22 Ноября 1998
Замок опустился в кромешную темноту. И она настолько завораживала, что хотелось вечно смотреть на то, как свет луны переливается на мраморных стенах. По какой-то причине Драко сравнивал этот свет с Грейнджер, с которой они разошлись минут пять назад. Ведь в ней, как и в луне, не было совершенно ничего особенного на первый взгляд. Её сущность — яркая, сильная, такая до чёртиков пробирающая — пряталась в ночи и давала о себе знать лишь избранным, что осмелились подойти к краю пропасти. Да, именно такой и была Грейнджер. И Малфой думал о ней всё то время, пока шёл в сторону башни старост. Перед ним мелькали картинки — совершенно разные по своему настроению, но так или иначе связанные с гордой гриффиндоркой, которую Драко незаслуженно дразнил на протяжении всего времени их знакомства. Вот она кричала на него, била кулаками в грудь, вот плакала сквозь смех, вот кричала в панике. Это всё, что он помнил о ней в этом году. До сегодняшнего дня. Сегодня он увидел в ней дух авантюризма. Грейнджер, верно, и не задумывалась о том, как ярко сияли её глаза. Как радостно она улыбалась, оставляя сумку в Выручай-Комнате. Она просто светилась изнутри, словно лампочка. И Малфою показалось, что она была способна зажечь этим светом всё вокруг себя, если бы постаралась. По крайней мере, ей удалось зажечь его. Башня старост находилась на девятом этаже и являлась одной из самых высоких в замке. Вход защищал портрет какой-то старухи, на которую Малфою, если быть честным, даже смотреть не хотелось. Она постоянно что-то ворчала себе под нос, плохо слышала и видела, и то, как ей позволили занять место портрета башни Старост до сих пор оставалось для слизеринца большой загадкой. Он её терпеть не мог, в то время как миссис Хигс (вроде так её звали) души в нём не чаяла. — Quid quid latine dictum sit, altum viditur, — произнёс Драко, и его голос эхом разлетелся по этажу. Этот длинный, совершенно идиотский пароль поставила его коллега — староста девочек, для которой латынь казалась, видимо, святым языком. Драко бесил этот пафос. Настолько, что он пару раз даже подумывал воспользоваться особенной любовью старухи к нему, подставив тем самым пуффендуйку. Но ему было слишком лень тратить свою энергию на эту детскость. — Мальчик мой, что-то ты поздно. Неужто нарушаешь школьные правила? — усмехнулась миссис Хигс, обнажая пожелтевшие зубы и щуря свои и так узкие глаза в две малюсенькие щёлки, — Знаешь, когда я была в твоём возрасте… О, Салазар, почему ты никогда не можешь просто молча открыть ёбаную дверь? Она уже было перешла в тот самый тон, которым старые люди обычно рассказывают истории о своей жизни. И Драко буквально хотелось просто перенести портрет с этой стены в самую дальнюю часть замка, чтобы никогда больше не видеть её лицо и не слышать приторно-сладкий голос. Но вместо этого пришлось выдохнуть, собраться с силами и вежливо, почти так же ласково ответить ей: — Миссис Хигс, прошу, ваша история очень интересная, но я довольно сильно устал и предпочёл бы как можно скорее лечь спать, — слова вырывались с трудом, Драко соскребал их со своего горла как штукатурку со стен. Они резали его изнутри. Этот дурацкий ненастоящий вежливый тон чувствовался как нож, который с каждым разом наносил всё больше и больше порезов по нежным тканям. Он не привык подлизываться к таким личностям, как эта старая карга. — Ох, конечно-конечно, милый мальчик! Проходи и отдыхай, завтра ведь учебный день, не так ли? Доброй тебе ночи, сладкий, — заулыбалась старуха, и портрет наконец-то открылся, являя Малфою лестницу. Она реально назвала меня «сладким»? После разговора с этой дамой всегда хотелось помыться, поскольку создавалось такое впечатление, что миссис Хигс вылила на него помои. Лестница не была на самом деле такой длинной, как могла показаться на первый взгляд, и уже совсем скоро Драко вышел в небольшую уютную гостиную, которую ненавидел. За то, что она не давала ему чувства комфорта. Постоянно напоминала, что он живёт здесь не один, а с девушкой, которая была слишком скучной и серой, чтобы запоминать её имя. Малфой в последнее время обожал одиночество, и так вышло, что разделять его умел лишь с несколькими персонами. Одна из которых сейчас расслабленно лежала на диване, почитывая какую-то книгу. — Как твоя вылазка? Успешно? — абсолютно безразлично спросил Забини, всё ещё не отрывая взгляда от книги. Драко провёл рукой по волосам, взлохмачивая их, и прошёл к креслу, что стояло рядом с диваном напротив камина. Огонь в нём плясал, переплетая языки своего пламени. Малфой помнил, как потушил его перед уходом. Похер. — Благодаря тебе — да, — он скрестил пальцы, откидываясь на спинку кресла. Спокойствие и безмятежность на лице Блейза отбрасывали собой тень сомнений. Он не