***
Три стула были выстроены в ряд. Джеймс ощущал, как его рука, придавленная Милой с одной стороны и спинками стульев с другой, потихоньку отнимается. Но он ощущал себя просто чудесно, ведь сам попросил о таком: чтобы они с Милой полежали и пообнимались. Она сразу поставила свои условия: вести себя в меру и не переходить грань дозволенного. Она отказалась поцеловаться с ним или поехать куда-либо («Ну не сегодня»). Джеймс не может забыть мятный вкус губ Бэя. От Милы мятой не пахнет, скорее какими-то цветами. У него в кабинете не было дивана, а тащить его из приёмной вызвало бы множество лишних вопросов, которые и без того возникли у его секретаря, когда он запер изнутри дверь. В итоге они по-студенчески сложили стулья и легли. Точнее, лёг он, поставив ноги на пол, стульев-то всего три. Мила практически присела на его живот, хотя явно старалась быть аккуратнее. Было тяжело, но от её тепла очень приятно. Джеймс поглаживал её по плечу, а она тёрлась головой об него. В основном они молчали. Джеймс не мог найти слов, чтобы правильнее спросить про происходящее с Бэем. Нормально ли это для него? Почему у него есть доступ к документам компании? Знает ли Мила, что он следит за ним? Вопросы кружились в его голове, словно стайка птиц, а он не мог их сформулировать, только машинально поглаживал плечо Милы, словно в очередной раз за эти двое суток массажировал собственную голову. — Ты какой-то сам не свой после бункера, — произнесла Мила и приподнялась на локтях, оперевшись на грудь Джеймса. Мартинез немного отвёл взгляд в сторону своего стола. — У меня много вопросов о Бэе, но я не знаю, как получше их сформулировать, — честно признался он и попытался тяжело вздохнуть. Вышло не очень. — Он личность творческая, талантливая, а от того чертовски безумная. Не могу не понимать, — Мила хихикнула. — Ваш дядя упоминал, что он юное дарование, да. — Ну ещё он лучший ученик в своей школе, несмотря на то, что он уже давно на домашнем обучении. Безумец. — А все картины в холле и в зале… — Да, его. Сначала рисовал те, которые в холле, сказал, что ассоциирует их с нашим отцом, рисовал год. Когда тот умер, нарисовал те, что в зале, тоже рисовал год. — Дай угадаю: они посвящены твоей маме? — Бинго, — Мила снова усмехнулась. — Талант-талантом, а ассоциативный ряд у всех людей по отношению к ней одинаковый. Хотя Бэй говорил, что скорее сравнивает её с подвязочной змеёй, а не коброй, как все остальные. Ну, типа, она милая, красивая. Мордочка как у щенка… Джеймс поёжился из-за такой странной ассоциации. Или из-за тяжести Милы. Он даже задумался: это Мила пересказывает слова Бэя или это её личная ассоциация? Второй мыслью он сравнил лицо Железной Кобры и щенка, от этого он не сдержал хохота. Мила слезла с него, укрывая рот рукой: она тоже хохотала. — Ладно, хватит, поднимайся давай, — немного придя в себя, сказала она и взлохматила волосы Джеймса. Тот поднялся и попытался прилизать их обратно (неуспешно), после чего продолжил уже у зеркала. — Ну не трогай, пожалуйста, я же с таким трудом их укладываю! — Ты о своих волосах больше беспокоишься, чем я о своих. Что ты за человек-то такой? Сам-то их спокойно лохматишь, если тебя вывести из себя. Джеймс взял с полки рядом расчёску и стал причёсываться. Мила, судя по звукам, двигала стулья на свои места. — Это другое! — У тебя какие-то детские комплексы из-за кудряшек? Слишком часто одевали купидончиком на Хэллоуин? — Что-то вроде того, — резко отрезал Джеймс, отложил расчёску и сел на своё место, откинув голову на спинку кресла. Мила уже сидела на одиноком стуле перед его столом. — Я вот только одно не могу понять. Сколько же в итоге картин? — Двенадцать на холстах в три с половиной на четыре и девять десятых дюйма . — Ух ты ж, — Джеймс едва сдержался снова потрогать себя по голове. — Откуда у него только