Непокорëнные

На следующее утро в зеркале перед Ией предстало лицо куда более бледное и изможденное, чем она привыкла видеть каждый день: под красивыми, чуть раскосыми глазами цвета крепкого кофе залегли темные, отдающие сизым тени, а лицо, широкое и словно бы все еще по-детски круглое, было совсем бледным, болезненным. Губы, чуть более пухлые, чем девушке хотелось бы иметь, пересохли из-за высокой температуры, спавшей только глубокой ночью. Темно-каштановые волосы, не по Уставу короткие для женщины, спереди едва доходили до плеч, закрывая по бокам подбородок: в последние школьные дни два года назад кое-кто из одноклассников запустил в густые, славные волосы девчонки жевательную резинку, и запустил тщательно, к самому затылку... Выстригать пришлось много, как у мальчишки, но Ия не грустила, хоть волосы росли и небыстро. С короткими хлопот оказалось куда меньше, хотя она и считала, что с длинными выглядела намного лучше – лицо делалось чуть более овальным, чем круглым. К тому же длинные волосы возвращали ей те два-три года возраста, которые короткая стрижка отнимала, делая лицо девушки совсем юным – для работы в школе не самый удачный вариант, когда твои ученики и без того лишь на пару лет младше тебя. Правда, коменданты и молодёжные патрульные дружины порой останавливали вопросом, отчего длина ее волос отлична от утвержденной Уставом нормы, но сейчас это случалось уже значительно реже, а необходимое, чтобы они отвязались, объяснительное письмо (ее же отцом и написанное) у Ии всегда было с собой, так что переживать об этом она давно уже перестала. Девушка еще раз умылась холодной водой в слабой надежде, что это хоть сколько-то поможет проснуться и на некоторое время привести себя в порядок, и принялась тщательно замазывать синие круги тональным кремом, ставшим чересчур ярким для её нездорового цвета лица. Понятное дело, что косметикой в её возрасте еще не пользуются, но этот тюбик, невесть откуда привезенный отцом, она хранила как настоящую драгоценность – в одиннадцатом квартале таких не продают, да и в пятнадцатом, где они жили раньше, тоже не продавали, - а иметь «на черный день» как теперь, казалось крайне полезно. Хочешь – не хочешь, но сегодня надо идти на работу, проводить с рабочими из электро-сервиса проверку исправности камер и проводки. А на нее, как на младшего учителя и, в общем-то, если быть честной, самого молодого сотрудника, вечно сваливали всю самую мелкую, порой даже хозяйственную работу по обустройству школы. Вернувшись из ванной в свою комнату, Ия натянула преподавательскую форму: бледно-голубую блузку с коротким рукавом, темно-синюю прямую юбку до колена (того же цвета пиджак, слишком теплый для летней духоты, она взяла под мышку) – и перед выходом окинула последним оценивающим взглядом невысокую молодую женщину, смотрящую на нее из зеркала в прихожей. Ладно, вчера всё было куда хуже. Ия закрыла лицо маской безмятежного безразличия, заперла входную дверь в квартиру и, усилием воли заставив себя не бросить взгляда в противоположный конец коридора, вышла на лестницу. На самом деле было ужасно обидно. Даже не в том дело, что ей так уж необходима была медицинская помощь – и не с таким справлялась, – но… что-то щемило от мысли, что она не ошибалась, что действительно нет смысла никому доверять и ни на чьи обещания рассчитывать. Хотя кто ей что обещал? Подумаешь, соседка сказала, что попросит кого-нибудь из родителей зайти. Глупая Ия. У каждого свои обстоятельства… И всё равно, всё равно приходилось делать над собой усилие, чтобы не возвращаться мыслями ко вчерашнему утру, к солнечным лучам на ресницах… Святая Империя сохрани, что за бред? Нашла тоже красоту… Подготовка школы к новому учебному году шла полным ходом: запах краски ощущался, кажется, на целый квартал в округе, а темно-бордовая плитка пола в коридоре, щедро обсыпанная повсеместно потолочной побелкой и сухим цементным раствором, проглядывала лишь сквозь отпечатки больших ботинок рабочих, то и дело снующих туда-сюда с какими-то строительными материалами в охапку. В учительской, небольшой, почти тесной комнате на первом этаже, девушку уже ждали, хотя и пришла она вовремя, даже на