6 Декабря 1998
Джинни шла по коридорам с такой скоростью, что после остановки ожидала небольшой одышки. Она весь день провела словно на иголках, постоянно абстрагируясь от внешнего мира. Гермиона не раз одёргивала её, заставляя обратить внимание на происходящее вокруг, но всё, чего Уизли хотелось — накричать на эту неугомонную толпу и заставить их всех замолчать хотя бы на пару секунд. Ей было глубоко плевать на квиддичные матчи. На то, с какой изящностью она вырвала победу из рук слизеринцев, на то, как им не повезло, что Драко Малфой ушёл из команды. Она не понимала, как можно радоваться таким вещам, когда один из игроков чуть не разбился. Боялась представить, что могло бы с ним случиться, не примени Гермиона вовремя заклинание. Возможно, Блейз мог сломать позвоночник. Рёбра превратились бы в крошево. Сильный удар головой о землю гарантировал бы сотрясение мозга. А людям вокруг было плевать. Гриффиндорцы не обратили на падение никакого внимания, мол «бывает, ничего страшного». Они ликовали и веселились с таким усердием, совсем как дети, которым на протяжении месяца не разрешали есть сладкое, а потом выдали его в немеренных количествах. Полный восторг, доходящий до каких-то совершенно животных масштабов, который заставлял Джинни чувствовать себя не в своей тарелке. Она думала, что попала в цирк абсурда, единственная оставшаяся адекватной во время происходящей вокруг катастрофе. Мерлин, это перебор. Уизли вырвалась оттуда лишь ближе к вечеру. Когда на неё перестали обращать внимание, перестали подходить и поздравлять, не забывая при этом упомянуть о ничтожности команды противника и то, как отвратительно играл их ловец, сменивший Драко Малфоя в этом году. Лишь когда её сокурсники наконец переключились на сливочное пиво, Джинни смогла тайком выйти из гостиной и разогнаться до такой скорости, чтобы никому и в голову не пришло её окликнуть. Люди словно пытались играть с её расшатанной нервной системой. Подвесили руки и ноги за нитки и дёргали, ожидая взрыва. Бессмертные. Джинни свернула влево, туда, где её ожидал коридор с дверью, ведущей в больничное крыло, и до её ушей донесся чей-то голос, эхом отталкивавшийся от стен. Он звучал шипяще, и создавалось такое впечатление, что говоривший сдерживал свою злость в попытке не повышать тон. Джинни моментально остановилась, прерывая тем самым стук каблуков о каменный пол. Дверь оказалась слегка приоткрыта, и Уизли готова была предположить, что разозлённый студент вошёл в помещение, захлопнув её за собой настолько резко, что механизм не успел войти в позы. Джинни нахмурилась, стараясь прислушаться, чтобы понять причину возмущения неизвестного, но на том расстоянии, на котором она остановилась, это было почти невозможно. До неё доходили лишь обрывки фраз, из которых не получалось составить дельных предложений, и девушка приподнялась на носочки, бесшумно подходя ближе. В такие моменты она готова была сжечь свою мать на костре за то, что та незаметно вытащила из чемодана удлинители ушей. Они бы сейчас пригодились как никогда. — Перестань ебать мне мозги, то, как я играю и кому при этом поддаюсь — не твоё нахуй дело, — в этом голосе Джинни узнала Блейза. Он звучал немного не так, как всегда. Более устало. Так, как всегда говорят люди, которых напичкали различными зельями для восстановления, и на несколько секунд Джинни закрыла глаза, будто почувствовала себя виноватой в чём-то. Будто это она отвлекла Блейза в тот момент, когда бладжер подлетел слишком близко. — Когда ты камнем падаешь с высоты — это становится моим делом. Салазар, перестань пиздеть, ты никогда в жизни не попадал под бладжеры. Ты же ебаный осторожный параноик. Драко. — Я не «ебаный осторожный параноик», Драко, это квиддич. Там все падают и ломают себе что-то, только вот я что-то не заметил, чтобы ты так же орал на Блэтчли, когда его припечатало в кольцо, — тон Забини поднялся, и Джинни готова была поспорить, что в этот момент он хмурился, смотря на Драко исподлобья. Почему Малфой так злился? Уизли опустила взгляд в пол, стараясь найти этому хотя бы одну причину, но Блейз был безоговорочно прав, и гневный тон Драко оставался для неё загадкой. Ни один, даже самый опытный игрок, не застрахован от несчастных случаев. Всегда можно что-то не заметить или где-то оступиться, ведь так устроена жизнь. Так работал спорт. — Блэтчли просто кретин, — буркнул Малфой тише, так, что Джинни едва расслышала его. — Ты хочешь, чтобы я начал перечислять все твои травмы? Тогда ты тоже кретин, — послышался шорох. Уизли предположила, что Блейз поменял положение, и после этого наступила тишина. Она смотрела в стену напротив, не зная, можно ли ей уже войти или лучше и вовсе развернуться и направиться обратно в гостиную. И чувствовала, как по плечам сползает ощущение нервозности. Это была не та тишина, которую делят меж друг другом близкие люди. Не та, в которой можно расслабиться и подумать. Молчание, нависшее над Драко и Блейзом, было скорее похоже на тихое тиканье, раздающееся во мраке. Десятисекундный отсчёт, после которого неминуемо случится взрыв, и Джинни не готова была дожидаться этого. — Я хотя бы не пытаюсь списать свои падения на «несчастный случай». Я не слепой и видел, как ты отвлёкся на Уизлетту. Она не успела предотвратить взрыв, застыв за дверью. Рука тянулась к ручке в намерении потянуть и войти, но её драгоценные секунды закончились раньше, и теперь создавалось такое чувство, что это — только начало. Первый предупреждающий выстрел, после которого следом начнётся перестрелка. Часики снова заработали в голове Джинни, и с каждой новой секундой откуда-то изнутри раздавался мерзкий стук. Как метроном, стоящий на пианино. Когда пианист подстраивается под его ритм, но