нашлось времени… — Он из своей комнаты не выходит, да и внутрь никого, кроме учителя и дяди, не впускает. И то первого лишь в определённые часы. До сих пор не понимаю, чего его мама ещё никуда не сдала. Сомневаюсь, что это её так картины задобрили, — Мила отвела глаза в сторону, слегка нахмурив брови. Джеймс впервые задумался: а точно ли у Милы с Бэем хорошие отношения? Её слова звучат очень странно. Но, может, ему просто показалось. — Вот вообще не выходит? Мила кивнула: — Наш дворецкий приносит ему еду и оставляет на столике у двери. Ты должен был его заметить. Джеймс понимающе кивнул, делая вид, что действительно был на втором этаже. — Он воспринимает только штормовые предупреждения, да и то просто высовывается посмотреть, не летает ли по коридору мебель, — продолжила Мила, всё ещё глядя в сторону. — Я до сих пор удивлена, почему он сразу же не убежал, когда я открыла дверь в убежище, или почему он не ушёл сам, когда предупреждение сняли. Джеймс знал. Бэю было интересно посмотреть на его реакцию. И он насладился ею. — А почему он вообще с вами живёт? — Его маму жестоко убили, — взгляд Милы стал твёрдым, словно она желала придушить им Джеймса. — Папа не мог его бросить. Он попросил мою маму, что бы не случилось с ним, позаботиться о Бэе. Это всё, что я знаю, — она нахмурилась. — Нам стоит вернуться к работе, — вздохнул Мартинез, ощущая, что стоит как можно быстрее сменить эту тяжёлую для Милы тему, не то она действительно придушит его. — Пожалуй, — вздохнула она. — Попроси, пожалуйста, свою секретаршу принести чай.***
Бэй пришёл по-английски: ровно в шесть. Джеймс только-только успел зайти к себе в квартиру, как Уильямс уже стучался в дверь: настойчиво, но негромко. Мартинез открыл дверь, подросток нагло проник в квартиру и начал осматриваться, полностью игнорируя Мартинеза. — Ну привет, Бэй, ты прям как атомные часы, — пробормотал Джеймс, косясь на мальчика. Он был одет всё так же: Джеймс даже задумался, нет ли у него просто набора одинаковой одежды. Мартинезу казалось слегка кощунственным по отношению к самому себе носить одну и ту же одежду несколько дней подряд. У Бэя с собой был блокнот формата А4: его край торчал из сумки через плечо чёрного цвета, обложка была коричневого цвета и мятая, сам блокнот выглядел надутым. В нём явно рисуют не первый день, возможно не первый месяц. Анализируя слова Милы, ему точно было меньше полугода, коли Бэй настолько много рисует. В итоге Бэй отодвинул интерьерную ширму, разделявшую спальню Джеймса от его гостиной (Мартинез хотел было его остановить и напомнить про существование в его квартире-студии дивана, мимо которого он спокойно прошёл, словно его и не было, но потом вспомнил, что Уильямс является не самым этичным человеком), нахально уселся на постель, достал телефон и начал что-то печатать. Джеймсу пришло смс, он чинно прошёл на диван так, что сидел для Бэя вполоборота, после чего достал телефон. Бэй Уильямс: Раздевайся :) — Зачем, — неуверенно спросил Джеймс, косясь на подростка. Тот, ухмыляясь, снова напечатал: Бэй Уильямс: Ты же мне обещал позировать без одежды :) — Давай я побуду твоей сестрой: не сегодня, Бэй, не сегодня, — буркнул Джеймс. — Я не в настроении. Бэй Уильямс: Чего ты ломаешься? — Я не ломаюсь, я просто не хочу подыгрывать тебе. Бэй Уильямс: Подыгрывать в чём? :) — Не прикидывайся. Я знаю, что ты играешь со мной в какую-то игру, но я не могу понять, в какую и зачем. Бэй бесшумно рассмеялся и повалился на кровать, шумно вздыхая. Бэй Уильямс: Я ни во что с тобой не играю :) Бэй Уильямс: Если только ты сам не хочешь :) Бэй Уильямс: Если хочешь, то ложись рядом, разрешаю :)))))))))) Джеймс едва не выпал в прострацию, а также чуть не выронил телефон. Откашлявшись (Мартинез ощутил, насколько же у него пунцовые щёки из-за этого идиотского предложения от