Правда и картины

Неизвестный подросток продолжал следить за ним исподтишка, когда Джеймс был на улице. Один раз Мартинез попытался в отместку его сфотографировать, но вышло размазанное непонятное пятно вместо человека: парнишка, заметив это, удрал, словно объект его слежки достал не телефон, а пистолет. Впрочем, это не мешало ему изучить своего сталкера получше. Паренёк был не выше его самого, да и не настолько щуплым, каким казался изначально. Обычный парнишка-азиат, явно не старше двадцати лет, разве что волосы слишком заросшие. Его одежда изо дня в день не сильно менялась, оставаясь чёрным худи без рукавов, тёмными бриджами и мокасинами. Впрочем, нельзя сказать, что выглядела она особо дёшево. Зачем подросток из семьи среднего достатка изо дня в день выслеживал его на улице и следил за его передвижениями, пока Джеймс этого не замечал, тем самым спугивая его, — мистика. Мартинез не мог представить чёткой причины, кроме как жажды наживы. Он не какая-то супер известная медийная личность, чтобы у него были фанаты, да и в компании отца, пусть он и занимал не самое последнее место, но и на виду не был. Да и это не объясняло, почему он был знаком Джеймсу. Общение с Милой же с тех пор проходило преимущественно в офисе, где работал Джеймс. Она без предупреждения заходила внутрь, раздобыв себе пропуск, и уже сидела (чаще всего) на стуле для посетителей в его кабинете или (это случилось однажды) в его кресле. Последний случай застал Мартинеза настолько врасплох, что он понял одно: его невеста является первоклассным троллем. Одна ухмылка Уильямс, когда он уставился на её открывшиеся из-под подола прямого платья прямые светлые ножки в тонких колготках, заставляла думать о том, насколько жирной была эта издёвка. Впрочем, они явно стали ближе друг к другу за время их делового общения. Джеймс научился выделять у Милы её дежурно-вежливую улыбку (как оказалось, она была у неё почти постоянно) и искренние эмоции. В момент последних он ощущал, как в его груди разгорался огонь. В основном они обсуждали рабочие моменты: размеры и сроки ссуд, доли акций, количество стран, в которых работают компании, а также подготовку к свадьбе. Длилось это общение относительно долго, потому что оно совмещалось с распитием чая, так вовремя приносимым его секретаршей по имени Элайза: женщиной пожилой, но невероятно талантливой в области документооборота. Впрочем, от основной работы это Джеймса не сильно отвлекало. Время, проведённое с будущей женой, ему нравилось, и он ни о чём не жалел. Однажды он таки рискнул заговорить с ней о более личном. Как раз было самое время. — У тебя скоро день рождения. Что ты хочешь в подарок? Мила от такого вопроса даже перестала улыбаться, удивлённо уставившись Джеймсу на лоб. — Ты сам вспомнил? — Напоминания в соцсетях. Мила усмехнулась и протянула Джеймсу свои ладони. — Разрешаю взять себя за руки. Можешь купить мне колечко. Так-то, ты же помнишь, обручальные будут заказаны отдельно и не нами, а жаль. Джеймс осторожно положил свои руки на её, погладив по ладони. — Твои руки… такие мягкие и маленькие. — У меня пятый размер, — она игнорировала слова Мартинеза, но тот не унывал. — А можно погладить тебя по щеке? — Не-а. Гладь руки. Джеймс поднялся со своего места, выпустив её