Правда и картины

       Бэй Уильямс:       Я от чистого <3 хочу задать тебе пару риторических вопросиков, это типа пища для размышления и малюсенькое предупреждение :)        Бэй Уильямс:       Насколько хорошо ты знаешь Минчжу? Считаешь ли ты, что она тебе друг? Сообщения от Бэя были словно снег на голову. Подросток не писал ему несколько дней подряд, словно и забыл о том, что обязался найти им иное место для рисования, но при этом выполнял своё обещание, — он больше не преследовал Джеймса, когда тот был в городе. С одной стороны, банальная вежливость порывала ответить Бэю, если не словесно послать. С другой же — всё это выглядело как попытка подставить его. Словно Джеймс сейчас выскажет именно так, как есть, а его собеседник просто покажет телефон Миле. Мартинез, впрочем, договорился с собой и только набрал одну букву, как позвонил его стационарный телефон. Джеймс немедля поднял его. — Мистер Мартинез, к Вам пришла мисс Уильямс, — сообщила секретарь. Джеймс отложил смартфон и поправил стопку документов на столе, которая показалась ему немного кривой. — Пускай заходит, — ответил он, положил трубку и поднялся со своего места. Хватит думать о дурацких словах Бэя, нужно сосредоточиться на том, что предстоит ему в будущем, — долгая и счастливая супружеская жизнь. А для этого надо постараться и стать хорошим для невесты. Интересно, разрешит ли Мила обнять себя при встрече? Они вроде уже далеко не незнакомые друг другу люди, коими были, когда он максимально неловко пригласил её в ресторан, а значит пора и расширять границы дозволенного. Дверь приоткрылась, и в кабинет влетела Мила, размахивая огромной сумкой, которую Джеймс не ожидал увидеть в её руках, в которых раньше были только ридикюли или маленькие дизайнерские рюкзачки. Девушка бухнула сумку на стул, игнорируя попытки Джеймса обнять её, и проговорила: — Я ненадолго. Случилось кое-что из ряда вон выходящее, оно касается и тебя, и нашей свадьбы. Сердце Джеймса на секунду, кажется, остановилось, он задержал дыхание. Кто-то увидел, что Бэй зашёл в его квартиру и подумал о чём-то неправильном? Или Бэй всё-таки «рассказал» про ситуацию в бункере, как и обещал? Мила вытащила из сумки журнал, бывший обычным сборником сплетен о звёздах, из которого торчала разноцветная закладка, и уложила его на стол Джеймса, разгромив ту самую несчастную пачку документов, которую он только подправил. — Судя по твоему виду, ты уже обо всём догадался, да? Это был коварный план твоей семьи? Вы хотели выставить лидеров Kana group тупоголовыми дурами, как это обычно бывает в ваших патриархальных фирмочках-однодневках?! Нет, это было что-то не то. Дело явно не в Бэе. Джеймс присел за стол и взлохматил волосы, хмурясь. — Н-нет, не догадался. Что стряслось? Мила раздражённо сдула свою прямую чёлку. — Почему твоя чёртова мамаша крутит с сыночком Tedera Group? Вот не прикидывайся словно не знаешь, что это наши самые кровавые конкуренты. В буквальном смысле! Джеймс уронил голову на руки и уставился в стол, раздумывая, что сказать. Он чувствовал, как под палящим взглядом Милы у него плавились мозги, оголяя, словно нервы, самые болезненные детские воспоминания о красивой молодой женщине, которую даже не испортили ранние роды, но которая всегда была заинтересована лишь собой. Отец занимался его воспитанием по мере сил, однако, чаще оставлял его либо наедине с агентами его матери, бывшими людьми не особо отзывчивыми по отношению к бесперспективному в плане певческой, актёрской или хотя бы модельной карьерам мальчишке, не брезгуя ему об этом утверждать в лоб. Либо же отправлял к нянькам да в частные школы с пансионатом. Все же их совместные с матушкой воспоминания составлял лишь бесконечный шоппинг, где Джеймс испытывался в двух ролях: милого питомца, вместо модной собачки в сумочке, и носильщика. Лучшая ткань из Дубаи. Лучший парфюм из Парижа. Лучшие туфли из Милана. Пластические