, что эффект заклинания не сходит на нет так быстро. Поэтому почти каждый день внимательно следил за поведением Забини, чтобы понять — врал ему друг или нет. И, судя по тому, как он слегка прищурился, слишком резко опустившись на кровать — ответ был очевиден. — Так вот как вы чувствуете себя, когда я слишком очевидно заëбываю контролем, — мулат усмехнулся, смотря куда-то в потолок, словно выискивал там что-то. — Я же сказал, мне повезло. Всё прошло. Какой же ты пиздабол, Забини. Малфой слегка приподнял бровь, снова беря в руки стакан с алкоголем, но не стал делать глоток, просто смотря на отражение на поверхности. Как бы сильно он ни ненавидел ложь, в особенности от близких ему людей, смысла копаться в данной ситуации не было никакого. Блейз ему ничего не скажет, пока не почувствует, что дошёл до крайней точки. Иногда он казался даже более скрытным, чем Драко. Эта мысль, буквально на секунду промелькнувшая в голове, сразу вызвала воспоминание того вечера. Когда Уизлетта заявилась в подземелья. И Малфой сжал челюсти, вспоминая её обеспокоенный взгляд в ту секунду, когда Забини попал под действие Империуса. — Что за дела у тебя с Уизлеттой? — напряжённо спросил Малфой, вновь переводя взгляд на друга, который и бровью не повёл, услышав его слова. — Что за дела у тебя с Грейнджер? Драко замолчал на несколько секунд, понимая, что в их игре сравнялся счёт. — Туше. — Знаю.21 Ноября 1998
С каждым днём становилось всё холоднее. Гермиона чувствовала, что вот-вот выпадет первый, в этом году задержавшийся снег. И она снова будет кутаться в свою зимнюю куртку, стараясь хоть немного согреться. Горло начнёт периодически сдавать позиции, как бы плотно она ни пыталась замотать шею самым тёплым шарфом. Гермиона всегда была самой мерзлявой девочкой, с самого детства, и даже магия ей не всегда помогала. Когда зубы стучат от холода, сложно сосредоточиться и правильно произнести заклинание. Это такая ирония — лучшая ученица Хогвартса не может наколдовать согревающие чары, чтобы не умереть от холода. Джинни жужжала ей что-то на ухо, впервые за две недели вытащив на обед. И не сказать, что Грейнджер осталась этим довольна, потому что почти каждую секунду буквально заставляла себя не смотреть на него. Она честно старалась слушать всё, что говорила ей Уизли, но половина её рассказов всё равно канула в лету из-за мыслей, которые сменяли друг друга словно цвета в детском калейдоскопе. Избегать Малфоя было просто, когда у неё не было возможности поднять взгляд и увидеть его. То, как он улыбался, разговаривая о чём-то со своими друзьями, как закатывал глаза на очередную тупую шутку от Тео. Она точно вот-вот сойдёт с ума. До ушей доносились обрывки болтовни Джинни, жалобы Невилла на его новые растения, слова Симуса о том, что его практическое домашнее задание сгорело и многое, многое другое. Шум давил на голову, тело прошибала слабость, как при болезни. На протяжении двух недель Гермиона не испытывала этого, полностью окунувшись в учёбу, видя перед собой только обрывки текста, формулы зелий и заклинаний. Она жила в каком-то собственном мире, в который не впускала ничего лишнего, и за один раз Джинни удалось-таки вытянуть её оттуда в реальность, которая раздражала. Грейнджер отодвинула тарелку и подняла сумку с пола, вставая. — Мне нужно идти, прости. Я дослушаю тебя позже, ладно? — торопливо пробормотала она, уже уходя, не дожидаясь ответа. Выбежала из Зала, тяжело дыша. Чувствовала, что вот-вот задохнётся, если в срочном порядке не выйдет на свежий воздух. Гермиона не замечала людей вокруг, которые обеспокоенно оборачивались при виде неё. Не видела перед собой дороги, словно её бросили в мутную воду. Не слышала, как изображения на портретах вскакивали и спрашивали, хорошо ли она себя чувствует. Торопливо шла на автомате к ближайшему балкону, на котором гуляет свежий, холодный воздух. Пробирающий до костей мороз ударил по