руки из своих, подошёл к ней, присел перед ней на колени и поцеловал тыльную сторону её правой ладони. — Ты не уточняла, только ли руками. Мила хихикнула и потрепала его по волосам свободной рукой. — Хорошо учишься. Разрешаю тебе даже прийти на семейный ужин в честь моего дня рождения. Подробности пришлю попозже. Джеймс поцеловал её пальцы, едва сдержавшись, чтобы не лизнуть их. — Я плохо управляюсь с палочками, мне стоит бояться? — Не переживай. Мы, в первую очередь, американцы, и предпочитаем ту же картошку фри и стейк, а не рис с морепродуктами. Точнее, лично я предпочитаю. Вечер мой — я решаю, что есть. Это наша семейная традиция. — Я хочу знать больше об этих традициях, — Джеймс положил свою голову ей на колени. Девушка сбросила её, снова взлохматив его волосы, и рассмеялась, тыльной стороной одной ладони прикрыв рот: — Всему своё время. Джеймс ещё раз погладил её по рукам и вернулся на своё место. — Я серьёзно. Хочу знать о тебе больше, чем про твоё приданное. Мила откинулась на спинку стула, слегка раздвинув ноги. Не самый женственный жест для девушки, но что ей, что Мартинезу, было на это всё равно: в любом случае, подол её юбки ничего не позволял увидеть, а она явно устала сидеть в одном положении, как того требует злосчастный этикет. — Ну хорошо. Тогда давай поиграем в «Правду или Действие» без «действия». Задавай вопрос. — Ну хорошо, — Джеймс поправил бумаги перед собой, задумываясь над тем, что бы хотел спросить. — У тебя есть братья или сёстры, или там кузены? — Сводный младший брат, отец на стороне сделал, — Мила отвела взгляд в сторону, явно раздумывая, стоит ли продолжать вообще говорить. Джеймс молча смотрел на неё, впрочем, не собираясь подгонять. Он прекрасно понимал, насколько сложно рассказывать кому-то о грязном белье своей семьи. Девушка таки собралась с мыслями: — И папа его любил, только вот наследником он никогда не сможет стать, если тебя это волнует. Он слегка… не от мира сего. К тому же ещё и немой. Она явно что-то не договаривала, но Джеймс решил не давить на неё, дальше об этом не спрашивать. К тому же, это будет весьма странно. У него нет никаких планов на её младшего брата. Есть только на неё. Мартинез планирует стать примерным семьянином и обязательно сделать с ней обязательно первым сына. — Извини, что уговорил рассказывать. Явно для тебя больная тема. — Забей. Ты-то как, единственный и неповторимый сынуля? — Да, так получилось, — Джеймс отвёл взгляд в сторону. — Родители больше не захотели детей, а о детях от сторонних связей слышать не приходилось. — Хорошо быть правильным мальчиком с хорошей репутацией, а? Или как там о тебе жёлтая пресса пишет? — Жёлтая пресса много болтает. Я просто стараюсь не посрамить честь своего отца и быть хорошим наследником. — Какие высокопарные фразы-то, — Мила хихикнула, — они тебе не очень подходят. Джеймс ухмыльнулся: — Мне вообще считать это за вопрос? — Как хочешь. Ты всё равно достаточно скучный в своей правильности и прямолинейности. — Но тогда ты нарушила правила, задав два вопроса. Мила рассмеялась, прикрыв рот, и снова уложила руки на стол. — Ой, ой! Виновата! Давай, можешь ещё погладить меня по рукам за это! Джеймс засмеялся в ответ и с радостью погладил её руки, наслаждаясь мягкой текстурой кожи.