операции в Женеве и в Тель-Авиве. — Стефани Мартинез… всегда поступала так, как ей угодно, — пробормотал он в конечном итоге, не пытаясь смотреть на Милу. — Ты поговоришь с ней, — отрезала она, намекая, что не принимает возражений. — Я не могу, Мила. Джеймс вздохнул и поднял взгляд на девушку. Она его должна понять. У неё же тоже мама не сахар, пусть и, возможно, в другую полярность. Но в ответ ему лишь полный холодного презрения взгляд дочери Железной Кобры. Джеймс ощутил себя так, словно она только что всадила в его грудь нож, хотя руки Милы покоились на спинке стула. — Меня не волнует твоя слезливая история детства. У тебя есть неделя, чтобы решить всё это. Как конкретно ты будешь делать — не мои проблемы. Не моя компания зависит от успеха нашего союза. Джеймс вздохнул и перевёл взгляд на книжный шкаф, уронив голову на руки. К горлу подкатывала противная тошнота. — Но ведь Kana group необходимы наши разработки. — Не так критично, как мы нужны Trimestre. Ты вообще следишь за экономической ситуацией, а? Этим занимается отец. Джеймса давно грубо отрезали от этой сферы, пусть это и касалось напрямую его образования, оправдывая незаинтересованностью самого мужчины. Это было лживое утверждение, но он не хотел его оспаривать. — Слежу, — солгал он, тяжело вздохнув. — А что за дела с Tedera-ми? Я слышал о том, что у вас непрямые тёрки из-за схожей сферы интересов, но не знал, какие именно. Почему вы обычную сплетню про мою мамашу воспринимаете в такие штыки? Она же дама скандальная, взять хоть ту аварию, про которую ты сама меня и спрашивала. Мила наверняка снова смотрела на него своим фирменным удушающим взглядом, и Джеймс действительно был рад, что не смотрит на неё в ответ. Иначе он был бы больше похож на кролика перед змеёй. — Они убили сестру моей матери, — отчеканила она. — Спутали. Дело замяли. У них много грязных секретов, в том числе связь со спецслужбами. Они работают грязно, игнорируя понятие чести. Именно поэтому связь твоей матери с ними непростительна. Она может убить кого-то, своими руками, а не в результате несчастного случая, и даже тогда она не упадёт в наших глазах так, как она упала сейчас. В этом плане мы благодарны тебе за то, что ты живёшь уж очень правильно и скучно для СМИ. Джеймс хотел было ответить, что для него ей просто уже некуда падать ниже, однако сдержался. Да и живёт он далеко не скучно, если рассматривать то, что он позирует для Бэя. — Ты должна понимать, что я не могу ничего обещать, — буркнул он и посмотрел на Милу. Он ожидал встретиться с её удушающим взглядом, так и произошло. — Ты уж постарайся, Kana group рассчитывает на содействие, — Мила взяла сумку и направилась в сторону выхода. Когда за ней закрылась дверь, Джеймс от досады стукнул по столу. Тот скрипнул от такого отношения к себе, а столь тщательно разложенные бумаги разлетелись в разные стороны, но Джеймсу было плевать. Он взял в руки журнал Милы, упавший на пол, и открыл по закладке. С фотографии на него взирала, почти что позируя, женщина, из-за обилия косметических операций, неопределенного возраста. Силиконовые губы. Фильтры в скулах. Наращенные ресницы. В этом лице невозможно узнать ничего родного, кроме глаз, таких же, как и у него, — серых. Волнистые крашенные в блонд волосы были аккуратно уложены, а она держала под рукой молодого, не старше лет тридцати, мужчину-амеразийца так, что его плечо уютно разместилась между её грудями. Ничего неприличного — обычная прогулка по парку. «Всегда позируй для папарацци, Джейми», — раздался в голове её голос, безразличный и претенциозный. — «Если покажется, что ты плохо выглядишь, из этого составят такие сплетни, о которых ты даже не додумаешься». В голове всплыли воспоминания о фотографиях с места ДТП, где Стефани Мартинез была зачинщицей. Тяжёлые травмы для второго водителя, а она позировала для фотографий, поправляя спутанные из-за подушки безопасности