Высшее счастье в жизни — это уверенность в том, что вас любят; любят ради вас самих, вернее сказать — любят вопреки вам.
Виктор Гюго.
Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок.
Конфуций.
— Хозяин, я хочу остаться, я хочу спать. — Он развернулся, и встав со стула, потянулся к щекам. — Пожалуйста.
Абсолютно голое тело в мягких белых тапочках выглядело безумно очаровательно, нежно, но все пометки на нём были как неровные мазки неумелого художника на своей не без того прекрасной картине. Словно этот неумелый художник, вечно недовольный своей работой, снова и снова добавлял масла, делал только хуже, осознавая это, но не останавливаясь.
— Нет! — сказал, как отрезал мужчина.
— Пожалуйста… — стонал парень, отрывая дрожащие пальцы от щёк, опускаясь на пол. Его губы начали подрагивать, брови изогнулись, в серо-зелёных глазах начали поблёскивать нарастающие капли слёз. Колени не успели коснуться плитки, как мужчина, резко и грубо дёрнув его за руку, поднял на ноги. Ребёнок хмыкал носом и скулил, даже не глядя ему в глаза, стыдливо опуская лицо в пол.
Мужчина не понимал, зачем мальчик просит остаться, если раньше всегда так блаженно смотрел на двери, глазами вымаливая сбежать из этого Ада на Земле.
«Почему он так ревёт? — Подумал Григорий. — Я же ничего ему не сделал, я даже…»
Оставить его здесь? Нельзя. Отпустить?
Нель…Надо.
Мальчик же не успокаивался, разрыдался, и свободной левой рукой пытался смахнуть слёзы. Он начал реветь громче, а потом вскинув голову вверх открыл вид на своё прелестное лицо: из глаз и носа текло, щёки горели красным, смокшие от слёз чёрные ресницы склеились меж собой, губы скривились.
Глаза — зеркало души. Если это действительно так, то душа этого ребёнка утопала в безликом отчаянии. Было ощущение, что он вот-вот выдохнет и начнёт кричать и ругаться от безысходности и слабости; бить мужчину по груди и орать во весь голос о том, какая он мразь. Белки зелёных очей покрылись кровавыми капиллярами. Когда мальчик осмелился взглянуть в чёрные обеспокоенные глаза, его зрачки на мгновение расширились, а потом так же резко сузились от падения яркого света.
Рефлекс сработал как по щелчку. Долго смотреть на эти терзания мужчина не смог: он прижал мальчика к груди, надавливая ему на голову, чтобы тот приложился щекой к тёплой коже, как оно и произошло. Подрагивая, мальчик вжимался в мужчину, прижав свои руки к его телу, сжав кисти.
Думать о том, что мальчик к нему испытывает чувства брюнет невольно отказывался, спихивая все его действия на страх, ненависть, злобу, одиночество, боль. Что угодно, но не любовь. Он боялся невольно испортить всё в очередном нахлынувшем смертельной волной приступе ярости, хотя подсознательно ликовал, ведь его тоже
любят.
— Про-ст…ти.те… — Движение мягких желанных губ о кожу отдавалось мурашками на теле брюнета, волоски на руках вставали дыбом.
— Не извиняйся. — Мужчина сделал шаг назад и потянул мальчишку за руку. — Ну, пошли в кроватку.
Маленькое тело быстро метнулось вслед за мужчиной, они покинули ванную и переместились в комнату.
— Ты хотел спать. — Григорий легонько надавил мальчику на плечо, усаживая его на кровать. — Тогда я дождусь, пока ты выспишься.
Глаза мальчишки сквозь слёзы засияли, и даже кажется, он немного улыбнулся. Мужчина уложил его в кровать, и тот заснул довольно быстро, лёжа полубоком, подтащив под себя изогнутые ноги и сунув руки под подушку.
— Ты прекрасен, — тихо принёс мужчина всмастриваясь в изгибы соблазнительного юного тела своего мальчишки. Хотелось воспевать эту красоту на картинах, отображая всё до мельчайших деталей, прорисовывая каждый изгиб, все трещинки на губах, блики в волосах, виднеющиеся вены под тонкой бледной кожей, каждую родинку на теле, легко проступающие рёбра и таз, маленькие реснички, тонкие пальцы, все шрамы, каждый локон русых волос — не жалея ни сил, ни средств. Хотелось писать поэмы о страданиях, каверкая сотни листов бумаги, в попытке найти подходящие слова, которые смогли бы описать его боль, любовь, страх, отчаяние, противоречия; хотелось кричать о нём песни в пьяном бреду, запивая рифмы очередным бокалом дорогостоящего коньяка; плакать о нём; хотелось его любить, так, как никто и никогда его не любил, жгучей и жаркой любовью, страстной и томящейся, порой до беспамятства болезненной или до посинения отвратительной, нежной и ласковой, безумной; хотелось быть любимым им.
Мужчина чувствовал как болезненно сжималось сердце, в попытке бросить это всё, забыть, стереть из памяти.
Но он не мог. Шёл на попятную от собственного убеждения. Он провёл пальцами по щеке, вытирая оставшиеся слёзы на лице мальчишки: шея, плечо, рёбра, талия, бедро, голень. Он аккуратно проводил пальцами по всему, что желал сделать своим. Сжал в руке кусок одеяла и прикрыл голое тело, оставляя лишь лицо открытым, чтобы было легче дышать.
Когда мальчик проснётся, хозяина не будет рядом. У него есть одно незаконченное дело.
Он хотел раз и навсегда с этим покончить.