несколько минут раньше необходимого. Среднего роста (однако казавшийся по сравнению с Ией высоким) бригадир и двое его подчиненных с мелкими, незапоминающимися чертами лица тотчас же предъявили девушке список помещений, указанных начальством к осмотру, и Ия, отметив тихо пискнувшей карточкой своё присутствие, отправилась показывать мужчинам школу. Коридоры на всех трех этажах п-образного здания. Два кабинета математики. Три кабинета первоклашек. Столовая и кухня с чёрным ходом. Просторный вестибюль. Раздевалки спортивного зала. И зачем только ее вообще вызывали сопровождать их, когда рабочие и сами прекрасно знают стандартное расположение почти всех камер, а ей остается только стоять рядом, молча глядя на их однообразные действия?.. Ох уж эти общественные работы, сколько преувеличенного смысла в них вкладывают. Почти три часа, убитые на подобную бессмыслицу, немало утомили девушку. Наконец, когда последняя камера на третьем этаже была проверена, и она хотела было уже выдохнуть с облегчением, прикидывая, не купить ли ей по пути домой творогу для кексов (кажется, и правда идет на поправку, раз появились силы для кулинарных подвигов), как бригадир, сложив свою, по всей видимости, ни разу за все время своего существования не мытую стремянку, обратился к девушке с вопросом, поставившим ее в полный тупик: - Осталось только бомбоубежище, верно? - Бомбоубежище? – Кажется, удивление всё же проскользнуло в голосе Ии. Они что, её разыгрывают? Конечно, шанс того, что ей, за полтора года работы в школе, сочли ни к чему знать такую информацию, был весьма велик, но… Признаться, Ия была действительно огорошена, причем огорошена всеми полученными новостями разом: то, что у школы есть своё бомбоубежище, она вполне могла понять, как и то, что оно наравне со всеми прочими помещениями снабжено камерами неусыпного наблюдения, но, расколоться Империи, проверять их исправность перед началом нового семестра?.. Они что, к войне готовятся? Кого, с кем? – Да, пожалуйста, - кивнула она поспешно, пытаясь замять собственную неловкость перед испытующими взглядами троих мужчин, - только, позвольте, я у диспетчера уточню насчет ключей... Через минуту буду. - Ия поспешила в учительскую в надежде застать там хотя бы кого-то из старших преподавателей, кто мог бы подсказать ей как минимум местоположение требуемого объекта. «Это ж надо было так попасть впросак!» - кляла себя девушка, всё еще «переваривая» удивительные новости, когда, к своему искреннему облегчению, едва не столкнулась у дверей в учительскую с заместителем директора, грузным седеющим мужчиной с густыми и, не в пример шевелюре на голове, пышными усами. Бомбоубежище, как выяснилось, когда маленькая делегация, к которой заместитель пожелал присоединиться, прибыла на место пятью минутами позже, оказалось тем невысоким холмиком подле трансформаторной будки за территорией школы, где нередко играли после занятий первоклашки. Удивительно, как она, за пару лет, проведенных здесь сперва помощницей, а теперь и младшим учителем, никогда не придавала значения этому возвышению, учитывая, что безопасность жизнедеятельности населения была в любой школе обязательным предметом. Девушка невольно поёжилась. Ясное дело, что ничего такого на самом деле случиться не может, но зачем-то же оно всё-таки было построено… Низкая дверь, выглядевшая давно уже не использовавшейся, притаилась ровно напротив стены будки и открылась на удивление легко – видать, внешность и правда обманчива. Спуск долгим не был, хотя и стены, и толстые бетонные перекрытия потолка немало впечатлили Ию своими габаритами. Миновав темный тамбур и вторую, куда более тяжелую дверь, делегация очутилась в темном и, как тут же выяснилось после включения тусклых, постепенно разгорающихся энергосберегающих ламп, просторном помещении с длинными, запыленными скамьями вдоль левой стены и какими-то странными конструкциями наподобие двухэтажных нар - вдоль правой, а так же множеством дверей в другие помещения, предназначение которых Ие известно не было. - Электрощитовая и дизельная электростанция прямо, - сухо махнул рукой заместитель директора, обращаясь к рабочим и словно уже забыв о самом существовании