телу, проникая в лёгкие, и подарил долгожданное облегчение. Ей сразу же стало холодно, так, что захотелось забраться под самое тëплое одеяло и остаться там до весны. Мерлин, как же Гермиона ненавидела холод. И как иронично то, что в данной ситуации именно он помог ей снова ощутить себя нормально, если это слово вообще можно было применить к Гермионе Грейнджер после войны. Сзади послышался шорох. Девушка обернулась и встретилась глазами с карими радужками Джинни, на лице которой было явно выражено беспокойство. Она вновь отвернулась, готовая к целой куче вопросов. Но услышала лишь один, совсем тихо сорвавшийся с губ Уизли: — Гермиона, скажи честно, ты что-то знаешь и не можешь рассказать мне? А что она знала? Что, скорее всего, приближается ещё одна война? Это все знали. Грейнджер больше не чувствовала себя «невыносимой всезнайкой», как говорил Снейп. Потому что ни черта она в последнее время не знала. Только забредала всё дальше и дальше в тёмные лабиринты загадок, теряясь, не понимая, куда повернуть теперь — налево или направо, и был ли вообще в этом смысл. Ведь и там, и там ждал тупик. — Я знаю только то, что нас ждёт ещё одна война, Джинни. А что с этим делать — понятия не имею, — Гермиона тяжело выдохнула. Она чувствовала себя одинокой. Никогда раньше ей не приходилось справляться с чем-то подобным в одиночку — рядом всегда были Гарри и Рон. Втроём они действительно могли сворачивать горы, ведь когда Грейнджер заходила в тупик, один из её друзей так или иначе подбрасывал идею о том, что лучше сделать дальше. Они поддерживали друг друга и помогали, а теперь рассыпались в разные стороны. — Я верю в то, что вместе мы справимся. Как и в прошлый раз. Если тебе нужна помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне, ты же знаешь, — Уизли приобняла её за плечи. — Годрик, ты как ледышка. Пойдём в тепло, не хватало тебе ещё заболеть. — Ты стала чем-то напоминать мне Молли, — подметила Гермиона, поддаваясь подруге и входя вместе с ней обратно в помещение. Но Джинни резко остановилась, принимая суровый вид и поднимая на Грейнджер указательный палец. — Никогда. Не сравнивай. Меня. С мамой, — строго проговорила она. Это выглядело по-настоящему забавно. Для Гермионы Молли всегда была как вторая мать, заботливая и уютная. Но и у неё были недостатки. По мнению Грейнджер, женщина слишком сильно опекала своих детей, иногда душа их своей любовью. Но то, как Джинни отреагировала на такое сравнение, было действительно необычно, и Гермиона хохотнула, ответив: — Ладно-ладно, только не злись. Я не серьёзно, ты вовсе не похожа на Молли. Разве что совсем чуть-чуть… В следующую секунду она уже убегала от в шутку разгневанной Джинни. Её губы заболели от смеха, а Уизли всё равно догнала её. Они остановились, чувствуя себя самыми обычными подростками, которые имели право на самую обычную, спокойную жизнь. Гермиона опустила руки на локти, стараясь отдышаться, в то время как Джинни упрекала её за слишком малоподвижный образ жизни. — Тебе легко говорить, ты уже несколько лет играешь в квиддич! — парировала Гермиона в ответ. — И тебе, между прочим, тоже не помешало бы. Гермиона закатила глаза, предпочитая ничего не отвечать. Она не любила спорт, боялась летать — ну какой из неё мог получиться игрок? Она разве что мешалась бы на поле и скорее всего отхватывала бы больше других от бладжеров, потому что не успевала бы увернуться.***