не может избавиться от дискомфорта, вызываемого мерным тиканьем. И в итоге музыкант не выдерживает, выключая адскую машину. Джинни сделала то же. Она всё же потянула дверь на себя, отворяя её на всю ширину. Оперлась о проём боком, скрестила руки на груди и постаралась выглядеть так, словно ничего не слышала. Так, будто её даже веселит картина, представшая взгляду. — Я могу войти или у вас семейные разборки? — она приподняла уголки губ и изогнула левую бровь, смотря прямо на Драко. Джинни хотела, чтобы он ушёл. Так сильно, словно ещё секунда его пребывания здесь подействует как бензин, подлитый в огонь. Но Малфой лишь хмыкнул, закатив глаза, и лениво поднялся. Так, что казалось, что абсолютно все его тело поработила либо жуткая усталость, либо нежелание двигаться ближайшую жизнь. Было ли это напускным или реальным, Джиневра не знала и не смогла бы увидеть ни единой детали, указавшей бы на исключительность одного из вариантов, даже если бы очень сильно захотела. Она лишь наблюдала за тем, как его спина выпрямлялась в дотошно-идеальную линию прямой осанки и как затем его глаза скользнули по её лицу, успев сказать слишком многое. Серые радужки одним своим видом словно осуждали её. Будто бы Джинни серьёзно несла ответственность за действия Забини, когда летела за снитчем. Будто она могла сделать что-то, что не повлекло за собой подобных последствий, если бы вовремя одумалась. Выкуси, Малфой. Уизли даже ни разу не моргнула, пока Драко надевал свою мантию и медленно направлялся к выходу. Лишь недоверчиво прищурилась, когда он остановился в проёме, положив руку на стену. Он слегка повернул голову, бросив напоследок: — Иди ты нахуй, Уизлетта. Джинни хотелось закатить глаза в неверии. Годрик, что за представление он устроил? Это выглядело словно дешёвый театр с плохими актёрами, которым не поверил бы ни один зритель. Эта холодность, напускной пофигизм, которым от Малфоя разило за километр, раздражали её. Его вечно каменное выражение лица, в котором не было ни капли жизни, как будто гребаный Бог забыл добавить в тело душу. И что только Грейнджер в нём нашла? — Как ты его вывозишь? — Джинни повернулась к Блейзу, указав рукой на закрытую дверь. — С трудом. Она покачала головой, усмехнувшись, как делают многие люди, когда подумают в своей голове о чём-то чересчур ироничном. Джинни выдохнула и устало плюхнулась на стул, на котором минутой ранее сидел Малфой. Она сдвинулась, чтобы закинуть ноги на тумбочку у кровати и занять более удобное положение, и теперь оказалась практически напротив Блейза. Слизеринец, в свою очередь, полулежал, полусидел. Подушка была поставлена практически вертикально, чтобы спина не упиралась в металлическое изголовье. Его голова была откинута назад, взгляд устремлён в потолок. Уизли видела, как были сжаты его скулы и слегка нахмурены брови. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она, уже заранее зная, каким будет ответ. Но тем не менее она должна была задать этот вопрос, ведь так делают всегда, когда переживают за кого-то. Ей хотелось показать Забини, что ей не все равно. — Дерьмово, — на его лице показалась слабая улыбка. — Мой мозг как будто пережевал гиппогриф. Джинни усмехнулась, не в состоянии сдерживаться. Забини всегда оставался Забини, даже когда ему казалось, что его внутренности перерубило в кашу. — Ну, тебе не впервой, не так ли? — она подмигнула, многозначительно подняв брови. Блейз оглядел её и сдавленно рассмеялся, стараясь не сильно двигаться при этом. Но в итоге всё равно зажмурился, издав тихий стон боли. — Я начинаю думать, что меня кто-то проклял, — вдохнул он. Возможно, это действительно так и было? Казалось удивительным совпадением, что уже второй раз с Блейзом случалось что-то нехорошее, и Гарри, скорее всего, начал бы разводить вокруг этого безумную панику. Джинни готова была поспорить, что прямо сейчас Поттер носился бы по крылу, держась одной рукой за волосы, а другой активно жестикулируя. Бормотал бы под нос какие-то теории, предполагал возможные взаимосвязи, а потом, вполне возможно, начал спорить с Гермионой, которая попыталась бы образумить его и уговорить не делать поспешных выводов. — Хотя знаешь… Забудь. Вряд ли кто-то решит проклясть такого очаровательного сердцееда, — самодовольно хмыкнул Блейз. Джинни легонько ущипнула его за руку, наслаждаясь гиперболизированной реакцией. Забини широко раскрыл глаза и громко ойкнул, смотря на неё, как на «врага народа». — Ты же помнишь, что я всё ещё в идеале владею Летучемышиным сглазом? — Уизли многозначительно прищурилась, опустив руку к карману с палочкой. Блейз на это лишь закатил глаза, цокнув: — Тебе не кажется, что шутки про сглаз немного устарели? Ты меня ими тыкаешь с… да, точно, с шестого курса. — Старость шутки не делает шутку плохой, — Уизли скрестила руки на груди, всё же достав палочку и теперь сжимая её в правой ладони. Она снова ущипнула Блейза, когда тот начал отговаривать её от этого «просто ужасно глупого жизненного девиза». Она просидела с ним почти весь вечер, вновь почувствовав себя так, как нужно. Так, как было правильно. Блейз не задавал глупых вопросов, не пытался никого унижать. Не смеялся так по-идиотски, как её однокурсники. Он делал что-то такое, что умел лучше, чем кто-либо другой — был рядом. Говорил с ней о каких-то совершенно обычных вещах, не затрагивавших темы последних новостей. Словно это было табу в их… дружбе? Могла ли Джинни назвать их с Блейзом «друзьями» в том значении, в котором люди обычно воспринимают это слово? Ей было с ним комфортно. Так, как не было с другими людьми уже очень долгое время, как будто Забини являлся единственной личностью, способной понять её. Единственным, кто не пытался сочувственно улыбнуться