делал вид, что заинтересован книгой, и даже не пытался переубедить Драко в том, что ему не похуй. Смотрел в одну точку, не сдвинувшись в тексте ни на строчку. — У меня нет ни малейшего желания соваться не в своё дело. Но, знаешь, ты снова делаешь это, — так спокойно, почти что с насмешкой. Как будто он уже принял этот факт за иронию. — Делаю что, Блейз? Он не соврал старухе о том, что хотел бы отдохнуть. День был длинным и тяжелым, и единственное, о чём Малфой мечтал на данный момент — кровать, тишина и сон. Как можно больше сна. И никаких разговоров по душам с Блейзом. Никаких волнений и беспокойств — только воспоминания о Грейнджер и её горящих глазах. Воспоминания, которые согревали, словно горячий чай с мёдом в зимнюю ночь. — Послушай, — Забини отложил книгу, меняя своё положение. Сел, опершись локтями о колени, и наконец поймал своими тёмно-карими, словно ночь, глазами Драко. И это был, блять, тот самый взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Он буквально орал «тебе сейчас будут ебать мозги». И никакого сна, никакой тишины. Только мысли, такие не-те-воспоминания и постоянный анализ, который абсолютно точно последует после. Блять. — У нас у всех нелёгкие времена, и я могу понять. Но ты снова ведёшь себя как на шестом и седьмом курсах. Постоянно где-то пропадаешь, — мулат начал загибать пальцы, перечисляя, — сидишь в этой своей Комнате, практически ни с кем нормально не общаешься, пьёшь, просишь меня прикрыть тебя на ночную вылазку, — на последнем он закатил глаза, как будто не выдерживал. — И я конечно очень рад, что ты хотя бы додумался попросить меня встать на стрём, но, блять. И это «блять» означало всё. Начиная с «ты совсем ебанулся нарушать правила в такое время» и заканчивая «ты меня заебал». И Драко хотелось бы с ним поспорить, если бы всё до единого слова не было правдой. — И всё же я спрошу — нахуя ты полез в подземелья ночью? Действительно, нахуя? Потому что Грейнджер дала мне второй шанс? Возможно раньше Малфой, не задумываясь, ответил бы себе именно так. Ведь это являлось ключевой причиной, не так ли? Добиться доверия Грейнджер. Исправить свои ошибки. Но это меркло на фоне её глаз, всё ещё напоминающих ему лунный свет. Её волос, раскинувшихся по шкафчикам позади взбалмошными кудрями. Её рук, упирающихся ему прямо в грудь — маленьких ладошек с изысканными длинными пальчиками. Запаха, что окутал его словно туман. Что-то связанное с жасмином и розами — эти запахи ассоциировались у него с домом, с Нарциссой, которая любила розы больше, чем кто-либо мог себе представить. Он даже не пытался соврать себе — если бы Забини не передал ему сигнал о том, что сваливать нужно как можно скорее, он бы поцеловал её. И отчего-то складывалось такое ощущение, что это не было бы похоже на прошлый раз. Драко хотелось бы рассказать об этом Блейзу. Но… — Чтобы исправить то, что натворил на шестом и седьмом курсах, — пробормотал он и поднялся, чтобы уйти наконец спать. У него не было ни малейшего желания продолжать. Вечер был испорчен начисто. Все хорошие эмоции, что подарила ему Грейнджер, стёрлись. Его клевало изнутри. Настолько сильно, что даже характер движений на автомате переключился в другой режим. Он надеялся, что позже, когда Грейнджер примет окончательное решение — станет легче. Чёрт, она как будто держала его за трос над пропастью. — Драко, — Блейз поднялся, вставая напротив него и напряжённо сжимая скулы, — Пэнси и Тео беспокоятся за тебя. Я знаю, Блейз. И я тоже волнуюсь о них. Малфой как никто другой знал, что им нужна была его поддержка, но у него не было на это времени. — Мне жаль, Блейз. Спокойной ночи. И это всё, что смог из себя выдавить. «Никогда не обещай людям того, что не сможешь исполнить.» Драко ненавидел, когда в его голове эхом проносились слова отца. Но, как бы сильно Люциус не облажался, иногда говорил правильные вещи. И эта была одной из них. «Не буду.»23 Ноября 1998
Гермиона проснулась, всё ещё чувствуя эйфорию на кончиках своих пальцев. Такую сильную, что она сумела прогнать страхи и сомнения из её головы начисто. Словно маленький шар света поселился в груди и осветил гниющие раны, залечивая их своими тёплыми лучами, напоминающими волшебные огоньки из маггловских сказок. Она улыбалась ярко, постукивая ногтями по столу в Большом Зале в нетерпении. И даже не сделала Луне ни одного замечания на тему мозгошмыгов, о которых та говорила и говорила, не прекращая. Ворвалась в класс по Защите от Тёмных Искусств одной из первых, занимая место за второй партой среднего ряда. Закусывала губу, постоянно оглядываясь на часы, словно если она будет обращать на них больше внимания — время пойдёт быстрее. А в груди поселилась бабочка, отчаянно желающая выбраться на волю, щекоча лёгкие изнутри. Гермиона почти не