***

Сталкер внимательно взирал с улицы через витрину на то, как Джеймс выбирал и покупал кольцо для Милы. Мартинез, отложивший покупку до дня Х, лишь удивлялся, почему его так никто и не прогнал, посчитав за грабителя. Выйдя из магазина, он заметил, что паренёк уже успел перебежать на другую сторону улицы, размахивая заляпанными непонятной краской ладонями. Это выглядело ужасно нелепо. В какой-то момент хотелось верить, что это всё просто одно большое и жирное совпадение, что за ним никто не следит. Всё происходящее напоминало ему о его прошлом, когда он сам был подростком. Он очень хотел бы забыть об этом и не ощущать неприятное, саднящее чувство дежавю, но увы. В итоге, сев в свою машину, единственное, что его отвлекло, было мыслью о Миле и будущем ужине по поводу её дня рождения. Впрочем, эти мысли не были наполнены теплотой, которую даровали их встречи в его офисе. Джеймс ощущал комок в горле, ознавеновавший, что он нервничал быть перед семьёй Уильямс вживую, не только в форме будущего жениха на бумаге. Он взялся обеими руками за руль, пока что не заводя газ, опустил голову вниз, закрыв глаза, и сосчитал от одного до десяти. На удивление, это слегка отрезвило его. Мартинез двинулся в путь. Солнце потихоньку начинало садиться, а на горизонте виднелись грозовые тучи. Джеймс задумался: он живёт в даунтаун, а дом Уильямсов располагается в Ки-Бискейн (к слову, странно, что не на Фишер-Айленд: их семья была далеко не из самых бедных, если судить по ежегодным спискам журнала Forbse). Куда убегут в случае шторма и разрешат ли ему остаться с ними? Конечно, желательно в одной кровати с Милой. Понравится ли ей кольцо? Памятуя некоторые обычаи, о которых он прочитал в интернете, он вёз с собой бутылку хорошего вина для хозяйки дома — той самой Цзиньхуа. Перспектива тесного общения с ней и пугала больше всего. Впрочем, он надеялся, что Мила в случае чего ему поможет. Всё-таки, они стали очень близки в последнее время. Может, она тоже получила своего рода привязанность к Джеймсу, такую же, какая была и у него к ней? Их дом был огромным: его можно было полноправно называть не просто виллой, а поместьем. Светлый камень, два полных этажа, третий представлял из себя отдельные сооружения в форме небольших башенок. Кровля выложена красно-коричневой черепицей, была невысокой и украшена широкими карнизами на кронштейнах. Окон было много, они были узкие, арочного вида, «в пол», стекло внутри было выполнено в форме квадратов, также имелись и открытые балконы по типу веранд. Однако же, нельзя сказать, что этот дом как-то особенно отличался от всех остальных по соседству. Обычный дом для этого района. Джеймс осторожно припарковался рядом со зданием, вышел из машины и нажал на кнопку звонка, скрывавшейся на стене арки, перед большой дверью. Её отворил мужчина-азиат в костюме. Судя по его строгому, непроницаемому лицу и стереотипному полотенцу на предплечье, это был кто-то из слуг, да и в целом он выглядел как швейцар. — Здрасьте, я Джеймс Мартинез. Я к Миле, — сказал парень, улыбаясь. Мужчина хотел было что-то сказать, но позади него раздался стрёкот на другом языке, полного шипящих и гласных, почти мяукающих, звуков. Швейцар кивнул и впустил парня внутрь, отвесив поклон. У другого конца коридора Джеймса ждала Мила, одетая в строгое прямое платье цвета красного вина. Её волосы были сложно уложены, а глаза ярко подведены. Джеймс задыхался от её красоты. Он подлетел к ней, протягивая свои пакеты. — Подарки к подаркам, пожалуйста, — резко заметила она ещё до того, как Мартинез подошёл к ней близко. — А куда? Мила показала направо от себя, в сторону большой арки, откуда раздавались людские голоса. — Я тут пока что исполняю роль живой статуи, не обращай внимания. — А если я тут отдельно приготовил подарок для твоей матушки? У вас же вроде принято дарить что-то хозяину дома. — Что за «у вас»? — усмехнулась Мила. — Ну если так хочешь, иди, как в средневековье королям ей в ножки поклонись да сунь. Авось произведёшь впечатление. — Хватит смеяться надо мной и