Уильямса), он произнёс: — Ты мне только вчера вечером угрожал, что расскажешь Миле, якобы я тебя растлил, а теперь сам предлагаешь это сделать, — вот ты серьёзно? Сколько тебе вообще лет? Бэй Уильямс: 18 мне уже :) Бэй Уильямс: В прошлом месяце др был Бэй Уильямс: Не важно, раздевайся, рисовать хочу :) — Я бы понимал твою заинтересованность, будь ты девушкой. Зачем я тебе голый? Бэй Уильямс: Хватит ломаться! Рисовать, рисовать, рисовать, рисовать, рисовать! :))))) Бэй уселся обратно, достал из сумки блокнот, карандаш (на удивление, обычного карандашного размера, а не огрызок) и страшный серый ластик, радостно ими замахал. Джеймс закатил глаза. — Знаешь, что? Сегодня — по пояс. Не больше. Бэй нахмурился и надул губки и снова взялся за телефон. Бэй Уильямс: Ну лааааадно Джеймс ушёл на кухню, взял оттуда стул, поставил его перед кроватью и принялся медленно, по пуговице, расстёгивать сорочку нежно-фиолетового цвета, поглядывая на Бэя. Не только он может издеваться. Паренёк уставился на происходящее так, словно увидел единорога. Мартинезу от этого было слегка неудобно. Он не считал себя Аполлоном, да и в зал ходил не очень часто, но и не был гордым обладателем пивного животика. Он честно считал себя обычным: в школе и студенчестве активно занимался бейсболом и плаваньем, что выдает неплохой рельеф рук, но за кубиками не гонялся. Обычное тело. Впрочем, чем сильнее он раздевался, тем более настырно на него пялился Бэй. Джеймс отошёл к шкафу и повесил сорочку на вешалку, после чего нацепил её на ручку шкафа, чтобы одежда немного высохла. Влажная одежда в шкафу — к плохому запаху. Бэй всё ещё следил за ним, он чувствовал это спиной. Закончив, он уселся на стул перед Уильямсом, широко расставив ноги. — Ну? Рисуй. Бэй резко покачал головой туда-сюда, а после поднялся, положив канцелярию на кровать, и стал трогать Джеймса за руки. Сначала он не понял ничего, потом до него дошло, что он просто пытается поэстетичнее их расположить. В итоге он покачал головой, сильно хмурясь, отошёл в сторону и ткнул рукой в сторону кровати. — Ты хочешь, чтобы я пересел сюда? — уточнил Джеймс. Бэй кивнул, всё ещё хмурясь, и поправил подушки на его двуспальной кровати так, чтобы можно было удобно облокотиться спиной об стену. Мартинез послушно сел, и Бэй опять поправил его руки, уложив их немного на подушки. Учитывая прошлые слова Уильямса, было чувство, будто тот сейчас снова попытается его совратить, но этого не случилось. Так и оставив его полулёжа с по-идиотски беспомощно расположенными руками, он уселся на стул и начал усиленно чёркать в своём блокноте. — Слушай, а сколько мне так, — решил поинтересоваться Джеймс, но Бэй перебил его, резко подняв руку с ластиком в кулаке вверх и хмурясь. По всей видимости, намёк, чтобы тот молчал и не мешал ему работать. Мартинез перевёл взгляд на свой шкаф, на свою сорочку и задумался: «А ведь все его картины были больше абстракцией, нежели портретами… С чего он решил рисовать людей, в частности меня?». Кондиционер тихо гудел, и лежать из-за него было довольно прохладно. Бэй резкими движениями шуршал в блокноте, держа его у себя на коленях. Несколько раз он успевал достать из сумки нож и стремительно срезал «головку» карандаша, натачивая его. Опилки летели на чистый бежевый ковролин, но Джеймс понимал, что делать замечание более чем бесполезно. Мизинец и безымянный палец Уильямса стали угольно-серыми из-за грифеля. Внезапно Бэй хлопнул блокнотом, закрыв его, вскочил со стула, уложив канцелярские принадлежности на него, и устремился в ванную комнату, закрыв за собой дверь. Джеймс решил, что это действительно отличный момент для перерыва, и поднялся, разминая слегка затёкшую из-за неудобного положения спину, после чего потёр свои плечи, покрытые гусиной кожей. Вот тебе и плата за то, что любишь температурный режим