обращала внимания на то, как класс постепенно наполнялся учениками, как Невилл сел на место рядом, слишком занятая повторением собственных конспектов — тема предстоящего урока заставляла её скользить глазами по тексту активнее обычного. До тех пор, пока по всему замку не раздался звон колокола, а дверь в кабинет не захлопнулась за вошедшим преподавателем. — Доброго всем утра, — с улыбкой произнёс профессор Грант, присаживаясь на край своего стола. — Думаю, тема для нашего сегодняшнего обсуждения вызвала у вас некоторые вопросы. Вы, как самые старшие студенты, так или иначе застали войну лично и знаете о Непростительных заклятиях не понаслышке, но факт столкновения с подобной магией в бою никоим образом не говорит о вашей осведомлённости в данном вопросе. Начнём с простого — кто назовёт мне количество этих заклятий и перечислит названия? Его слова напомнили Гермионе о четвёртом курсе. Но всё было настолько… по-другому. ЛжеГрюм не был таким тактичным, как профессор Грант. Он шёл с напором, заставляя студентов чувствовать себя некомфортно под надзором своего постоянно крутящегося ненастоящего глаза. Грейнджер помнила, с какой неуверенностью тогда подняла руку, и мысленно готова была усмехнуться. Ведь сейчас кончики её пальцев не подрагивали. — Да, мисс Грейнджер? — Их три, сэр. Империус — заклятие, подавляющее чужую волю. Под его действием люди будут делать всё, что им прикажут, если не окажутся достаточно сильными, чтобы сопротивляться. Она сглотнула, почувствовав, как небольшой ком собрался в горле, и слегка повернула голову, ловя взгляд Блейза. Он сидел немного позади, на другом ряду вместе с Малфоем, и выглядел совершенно безразлично. Гермиона вновь отвернулась, сосредотачиваясь на своих знаниях и личном опыте. — Круциатус — заклятие пыток. Человек, к которому его применят, будет чувствовать адскую боль по всему телу, это как… Как тысяча тонких иголок длиной как минимум четыре фута, которые режут всё тело. Изнутри и снаружи. Сила действия зависит от силы эмоции волшебника, применяющего заклинание. Лицо Беллатрисы прямо перед глазами. Взгляд палача, нависающий над осуждённым. Взгляд профессора в её сторону изменился. Он больше не был заинтересованным. Скорее сожалеющим. — И последнее — Авада Кедавра — мгновенная смерть. От него невозможно защититься, и за все время существования Непростительных известен лишь один волшебник, который выжил. Гарри Поттер, — завершила Гермиона. Она почувствовала, как в библиотеке сознания книги падают с полок одна за другой в попытке раскрыться и показать ей самые неприятные воспоминания о войне. Те, от которых руки сжимались в кулаки, дыхание сбивалось, а глаза застилало мутной пеленой. — Все верно, мисс Грейнджер, десять очков Гриффиндору за развёрнутый ответ, — профессор встал и, не глядя на учеников, принялся мерно расхаживать по пространству перед своим столом. — Вы также верно подметили, что Империус является единственным Непростительным, которому возможно сопротивляться. Насколько вы можете знать, после первого исчезновения Того-Кого-Нельзя-Называть большинство его приспешников оправдывали свои преступления именно этим заклятием, ведь доказать его действие совершенно невозможно. Но это не главная тема наших с вами, считай, философских обсуждений. Скажите, вы когда-нибудь задумывались над самой теорией создания заклинаний, в том числе Непростительных? По классу прошёл удивлённый шёпот, и Гермиона, нахмурившись, вернула внимание к своему графику. Она пробегала глазами по строкам, на которых запечатлела все предстоящие планы занятий, включающие в себя подробный разбор тем, и, Мерлин, такого там не было. Впервые за многие годы девушка почувствовала себя неподготовленной — это ощущение впивалось иглами в череп. — Но, сэр, это не входит в школьную программу, — проговорил Невилл, сидящий рядом. Профессор Грант приподнял уголок губ. Весь его вид отображал неподдельный интерес — брови были слегка приподняты, а глаза прищурены, словно в его голове созрел какой-то заговорщический план. Мужчина крутил палочку между пальцев и, вернувшись к преподавательскому столу, снова опёрся на него. — Верно, мистер Лонгботтом. По плану программы мы должны были с вами довольно поверхностно пройти Непростительные — выявить их особенности и возможности спасения, но разве это имеет смысл? Я хочу углубиться в эту тему, чтобы дать вам возможность понять такую сложную магию. Он напоминал Люпина. Тем, с какой заинтересованностью выходил со студентами на контакт, с какими горящими глазами ожидал приближения интересной дискуссии, каким невероятным обаянием обладал. Гермиона поняла, что никогда раньше не думала о подобных вещах, отдавая предпочтение доказанным фактам. Придерживалась программы, не считая нужным тратить своё время