и сказать свои просто-охренеть-какие-искренние-слова-поддержки. Он делал всё наоборот. Вёл себя так, будто вообще ничего не случилось, и это почему-то давало Джинни странное чувство удовольствия. Возможно, ей было комфортно потому, что Блейз не пытался строить из себя того, кем не являлся, и не видел в ней бедную и несчастную маленькую девочку, потерявшую брата на войне. Время близилось к отбою, а они лежали на одной кровати и, смотря в потолок, продолжали разговаривать о чём-то незначительном. Джинни устроилась на здоровом плече Забини, уткнувшись головой в образовавшуюся ямочку, словно анатомия человека была идеально построена для этих целей. Их разговор плавно перетек в обсуждение квиддича, и Джинни бесконечно возмущалась из-за того, что в команде без Гарри и Рона всё совсем по-другому. А Блейз лишь периодически усмехался, слушая её. — Мне кажется, ты явно переоцениваешь способности своего брата, — со снисходительной улыбкой, которую Уизли не могла увидеть из-за своего положения, протянул Блейз. — А мне кажется, что это ты его недооцениваешь, — спокойно ответила ему Джинни, придвинувшись чуть ближе. — Он действительно хорошо играет, но только тогда, когда уверен в своих силах. А вот с этим дела плохи, — она улыбнулась, вспоминая хитрый трюк, проделанный Гарри на шестом курсе. Дать Рону подумать, что он выпил Жидкую удачу… Годрик, это было действительно гениально. — И именно поэтому он так себе игрок. Как вообще можно выходить на поле и сомневаться в том, что у тебя что-то получится? — тон Забини звучал так, будто это действительно было глупостью. — Разве ты ни разу не сомневался? Даже когда выходил на поле впервые в жизни? — Джинни приподнялась на локтях, развернувшись так, чтобы смотреть ему в глаза. И ей больше не нужно было ожидать ответа. Блейз действительно не относился к тем людям. В то время как Джинни бросалась на самую глубину озера, пытаясь разбираться с проблемами по мере их поступления, Блейз обдумывал каждый свой шаг, ещё стоя на берегу. Взвешивал все «за» и «против» и принимал решение исходя из логически выходящего предполагаемого результата. Он думал по-другому. Не так, как Гарри, Рон или даже Гермиона, и, Мерлин, это приводило Уизли в какой-то нездоровый восторг. Проявляясь не коже мурашками, он ощущался повышенным сердцебиением, как после долгой пробежки. И она бы спорила с ним и дальше. Уверяла бы в том, что он не совсем прав в своей позиции, но мадам Пофри ворвалась в помещение со скоростью, совершенно неприсущей женщине её форм. Целительница была крайне недовольна тем, что её пациента беспокоили в такое позднее время суток, и Джинни могла поклясться, что она еле сдерживалась, чтобы не применить магию. Уизли бы ни на секунду не удивилась, если бы Помфри просто отлеветировала её за пределы крыла и бросила на холодный пол, резко закрыв двери. Но в итоге они с Блейзом успели заговорщически переглянуться, и девушка выбежала сама, смеясь как ребёнок. И это было так глупо. Но это не мешало воспоминаниям, на которых отложился крайне тёплый отпечаток. Они были окутаны уютом и спокойным пламенем камина. Возможно, Блейз успел стать для неё кем-то большим, чем просто другом. Тем, к кому хотелось возвращаться.8 Ноября 1998
«Беллатриса Лестрейндж — опаснейшая ведьма после Того-Кого-Нельзя-Называть?»
«Со дня смерти Вы-Сами-Знаете-Кого прошло немногим больше полугода, но волшебный мир до сих пор находится в состоянии войны. Министерство Магии во главе с новым министром — Кингсли Бруствером — продолжает поиски небезызвестной тёмной ведьмы, главной последовательницы Тёмного Лорда, но много ли вы знаете о женщине, что провела в Азкабане около четырнадцати лет своей жизни? Насколько на самом деле могущественной и опасной волшебницей она является и какую угрозу несёт нашему обществу? Редакция «Ежедневного Пророка» провела собственное расследование для того, чтобы ответить на эти вопросы». Драко отбросил газету подальше, отведя взгляд в сторону. Ногти впились в мягкую кожу ладоней, обещая обязательно оставить после себя вмятины в форме еле заметных полумесяцев. — Блять, серьёзно? Снова? — Тео проделал тот же жест, резко выдохнув воздух сквозь зубы. — Я нахуй не понимаю, у нас в стране закончились новости? Я заебался читать про Лестрейндж. Драко приподнял уголок губы, покачав головой. Это действительно походило на массовое помешательство, и сравнение с вирусом, поглотившим мир, уже не казалось таким ироничным. С тех самых пор, как прогремела новость о возвращении Тёмной Метки, журналисты только и делали, что мусолили тему Пожирателей в каждом.ебаном.выпуске. Драко хотелось рассмеяться так же, как смеются психи на одном из этажей Мунго от абсурдности происходящего. Ебаный цирк. — Вот именно поэтому я отписалась от «Пророка». И тебе советую сделать то же, — из-за обложки «Ведьмополитена» послышался самодовольный голос Пэнси. — Там всё равно нет ничего интересного, за что платить-то? — пожав плечами, она отложила выпуск и потянулась к фруктовой тарелке. Драко наблюдал за тем, как Паркинсон оторвала небольшую гроздь винограда, перекладывая ту к себе, а после подпёрла щёку рукой, отрывая маленькие ягодки от ветки. Она выглядела скучающей, словно любимый журнал не удовлетворил её интересов. Каждый жест был наполнен небольшой дозой лени, делая движения более медлительными. — Но вот от «Ведьмополитена» я такого предательства не ожидала — половина статей об этой чокнутой. Ах, вот оно что. — И что пишут? — Тео наклонился к ней ближе, прищурившись. — Критикуют её кошмарный стиль? — Скорее уж дают советы по уходу за волосами, — пробормотал Драко. Он потёр пальцами переносицу, отвлекаясь от разговора друзей. У него не было желания выслушивать Паркинсон, которая