девушки в трех шагах от себя, с едва скрываемым интересом разглядывающей помещение, - фильтровентиляционная – налево, за углом, там же и продовольственная, но о ней можно и позже позаботиться. Санузел и медкомната – направо, туда, верно, - кивнул он одному из рабочих, кто не ушел вслед за товарищами в первые названные пункты, но стоял перед ним, ожидая распоряжений, - запасной ход с тамбуром и предтамбуром тоже проверить обязательно. Что, Мессель, удивлены? – Внезапно обратился мужчина к девушке. - Мотайте на ус, ко всему надо быть готовыми. Война нам, конечно, не грозит, а вот та же радиация, например, может снова расшалиться. Чего нам от природы ожидать, сейчас никто предсказать не может… – Голос его звучал на удивление бодро в этой, казалось бы, мрачной, давящей атмосфере приближающихся насилия и смерти. - Это хорошо, что Вы меня встретили, я давненько сюда не заглядывал, а стоило бы… Да что уж, сюда вообще никто давно не заглядывал, видите? – Он обвел странное помещение задумчивым взглядом, но что-то подсказало Ие, что ей не стоит задавать лишних вопросов, каким бы дружелюбным ни казался сейчас зам. Она прошла глубже внутрь, оглядывая давно – а, вероятнее всего, и вовсе никогда – не использованные столы и лавки, вслушивалась в звенящую тишину, нарушаемую лишь изредка возней рабочих и их тихо переброшенными друг другу словами… и почему-то девушке подумалось о том, как удивительно спокойно, почти даже умиротворенно, оказывается, она чувствует себя здесь, в военном укреплении под землей, таком, казалось бы, мрачном, почти жутковатом, сам факт существования которого она вообще даже и не ожидала открыть. Словно вся городская суета, Сектора и вся, радиацией ее облучи, Система остались где-то далеко-далеко за спиной, в другом мире, которому здесь не место… А здесь – здесь было что-то совсем иное, здесь время словно не было подвластно Системе, оставив маленький островок жизни, совершенно не похожей ни на что, к чему Ия так привыкла за свои семнадцать лет, без чего едва ли вообще могла помыслить собственное существование. Правда, в горле першило от сухости и пыли в воздухе, но это же можно и перетерпеть. Странный трепет закрался в сердце Ии – не то тревога, не то предвкушение чего-то непонятного, почти безумного, названия чему она не знала. И где, интересно узнать, то место, куда выводят изображение этих камер? Кто там, кому всё это нужно?.. - В электрощитовой и дизельной не работает ни одна камера, - заявил вернувшийся совсем скоро бригадир, нарушив своим появлением тишину мыслей Ии, - там вообще мало что работает, если уж начистоту, элементарно света не включить, до чего запущенное состояние. Фильтровентиляционная – в порядке, кроме всё тех же камер. Медкомната, черный ход со всеми предбанниками в полном порядке, - двое его товарищей подошли с противоположных концов помещения почти одновременно, - продовольственная, санузел и всё это, - начал один из них, кивком подразумевая комнату для укрываемых, в которой и стояла группа людей, - ничего не работает, надо все менять… Камер не проверяли с самого учреждения Устава Империи, верно? – Голос его звучал хмуро, но лицо выражало безразличие столь глубокое, что даже Ия обратила на то свое внимание. - Уж простите меня, но здесь, по большому счету, вообще все требует если не замены, то ремонта… - Значит, будем менять, - утвердительно кивнул усатый толстяк, перед которым трепетала добрая половина преподавательского состава школы, если не больше, и который у Ии всегда вызывал скорее симпатию, нежели страх, - какие сроки предлагаете? - Нуууу, - протянул бригадир, всем своим видом говоря: «Не очень-то тут стройте из себя власть имущих», - пока заказать детали, пока их укомплектуют и привезут, пока мы подпишем договор доставки и установки… При хорошем раскладе не раньше осени закончим, - подвел он итог решительно и безапелляционно. Заместитель директора только качнул головой – не то согласно, не то и впрямь сокрушенно, кто уж его разберет. - Тони, - обратился он к бригадиру совсем иным, деловым, рабочим тоном, - пройдите со мной, выпишу Вам от школы прошение о производстве и поставке. С этой женщиной свяжитесь, как всё будет