на теории и предположения. Но вряд ли жалела об этом, ведь даже сейчас чувствовала неприятное покалывание в груди. Она не стала тянуть руку в этот раз — дискуссия предполагала собой свободное право на высказывание собственного мнения, разве нет? — В современном магическом мире не сохранилось знаний об этом. Я не считаю, что нам стоит опираться на мифы и легенды, — она не сдержалась, фыркнув от недовольства. И ожидала, что её слова возымеют положительный эффект на профессора, но тот лишь вопросительно наклонил голову, улыбаясь ещё шире. — С одной стороны вы правы, но с другой — магия, которую творит волшебник, вовсе не является точной наукой, такой как, например, нумерология или зельеварение, не так ли? Возможно, кто-то сможет объяснить мне, почему? — он заманивал своим тоном — вопросительно-утвердительным, и походил в данной ситуации скорее на хищника, что вот-вот настигнет жертву. — Вовсе нет! Магия, конечно, не похожа на другие точные науки, но она требует определённого набора знаний и техники исполнения. Если бы это было не так… Она не смогла завершить свою фразу. По классу пронёсся чей-то приглушённый смех, в одно мгновение натянувший её нервную систему до предела. Ещё чуть-чуть — и она лопнула бы от возмущения, но этому не суждено было случиться. Гермиона повернулась так резко, что почти почувствовала лёгкий хруст в шее, и поймала своим разъярённым взглядом улыбающегося Блейза. — Вот скажи, Грейнджер, во время Битвы за Хогвартс много у тебя было времени на технику? Это так не работает. Магия в первую очередь зависит от воли волшебника, а уж потом от техники и всякой другой лабуды, — усмешка на его лице была такой явной — издевательской. Такой, что хотелось стереть её с лица Забини навсегда. Гермиона приоткрыла рот в желании ответить. Опровергнуть его слова тем, что каждое заклинание, что она когда-либо использовала, было выточено в сознании словно рисунок на камне. Но внезапно вспыхнула мысль о Гарри, который никогда не был таким же прилежным учеником, как она. Гарри, который не заучивал заклинания и их технику на зубок, но всегда преуспевал — оттого ли, что его воля подчиняла магию, и та повиновалась, выдавая нужный ему результат? Девушка закусила губу, отворачиваясь. Это нужно будет обдумать. — Я изучал книги о древней магии моего рода, и в большинстве из них пишут, что создание заклинаний напрямую зависит от воли. Слова, которые ты возьмешь за основу не так важны, как намерение, визуализация и упорство, — Гермиона вновь обернулась, цепляясь за глаза Малфоя, направленные куда-то сквозь пространство. Его спина была до дотошно-идеального прямой, а подбородок опирался на руки, сложенные в замок. — Но кто-то пишет, что важно стечение обстоятельств, типа положения планет. Или какое-то знаковое космическое событие — комета, затмение и что-то в этом духе. Я больше склоняюсь к первому варианту. — Это довольно интересно, мистер Малфой. Но если опираться на первый вариант, то, выходит, существовал волшебник, сила ненависти которого была настолько сильна, чтобы вылиться в такие тёмные заклинания. Вы в это верите? — мистер Грант скептически-обманчиво склонился вперёд. — Чтобы совершить Непростительное, этого нужно действительно хотеть. Их суть в испытываемой эмоции. Так что, да, я верю в это, — наконец переведя взгляд на преподавателя, совершенно спокойно ответил Драко. И в этот момент Гермиону как будто начало окутывать тёмное облако. Оно обрушило бурю на её разум, заставляя перебирать воспоминания и собственные мысли, связанные с этой темой, и, если бы не слова Драко, она бы обязательно согласилась именно со второй озвученной им теорией. Это казалось логичным — совершенно научный подход к созданию чего-либо внушал гораздо больше доверия, чем расплывчатые тезисы о силе воли. Но что она знала о самой сути магии? В моменты войны Гермионе казалось, что её заклинания по своей мощности превышали тот уровень, что был достигнут в школьные годы, и было бы вполне логичным предположить, что это было влияние внутренних переживаний и эмоций. Невербальные получались сами собой в моменты, когда время, потраченное на произнесение заклинания, могло стоить жизни. Можно ли было считать магию постоянным экспериментом? — И я с вами соглашусь в данном вопросе. Магия не настолько сложна, насколько вам может казаться. И в некоторых ситуациях самое простое решение будет являться самым верным, как в случае с Непростительными — такие сложные по своему действию заклятия, несущие лишь вред и страдания, выходят из всего одной эмоции, причём самой что ни на есть человеческой — ненависти. Гермиона больше не участвовала в дискуссии, но выслушала каждого ученика, решившего выразить своё мнение, и на отдельном пергаменте выписала те тезисы, которые посчитала интересными и многообещающими. Этот урок она могла назвать самым интересным за последнее время, перевернувшим некоторые аспекты её сознания. Ведь вполне возможно, что она в корне неверно подходила к магии, ограничивая саму себя.***