волосы, или строя глазки камере, словно была на фотосессии, а не на месте трагедии. Джеймс захлопнул журнал, желая сжечь его. Кинуть пепел в бутылку, сделать в ней коктейль Молотова. Швырнуть в её лицо. Чтобы, как из яичной скорлупы, из обугленного тела Стефани Мартинез вылезла та женщина, которая была его матерью, — немного эгоцентричная и меркантильная, но настоящая. Та, которая способна принять его. Та, которая поможет убежать от дурацкого брака, где его, по всей видимости, снова превратят в собачку в сумке. Та, которой у него никогда не было. Не думать об этом. Не думать об этом. Не думать об этом. Не думать об этом. Не думать об этом. Не думать об этом. — Элайза, — охрипшим голосом проговорил Джеймс, звоня своему секретарю, — принеси мне, пожалуйста, чай. Желательно ромашковый. Джеймс разблокировал мобильный телефон, и на экране всплыли сообщения Бэя, — он же так и не свернул мессенджер. Отвечать ему, впрочем, теперь уже совсем не хотелось. Однако же, как написал сам подросток, это и вправду дало ему пищу для размышления. Мила повела себя холодно и грубо. Да, она действует, в первую очередь, в интересах семьи, это правильно. Но неужели она действительно не может его понять настолько? Неужели ей претит мысль того, что жизнь Джеймса тоже далеко не сахар? Может, Бэй знал, о чём Мила будет сегодня говорить с Джеймсом, и пытался предупредить? Но зачем? Джеймс закрыл глаза руками, помассировал надбровные дуги и тяжело вздохнул. Это невыносимо. «Мы благодарны тебе за то, что ты живёшь уж очень правильно и скучно для СМИ». Мартинез ощутил злобу, клокочущую в его груди, которой было уже почти десяток лет, как только его отец начал официальную промывку его мозгов с целью сделать наследником фирмы, игнорируя все его желания о спортивной карьере. За что ему всё это? В Синьбэй уже полночь, отцу звонить нет смысла, он давно спит. Джеймс привык к тому, что тот рано ложился спать: девиз Карлоса Мартинеза был таков: «Раньше встанешь — больше успеешь». Его сыну-«сове» такая концепция не была приятна, но его вынуждали соблюдать её всё детство, даже когда отца не было рядом. Ещё одна причина того, почему он резко отстранился от семьи во время колледжа. В его шкафу слишком много скелетов детских обид. Секретарь принесла чай, Джеймс поблагодарил её и вдохнул травянистый сладкий запах жёлтой жидкости. Он действительно успокаивал. В детстве одна из нянек часто заваривала ему такое, когда Мартинез канючил. Мужчина отпил горячий чай, после чего снова посмотрел в телефон, на сообщения Бэя. «Скучная жизнь…»        Я:       Ты не придумал, где хочешь меня рисовать? В голове Джеймса написание этого вопроса выглядело, как акт вандализма. Словно в нём проснулся мальчишка-подросток, которому только что в лоб сказали, что он ничего не может, а он, переполненный юношеским максимализмом, кричит обратное. Такой же акт, как его жизнь в колледже Майами, полная алкоголя, лёгких наркотиков и секса с любимым человеком. Это было слишком давно, чтобы быть правдой. Зачем он вообще вспомнил об этом? Джеймс выпил чаю, пытаясь проглотить комок из горьких воспоминаний. Вышло тяжело, он утёр выступившие слёзы и открыл документ с бланком на оформление отпуска. От этого всего стоит отдохнуть, не задумываться ни о каких Милах, ни о каких матерях. Завибрировал телефон, оповещая о сообщении.        Бэй Уильямс:       Я думал ты и не спросишь :)        Бэй Уильямс:       Сейчас вышлю координаты