обязательно начала бы рассказывать обо всех темах статей, подкрепляя их собственным мнением, поэтому Малфой поднял свой взгляд выше, словно поток мыслей зависел от выбранного глазами направления. Тем не менее, по какой-то непонятной причине это работало. Кто бы мог подумать, гриффиндорцы оказались самыми шумными в Зале. Как, впрочем, и всегда. Они закидывали головы назад, закрывая глаза от безудержного хохота, держались за животы и что-то очень громко друг другу говорили в перерывах. Клоуны. Драко поморщился, оглядывая этот цирк уродов, и перевёл своё внимание левее, туда, где обычно сидела Грейнджер на пару с Уизлеттой, и где-то в районе плеч напряжение чуть отступило. Малфой смог спокойно выдохнуть, расслабившись, когда не заметил проявления нервозности или чрезмерной обеспокоенности, как будто это превратилось в условный рефлекс — проверять, в порядке ли она. Как будто его глаза стали грёбаным компасом, севером для которого являлась Гермиона. — Да пошёл ты! — громкий вскрик Пэнси заставил Драко слегка вздрогнуть и отвести взгляд от вздёрнутого носика гриффиндорки. Он заметил резкое движение со стороны Паркинсон, и уже в следующую секунду Нотт начал закрывать себя руками, уворачиваясь от летящих в его сторону виноградин, при этом смеясь, как ребёнок, специально нашкодивший, лишь бы насолить родителям. — Ты долбаный ублюдок! Это мерзко, — Паркинсон скривилась, резко опустив руку на стол. — Да серьёзно, присмотрись! Задница реально зачёт, — Теодор хищно улыбнулся, будто только и ждал, когда слизеринка вновь разозлится на него. Салазар, да что с ними сегодня не так? Пэнси лишь метнула в него яростный предупредительный взгляд, нервным движением рук вновь отрывая ягоду от грозди. Драко приподнял одну бровь, мечтая аппарировать отсюда прямо сейчас, не имея никакого желания вдаваться в подробности. Был ли он удивлён? Вовсе нет — Пэнси и Тео грызлись практически всю жизнь, постоянно намеренно зля друг друга, а потом делая вид, будто ничего и не было. Но в последнее время таких ситуаций возникало всё больше, и почему-то Малфою удавалось присутствовать практически на каждой, что невероятно раздражало. У него создавалось такое ощущение, словно он застал любовников прямо в постели, в самую кульминационную минуту действа. — Салазар, Пэнс, скажи честно — у тебя пмс? Драко в удивлении раскрыл глаза, наблюдая за Тео, который и бровью не повёл, задавая этот дурацкий вопрос. Блять, либо это Малфой умудрился что-то пропустить, либо Тео действительно перегибал палку, даже по собственным меркам. Нотт относился к тому типу людей, которые не умели затыкаться, выводя из себя всех присутствующих. Добивали шутку, до самого конца выгибая свою линию, и заставляли выбранную жертву закипать от злости. Как вампиры, питавшиеся чужими эмоциями и считавшие гнев величайшим деликатесом. И все вокруг это знали, но происходящее не вписывалось в эти рамки. Обычно всё заканчивалось немного по-другому. — Блять, тебе лучше заткнуться прямо сейчас, — вкрадчиво сказал Драко, обращаясь к всё ещё улыбающемуся Теодору. Но было поздно. Паркинсон зло сжала виноградину, раздавив ту в зелёную кашицу. Её стакан с громким стуком опустился на стол, добрая половина сока вылилась через край, когда слизеринка поднялась, схватила свою сумку и вылетела из Зала, по дороге толкнув плечом какого-то пуффендуйца и показав ему средний палец в ответ на возмущения. Самая настоящая фурия. Малфой до сих пор не понимал, как ей это удавалось — совмещать в себе две такие разные личности. Изысканную даму из высшего общества, точно знающую, кому и как нужно улыбнуться для того, чтобы получить желаемое, и неугомонную, до безумия характерную и яркую девчонку, что способна была убить своим взглядом. Это казалось аномалией, доведённой до крайности, но тем не менее девушка, которую он видел перед собой несколькими мгновениями ранее, не вписывалась ни в один из этих образов. Паркинсон никогда не позволяла себе проглатывать чью-то грубость и уж тем более уходить, не оставив за собой последнего слова. Драко мог поклясться, что за секунду до того, как Пэнси вскочила, в уголках её глаз он заметил задатки слёз. — Девушки, — Тео закатил глаза, покачал головой и с непринуждённым видом продолжил жевать свой омлет. Ему как будто было абсолютно плевать, и Драко внезапно захотелось затолкать вилку прямо Теодору в глотку. Заметил ли он вообще перемену в настроении Пэнси? Понял ли, что сам был в этом виноват? — Что ты ей сказал? — прошипел Малфой, сжав свой стакан до такой степени, что окружающие могли бы серьёзно опасаться за сохранность металла. Он выжидающе вглядывался в лицо друга, надеясь увидеть там хотя бы долю чувства вины, но по факту сталкивался с непроходимым похуизмом. В глазах Нотта не было ничего, ни одной живой эмоции, словно перед Драко лежал труп с остекленевшими зрачками. — Что единственное хорошее, что можно сделать с этими её журналами — подрочить перед сном, — Тео пожал плечами, откладывая столовые приборы и переводя свои карие на Малфоя. — А что такого? Это же правда. Драко прищурился, слегка повернув голову в попытке найти хотя бы какой-то смысл во всей этой ситуации. Но его, блять, не было. Абсолютно. Нотт постоянно шутил о таких вещах. В этом не было ничего плохого, отвратительного или ужасного, по крайней мере раньше. Что изменилось? Малфой почувствовал острую необходимость побыть наедине с самим собой. Необходимость найти цепочки взаимосвязи, чтобы выяснить причину. Через пару минут, шагая в сторону лестниц, он ступил на ту, что вела на шестой этаж, к Башне старост, вместо того, чтобы направиться в сторону класса Зельеварения. В конце концов, он был достаточно прилежным учеником в этом году, чтобы иметь наглость пропустить день занятий, сославшись при этом на мигрень, тошноту или какую-то ещё незначительную хрень, которая помешала бы ему адекватно воспринимать информацию. Старуха на картине недовольно сжала губы, попытавшись прочитать ему парочку нравоучений на тему: «Уроки — важнейшая часть обучения, и прогуливать их без веских оснований значит безответственно относиться к собственному будущему». Малфой трижды повторил ей пароль, с каждым разом хмурясь всё больше, пока желание снять портрет и выкинуть его в какой-нибудь кладовке возрастало. В конце концов миссис Хиггс пропустила его, всё ещё бормоча себе что-то под нос. Драко не стал задерживаться в гостиной. Он прошёл сразу к своей комнате, не обратив ни малейшего внимания на открытый чемодан, лежавший на полу около дивана.***