готово, - кивнув техникам, бросил он, внезапно передавая Ие небрежным движением тяжело звякнувшую в её небольшой, чуть пухлой ладошке связку ключей, и посмотрел ей в глаза своими, водянисто-голубыми, - будете теперь ответственной за это всё – и отчитаетесь лично мне осенью, когда они закончат. *** Двадцать второго июня, на следующий после Посвящения день, Алексис прибыл в полупустое здание Академии Службы Империи в Высоком Секторе в начале девятого часа. Странная тревога терзала его с самого утра, несвойственные ему беспокойство и рассеянность. - Доброе утро, Брант, – обогнал его на проходной Мастер Михаэль Рейн, светловолосый молодой человек высокого роста с пронзительными серовато-голубыми глазами, - не ожидал Вас сегодня видеть здесь, неужто решили в этом году отдать первенство Мастеру Оурману? - Не думаю, - сухо отозвался Алексис, после приветственного кивка, - просто есть пара новичков, которых Даниел хочет разглядеть получше, потому и вызвался сегодня их сопровождать. - Право, не могу представить, как Мастеру Оурману, с его-то неиссякаемой энергией, хватает терпения год за годом оставаться в Вашей тени, всегда вторым. Ему бы быть Первым Мастером в паре, например, с тем же Бернардом… - задумчиво пожал плечами Рейн. - Не нам об этом говорить, Вы прекрасно знаете, - мягко, но решительно осёк коллегу Алексис. Вот ещё не хватало, чтоб он вслух высказывал свои сомнения относительно подобных вопросов. Хотя для Михаэля это сейчас нормально, его в октябре повышают до наставника, так что он рано или поздно действительно сможет решать, кому с кем работать. А вот Беллану Аккерсону, его нынешнему напарнику, судя по всему, придется брать на себя "воспитание" новичка, Мастера Виктора Бергена, которого ему назначат вместо Рейна, а такая перспектива едва ли могла порадовать хоть одного из Мастеров, руководящей первым курсом Средних. Вот ведь сдались Михаэлю чужие дела… Устало, словно не спав всю ночь, Алексис ввалился в свой кабинет, уже успевший раскалиться на утреннем солнцепёке, включил электрический чайник и тяжело опустился на кресло, пролистывая на экране компьютера страницы внутренних новостей. В этом году не прошедших обряд было почти полтора десятка, четырнадцать, если быть точным, – крайне много, сколько давно уже не было. Предложить пересмотр образовательной программы? Или, нет, не его это дело, он пока лишь мастер – это не важно, что в его двадцать лет и «лишь мастером» стать, по-хорошему, невозможно, но, провалиться Империи, во-первых, не на «всех» ему ровняться, а во-вторых, надо же как-то вперед двигаться. Только должность наставника прежде следующей весны – прежде девятого апреля, когда ему стукнет двадцать один год, - все равно еще не получить, как ни старайся. Алексис устало сжал пальцами виски. Кажется, даже кондиционер, установленный на неполные 20 градусов, не спасал от этой удушающей жары, что плавила его и без того утомленный рутинной работой и постоянным недосыпанием мозг. Часы над входной дверью напротив его рабочего стола показывали десять – значит, он уже не один час не может толком включить голову и заняться, наконец, необходимыми делами. Может, он просто перегрелся, иначе, чем объяснить весь этот бред? Алексис резко поднялся и сделал несколько кругов по комнате, не видя ничего вокруг себя, потом щелкнул зажигалкой, и закурил – прямо в помещении, не утруждая себя выйти – его кабинет, к нему за это не придерутся. Снова включил успевший остыть чайник и вернулся к креслу, распахнул форточку стеклостены, откуда его тут же обдало жаром плавящейся улицы, и почти сразу, после второй затяжки, смял сигарету в и без того полной пепельнице на подоконнике. Что-то внутри уравновесилось как по щелчку выключателя, и плечи Мастера как-то сами собой устало опустились, будто бы придавленные внезапно чем-то непосильно тяжелым. Он снова уставился на пепельницу, словно впервые в жизни увидев её, и, подавив вздох, перевернул в стоящее в углу возле стола мусорное ведро. Он разве когда-то прежде курил так много? И вообще, какого дикого с ним происходит? Молодой человек осознал внезапно, сколь безудержно зол был на самого себя, совершенно не понимая, в чем, собственно, причина