***

Их встреча должна состояться в Винвуд, что было неудивительно с какой-то стороны: всё же, этот район считали той ещё Меккой для художников. Ближе к тому моменту, когда Джеймс собирался в путь, Бэй снова написал:        Бэй Уильямс:       Езжай лучше на такси, за тобой слежка, и это не я :) Джеймс решил не отвечать. Он уже и без него прекрасно это понял: следом за ним почти постоянно ехала красная «мазда» с водителями-азиатами. Они преследовали его в супермаркете, куда Джеймс поехал за едой, и в любимой кофейне, где он взял кофе, и их присутствие было ощутимее, нежели присутствие Бэя, когда тот за ним следил. И куда более напрягало. Через час после его приезда в дом они отъехали, и Джеймс решил в этот момент выезжать. Впервые за шесть лет, как он выпустился из колледжа, он оделся в джинсы и ядовито-зелёную майку, завершив всё тонкой белой спортивной курткой с капюшоном и большими очками. На случай преследования, а также от солнца (самое то для вечера). В целом он выглядел средне между попугаем и путешественником во времени, внезапно оказавшимся здесь из конца восьмидесятых. Ему сильно не хватает кепки для завершения образа. Ну или объёмных длинных волос. На такси он приехал к странному обшарпанному девятиэтажному зданию, покрытому далеко не самыми красочными граффити, какие были на центральных улицах района. Бэй выплыл из подъезда и взял его за руку. — Ну привет, — пробормотал Джеймс, позволяя тащить себя по лестнице куда-то наверх, предположительно, на пятый этаж (он сбился в определённый момент из-за пёстрых разрисованных стен и разношёрстных дверей). Мартинез печальным взглядом косился на нечто, похожее на лифт. Либо он не работал, либо у домоседа-Бэя, оказывается, есть клаустрофобия, что выглядит как тот ещё оксюморон. В итоге Уильямс привёл его к обычной железной двери, которая оказалась ещё и незапертой. Верх безалаберности со стороны Бэя поразил Джеймса до глубины души, но он хотя бы закрыл дверь на цепочку, когда они прошли внутрь в большую, практически пустую комнату, если не считать что-то, похожее на диван, накрытое огромной белой простынёй, а также мольберта и столика с художественными принадлежностями. Пол вокруг был заляпан краской. Неподалёку была маленькая белая доска, такие часто дарили детям, чтобы те могли стереть свои рисунки, нарисованные ими же на ней. Виднелась побитая жизнью дверь и арка, за которой оказалась старая расшатанная кухня. Бэй отпустил руку Джеймса, взял доску и написал на ней чёрным фломастером: «Раздевайся :)». — Ты от своего не отступишь? — Джеймс вздохнул. Уильямс покачал головой, ухмыляясь во все свои зубы. Мартинез на это лишь закатил глаза и снял куртку. — Подожди, а одежду мне куда положить? Бэй показал указательным пальцем руки с фломастером вниз. Намёк был понят. — Ты издеваешься что ли? Я не буду бросать свои вещи на пол! Бэй на это написал: «Ну тогда в ванной оставь. Но только раздевайся полностью, никаких трусов :)». Джеймс снова закатил глаза и ушёл, задумываясь, насколько же он привык к жизни под кондиционерами, что эта студия ему кажется безумно душной. Возможно, разденься он, ему действительно стало бы лучше. Но вырисовывается один вопрос: подводит ли он Железную Кобру, соглашаясь позировать в ню её пасынку? Нет ли здесь какой-то слежки что за ним, что за Бэем? Зайдя в ванну и заперев за собой дверь, Джеймс опёрся руками о пошарпанную раковину, посмотрел на себя в замыленное зеркало и задумался: что же он в данный момент делает со своей жизнью? У его семьи и без того не лучшее положение, а он явно пытается его ухудшить. Он всегда пытается абстрагироваться от этих проблем, но почему-то они настигают его снова и снова, словно пятно, попавшее на свежую рубашку, когда рядом с тобой играли дети. «Избегай их». «Нельзя прыгать в омут». «Джеймс Мартинез должен быть для всех хорошим примером идеального американского мужчины-бизнесмена, не имеющего изъянов. Его волосы не должны быть растрёпанными, одежда должна быть строгой и аккуратной. Он гетеросексуален и строго верен только одной женщине». Но он всегда лгал самому себе. И теперь он стоит в мятой футболке, с растрёпанными из-за капюшона волосами, в странном месте, где точно не должен быть наследник одной и будущий муж наследницы другой влиятельных семей. Он прыгнул в омут, из которого выбрался шесть лет назад, когда пообещал себе, что