Гермиона не могла отвести взгляд от часов, выглядевших как упрощённая версия замка. Из небольших окон башен лился желтоватый свет, пока секундная стрелка перескакивала по делениям, издавая характерный звук. Над циферблатом расположилось квадратное окошко, и Грейнджер могла предположить, что каждый час оттуда вылетала сова, чтобы ухнуть ровно столько раз, сколько показывала большая стрелка. Скорее всего эта деталь интерьера стала одной из тех, что профессор МакГонагалл не решилась менять, словно этим жестом отдавала дань памяти и уважения Альбусу Дамблдору. Кабинет сильно видоизменился после смены директора — Минерва подстроила его под себя. Хотя кто-то мог бы подумать, что здесь просто провели генеральную уборку. Гермиона была поражена тому, насколько сильно освободилось пространство — в шкафах и на столах больше не лежали в хаосе предметы неизвестного назначения — на полочках всё было расставлено строго по порядку, и было бы глупостью предположить, что каждый предмет не был подписан. Даже книжные шкафы преобразились — ни на одном ярусе Грейнджер не увидела следов пыли или каких-либо других свидетельств долгого неиспользования, как было раньше. Когда-то давно, когда Гермиона заходила в этот кабинет, у неё создавалось такое впечатление, что она навещала старого сказочника, на протяжении жизни собиравшего различные мелкие и не только вещицы, как память о своих приключениях и полученных знаниях. И у него всегда пахло теплом и конфетами. Так ярко, что хотелось завернуться в плед, сесть на диван и слушать истории из его жизни. Но то же, что случается с упаковкой печенья после того, как оттуда забрали последнюю сладость, случается со всем в этой жизни. Времена и эпохи имеют свойство заканчиваться, оставляя за собой лишь лёгкий шлейф памяти в сознании тех, кто успел что-то увидеть. А после эти люди переписывают свои воспоминания на страницы исторических книг, чтобы передать потомкам. Гермиона поняла важность такой простой вещи лишь тогда, когда оказалась забыта родными. Потому что упаковка печенья не сможет сохранить запах своего прошлого содержимого на века — когда-то он выветрится. Так же, как запах лимонного щербета, раньше окутывавший этот кабинет. Девушка выдохнула, опустив руки на подлокотники стула и отвлекшись от ностальгии. По окончании второй пары Невилл выхватил её в коридоре и сообщил о том, что МакГонаггал будет ждать её у себя после занятий для какого-то важного разговора. И с тех пор гриффиндорка чувствовала себя… нервной. Как когда на утро человека ждёт невероятно важное событие, и организм всю ночь подскакивает в страхе проспать. Но профессор, извинившись, попросила Гермиону немного подождать, и вот уже на протяжении десяти минут она не могла отвести взгляда от циферблата часов, пока секундная стрелка проворачивала круг за кругом, будто дразнилась. До тех пор, пока со стороны двери не послышался шум поворота статуи, что после верного пароля открывала лестницу. В одну секунду плечи Гермионы напряглись, будто их с силой сжали в кулак, а спина выпрямилась. Грейнджер по привычке приподняла подбородок, стараясь придать себе уверенности. — Мисс Грейнджер, приношу свои извинения за то, что заставила вас ждать, — профессор закрыла за собой дверь и ускоренным шагом прошла до своего стола. Она мягко опустилась в кресло, поправив перед этим складки своей болотно-зелёной мантии. Сколько Гермиона себя помнила, она никогда не видела на директрисе более светлых тонов. Ей совершенно не подходили яркие красные цвета Гриффиндора. Грейнджер кивнула ей и переместила руки с подлокотников на колени, внезапно ощутив дискомфорт от их наличия. — Профессор, вы хотели о чём-то со мной поговорить? — уточнила она. Где-то на уровне живота казалось, что от этого разговора не следовало ожидать ничего хорошего. Интуитивное предчувствие, подкрепляемое анализом со стороны сознания — что-то должно было случиться. Но реальность зачастую оказывается не такой красочной, какой представлялась. — Да, это так. Дело в том, что Староста девочек, мисс Мэлтон, приняла решение вернуться домой по личным причинам, и я вынуждена вновь просить вас занять этот пост, — Минерва выдохнула, сжав губы из-за сомнений, в то время как Гермиона почувствовала слабый щелчок внутри. Первой мыслью, что пронеслась в сознании, было желание сказать «нет». Что-то паническое, как под влиянием триггера — одно действие, слово или целое предложение — и организм моментально впадает в шоковое состояние. Мозг трубит о срочном военном положении, активируя каждую клеточку, ускоряет ток крови, окислившиейся страхом, по венам. И, тем не менее, этого всё равно оказалось недостаточно для того, чтобы не пропустить дозу сомнений. Гермиона ощутила её где-то под давлением дискомфорта, отчаянно рвущуюся наружу, как загнанный кролик. Грейнджер вновь подняла подбородок вверх, встретившись с зелёными глазами профессора МакГонагалл, что сидела, сложив руки в замок на столе