Огонь страсти

— Боже… да… да… ну дай же мне кончить… прошу тебя … Она убрала руки и села. — Нет.

***

Лукиной потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить это короткое слово, но когда это произошло, у нее вырвался разочарованный крик. — Я ведь сказала тебе, что ты непременно узнаешь про свое наказание, когда настанет время. Теперь ты поняла, в чем оно заключается? С глухим стоном Лаура забилась на кровати, тщетно пытаясь избавиться от ограничивающих ее движения пут. Но это не помогло. Третьякова оставалась непреклонной, не собираясь ни продолжать, ни тем более дотронуться до нее там, где ей хотелось. В конце концов брюнетка безвольно обмякла на постели, часто и тяжело дыша. Когда Маша медленно начал поглаживать внутреннюю сторону ее бедер, она умоляюще застонала. — Твоя страсть красива, Лаура Альбертовна, — тихо сказала она, скользя руками по ее телу и дразняще обводя пальцами соски, — но я знаю, что твоя капитуляция будет выглядеть еще более невероятно. Маша ненадолго замолчала, чтобы прильнуть губами к ее шее, одновременно продолжая мягко поглаживать грудь. — И я увижу твою капитуляцию… Я добьюсь, чтобы ты отдалась мне без остатка. Маша протянула руку, чтобы снять повязку, а потом снова склонилась над ней. — Посмотри на меня… Ее веки дрогнули, и она открыла глаза остекленевшие, затуманенные страстью, с трепетом встречая пристальный взгляд Третьяковой. — Твое тело принадлежит мне, — завораживающе тихо произнесла она. — Мне! С губ Лауры сорвался долгий дрожащий вздох. — Я знаю, — чуть слышно подтвердила она и снова закрыла глаза. —Лукина! — В её голосе тут же появилась уже знакомая ей стальная нотка. — Я велела тебе смотреть на меня. Она отвернулась, борясь за остатки самоконтроля не только с Машей, но и с собой. — Это не поможет. — Казалось, что её низкий, бархатный голос обволакивает тело, проникает вглубь ее существа, раздувая огонь, тлеющий где-то внизу живота, в ненасытное бушующее пламя. — Тебе некуда бежать и не под силу бороться со мной. Ты принадлежишь мне. Она была права. Боже, помоги ей, но она была права. Лаура знала это. Знала, что сейчас Маша действительно может сделать с ней все, что заблагорассудится, и она не сумеет ей помешать. Лишь сейчас впервые в жизни Лукина во всей полноте испытала, что значит целиком и полностью находиться во власти любимого человека. Открытие привело бы ее в ужас, если бы не одно «но». Этим любимым человеком была Маша… — человек, которому Лаура доверяла как никому другому. Она была в безопасности. Она была свободна. Она принадлежала Третьяковой и испытывала лишь то, что она хотела, невыносимое, пьянящее в своей остроте возбуждение, превосходящее ее самые смелые ожидания. Возбуждение, напрочь вытеснившее страх. — Отвечай, — вновь властно приказала Третьякова. Лаура медленно открыла глаза. — Я принадлежу тебе, Маш.— прошептала она. — Тогда дай мне то, чего я хочу. — Все, что ты хочешь, — кивнула она, неотрывно, словно в трансе, глядя на неё. — Все…  — Все?.. — Её пальцы слегка коснулись клитора, и Лукина умоляюще застонала, ни на секунду не отводя взгляда от нависшей над ней Маши. — Я могу держать тебя на грани долго, очень долго, столько, сколько пожелаю. Дразнить всю ночь напролет, до тех пор, пока это доставляет мне удовольствие… А могу довести тебя до оргазма если мне того захочется. Третьякова вновь начала ласкать ее, на сей раз более настойчиво и Лукина всхлипнув, подалась ей навстречу, пытаясь сильнее прижаться к ладони.  — Я могу доставить тебе удовольствие, заставить дрожать и кричать от восторга… Или могу просто играть с тобой… — Прикосновения Маши вновь стали едва ощутимыми, кончики пальцев порхали по ее возбужденной плоти легко, словно перышко. — Раз за разом подводить к краю, но не давать тебе кончить… до тех пор, пока мне хочется именно этого… Не сводя с нее взгляда, Третьякова наклонилась, словно собираясь поцеловать, но в последний момент остановилась, застыв в сотой дюйма от рта брюнетки, и лишь её пальцы продолжали свои дразнящие ласки. — А чего хочешь ты? — спросила она, слегка задевая губами ее губы. Лукина молчала. Она потерялась в ощущениях, сгорала в огне, который разжигали в ней ласки Маши и пристальный взгляд её потемневших глаз. — Я… я хочу… — прерывисто выдохнула Лукина, но вдруг замолчала, беспомощно осознав, что на этот вопрос существует один-единственный верный ответ. И сейчас, когда ее воля была полностью покорна воле Третьяковой, нужные слова внезапно вырвались сами собой, прежде чем Лаура успела полностью осмыслить их или заставить себя замолчать. — Я хочу того, чего хочешь ты мамочка… Маша медленно кивнула, а в глубине её глаз вспыхнул огонек мрачного удовлетворения.  — Я хочу всего. Всего, от начала до конца, — прошептала она, очерчивая языком контур ее рта. На миг Лаура ощутила на её губах свой собственный вкус. Снова отстранившись, Маша мягко вернула повязку на место. Затем кровать скрипнула. Лукина не успела задаться вопросом, что блондинка намерена делать теперь, слишком кратким было её отсутствие. Не прошло и минуты, как она опять улеглась рядом и горячие губы коснулись груди. Когда она начала мягко посасывать сосок, Лукина блаженно выгнулась ей навстречу, но почти в ту же секунду резко дернулась, ощутив, как что-то гладкое и прохладное касается ее влажных половых губ.  — Помнишь, что я говорила тебе про игрушки? — прошептала ей на ухо Маша. — Еще один способ добавить немного острых ощущений. Твердый объект мучительно неторопливо проскользнул глубже. Она хрипло застонала, когда ее вагинальные мышцы жадно сжались вокруг игрушки, хотя бы отчасти заполнившей невыносимую пустоту внутри. Лукина уже нетерпеливо предвкушала момент, когда фаллоимитатор окажется внутри целиком, но, к ее величайшему разочарованию, Маша медленно потянула игрушку обратно, вытащив ее почти полностью. Лукина дико рванулась вперед в тщетной попытке вернуть утраченные ощущения, но блондинка осталась непреклонна. Опустив голову, она вновь начала посасывать ее сосок, и настойчивые движения губ резко контрастировали с удручающе неглубокими проникновениями фаллоимитатора. — Нравится, Лаура Альбертовна? — хрипло прошептала она, лаская кожу горячим дыханием. В следующее мгновенье Маша обхватила губами другой сосок и, дразняще прикусив, провела по нему языком. Лаура задохнулась и восторженно застонала, не в состоянии ответить на вопрос с помощью слов. — Но не думай, что ты можешь кончить. Еще не время, поэтому ты будешь ждать. Вне зависимости от того, что я с тобой делаю. Восторженный стон превратился в протестующее хныканье. — Да, детка, ты будешь ждать, пока я не позволю тебе кончить. Ты поняла меня? Словно в подтверждение своих слов, Третьякова снова погрузила в нее игрушку, резко и глубоко до самого основания. И Лукина, измученная, изнемогающая от желания, приветствовала это вторжение еще одним хриплым стоном, а затем коротко кивнула, плотно сжав губы. — Скажи это, детка.  — Я поняла тебя, Ма… — Еще одно резкое проникновение, и ее голос вновь беспомощно сорвался.  — Умница, — тихо засмеялась она. По-прежнему удерживая фаллоимитатор внутри одной рукой, Маша переместилась ниже, вновь устраиваясь между бедер Лауры и разводя пальцами половые губы. — Смотри не забудь, — предупредила она, дразняще задевая губами ее плоть. А затем, осторожно сдвинув складку кожи над клитором, слегка провела языком по напряженному пульсирующему бугорку. Ощущения оказались настолько сильными, что Лукина громко вскрикнула, запрокинув голову и мучительно выгнув спину. Ее напряженное тело трепетало, словно натянутая струна, но Маша продолжала безжалостно дразнить ее, лаская то быстро и настойчиво, то совсем мягко и легко, то снова сильнее… раз за разом подводя к краю, но всякий раз успевая остановиться прежде, чем Лауру все-таки накроет долгожданный оргазм. Маша удерживала ее в этом состоянии так долго, что она утратила всякое представление о времени. К тому моменту, когда она снова начала входить в нее фаллоимитатором неглубоко и недостаточно сильно, Лукина была в полном исступлении. Ее тело сотрясала непрерывная дрожь, с губ срывались сдавленные стоны. Вожделенная кульминация маячила мучительно, невыносимо близко, но при этом по-прежнему оставалась вне досягаемости. Лаура смутно сознавала, что бессвязно повторяет что-то в промежутках между хриплыми рыдающими стонами, но уже не понимала, что именно сейчас говорит. Зато понимала Третьякова. Она умоляла. Жалобно, беспомощно, не стесняясь, она умоляла её дать ей кончить.