Ужин закончился буквально пару минут назад, но библиотека уже была почти заполнена учениками. В основном её заняли когтевранцы, которые предпочли отдыху знания, и Гермиона впервые за две недели снова почувствовала дискомфорт от лишнего шума в помещении. Какие-то младшекурсники слишком громко разговаривали совсем рядом с ней, повсюду раздавались звуки перелистывания страниц, а Джинни рядом бормотала что-то себе под нос, читая параграф учебника по ЗОТИ. — Ты снова бормочешь, — сдерживая недовольство, тихо проговорила Гермиона. — Прости, — виновато ответила Джинни. Но уже через минуту она снова забормотала, и Грейнджер решила, что с неё хватит. Эти две недели она прожила совершенно неосознанно, выполняя все действия на автомате — перекусывала, читала книги, писала конспекты на уроках, делала домашнее задание сразу на несколько месяцев вперёд и иногда помогала Джинни или Невиллу с предметами, которые им плохо давались. Избегала Малфоя, не готовая даже подумать над его словами, и чувствовала, будто всё это время просто потеряно. В этот момент в ней стало слишком много решимости. Гермиона поднялась, собирая вещи и оповещая Уизли о том, что хочет немного побыть одна. На улице уже давно стемнело, как всегда это бывает в холодные времена года, и коридоры замка освещались только равнодушным пламенем факелов, висевших на стенах. Девушка поднималась по меняющим направления лестницам на восьмой этаж, туда, где располагалось единственное место в школе, в котором она чувствовала себя максимально комфортно — Выручай-Комната. Коридор встретил её ласкающей уши тишиной, и Гермиона как всегда тихо прошла трижды около нужного места, думая о том, что хочет отдохнуть. Как только она остановилась, в стене начала вырисовываться витиеватая дверь. Приоткрыв её, она сразу же заметила мужской силуэт на подоконнике. И на секунду растеряла всю свою решимость, подумав, что, наверное, прийти сюда было всё же не лучшим решением. Но, Мерлин, сколько можно было ещё бегать? Неужели она должна была отказывать себе в комфорте из-за Малфоя? Разве обязана была дать ему свой ответ незамедлительно? Девушка проглотила свои опасения, сделав ещё один шаг внутрь комнаты, и заметила, что Драко так и не шелохнулся. Он полулежал, откинув голову, и будто бы смотрел в окно. Но когда Гермиона сделала ещё один осторожный шаг, поняла, что он спал. Его грудь равномерно вздымалась, веки были закрыты, а на лице поселилось спокойствие. Не безразличие, не высокомерие, не холодная незаинтересованность. Умиротворение. Грейнджер никогда раньше не видела Драко таким. И ей не хотелось рушить эту картину. Осторожно пройдя к дивану, девушка обратила внимание, что камин потух, но видимо совсем недавно, так как в помещении вовсе не было холодно. Она достала палочку и невербальным «Инсендио» зажгла дрова заново, заворожённо посмотрев на то, как из кончика древка вырвалась искра. Годрик, она обожала магию. Помнила, как сложно было разжечь камин дома, в маггловском мире, и сколько действий для этого нужно было совершить. А здесь — одно заклинание и — пуф! Всё готово. Гермиона тихо опустилась на диван и постаралась как можно тише достать то, что не готова была читать при всех — в библиотеке или Большом Зале. Самый обычный конверт, простая печать, пергамент, ценность которого определял написавший свои инициалы в правом верхнем углу. Она так давно не получала писем от Рона, что даже боялась его разворачивать. Сломать печать и прочитать совсем не то, что надумала себе в голове. Увидеть сухо изложенные факты о его жизни и ни капли того тепла, с которым обычно он обращался к ней. «Дорогая Гермиона, Я знаю, что очень давно ничего тебе не писал. И очень надеюсь, что ты простишь меня, но у меня времени и на сон было в обрез, не то, что на всё остальное… Нас с Гарри буквально загоняли. Сначала обучение, потом кипа бумажной работы, к которой нас припахало начальство. Я думал, что сойду с ума, честное слово. Мне снились номера приказов и отправлений, клянусь. Но я не об этом хотел написать. А о том, что очень соскучился и о том, что жалею, что у нас так и не вышло нормально попрощаться перед твоим отъездом в Хогвартс. Если бы у нас с Гарри была возможность вырваться в Хогсмид хоть на один день, мы бы сделали это, но сейчас все министерские работники проходят проверку и переоформление из-за той самой ситуации, и это невозможно. Очень не хочу грузить тебя работой, у тебя и самой, скорее всего, дел немерено. Я ни капли не удивился, когда Джинни написала мне о том, что ты всё время сидишь, зарывшись в книги, и даже не ешь нормально, но, Гермиона, заканчивай. Мы ценим твою помощь, но не нужно делать это в ущерб себе. Возможно, Гарри немного требователен в своих письмах, но ты же знаешь его. Иногда он не умеет сдерживаться. Я очень надеюсь, что ты вернëшься в нормальный темп и не будешь насиловать себя ради цели. Буду ждать ответное письмо, где надеюсь прочитать о твоих делах. Возможно, я смогу чем-то помочь, только попроси. Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за поддержкой? Так вот, если она будет нужна, я сделаю всё возможное, чтобы приехать лично. Обещаю. Люблю тебя, Рон P.S. Помнишь те волшебные чернила, которые разработал Джордж в начале сентября? Ты даже не представляешь, какой на них пошёл спрос! Иногда мы с Гарри даже по ночам после работы приезжаем к нему и помогаем с приготовлением, потому что он один не справляется. Так что это везение, что я подарил их тебе ещё до начала продаж — сейчас, чтобы их купить, нужно занимать очередь возле магазина минимум за полчаса до открытия (и цены Джордж повысил раза в два). Надеюсь, ты ими активно пользуешься.» Гермиона закусила губу, стараясь сдержать свои эмоции, нахлынувшие из-за тех слов, что написал ей Рон. Мерлин, она мечтала увидеть его и Гарри и обнять их так крепко, чтобы стало слышно хруст костей. Потому что безумно скучала. Ей так не хватало их поддержки, а благодаря этому письму Грейнджер получила её столько, что приходилось сглатывать ком в горле, чтобы слёзы не выступили из глаз. Хотелось снова и снова перечитывать одни и те же слова о том, что стоило ей только попросить, и Рон сделал бы всё, что в его силах, чтобы явиться лично, пусть в ближайшее время это и представлялось невозможным. И ей было стыдно за то, что она заставляла его волноваться о своём самочувствии. Но когда Гермиона третий раз перечитала письмо целиком, она обратила своё внимание на постскриптум, который слишком выбивался своей тематикой. Она перечитала его ещё несколько раз, стараясь понять, к чему вообще Рон это написал? Что он имел в виду? Почему так выделил эти несчастные чернила, которыми Гермиона так и не воспользовалась ни разу? Она могла бы скинуть всё на характер Рона и его привычку говорить иногда какие-то вещи просто так, совершенно не в тему, но то всегда было лишь на словах. Во всех письмах, что Уизли когда-либо писал ей, всегда была только исключительно важная информация. Когда он писал, старался максимально придерживаться одной тематики, иногда выбрасывая два, а то и три, и четыре листа и переписывая всё заново. Гермиона решила, что единственная причина, по которой Рон мог упомянуть чернила, заключалась в том, что он написал что-то ими в письме, ведь вся суть этого изобретения была в том, что никто посторонний не смог бы их прочитать. Их магия работала совсем не так, как у простых невидимых чернил, для проявления которых нужно было лишь использовать специальное заклинание. Они работали подобно оборотному зелью — нужно было отлить немного и наложить заклинание принадлежности или поместить внутрь ДНК того, кому предназначалось послание. И такой поступок был бы вполне логичен, ведь в связи с положением почту вполне себе могли проверять. Гермиона судорожно пыталась вспомнить, куда положила проявитель, который шёл в наборе, и поняла, что в последний раз хотела воспользоваться чернилами прямо здесь. Она думала записывать всё, что связано с отпечатком, с их помощью, но в итоге отмела эту идею, решив, что проще было бы использовать другие способы. Гермиона осторожно поднялась, подошла к столу и открыла последний ящик. — Есть, — прошептала она себе под нос, доставая нужный пузырёк и садясь обратно на диван. Она вспоминала текст инструкции, мысленно молясь Мерлину, чтобы ничего не напутать. Открыла пузырёк и