в семьдесят пять градусов по Фаренгейту. Он взял из тумбочки майку, в которой обычно спал, и надел её на себя. Стало чуточку теплее. Если не считать стула с блокнотом, в пружину которого был грубо всунут изнасилованный ножом карандаш, а сверху лежал страшный ластик, а также то, что Джеймс всё ещё в брюках, в которых был в офисе, то казалось, будто бы Уильямс сюда и не приходил. Обычный вечер после рабочего дня. Джеймс подошёл к стулу и, отложив ластик на стул, поднял блокнот, рассматривая его. Он действительно видел лучшие времена: вся плотная картонная обложка была покрыта заломами, заляпана краской. Почти все рисунки были выполнены в простом карандаше, но многие были и раскрашены какими-то блеклыми красками (Джеймс не мог понять, что это за материал). На первых страницах был довольно хороший набросок явно из какого-то парка: деревья, цветы. Следом шли птицы: в основном чайки да голуби, один раз — волнистый попугайчик, выкрашенный в блеклые зелёный и жёлтый. После них были отдельные наброски глаз, рук, торсов. А после пошли и целые люди. На одном из рисунков Джеймс узнал их с Милой дядьку, которого видел на празднике, но большинство рисунков его нервировали. Он узнавал на них себя. Мартинез был с разных ракурсов, в разной степени прорисованности, с разными выражениями лица, разной степени раздетости. Лишь последние наброски передавали именно ту позу, которую Бэй избрал для Джеймса, что означало лишь одно: он уже рисовал его. Когда? Как? Было ли это в ту ночь, в бункере? Рисунок дядьки был посреди рисунков Джеймса. Бэй явно давно рисовал Мартинеза. Полный рисунок Джеймса без одежды с неинтенсивной штриховкой полностью вывела его из колеи. Он ощутил себя девицей-пуританкой, которая впервые увидела мужчину без одежды, и от этого сильно взлохматил волосы свободной рукой, тяжело выдохнув. У Бэя явно нехилая фантазия. Конечно, Джеймс точно выглядел не так, ведь паренёк пририсовал ему не только пенис размером как у популярного порно-актёра, но и тело бодибилдера. Возможно, если бы это рисовал не Уильямс, Мартинез бы даже засмеялся от этой пародии на себя. Неожиданно Джеймсу постучали по плечу, и он от этого аж подскочил, взвизгнув, словно девица. Бэй спокойно смотрел на него, словно не видел, какой конкретно рисунок разглядывает Мартинез, и протянул руку, намекая отдать ему блокнот. Джеймс резко пихнул его ему в руки. — Ты это чего выдумываешь? Что это вообще значит? — Джеймс практически взвизгивал, и ему от этого слегка было стыдно. Устраивает тут сцены, словно девочка. Бэй на это с каменным выражением лица перевернул блокнот и написал: «Потому я и хочу голую натуру». У него был странный почерк: угловатые буквы скакали по «строке», но при этом не имели никакого наклона, точки на «i» имели вид запятой. Заметив, что Мартинез дочитал, он дописал: «Но работать в твоём доме невозможно, я сильно отвлекаюсь. Давай в следующий раз в другом месте? Я напишу, где именно». — Ну хорошо, — вздохнул Джеймс. — Ты воды или чай не хочешь? Бэй покачал головой, спрятал блокнот в сумку и сунул руки в карман худи. Внезапно Мартинез понял, что у него торчит оттуда что-то до безумия знакомое — какая-то тёмно-синяя ткань. — А что это у тебя в кармане? Бэй непонимающе посмотрел на Джеймса, пожал плечами и собрался к выходу. — Нет, ну-ка не спеши, иди сюда, — Мартинез схватил его за плечо, а второй рукой достал из кармана свои плавки, которые он положил в корзину с грязным бельём вчера вечером, намереваясь сегодня их постирать. Бэй на это улыбнулся во все зубы: его ухмылка выглядела как огромная издёвка. Стоя вот так: держа его одной рукой, а в другой руке свои трусы, — Джеймс ощущал себя полным идиотом. Вот и причина, по которой кое-кто был довольно долго в туалете, что Джеймс аж успел проглядеть весь почти завершённый скетчбук. — Бэй, какого?!..