станет лучшим в семье Мартинез. Самым идеальным. «Возможно, стоит перестать лгать себе и пустить всё на самотёк». Джеймс открыл кран с холодной водой и умыл лицо. Ему этого не хватало. Лишь после, отвернувшись от зеркала, он полностью снял свою одежду, аккуратно уложил её на стульчак унитаза, и вошел обратно в комнату, думая о том, что пол тут явно мыли в последний раз в прошлом веке и он однозначно заработает грибок. Бэй уставился на него так, словно ребёнок, которого впервые привели в океанариум. От его взгляда Джеймсу, как обычно было, не по себе, он слегка сощурил глаза. — Что ты на меня смотришь так, словно никогда себя в зеркале без одежды не видел? Бэй резко вышел из своего состояния полутранса, его щёки стали пунцовыми, и он указал Мартинезу на диван. Джеймс послушно прошёл и уселся на него, Уильямс же подошёл и попытался уложить его примерно так же, как в прошлый раз. Глядя на его красные щёчки, Джеймс ухмыльнулся. Это ведь полная противоположность удушающего холода Милы. Прелестная и мягкая, словно Бэй был девочкой. Его хотелось обнять, думая, что вот она, его невеста, а не та мегера, с которой он общался днём. Это было бы так прекрасно. Но пока что ему хотелось поиздеваться: — Слушай, Бэй. А тебя до меня кто-то в губы целовал, а? Бэй чуть отстранился и резко покачал головой в разные стороны. Кажется, Джеймс нашёл свой повод для забавы в этой странной ситуации. — То есть, ты даже ни с кем не это? Ты девственник? Бэй непонимающе поморгал, явно пытаясь вникнуть в вопрос Джеймса («Наверное стоит и думает, что же такое "это"», — подумал про себя Мартинез), а потом кивнул, хотя выглядел при этом весьма неуверенно. Джеймс осторожно взял его за край худи и попытался притянуть к себе, но Уильямс стоял как вкопанный. — Зачем ты тогда вчера приглашал меня поиграть в постели, м? А если бы я не отказал? Бэй отвёл взгляд в сторону и нахмурился, после чего показал на мольберт. В его движениях было что-то очень милое, но нервное, что он сразу не заметил, однако же теперь наслаждался. — Ты успеешь ещё порисовать. Поиграть-то со мной сейчас не желаешь, а? Как сам предлагал вчера? Я буду нежен, а ты заодно перестанешь на меня смотреть как на чудо природы. Бэй на это обнял себя руками, не прекращая смотреть куда-то в сторону стены, заляпанной красками. Джеймс поднялся, подошёл к нему и погладил по голове. Тому, кто его стриг, следует оторвать руки, — это просто преступление, что можно сделать с хорошими красивыми волосами. Бэй перевёл взгляд мужчине на живот, он всё ещё хмурился. Мартинез нежно погладил его по плечам. — Давай, успокойся и доверься мне. Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто приподними лицо, если согласен. Уильямс ещё побегал взглядом по нижней половине тела Джеймса, после чего медленно приподнял голову, посмотрев ему в глаза. Джеймс сократил расстояние между ними до минимального и убрал от Бэя руки. — Так чего же ты хочешь, Бэй? Дыхание паренька было немного прерывистым, словно он боялся дышать в его сторону. Бэй приоткрыл рот так, будто хотел что-то сказать, но после облизнул губы и осторожно поцеловал Джеймса, растерянно смотря ему в лицо. — Закрой глаза, — сквозь сжатые губы пробормотал Джеймс и обнял его за талию, погладив параллельно по спине. Мальчик послушался, но, судя по всему, ещё и задержал дыхание. Джеймс решил не комментировать и просто прильнул к нему, достаточно активно целуя и ведя к дивану. Он сам улёгся на мебель, позволяя Уильямсу нависнуть над ним, считая, что так ему будет куда проще понимать, что происходит. Вскоре он отстранился от Бэя и заметил, что тот явно не знает, куда деть руки, что сцепил их в замок перед собой. — Бэй, трогай меня, где хочешь, — сказал Джеймс, руками приподнимая его худи и поглаживая парня по пояснице. Уильямс на это стянул свою кофту полностью, скинув её на пол (содержимое кармана вывалилось с глухим стуком), и неловко провёл