опустила в жидкость кончик палочки. После направила его на письмо и конверт. — Астендо. На пергаменте самого письма ничего не изменилось, но внутреннюю сторону конверта начали окрашивать завитки букв, и Гермиона победно сжала кулачки. Осторожно раскрыла бумагу, стараясь не сильно повредить, и принялась читать. «Я знал, что ты поймëшь, что нужно делать. Пишу так, потому что боюсь, что кто-то лишний может увидеть. Я, кажется, нашёл вполне осуществимый способ выяснить, к чему относится тот отпечаток. Если бы мог — прислал бы вместе с письмом и все ингредиенты для приготовления зелья, но, сама понимаешь, это слишком опасно. Надеюсь, на этот раз всё получится. Удачи» Дальше Рон от руки переписал текст из той книги, в которой нашёл рецепт, и Гермионе чуть не воскликнула от радости, потому что это был идеальный вариант. Половину из этих ингредиентов она могла достать в кабинете Слизнорта, некоторые имела в наличии в собственных запасах, а те, что, скорее всего, не нашлись бы ни там, ни там с вероятностью в почти сто процентов всё ещё хранились в подсобке Снейпа, которую преподаватели решили не трогать после смерти коллеги. Хотя если быть точнее — они не смогли открыть её из-за сложных заклинаний, которые бывший профессор Зельеварения наложил в целях безопасности после того, как на его запасы покусился Барти Крауч Младший. Гермиона не была уверена, что сумеет сломать запирающие чары, но не могла не попробовать. Ведь если бы у неё получилось… Она могла бы продвинуться в исследовании. Гермиона ненавидела нарушать правила, но вместе с мальчиками делала это столько раз, что совесть уже почти не поднимала голову. Она понимала, что это является не её личной прихотью, а необходимостью. И иначе просто невозможно выяснить тайну отпечатка. У Грейнджер не было никакого желания затягивать, поэтому она поднялась и тихо сложила свои вещи, на несколько секунд задержав взгляд на Драко, всё ещё спящем на подоконнике. Он резко дёрнулся во сне, и его лицо потеряло своё спокойствие — брови нахмурились, а губы поджались. Но уже через мгновение мышцы снова разгладились, и умиротворение вернулось. Гермиона помотала головой, сбрасывая лишние на данный момент мысли, и, уже подойдя к двери, бросила взгляд на часы, что висели прямо над ней. Она мгновенно остановилась, так и оставив руку на весу, тянущейся к ручке. Глаза расширились от осознания, что она каким-то образом упустила час отбоя. Она пыталась понять, как так вышло. Ей казалось, что времени вполне достаточно, но видимо из-за рассеянности девушка что-то перепутала. И теперь не знала, что ей делать. Гермиона планировала вернуться в гостиную и там дождаться отбоя, взять мантию-невидимку и уже будучи под ней пробраться в кабинеты профессоров. В попытке придумать выход из ситуации, Гермиона неосознанно обернулась и снова посмотрела на Малфоя. Решение пришло мгновенно, стоило только вспомнить, что перед ней спал староста. — Малфой, — тихо проговорила, не осмеливаясь окликать его в полный голос. В этот момент она уже не боялась с ним контактировать. Становилось тошно, когда Гермиона понимала, как трусливо поступила, когда решила избегать его. Ведь она не была заложницей ситуации, а являлась её хозяйкой. Она имела право присмотреться к Малфою перед тем, как принять решение. Могла просить его о чём-то, чтобы он смог доказать свои намерения. Вовсе не обязана была сразу раскрывать ему все карты. — Малфой, — позвала ещё раз, громче, но никакой реакции снова не последовало. Когда она повысила голос и уже раздражëнно окликнула его в третий раз, Драко резко дёрнулся, открывая глаза и шокированно оглядывая помещение. Он щурился от лёгкого света камина, часто моргая, недоверчиво смотрел прямо на Гермиону, которая стояла, скрестив руки на груди и выглядя так, словно он сделал что-то запрещённое, и она собралась отчитывать его за это. — Грейнджер? Голос Драко прозвучал хрипло, всё ещё не