cave canibus

кагуцучи думает, что ему это снится — в конце концов, отец же не может на полном серьезе поступать так опрометчиво? ками-сама, даже атсуши ахерел. хидэ так вообще, кажется, забыл, как надо дышать и через что — глаза его больше похожи на два блюдца. но ремен не шутит, в его глазах даже и капли юмора нет. он озлобленно прижимает супруга к грудной клетке, с враждебностью наблюдая за средним сыном. который, к слову, омега. точно такая же, блять, омега, как и юджи. атсуши едва ли руку от носа от ахуя не опускает, слава ками, вовремя одумывается. или отец бы разодрал в клочья. — ты… — сглатывает кагу, с вызовом смотря на отца. глаза ремена словно налились кровью, почти горят. — ты что… рычишь… на меня?.. сукуна выдыхает, пропуская почти животное урчание сквозь сжатые зубы. клыки его заостряются, на шее вздуваются вены. он прижимает мужа к себе до скрипнувшей футболке и никуда, судя по всему, не торопится. просто с ненавистью смотрит на сына. погостил, блять, как иначе… заехал в гости к родителям, сука… — д-дорогой… — щебечет текущий юджи, которому явно неудобно исполнять роль подушки. ремен хмыкает, не сводя с собственного ребенка взгляд, и прижимает свою самку к себе. хидэ буквально коробит — к такому ядреному феромону, как у отца, невозможно привыкнуть. атсуши сейчас так вообще, кажется, коньки отбросит: у него даже лицо зеленеет. кагу почти не моргает, стоически держит оборону — он научился не обращать внимание на отца в полной боевой готовности. и хоть омега внутри пытается что-то скульнуть, покорно поджать хвост и склонить голову перед сильнейшим в иерархии, кагуцучи сдаваться не намерен. вот еще. парень усмехается. отец может забрать всю свою ревность обратно и затолкать ее себе в задницу. на губах играет ухмылка, граничащая с оскалом. хидэ не успевает даже толкнуть брата под столом, чтобы тот не вздумал лезть сейчас на ремена в таком состоянии, но, кажется, тормоза окончательно отказывают. — я омега, дорогой отец, если ты запамятовал, — почти выплевывает итадори-средний. зрачки у сукуны сужаются. — или что, боишься за папочку? а? слова тут явно не нужны, чтобы передать, в какой ярости альфа — он делает шаг к сыну, но юджи испуганно вжимается в мужа, обнимая и стараясь укутать своим терпким течным запахом. выходит не очень, потому что вся кухня буквально провоняла главой семейства, но и сидеть, сложа руки, омега не намерен. кагуцучи поднимается из-за стола и тоже хочет приблизиться, но его хватает хидэо с сиплым «они-сан, не надо...», и это заставляет устоять на месте, не делая резких движений. вот только язык у кагу без костей в такие моменты, когда адреналин подскакивает до чертовых небес. кажется, его даже атсуши не остановит, если навалится всем телом. — боишься, что я его отниму? так, что ли, отец? — кагуцучи усмехается, и папочка испуганно смотрит на своего сына. что кагу мелет?.. — с-сынок… — все хорошо, папочка, — успокаивает родителя кагуцучи, все еще стоя на месте. рука младшего омеги, держащего кагуцучи за запястье, дрожит. — все просто прекрасно. я всего-то говорю с отцом, разве в этом есть что-то такое? ремен оскаливается. даже с такого расстояния омега видит, как на клыках поблескивает слюна. язык быстро мажет по острым, белоснежным кончикам. — хидэо. атсуши, — низко рычит альфа, прижимая к себе свою омегу за поясницу. юджи покорно утыкается супругу в кадык, часто дыша и буквально вынюхивая феромоны. — успокойте брата. немедленно. он иногда забывает о своей принадлежности. у атсуши глаза уже готовы из орбит вытечь: мало того, что густой запах юджи забивается в нос вперемешку с ядреным отцовским, так