— Я выпросил у мамы колдо этой твоей Оливии. Ты, блять, почему не сказала мне, что она страшная, как Филч в ночи? — Тео недовольно всплеснул руками, не отрывая от Паркинсон злого взгляда. Он даже отложил рагу, как только тема зашла в самое возмутительное, по мнению Нотта, русло. Он сжимал кулаки и смотрел на девушку испытующе. Но Пэнси застыла на несколько мгновений, постепенно осознавая услышанное — Драко видел это в её болотно-зелёных глазах. То, как возмущение постепенно наливалось кровью, как её брови приподнимались, а рот приоткрывался в ошеломлении. И он даже хотел поспорить, что из её ушей вот-вот мог бы повалить дым. — Страшная, как Филч?! Знаешь, это перебор. Да, у Лив необычная внешность, но она симпатичная, — с напором произнеся каждое слово и тяжело выдохнув, заявила Паркинсон. Она опустила взгляд в тарелку и с какой-то особенной озлобленностью ткнула в мясо. Салазар, оно-то чем тебе не угодило? Спереди послышалась усмешка, и Малфой отвёл взгляд от обеда, переводя его на Блейза. Тот сидел, еле скрывая улыбку за тыльной стороной ладони, и покачивал головой, словно мысленно произнёс какую-то забавную шутку. — Пэнс, ты только не обижайся, но факт вашей дружбы не делает её симпатичной, — он подал голос и начал после этого улыбаться ещё сильнее. Забини обладал способностью заряжать людей своими эмоциями, и, возможно, именно из-за этого Нотт прыснул в кулак, вновь возвращаясь к обеду. Но на Пэнси это, к сожалению, не сработало. — И ты туда же? Знаешь, я была о тебе лучшего мнения. У вас обоих совершенно нет вкуса, — она совершенно не обращала внимания на окружающий её мир — подняла руку с вилкой и резко провела ей из стороны в сторону, показав сначала на Нотта, а потом на Забини. Но не учла тот факт, что Драко сидел достаточно близко к ней. Ему пришлось отстраниться слегка назад, чтобы Паркинсон случайно не выколола ему глаз. Нельзя было сказать, что Малфой вообще участвовал в этом разговоре, так как он понятия не имел о том, кто такая Оливия. И уж тем более о том, как она выглядела, но не сильно беспокоился об этом. Блейз одним лишь взглядом пообещал, что расскажет ему обо всём позже, и, Мерлин, а нужно ли было ему вообще знать о подобном, чтобы испытывать на себе гнев Пэнси? — Это у меня плохой вкус? Милая моя, мне напомнить тебе, с кем ты однажды целовалась пьяная в дрова? — Драко захлебнулся тыквенным соком, услышав эту реплику из уст Теодора. Он прокашлялся, вместе с этим пряча губы под рукавом мантии в приступе смеха. Воспоминания о том вечере были так ясны, словно всё случилось вчера, хотя на деле прошло уже почти два года. В особенности хорошо он помнил выражение лица Паркинсон, когда на утро они рассказали ей обо всём, что произошло. Это было бесценно. Она чуть ли не заплакала от стыда, давая клятвы никогда больше не пить так много. Кричала на них за то, что допустили подобную вольность, и требовала забыть всё, как страшный сон. Проблема заключалась лишь в том, что, если Драко и Блейз были достаточно адекватны, чтобы выполнить её просьбу, то Тео никогда не упускал шанса припомнить эту «ошибку молодости», как её прозвала сама Пэнси. За этими представлениями можно было наблюдать вечно. За тем, как глаза Тео озорно поблёскивали, как у ребёнка, которому вот-вот купят его первую метлу, а губы еле сдерживались от широкой улыбки, готовой вот-вот обратиться в истеричный смех. А Пэнси превращалась в настоящую фурию, готовую совершить убийство. И на её лице настолько явно читалось намерение вырвать Нотту голосовые связки… — Сколько раз говорила — не смей напоминать мне об этом! — она приподнялась, почти нависнув над Теодором и всё ещё направляя в его сторону вилку. — Милая, убери пожалуйста это штуку, это небезопасно, — Нотт выставил вперёд руки. — О безопасности стоило подумать перед тем, как молоть своим языком всякую чушь, — хмыкнула в ответ девушка. Она села обратно на своё место, несколько раз выдохнула и отпила немного сока, явно в попытке успокоиться (что получалось у неё просто невероятно). А после добавила, — И вообще, ты говоришь так, как будто не хочешь жениться. Не хочет… Чего? Малфой недоумевающе оглядел друзей, но ни Тео, ни Блейз не обратили никакого внимания на слова Пэнси. Как будто это было нормально — говорить о намерениях к свадьбе со стороны Теодора — человека, который меньше всего в этой жизни заботился об обязательствах. Драко чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег и барахтающейся в поиске воды. Его тело засаднило, словно какая-то маленькая тварь пробралась под