этого его гнева. Что-то шло не так. Что-то шло не так уже несколько дней, а он совершенно не мог понять своим рассудительным, логически отточенным мозгом, что именно является причиной его постоянной раздраженности. Дело же не в тех четырнадцати идиотах, которые оказались недостойны звания гражданина Империи. Его они вообще не должны касаться, он же за них не в ответе… Однако стойкое ощущение, что он упускает что-то крайне важное, несмотря ни на что, уже не первый день не давало ему покоя. Алексис склонился к столу, обыкновенно безукоризненно чистому и убранному, но теперь непривычно беспорядочно заваленному документами, какими-то папками и проводами, и, небрежно сдвинув их в сторону, взял в руки тонкий телефон, набирая давно заученный наизусть номер, одновременно с тем запивая остывшим чаем очередную порцию анальгетиков почти уже без надежды, что они однажды помогут. - Даниел? - Привет, - голос напарника звучал более вопросом, нежели приветствием. - Ну… как оно? - Да как обычно. - Это недоумение или ему опять что-то кажется? – Нормально. Парни в сборе, мы в Высоком, всё основное уже почти закончили. У тебя что-то важное? - Да нет, просто… - Святая Империя, что он несет? - Слушай, если ничего срочного, я тебе перезвоню, когда закончу, хорошо? Или в Академии пересечёмся. Ты до которого часу там? - Да, конечно… Я дождусь. - Брант, ты из-за тех… Ну, тех?.. – Ясно, Оурман не может говорить в присутствии Средних мальчишек. - И тех, и этих тоже. – Как-то безнадёжно махнул рукой Алексис, словно напарник мог видеть этот жест. – Ладно, перезвони, как сможешь. - Всё под контролем. - С едва уловимым нажимом повторил Даниел, прежде чем повесить трубку, даже не попрощавшись. Кажется, после этого странного разговора Алексис почувствовал себя лишь еще бόльшим идиотом, чем чувствовал прежде. И какого дикого он сидит сейчас здесь, в горе никому не нужных, а, главное, ему самому глубоко ненавистных документов и личных дел, когда надо быть там, там вместо Даниела! Молодой человек снова тяжело опустился в своё кресло с высокой спинкой и, откинувшись, закрыл глаза, не зная, как унять тупое пульсирование, охватившее всю левую половину головы. До начала учебного семестра меньше двух недель, а он совершенно не готов. В этом году вообще творилось что-то странное: прежде, все те недолгие два года, что он носил имя Мастера и работал в паре с Оурманом, документами, базами данных и прочей бюрократической галиматьей занимался с подавляющим преимуществом напарник, в то время как он, Алексис Брант, имел дело непосредственно с людьми, втолковывая в их, как правило, потрясающе пустые головы законы нового мира, которым отныне подчинится их жизнь – не самое благодарное, но уж точно куда более интересное занятие. Средние, конечно, вообще народ странный, но работать с ними ему всегда было интересно. Теперь же всё вдруг словно стало с ног на голову. Вот не хватало еще, чтоб и Первым Мастером действительно, как сказал Мастер Рейн, назначили теперь не его, Алексиса Бранта, а Даниела Оурмана... И будет он весь год тут сидеть, как завхоз, обрабатывая заявки о нуждах своих студентов. Даже и не «своих», а куда больше Даниела… Алексис подавил новый приступ раздражения, вспыхнувший на мгновение у него внутри. Да уж, прекраснейшая перспектива. Где-то там, за стеклостеной, через двор, в соседнем здании – рукой подать! – происходило что-то важное, что-то, где он непременно должен был присутствовать вместо того, чтобы теперь метаться по комнате как раненый медведь. Он, даже будучи мальчишкой, никогда себя не вел так неадекватно, дались же они все ему теперь… Может быть, он действительно слишком много думает о работе? Хотя как иначе? Алексис сжал зубы, что желваки выступили на его острых скулах, и, выпрямившись, взглянул на свой стол, как глядит перед битвой воин в глаза своему ненавистному противнику. Прокрутил неосознанным движением широкое кольцо Мастера на указательном пальце левой руки. Странно, но это вернуло молодому человеку чувство реальности, а долгожданный холод спокойствия вытеснил из груди непонятный и ненужный жар. Он – только здесь и сейчас, никаких «бы». И у него еще очень много работы.