и терпеливо ожидая. — У меня есть время подумать? — задала вопрос Гермиона, почему-то надеясь, что ответ директора подтолкнёт её к верному решению. — Конечно, — кивнула женщина, улыбаясь. — Мисс Мэлтон уедет вместе со всеми во время каникул, но мне лучше знать о вашем решении где-то до конца недели. И, мисс Грейнджер, — она потянулась к виску, коротким движением поправив оправу очков. — Ситуация обостряется с каждым днём, и никто из нас не знает, чего ожидать, но, тем не менее, я верю в вас. И приму любое ваше решение, каким бы оно ни было. Гермиона почувствовала острое желание усмехнуться, покачать головой и закатить глаза от такого клишированного ответа, но вместо этого лишь вздохнула и, ничего не ответив, вышла из кабинета. Она направилась туда, куда почему-то всегда возвращалась. В тихую и уютную Выручай-комнату. Для неё не было секретом, что люди переживали разные жизненные обстоятельства каждый по-своему. Кто-то кричал, и бил посуду, и не чувствовал удовлетворения даже после острого эмоционального выброса, словно этого было мало. Словно для того, чтобы эмоция отступила, нужно было совершить что-то более значимое. Возможно, месть. Возможно, что-то другое. А другие в какой-то момент просто отключались. Ведь когда пальцы обрубает по велению магии — боль не чувствуется. Тело пытается спасти своего обладателя от смерти, замедляя реакции, что люди обычно называют «болевым шоком», потому, как при внезапном приступе сильнейшей агонии, сознание имеет свойство отключаться, тем самым теряя драгоценные минуты для спасения жизни. Элементарнейшая система выживания. Гермиона чувствовала почти то же самое. Человек не может постоянно страдать. Организм не выдерживает подобных нагрузок, и поэтому нервная система либо заставляет разум сходить с ума, либо вовсе отключает все чувства, образовывая дыру в груди, что разъедает своим присутствием. Этот разговор стал триггером, после которого Грейнджер не готова была снова впадать в истерику. Она устала от этого чувства. В конце концов, она пообещала себе бороться. Нельзя надеяться на то, что, остановившись посреди лабиринта и закрыв глаза руками, ты что-то изменишь. Реальность вокруг никуда не исчезнет, а высокие стены так и будут давить на виски своим присутствием до тех пор, пока ты не начнёшь сносить их силой своей магии. Грейнджер была достаточно сильной волшебницей, чтобы сравнять с землёй весь чёртов лабиринт, насколько бы миль он ни тянулся. Пусть пока она и не знала, как это сделать.***
Гермиона готова была прибить старушку, чей портрет являлся проходной дверью к Башне старост. Она никогда в жизни не злилась на портреты, но причитания этой женщины, святой Мерлин, могли свести в могилу кого угодно. — Юная леди! Да как вам хватает наглости так поступать, время раннее, в конце-то концов… Перестаньте стучать! — крикнула старушка, отскакивая от той стороны картины, по которой Гермиона ударяла костяшками правой руки. Она не могла ждать. Не могла сомкнуть глаз ни на минуту, чтобы дать себе время на здоровый сон, и чувствовала усталость каждой клеточкой своего тела, но как только голова касалась подушки, а веки опускались дольше, чем на несколько секунд, грудь начинало колотить изнутри. Словно там поселился недовольный гном, считавший целью жизни — прокопать себе выход на волю. Гриффиндорка раздражённо вздохнула и потянулась кончиками пальцев к вискам. У неё разболелась голова от криков с портрета. — Пожалуйста, перестаньте кричать. Мне срочно нужно поговорить с Драко, и если бы вы пропустили меня — я перестала бы стучать, — простонала Гермиона почти умоляюще, глядя в глаза старухе. Но та лишь сжала губы, отчего морщины на лице стали ещё более заметными, и сквозь зубы (в наличии которых Гермиона немного сомневалась) проговорила: — Пароль. Годрик милостивый, это невыносимо. Девушка ещё раз сжала кулак, намереваясь постучать с большей силой, и в ту секунду, когда костяшки почти достигли своей цели, картина сместилась, резко открывшись. Гермиона отскочила в сторону, так и оставив руку зависшей в воздухе. Она встретилась с его глазами так, словно столкнулась с мощным заклинанием. Оно могло бы откинуть её на пару метров назад, впечатав в стену и заставив изнывать от сильного удара затылком о камень, если бы Грейнджер к этому не привыкла. Если бы это не было неотъемлимой частью их общения — постоянная борьба друг с другом при встрече, будто проверка на прочность. Гермиона сравнивала эту манеру с системой вопросов, применяемой Орденом Феникса для вычисления шпионов, ведь только выстояв, возможно было начать диалог. И она выстояла. Опустив руку, приняла его гнев. Приподняла одну бровь в ожидании следующего удара, и с ощущением ликования наблюдала за тем, как его взгляд становился более хмурым. Так сбрасывались маски. Было ли это проявлением доверия? — Грейнджер, — подытожил Малфой, закатывая глаза. Гермиона выпустила воздух через нос, но уже меньше, чем через секунду каждая мышца её тела сжалась, пока глаза пробегались по шрамам на голом торсе Драко, заметным даже в темноте. Это отбросило её в тот день, когда по вине Гойла Малфой оказался в Больничном крыле. В воспоминания, в которых Грейнджер практически тащила его на себе до лазарета и ужасалась масштабам катастрофы. А также о том, что произошло чуть позже. На следующий или через день, когда Гермиона получила от Джинни удар локтем прямо в нос. Когда его взгляд пробрался прямо под кожу. Когда он поцеловал её.«— Событие момента не всегда можно объяснить, милая. Это происходит непроизвольно, и остаётся тайной мгновения…»