отойдя ото сна. На секунду забывшись, Гермиона нервно вздохнула. Он звучал красиво. Очень красиво. Его волосы лежали в каком-то беспорядке, совсем не так, как обычно. Некоторые пряди торчали в разные стороны, и это было так непривычно. Драко всегда выглядел безупречно. Идеально. Сначала Гермиона даже не обратила внимания на то, что рукава его рубашки были закатаны. На левом предплечье красовалась уродливая змея, вылезающая из черепа. Мерлин, он ведь никогда не оголял руки просто так, когда в этом не было необходимости. Разве что на практических занятиях по Зельям, когда ему это мешало, но и то случалось не так часто. Она как будто взглянула на другую его сторону. Казалось бы, делала это уже не раз, но не так. Драко открывался ей в словах, в некоторых своих поступках, но они казались не такими значимыми, как это. Ведь он прекрасно знал, что она могла прийти сюда. И всё равно позволил себе снять идеализированный образ, в котором представал перед другими. Малфой всё ещё немного удивлённо, сонно, с ноткой недовольства смотрел на неё. Гермиона смахнула с себя эти мысли, словно пылинки с осеннего пальто, что слишком долго ждало своего часа в дальнем шкафу. — Кто сегодня патрулирует этажи? — требовательно спросила она, слегка склонив голову вбок. Малфой нахмурился ещё сильнее и отвёл взгляд в сторону, о чём-то напряженно думая. — Какой сегодня день? Он это серьезно? — Суббота. — Значит Паркинсон и… — прикрыв глаза, он пощёлкал пальцами, стараясь вспомнить фамилию, — Дэвис! Точно, Дэвис с Когтеврана. А что? Мерлин, это катастрофа. Гермиона тяжело вздохнула, прикрывая лицо ладонью и опускаясь на стул, что стоял около стола. Всё могло бы быть гораздо проще, если бы дежурил кто-то другой, но судьба явно не питает к ней тёплых чувств, подбрасывая всё больше и больше проблем с каждым днём. — Грейнджер, что случилось? — Малфой слез с подоконника и подошёл к ней ближе. Он звучал уже более бодро, но всё же весь его вид выражал усталость. Драко ненавидел засыпать днём, чувствуя себя после этого так, словно несколько часов пролежал обездвиженный Петрификусом. Каждая мышцы тела, даже та, о которой он и не подозревал, ныла, а голова стала невыносимо тяжёлой. Грейнджер снова тяжело вздохнула, поднимая на него взгляд. Посмотрела так, словно он сморозил глупость, и таким же тоном начала пояснять: — Как думаешь, сколько очков факультета Паркинсон захочет с меня снять, когда застанет в коридоре после отбоя? Двадцать? Тридцать? Может, все пятьдесят? Малфой озадаченно взглянул на часы, с удивлением отметив, что время действительно было уже позднее. А Грейнджер выглядела так, словно случилась катастрофа. Хотя на самом деле она была права. Пэнси не особо изменилась после войны. Да, стала тише. Да, не выражала больше так открыто свою ненависть к магглорождённым, но мировоззрение своё не меняла. Она всё ещё относилась к Грейнджер как к грязи под ногтями. И вряд ли бы упустила шанс вычесть с неё как можно больше очков. Драко закусил губу, искренне мечтая как можно скорее вернуться в Башню старост, в свою комнату, и лечь спать на ближайшее десятилетие. Но не мог. Почему каждый раз, когда рядом оказывалась Грейнджер, в нём просыпался этот несвойственный ему, нездоровый альтруизм? Почему не мог пройти мимо, как делал это всегда? Почему совесть вылезала из закромов его сознания и начинала кричать так отчаянно? — Не посмеет. До сих пор удивляюсь, как Поттер с Вислом умудрились выжить в компании такой истерички. — Я не истеричка! — Да-да, хорошо, мне долго ждать, пока ты соизволишь принять мою руку помощи? Поднимай свою задницу и пошли. Гермиона замерла, резко выпустив воздух из лёгких. Она чувствовала, как с каждой секундой внутренний тремор усиливался, а сердце набирало бешеный темп. И не понимала, почему так сильно захотелось, чтобы он действительно протянул ей руку. Не понимала, когда и откуда в ней появилось желание касаться его.