по-дружески посоветуй: стоит это делать или нет? — Она всё равно пошлёт тебя к столу с подарками. Технически, все подарки сегодня — мои подарки. — Ну тогда тебе понравится это вино, — Джеймс улыбнулся, послал ей воздушный поцелуй и удалился в зал. Людей там на удивление было не так много, как казалось. Судя по преобладающему количеству азиатов, это был всё же больше семейный вечер. Всего было где-то около семи человек, в основном куда старше что Милы, что Джеймса, но присутствовало и несколько их ровесников. Все были одеты строго, словно это было не празднование дня рождения, а какой-то официальный вечер. Они стояли у небольших столов с яствами, а вокруг них крутились слуги с подносами, подавая гостям напитки, в основном что-то издалека напоминавшее шампанское. Стол с подарками был заставлен коробками и пакетами разных форм, цветов и размеров. Мартинез поставил свои пакеты — вытянутый с бутылкой и маленький полупрозрачный, где виднелась коробочка с кольцом внутри, на него, и почти сразу же потерял их из виду. Взгляд Мартинеза переполнило количество картин в зале. Слегка проанализировав, он понял, что такие же по мазку картины он видел и в коридоре. Их было много, они были разного размера, но примерно в схожей стилистике и схожего бежево-коричневого с золотым цвета, из-за чего зал выглядел очень стильно. Узор чем-то напоминал змеиную кожу, но явно не мыслился таковым художником. Что же было в коридоре? Кажется, что-то цветочное? — Смотрю, вы очень заинтересовались работами нашего Бэя? — раздался позади него мужской голос. Джеймс понял, что стоит, задрав голову, и тут же повернулся на говорящего. Это был мужчина (конечно же азиат) средних лет, в его остатках от чёрных волос виднелись белые нити седины, а от ламп смешно блестела залысина, словно он смазал её маслом. Он пухлый, и в своём дорогом костюме чем-то напоминал пингвина. — Бэя? — Бэй Уильямс. Запомните это имя, юноша, если в ближайшее время заинтересуетесь живописью. Как видите, он подаёт огромные надежды, несмотря на юный возраст. Джеймс снова растерянно осмотрел картины. Мужчина же внимательно изучал его, даже смотря на его лицо. — Вы случайно не Мартинез, жених нашей дорогой Минчжу? — Э… да, здрасьте, — он озадаченно покосился на азиата. Кто это вообще такой для Милы и как скоро его стоит культурно послать? — Наконец-то Цзиньхуа задумалась о её жизни, а то девчонке тридцать два сегодня стукает, а у неё ни мужа, ни детишек, вот что значит отец умер до её тридцатилетия, — мужчина захихикал. Джеймс натянуто засмеялся в ответ, делая вид, что понял шутку, хотя чего смешного в чужой смерти или в отсутствии семьи непонятно. Азиат же, вдоволь насмеявшись, грубо похлопал по его плечу. — Занятный ты парнишка. Ну ничего, за столом побольше поговорим, я пока молодое дарование из комнаты достану. — Ага, да-а, — Джеймс попытался слиться с толпой, но это оказалось сложнее, чем хотелось, — сложно быть тёмно-русым европеоидом в толпе брюнетов-азиатов. В итоге оказалось, что в этом зале работает правило «все дороги ведут в Рим», где этим самым Римом была Железная Кобра. Она восседала в центре зала за столом в его главе и вяло взирала на происходящий фуршет. Одетая в зелёное платье, это лишь даровало более своеобразное суровое впечатление от её трости, словно одна змея держала другую, поменьше. Возможно, в этом была какая-то аллегория, а возможно на мозг Джеймса давили «змеиные» картины вокруг. Возможно ли, что этот самый Бэй Уильямс вдохновлялся госпожой Цзиньхуа? Джеймс подошёл к женщине и учтиво поклонился. — Добрый вечер, миссис Уильямс, спасибо за Ваше гостеприимство. Я оставил в подарках прекрасное вино для хозяйки. Железная Кобра холодно улыбнулась, словно это была не обычная этикетная вежливость, а огромное одолжение. — Приветствую Вас, мистер Мартинез-младший. Приятно слышать. Спасибо, что посетили наш дом в этот вечер. Она шепелявила из-за неслабого акцента, что ещё больше добавляло схожести со змеёй. — Благодарю за рождение вашей чудесной дочери, — снова поклонился Джеймс, а