кожу и перекручивала вены, сухожилия, связки и мышцы. — Эй, не надо очернять мои намерения — я очень даже не против жениться на какой-нибудь богатой чистокровной девушке. Но она должна быть хотя бы симпатичной! Теодор планирует жениться. Он что, попал в параллельный мир? — И каких же девушек ты тогда считаешь симпатичными? — почти устало и лениво спросила Паркинсон, подпирая подбородок рукой. — Ну, — задумчиво протянул парень, приподнимая брови и оценивающим взглядом окидывая зал. — Если на примере слизеринок, то Астория вполне симпатичная. Блейз недоумевающе нахмурился, сначала посмотрев на Теодора, а потом переведя внимание на младшую Гринграсс, которая сидела достаточно далеко, чтобы услышать их разговор. Драко последовал его примеру, осматривая нежные, но утончённые черты лица девушки и её блондинистые волосы, спадающие лёгкими завитыми локонами по плечам. — Она ведь вполне себе красивая, разве нет? — спросил Забини. — Неа. Не люблю блондинок. Но, Драко, не расстраивайся, ты должен был знать, что нашим отношениям не суждено прийти к счастливому финалу, — положив руку на сердце, трагично произнёс Тео. Драко закатил глаза, с улыбкой ответив: — Если бы ты знал, насколько сильно я не завидую твоей будущей жене — ты бы обиделся. Все, кроме Нотта, расслабленно рассмеялись. Тео сделал вид, что до глубины души оскорблён словами друга, но вскоре перестал и продолжил рассказывать им о каких-то девушках, которых предлагала ему мать. И практически каждую он записал в категорию либо нудных, либо страшных. И в какой-то момент Малфой просто отключился от их беседы, когда почувствовал, что в его ногу тычется что-то острое. Он опустил взгляд и увидел совсем маленький волшебный самолётик, почти такой же, как Министерские. Нахмурившись, взял его в руки, чуть отодвинувшись от компании, и развернул, выхватывая глазами немного неаккуратный почерк. «Малфой, Мне нужна будет твоя помощь с приготовлением зелья, для которого мы вчера собрали ингредиенты. Буду ждать тебя на восьмом этаже после Чар. Гермиона» Да блять.***
На протяжении всего занятия Малфой пытался не думать о том, что задумала сделать Грейнджер, но в голове всё равно всплывали варианты, один за другим, и их вряд ли можно было назвать позитивными. Пока Флитвик рассказывал им о каких-то тонкостях сотворения заклинаний и уловках, используемых учителями на экзаменах, Драко крутил в руке записку, лишь мельком слушая. Внутренне его как будто жалили маленькие соплохвосты, заставляя тем самым поторопиться, и неземных трудов стоило им не поддаться. Не вылететь из класса со скоростью разозлённой Пэнси, а спокойно, даже слегка лениво подняться со своего места и пройти к выходу. Он попрощался с Забини у лестниц, договорившись встретиться на ужине. Они разошлись, каждый в свою сторону, и Драко снова почувствовал образование новых ожогов где-то в грудной клетке. Но одновременно с этим, противоречиво, ноги наливались свинцом, словно тело шептало — не жди ничего хорошего. Но Малфой не слушал, идя вперёд и ощущая себя в каком-то смысле осуждённым перед голгофой. Лестницы, окружавшие его, передвигались в только им известных направлениях, и вот одна из них привела своего гостя к нужной двери. Восьмой этаж не был особо популярен среди обитателей замка. Там почти никогда никого не было, ведь большинство студентов свято верили в то, что Выручай-Комната уничтожена адским пламенем во время Битвы, и это вызывало у Драко лишь усмешку. Ведь он всегда знал, что это не так. Выручай-Комната так не работала. Портреты на стенах и рыцари на гобеленах раздражающе-громко о чём-то разговаривали, когда Драко, на пару мгновений отвернувшись, почувствовал столкновение. Он опустил взгляд, приметив какого-то первокурсника в пуффендуйском галстуке, широко раскрывшего свои глаза и застывшего, видимо, от шока. Салазар, у Малфоя не было ни малейшего желания любезничать. Он вопросительно-безразлично приподнял бровь, смотря на ребёнка, как на последнего идиота, и негромко скомандовал ему, указывая глазами в сторону: — Кыш. Мальчик тут же вздрогнул, поспешил собрать всю свою (вряд ли существующую) волю и побежал в сторону лестниц. Малфой закатил глаза. Он не очень любил невнимательных и рассеянных детей. В особенности с Пуффендуя. — Малфой! — он медленно прикрыл глаза. Звонкий, пропитанный недовольством голос той самой зубрилы-Грейнджер, которая вот-вот упрёт руки в бока и станет отчитывать за «неподобающее поведение» с горящими от злости глазами. Как предсказуемо. — Что это только что было? — Гриффиндорка вышла из-за его спины, встала напротив и буквально всем своим видом требовала чего-то. Если тебя не устраивает настроение ситуации, в которой ты оказался — измени его. — Я попросил его уйти, — пожал плечами Драко. Он приподнял уголок