cave canibus

мысли о том, что где-то он неправильно понял свою судьбу, в последнее время посещают все чаще. слова, в которых проскакивает «ты же любимчик», начинают больно бить по ребрам. возможно. но кто-то спросил, хочет он быть этим любимчиком? хидэ знает, что и у кагу, и у атсу есть девушки — он даже с ними знакомился. они все как на подбор: не красятся, с длинными волосами и почему-то так трогательно гладят хидэ по голове, пропуская шелк волос через свои наманикюренные пальчики. парня от этих движений коробит, он быстрее лезет в душ, смыть с себя запах чужих женских духов. у него есть… отец. а больше ему ничего не надо. когда мама в ночную смену, а братья у своих подружек, хидэ остается один. он делает уроки — медицинская программа уже на первом курсе никого не щадит, поэтому пропускает тот момент, когда дверь тихонько скрипит и тяжелая ладонь ложится ему на плечо. по коже стадо мурашек, и, черт возьми, пальцы, держащие ручку, дрожат. почему-то в последнее время мальчишка не может смириться с тем, что будет дальше. отец наклоняется чуть вперед, оставляя поцелуй на макушке, и пробирается чуть теплыми руками под домашнюю футболку, касаясь сосков. все тело инстинктивно дрожит от возбуждения, но в голове почему-то чуть ли не сигнальный знак — «это ненормально, хидэ, остановись!». хидэо насильно разворачивают и целуют в губы, закусывая жадно язык. от ремена пахнет дорогим одеколоном и свежим кожаным салоном мерседеса. хидэ хорошо знает эти запахи — от них иногда приходится вставать ночью и бежать блевать в туалет. интересно, а как реагируют на запах отца братья? тоже с ненавистью, или готовы вынюхивать его до посинения? сукуна никогда не груб со своим младшим сыном — в конце концов, для этого есть агрессивный кагу или атсуши, которому вновь что-то надо. хидэ же покорен и нежен, как преданная псинка: никогда не скажет «нет», потому что ремен научил одному правилу. «никогда не отказывать своему папочке». хидэ жарко стонет в приоткрывшийся отцовский рот, который с готовностью ловит все срывающиеся всхлипы. — мой мальчик, — рычит сукуна, втрахивая сына в мягкие подушки. — мой маленький котенок… такой нежный. жарко, так жарко, что мозг плывет. тело сладко ноет, пальцы на ногах поджимаются, а член мокро льнет к животу; ремен редко трогает мальчишку, тот кончает лишь от движений внутри. выработанный рефлекс. мужчина смазанно целует ребенка в подбородок, выкручивая покрасневшие соски и закидывая мокрые ноги себе на поясницу. нет ничего лучше этой покорной куклы. хидэ хочется любить долгими часами после изнывающей работы. — мое золотце, — взрыкивает ремен, возврашаясь к медленному темпу. — мое маленькое любимое солнышко. мой любимчик. где-то надрывно рыдает ребенок внутри хидэ, которому с детства привили, что все это — п р а в и л ь н о. папа же всегда прав и никогда не сделает плохо, да? сукуна гладит ребенка по покатым бедрам, раздвигается покрасневшие ягодицы и, толкнувшись еще пару раз, замирает, изливаясь в ребенка. хидэ безжизненно смотрит в потолок. мужчина приподнимается и мягко целует ребенка. это только первый раунд. — папочка так любит тебя, детка, — смазывает слезы по щекам ремен. — а ты? ты любишь папочку, малыш? хидэ улыбается. где-то в мозгах надрывно ревет чужое и истеричное «это все неправильно, хидэ!». итадори надрывно смеется. — ты сломал меня, отец. и смотрит в темно-бордовые глаза отцу, чтобы найти там немое подтверждение. сукуна грубо целует своего младшего сына. «да. я сломал тебя».