по ключицам Мартинеза. Тот лишь, улыбаясь, кивнул и поправил ноги парня так, что тот фактически оседлал его живот. Парнишка криво улыбнулся в ответ, начав облапывать грудную клетку мужчины чуть пободрее. На животе Бэя было несколько маленьких шрамов от операций, а также немного плотных волосков, спускавшихся тонкой дорожкой к паху. Он оказался не подтянутым, как казалось, а даже немного пухлым, худощавые руки подростка не очень эстетично смотрелись на фоне всего его тела. Волос на груди толком и не было, а соски были приятного розового цвета. Джеймс осторожно погладил один из них, на что Бэй растерянно уставился на его руку, прекратив трогать его в ответ. Мартинез улыбнулся и погладил интенсивнее, после чего приподнялся и легонько лизнул. И тут произошло то, чего в этой комнате никто не ждал. Бэй подал голос. Это был сиплый и тихий стон, но из-за него сам Уильямс переменился в лице, словно увидел покойника позади Джеймса. Он резко убрал руки с Мартинеза, закрыв им рот, и, тяжело дыша, отскочил в угол комнаты, едва не упав из-за запутавшейся в его ногах кофты. — Бэй? Парень не откликался. Он забился в углу, прижав колени к груди, и уставился в одну точку, его дыхание никак не восстанавливалось, он всё сильнее и сильнее задыхался, его лицо было белым, словно молоко. — Бэй! — Джеймс подскочил к нему и потряс его за плечи, но это не вызвало никакой реакции. — Приди в себя! Всё в порядке?! Неожиданно парень закатил глаза и перестал дышать совсем. Его руки безвольно упали вниз, а он потерял сознание. Джеймс осторожно дотащил бессознательное тело до дивана и приложил ухо к его груди. Сердце стучало, грудная клетка едва-едва, но вздымалась. Живой. Мартинез отстранился и поднял телефон Бэя, лежавший на полу. По идее, стоит вызвать скорую, но были ясны две вещи: он не объяснит оператору что же случилось с пареньком и не сможет оправдаться перед его семьёй, которой неизбежно позвонят медики, что он здесь с ним делал. Да и не очень хотел в целом встречаться с кем бы то ни было из них. Джеймс отложил мобильник и одел на Бэя обратно его худи, положив обратно в карман всё, что выпало, после чего вернулся в ванну, чтобы одеться самому. Он случайно посмотрел на себя в зеркало и осознал, насколько же он взлохмаченный. Обычные поглаживания по груди и поцелуи его давно уже не возбуждали, что лишало его хоть одной проблемы на сегодня. Впрочем, он посчитал, что причёска была сейчас действительно его последней и наименьшей проблемой. Бэй, вроде как, прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он делает, Джеймс на него не давил. Его действия казались ему прекрасной выходкой семье Уильямсов, словно он набросил на статую универского талисмана туалетную бумагу. Это одновременно возбуждало, однако же и заставляло чувствовать себя последним моральным уродом. Бэй, казавшийся ему странным извращенцем, на деле был скромным запутавшимся мальчишкой с огромным ворохом проблем. Он точно не заслужил быть инструментом для извращённой мести холоду Миле. Даже наоборот, Мартинез хотел понять, почему у него такая реакция на собственный голос, наполненная болью. В какой-то мере мужчина понял, что парнишка чем-то напоминает его самого, но он не мог объяснить самому себе, чем же именно. В памяти возникли прошлые ситуации, когда он пытался заняться с кем-то одноразовым сексом, прямо как сейчас: почему-то все эти разы тоже не венчались успехом. Джеймс в целом не собирался совращать его на постоянной основе, ведь он всё-таки должен продолжать лгать себе, что он идеален во всём — от бизнеса до семьи. Хороший семьянин своей жене не изменяет. Одевшись, он вышел обратно в комнату и посмотрел на Бэя. До заката был ещё как минимум час, а Мартинез вообще не мог представить, откуда у Уильямса доступ к этому месту, не говоря уже о том, каким образом подросток будет добираться до дома. Он достал из кармана джинс телефон и вызвал такси.