губы и, даже не смотря на Грейнджер, обошёл её и продолжил двигаться в сторону Выручай-Комнаты. — Попросил? Ты сказал ему «кыш»! — А это разве не одно и тоже? — с видом глубочайшего ошеломления поддразнил её, разворачиваясь. И… да. Возмущённо приоткрыла рот, стараясь выдавить из себя хоть слово. Упёрла руки в бока в поучительной манере и дышала тяжело, словно пыталась найти хоть что-то, за что бы могла зацепить. Драко рассмеялся, подошёл к ней ближе и слегка провёл указательным пальцем по её челюсти. И не смог не отметить для себя то, как Гермиона растерянно сглотнула после его лёгкого жеста. — Не будь букой, Грейнджер. Лучше расскажи, какие правила ты запланировала нарушить сегодня, — почти прошептал, наклонившись к ней ближе. Это было похоже на странную игру. Сначала выводить её из себя, а потом дразнить, держа за руку над пропастью. Смотреть, как её ресницы начинают подрагивать, а скулы напрягаются в попытке закрыть свои истинные эмоции — и у неё всё ещё не получалось. Тролль, Грейнджер. — Не здесь, — наконец выдохнула она, отвела взгляд и так же, как и Драко мгновениями ранее, обошла его, оказавшись впереди. Малфой наблюдал за тем, как она сначала огляделась, а потом трижды прошла мимо стены с закрытыми глазами. Как в стене вырисовывались узоры двери. Он бросил в камин искру из своей палочки, и тот запылал спокойным пламенем, в то время как Грейнджер начала выкладывать из сумочки флаконы с различными жидкостями и компонентами, и Драко на несколько секунд опешил, когда из той же маленькой вязаной сумки она призвала небольшой, но всё же явно не соответствующий габаритам места хранения котёл. Заклятие незримого расширения? Девушка сосредоточенно проверяла каждый пункт своего списка, а после вытащила из кармана другой пергамент, тяжело вздохнув. Она наконец развернулась к Драко. — Перед тем, как мы начнём, мне нужно, чтобы ты дал клятву. Никто не должен знать о том, что мы сделаем, — проговорила она, подходя ближе. Драко нахмурился, почувствовав вкус её недоверия на кончике языке. Но он не планировал сопротивляться, на каком-то определённом уровне осознавая риски, на которые Грейнджер шла, принимая его помощь. Ей просто нужно было подтверждение, твёрдая уверенность в том, что её решение не обернётся крахом. И Драко не был против. Он достал свою палочку, прислонив её кончик к палочке Гермионы. Волшебная клятва не была похожа на Непреложный Обет — она не несла собой никакой опасности и могла быть сотворена без третьего лица. Но скрепляла намерения и позволяла волшебнику, которому была дана, моментально узнать о нарушении. И в этом случае моментально ставила крест. — Драко Люциус Малфой, ты клянешься мне сохранить в тайне всё, что увидишь и услышишь здесь? — Клянусь. Тонкие золотистые нити, обвившись между их палочек, через несколько секунду уже словно вплелись внутрь самой сердцевины, закрепив его обещание. И отныне он должен был хранить эту тайну. — Хорошо. На приготовление у нас должно уйти около трёх часов. А после я покажу самое главное. И с этого момента время пошло незаметно. Почти сразу, только прочитав рецепт, Драко понял, почему Грейнджер вряд ли справилась бы в одиночку. Зелье требовало повышенного внимания на каждом этапе. В некоторых моментах необходимо было добавлять по два компонента одновременно, при этом помешивая жидкость и меняя уровень прогрева. Они работали молча, понимая друг друга с одного лишь взгляда или жеста, и Драко поймал себя на мысли, что ему это действительно нравится. Гермиона была… удобной в этом плане. Не спорила, не забирала на себя большинство обязанностей. Она действительно доверилась ему. Малфой видел это в том, какими расслабленными были её жесты. В том, как спокойно она отходила от котла, не пытаясь контролировать каждый его шаг. В том, как она смотрела, с интересом и лёгкой полуулыбкой. В том, как она закатила рукава, не стесняясь показать ему шрам на своем левом предплечье. Жидкость в котле со временем меняла свои плотность и цвет в зависимости от проходящего этапа. Где-то на середине она начала ужасно вонять, как и было написано в рецепте, и приобрела отвратительный болотно-коричневый оттенок, по консистенции скорее напоминая мокрую землю на дне грязного пруда. А ближе в небесно-белый, цвет облаков, плывущих в ясный летний день. Гермиона осторожно отсыпала последний ингредиент — стружку от волчьего клыка, и по поверхности прошла рябь, с каждой новой волной придающая зелью насыщенно-винный оттенок. Волосы девушки распушились от пара, а в глазах заплясал восторг. Она возбуждённо дышала, пока шла за тем, ради чего Драко поклялся ей. Маленькая склянка, наполненная переплетением тонких волокон магии, кружащихся в собственном незатейливом танце и переливавшихся оттенками алого, пурпурного и