потом, не думая, добавил. — К слову, у Вашего родственника, Бэя, талант. — Это мой пасынок, но благодарю. Передам ему Ваш комплимент. Джеймс никогда не ощущал такого желания резко свернуть диалог. Это ж надо было так проколоться. — Прошу прощения, я не знал, — пробормотал он, изучая взглядом трость Железной Кобры. — Не спорю, Вы многое не знаете. Ваша прямолинейная правильность Вас душит, — фыркнула она и слегка отвернулась, смотря на фуршет, намекая, что их неловкий разговор окончен. Джеймс поспешил ретироваться в сторону столиков с канапе. Через некоторое время их рассадили за длинный обеденный стол. Распределилось так, что Джеймс сидел по правую руку от Милы, восседавшей во главе стола. Место напротив него было пустым. Справа от него, впрочем, тоже. Железная Кобра сидела у другого конца стола, горделиво оглядывая всех присутствующих. Слуги разливали напитки и раскладывали горячий говяжий салат, пахнувший невероятно аппетитно из-за кисло-сладкой заправки, в которой было выдержано сочное мясо. Впрочем, за еду пока что никто не принимался, косясь то на Милу, то на Цзиньхуа. Неожиданно раздался голос того самого мужчины, с которым Джеймс разговаривал о картинах Бэя: — Премного прошу прощения за задержку. Джеймс повернулся на его голос. Он обнимал за плечи мальчика-подростка, одетого в белую накрахмаленную рубашку, строгие классические брюки и лоферы из матовой кожи. Слишком аккуратная одежда резко резонировала с взлохмаченными прямыми волосами, которые выглядели не как причёска, а как если хозяин головы не встречался с парикмахерами как минимум полгода. На ладонях множество разноцветных пятен: какие-то более яркие, какие-то более блеклые. Лицом он был настолько похож на Милу настолько, что это можно было бы даже принять за оскорбление. Но Джеймс уставился на мальчишку совершенно по иной причине, словно ему дали в под дых в очередной раз за день. Это был тот самый паренёк-сталкер. Мужчина усадил подростка прямо перед Джеймсом, а сам уселся рядом с Мартинезом. Подросток скучающе покосился сначала на Джеймса, а потом на салат. А у самого Джеймса было стойкое желание свалить из-за стола и не возвращаться, потому что он буквально не знал, куда деть свои глаза. Пялиться на чёртового ребёнка — это странно и не правильно, вечно смотреть в стол — тоже. Он уже ловил взгляды других людей, видимо, настолько вид Бэя Уильямса, человека, которого он по идее никогда не видел, отразил на его лице нескрываемое удивление. Ему подсобила Мила, которая поднялась в этот момент с насиженного места со своим стаканом и потребовала внимания. — Прежде всего, благодарю всех за то, что пришли сегодня на мой вечер, — произнесла она, косясь одновременно на всех сидящих, но в частности на свою матушку напротив. — Я счастлива отпраздновать новый год в своей жизни вместе с вами. И хочу первый тост произнести самой, отметив важность семьи в жизни каждого из нас. Пусть наша семья будет только расти и крепнуть, а все невзгоды обойдут её стороной. Мила протянула бокал в сторону Джеймса, и тот, поднявшись, стукнул его своим. Со всех сторон стали доноситься чоканья. Конечно же, Мартинезу пришлось чокаться и с мужиком, оказавшимся дядькой Милы по отцу, и с самим Бэем. Подросток пил яблочный сок. Во время ритуала он нахально (по меркам этикета китайцев, насколько они были известны Джеймсу) уставился в его глаза, словно хотел загипнотизировать. Мартинез постарался проигнорировать это, хотя ощутил в животе тошнотворный холодный комок. Весь остаток вечера тосты были посвящены Миле. При всех была объявлена их помолвка, Джеймсу даже разрешили поцеловать её в губы (пусть это и было после тоста на брудершафт, но сладкий вкус её губ опьянял в любом случае), а также станцевать с ней белый танец под умиляющиеся взгляды всей семьи и шепотки, повторяющие унизительную для Милы фразу её дядьки: «Наконец-то наша Мичжу заведёт мужа и детишек». Джеймс старался больше не чокаться с Бэем, а тот продолжал откровенно на него пялиться. Никто даже не пытался сделать ему замечание. И это было странно.