Слова матери прошлись тонкой нитью перед глазами. Она не верила в это утверждение многие годы после их короткой дискуссии, и как ироничен тот факт, что осознание истины случилось при подобных обстоятельствах. У судьбы очень извращённое чувство юмора. Гермиона сглотнула, подавляя в себе эти мысли и ощущения, выставляя на первый план совершенно другие вещи. Удивительно, как много всего успело произойти в её голове за какую-то жалкую минуту реального мира, пока Драко продолжал сверлить гриффиндорку глазами, терпеливо ожидая её дальнейших действий. — Ты пропустишь меня или так и будешь стоять в проходе? — Грейнджер скрестила руки на груди, вновь концентрируя своё внимание на серых льдинках. Она наблюдала за тем, как Драко невесело хмыкнул и развернулся, пройдя внутрь. Она двинулась за ним и, когда закрывала за собой портрет, с удивлением отметила, что старуха на нём не издала ни звука с тех пор, как на пороге появился Малфой. Как будто он предусмотрительно заморозил её. Лестница вела вверх, к небольшой гостиной. Огонь в камине сладко потрескивал, играя языками пламени. Благодаря свету, исходящему от него, Гермионе удалось разглядеть помещение получше, и сочетание зелёных и желтых цветов показалось ей не лучшим выбором. Башня всегда подстраивалась под своих жителей, но раньше это воспринималось Грейнджер довольно метафорично. Воочию же было… по-другому. Слизеринские оттенки, тем не менее, преобладали, и Гермиона хмыкнула от того, что даже магия, не имевшая предпочтений, делала выбор в его пользу. Малфой прошёл к столу у стены и опёрся на него, в то время как Гермиона встала напротив окна, в котором ничего не было видно. Кромешная тьма, совсем как в страшных маггловских сказках. — Может ты объяснишь мне, какого хера припёрлась в четыре часа утра, или так и продолжишь молчать? — Драко ударил Грейнджер её же оружием, и это показалось забавным. Она давно замечала за собой, что чем больше общалась с ним, тем больше подхватывала несвойственных себе повадок, и когда подобное происходило, пусть и ненамеренно, губы поджимались в попытке скрыть улыбку. Гермиона повернула голову, осматривая его более внимательно. Растрёпанные после сна волосы, наспех надетые чёрные пижамные брюки и… Мерлин, след от подушки на щеке? — Я… — она потянулась руками к переносице, рассортировывая мысли по полочкам. — Я не могла уснуть. Мне нужно обсудить с тобой несколько моментов. Малфой изогнул бровь, и его челюсти сжались чуть сильнее. Конечно, он злился. Он практически всегда на неё злился. — На каникулах я должна приехать в Мэнор. Мне нужно в библиотеку. В ответ последовала усмешка, и Гермиона могла поклясться, что услышала пару нервных ноток, портящих композицию. Как фальшь, что внезапно проскользнула в голосе человека, и оттого картина, что рисовалась годами, походила трещинами и сырела. — А не много ли ты хочешь? — лицо Драко заволокла улыбка, чересчур похожая на оскал хищника. Гермиона почувствовала, как её эмоции отходят на второй план, будто вода в океане, что отливает от берега перед наступлением катастрофы. Её взгляд ожесточился, в то время как ноги сделали несколько шагов Малфою навстречу. — Ты понимаешь, что у меня не осталось времени на поиски книг с информацией? Ты вообще читаешь газеты? — она развела руками, выдыхая. — Помимо того, что в них постоянно пишут про Лестрейндж, как будто мы и так не знали, что она сумасшедшая, в них на постоянной основе освещается информация о пропажах маггловских и смешанных семей. Я не могу просто сидеть и ждать! — Так не жди! Ты не можешь просто заявляться сюда посреди ночи и требовать, чтобы я отвёз тебя в свой дом, Грейнджер, — он повысил голос, окончательно растеряв крохи самообладания. На его губах больше не вырисовывалась улыбка, и вместо привычной холодности его глаза выражали злость. Гермионе удалось распалить костёр, давно засыпанный снегом и оттого отсыревший, она словно вылила туда целую канистру бензина, а после забросила спичку и наблюдала за тем, как стихия распространялась, захватывая в свою агонию всё вокруг, включая её саму. Но проблема заключалась в том, что Грейнджер не собиралась больше гореть. — Ты обещал мне помочь, Малфой! Это ты заявился ко мне и начал делать все эти вещи, попросил дать тебе второй шанс, не я это начала, — она подошла ещё ближе, сдерживая желание ударить его в грудь. Мерлин, ей хотелось ударить его так сильно, чтобы он наконец перестал вести себя как кретин. Пожар Драко потух в секунду. Удивительная особенность — злиться настолько сильно, что температура воздуха способна была упасть с уровня знойного солнца до северного холода. Гермиона вскрикнула, когда он схватил её за запястье и развернул их так, что она оказалась зажата между ним и столом. — Это не даёт тебе права распоряжаться мной, как мальчиком на побегушках, — он прорычал ей это в лицо, смотря при этом в глаза. Так, что мурашки предательски побежали по спине, в то время как из лёгких резко вышел весь воздух. Он был слишком близко для того, чтобы Гермиона могла ответить так, как хотела бы. Её ярость требовала пространства в необходимости разрушать. — Да в чём твоя проблема? — Грейнджер оскалилась, не переставая смотреть прямо в его глаза. Как будто пыталась разговаривать с его душой. — Почему каждый раз, когда я пытаюсь нормально поговорить и попросить тебя о чём-то, ты устраиваешь сцены?! Почему ты не можешь просто помочь? Она почти что кричала на него, ощущая дрожь в груди от переизбытка эмоций. Ей хотелось взорвать что-нибудь. Разнести эту комнату, измельчив мебель до состояния пыли. Хотелось бросить в него пару заклинаний, чтобы эти ощущения хоть куда-то ушли. В такие секунды магия в ней чувствовалась особенно остро, и даже самая тонкая нить волшебной энергии обращалась в оружие. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, и у неё не останется желания сдерживаться. Стихия всегда находит лазейку. Везгляд Драко вновь сменился. У Гермионы складывалось такое впечатление, что кто-то поселился внутри его головы и щёлкал эти эмоции как переключатели, забавляясь представлением. Его скулы больше не сжимались с такой силой, как секундами ранее, а уголок губы снова приподнялся. Эта смена подействовала на неё обезоруживающе. Гермиона замерла. Губы Малфоя приблизились к ней настолько, что она чувствовала их невесомое прикосновение к своим. Она буквально ощутила, как показались его клыки. — Потому что просить тоже нужно уметь. Ярость сменила своё направление. Ей больше не нужно было личное пространство для того, чтобы являть себя — вовсе наоборот. Она передавала её через касания их губ друг к другу, прикусывая, а после зализывая место повреждения, словно обратилась в тьму. Потому что тьма всегда поступала так же — наносила раны на душу, после латая их своими объятиями. И Грейнджер действительно была чем-то схожа с этой магией. Она тоже была той ещё сукой. Темпераментной и абсолютно неуправляемой истеричкой, везде совавшей свой вечно приподнятый носик; умнейшей ведьмой своего поколения, поражавшей масштабами знаний и силы, которыми обладала. Из неё могла бы получиться могущественная Тёмная ведьма, если бы не её бесконечный альтруизм и синдром спасителя. И, блять. Драко мог бы вечно смотреть на то, как её глаза загораются синем пламенем — холодным и рациональным, но не менее разрушающим и оттого гораздо более опасным. От бесконтрольного творения всегда был шанс убежать, ведь оно не преследовало что-то определённое. Оно наступало на пятки неосознанно и могло отступить, если бы отвлеклось на что-то более интересное, а Грейнджер была совершенно другой. Она наступала по специально разработанной стратегии, и любое действие со стороны жертвы выглядело бы, как попытка придумывать новое обезоруживающее заклинание, что действовало бы точь в точь как «Экспелиармус». Абсолютно бессмысленно. Ты не можешь выдумать то, что уже было создано многими годами ранее. Со стороны Малфоя глупостью было предположить, что Гермионе не удастся догнать его. Он знал об этом с самого начала. Она снова прикусила его губу, и Драко сжал пальцы на её бедрах, приподнимая так, чтобы усадить Грейнджер на стол и оказаться между её ног. Руки скользили по её изгибам, словно заточенные коньки по чистому льду, пока кончики её пальцев тонули в его волосах. Гермиона оттягивала его пряди, проходясь по всей длине. Опускалась к шее, невесомыми касаниями двигаясь вдоль вен. И так сладко выдохнула, когда Малфой поднял руку к её шее, обхватив ту сзади. Она была безумно красивой в таком состоянии, и это заставляло Драко чувствовать себя так, будто он летит с огромной высоты прямо на скалы. Многие ошибочно полагают, что страшнее всего в ту самую последнюю секунду, когда тело соприкасается с выступом, но Малфой готов был почти поклясться в идиотизме подобного суждения. Потому как эта секунда являлась самой сладкой в аномальном выбросе адреналина, и длилась вечно. Он слегка потянул Грейнджер за волосы, открывая себе доступ к её шее. С её губ сорвался слабый стон, когда Драко легко провёл языком от начала ключицы до мочки уха. — Драко… Салазар, он готов был вечно слушать своё имя из её уст, произнесённое так. — Что, Грейнджер? — он почти невесомого пробормотал это в её ушко, снова лизнув мочку. Она задрожала, когда Малфой снова сжал руку на её талии, но что-то изменилось. Гермиона напряглась, и её ноги едва заметно сжались сильнее на его бедрах. — Я… Драко, я… Но он и не ждал большего. Драко ослабил хватку на её талии и шее, подмечая, как её тело постепенно расслаблялось, больше не чувствуя давления. Его губы по привычке растянулись в лёгкую усмешку, обнажая клыки. — Всё в порядке, — он едва коснулся её уха, но Грейнджер слегка вздрогнула, после выдохнула и окончательно расслабилась. — По-моему, тебе нужно поспать. Она подняла на него взгляд, хлопая ресницами как ребёнок, и это было забавно. До тех пор, пока Малфой не разглядел под нижним веком крупные синяки, что свидетельствовали вовсе не об одной ночи без сна. Он невесомо провёл по ним пальцем, после чего подхватил Гермиону под ягодицы, чем заставил её сильнее обхватить свои бедра и вцепиться пальцами в плечи. — Малфой, что ты делаешь? — растерянно спросила она, хватаясь за него крепче. Драко рассмеялся и покачал головой, подумав о том, какой глупой она иногда могла быть. — Несу тебя в кровать, разве не видно? — не стирая с лица улыбки, он толкнул дверь в свою спальню и мягко опустил девушку на подушки, нависнув над ней сверху на несколько секунд. — Тебе надо поспать хотя бы несколько часов. Спокойной ночи, Грейнджер. Он прикоснулся губами к её лбу и поднялся, на ходу подхватывая какую-то футболку, висевшую на спинке стула. И был уверен, что распахнутые глаза Гермионы в этот момент напоминали скорее две небольшие монетки. Мысленно Малфой уже продумывал текст письма, которое собирался отправить Нарциссе, ведь если Грейнджер хотела попасть в библиотеку, он обязан был согласовать с матерью время визита. Его рука потянулась к ручке двери в намерении закрыть её за собой, но гриффиндорка резко окликнула его. — Драко! — он обернулся, глядя на сжатую линию челюсти девушки. — Я пришла, потому что хотела сказать… Мне пришло письмо от Рона. Пожиратели сбежали из Азкабана, и твой отец в том числе. Малфой застыл на пару секунд, будто не расслышал её. А в следующее мгновение ощутил, как его магия заметалась по внутренностям, норовя вырваться наружу. Он ничего ей не ответил. Это казалось одновременно и гневом, и полным опустошением. Люциус Малфой имел родовую связь с поместьем, и при желании никто и ничто не смогло бы остановить его на пути к дому. На пути к Нарциссе.