чёрного. Но как бы красиво это ни было, Малфоя насторожил набор цветов. Он знал, как выглядела Тёмная магия — видел её внутри себя во время войны, использовав Непростительные, чувствовал, как она отравляла внутренности, покрывая собой каждый сантиметр сознания. В руках Гермионы Грейнджер лежал отпечаток чего-то запрещённого. — Это магический отпечаток Тёмного заклятия. Моя задача — выяснить, какого, — ровно сказала она. — Наколдуй защитную сферу над котлом. Желательно побольше. Салазар, это было… Совершенно ненормально. У Драко никогда не было каких-то слишком конкретных предположений, разве что эфемерные обрисовки. Но он не мог даже представить, что Грейнджер притащит такую могущественную магию в Хогвартс. Каждое заклинание, так или иначе, оставляло свой след в мире — невидимый. Малфой знал, что его возможно было извлечь в материальную форму, и существовало несколько способов определения принадлежности, но этим занимались знающие люди, волшебники, посвятившие себя магии целиком и полностью. И если след какого-нибудь Экспелиармуса не обидел бы и мухи, то это… У него не было слов. И снова вернулось это ощущение свинца, налитого в конечности, словно он должен был остановить Грейнджер прямо сейчас. Его разум кричал. Бился в истерике в попытке донести до своего хозяина всю опасность ситуации, но Драко был зачарован. Весь мир остановился. Он сосредоточил свою энергию, создавая как можно более сильную защиту, и смотрел, как Гермиона с помощью палочки отделяет от общего танца одно из волокон. Оно было настолько тонким, что даже насыщенный тёмный оттенок перестал проглядываться. Девушка осторожно провела его внутрь щита с разрешения магии Драко и опустила в котел. — Что ж, теперь… Нужно ждать. В первые секунды ничего не происходило. Штиль, словно океан готовил бурю. Гермиона нервно перебирала пальцы, вглядываясь в зелье, словно в волшебное зеркало. И через несколько мгновений оно начало темнеть, сначала переходя из винного оттенка в кровавый, а после расслаивая черноту как нефть. Зелье сгущалось, а на поверхности стали появляться крупные пузыри. — Так и должно быть? — с тревогой спросил Драко, переводя взгляд на Грейнджер. Салазар, на её лице ликовала паника. — Нет, не должно быть, — она резко схватила свою палочку. Гермиона попыталась вытащить оттуда волокно, призвать его и вернуть всё, как было, но магия растворилась в зелье, отдавая ему всю свою сущность. Малфой чувствовал, как его защита неминуемо слабнет под эффектом сильнейшего заклинания, запечатлевшего след в отпечатке. — Не отпускай его! — прикрикнула Гермиона, произнося заклинания для очищения, которые не срабатывали. Она перебирала в голове все возможные варианты решения ситуации, пока жидкость в котле пузырилась и расширялась. Они оба чувствовали себя на краю катастрофы, как на грёбаном Титанике — ты видишь, что корабль мчится прямо на айсберг, но ничего не можешь изменить. Единственное, что Грейнджер могла сделать в тот момент — поддержать заклинание сферы, чтобы усилить его эффект и снизить риски, но взрыв был неминуем. И когда он случился, защита не выдержала. — Протего! — это было на автомате. Будто встроенная программа, реагирующая на определённые команды. Драко не успел ни о чём подумать в ту секунду, когда закрыл Гермиону собой и произнёс заклинание, пусть уже заранее зная, что оно не поможет. Как когда мать в отчаянии продолжает колотить грудь умершего ребёнка, хотя понимает, что это это его не оживит. Последняя попытка, надежда на внезапную удачу, обернувшаяся абсолютным ничем. Чёрный, плотный смог обступил его зрение, бросая в агонию. Малфою казалось, что его поместили в самое сердце ада, где повсюду он слышал надорванные крики умирающего, чувствуя при этом его боль на себе. Но помимо этого… Он слышал голос Беллатрисы. Слышал смех и почти видел перед собой её лицо, обрамлённое беспорядочно разбросанными кудрями. И всё закончилось в одну секунду. Как будто ничего и не было. Не осталось ни боли, ни страха, словно его просто поместили на несколько секунду в чужое тело без каких-либо последствий на собственном. Сквозь лёгкую пелену на глазах Драко видел Грейнджер, стоявшую с палочкой в руке и тяжело дышавшую. Она упала на колени прямо перед ним, взяла за щёки, и только тогда Малфой увидел, что всё её лицо застилали слёзы. Рыдая, она осмотрела его на наличие повреждений, а после прижала к себе, обнимая так крепко, словно его вот-вот у неё отнимут. — Прости, прости, пожалуйста, Драко, я… Мерлин, прости меня, — она бормотала эти слова в его плечо, пока Малфой опустил руки ей на спину, поглаживая. Он чувствовал себя… Нормально. И этого было достаточно. — Всё в порядке, Грейнджер. Я в порядке, главное, что… — выдох. Главное, что ты осталась цела. И осознание, словно падение.