еще и сама ситуация накаляется. то, что отец трогает пол кагуцучи, зная, как тот бесится, означает одно — сукуна принимает войну, нанося критический удар моментально. даже хидэ вместе с блондином подскакивает, но кагуцучи уже взрыкивает. блять-блять. старший итадори встает между родителями и братьями и укладывает руки кагу на плечи. того буквально трясет, он готов кинуться на злого альфу без лишних раздумий, прекрасно понимая, что получит по морде. хидэ прижимается к спине и пытается успокоить кагуцучи своим запахом, но старший брат лишь щетинится. атсуши так вообще затыкает одним взглядом — нет, спасибо, он готов кончить от запаха юджи, если сейчас и пацан решит феромоны выпустить, беловолосый отправится к матери на небеса. атсуши старается заглянуть младшему брату в глаза, но тот вырывается. — кагу! — зовет альфа, дергая омегу. — кагу! хватит! что на тебя… кагуцучи рычит, ощущая, как проступают его небольшие клыки. тычит в них языком до капли крови. сукуна недовольно хмыкает и выгибает бровь, напрягая плечи. омега в его руках жмется крепче к «хозяину», запах течки забивает ноздри, и ремен тихо простанывает имя своей истинной самки, вынюхивая ей волосы. его мальчик. был, есть и будет. еще с того момента, как тот пришел менять ему капельницу. даже нет — с самого рождения итадори юджи принадлежал сукуне. завладеть своим по праву был лишь вопрос времени. ремен выдыхает, стараясь успокоиться. хватит. надо взять себя в руки. юджи с ним, никуда не уйдет. только с ним. никак иначе. кагуцучи больше не видит рамок. атсуши готов ему въебать, а хидэ — заорать, какого хера брат творит. — я заберу твою суку, — рычит кагу, бешенея на глазах. — заберу и перекрою твою метку. сукуна замирает. ч т о он сказал?.. ЧТО ОН, БЛЯТЬ, СКАЗАЛ? атсуши испуганно икает. ебаный в рот, кагуцучи их сейчас в могилу сведет… всех их! одним своим тупорылым поведением! ремен взрыкивает басом. глаза у него налиты кровью, он делает шаг вперед, и его не спасает даже текущий муж, который старается где-то приласкать своего самца. выходит очень плохо. — повтори, что ты сейчас сказал, щенок! — гневается альфа. — кагу, заткнись! — почти орет атсуши, стараясь закрыть кагуцучи собой, чтобы тот не натворил делов. но, похоже, уже поздно спасаться. кагуцучи чуть ли не выпрыгивает из-за брата, но альфа с омегой держат его в две пары рук. остается надеяться, что отец более благоразумен. — чего ты так боишься, сукуна? — рычит кагу, уже не видя границ. вся эта ситуация была последней каплей его безграничного терпения. — что кто-то может посягнуть на папочку? ох, сукуна, я это сделаю. — к-кагу… — щебечет перепуганный хидэо. — п-прекрати… — я вопьюсь ему в шею и перекрою твою уродливую метку! — орет, срываясь, кагуцучи. атсуши с трудом его держит. — он будет рыдать мое имя, пока я буду трахать его! температура в комнате падает на, кажется, градусов 20. если бы взглядом можно было бы убивать, ремен бы уже давно расчленил сына за такие слова. — что, папаша, чсв так потолок пробивает, что не видишь очевидного? что я больше не сопляк, который тебе в рот смотрит? — он оскаливается, и атсуши уже всерьез думает, что надо ему закрыть рот рукой. хидэ почти плачет, когда сукуна буквально начинает отдирать папочку от себя, чтобы тот не мешал. юджи самого трясет. ему одновременно и плохо от слов сына, который, кажется, не в себе, и страшно от того, что может натворить супруг. да и тягость течки не радует от слова совсем. кагуцучи злобно выплевывает, заливаясь смехом: — просто признай, что с моими щенками внутри он смотрелся бы лучше! — глаза его блестят. — если бы я только мог… если бы я только родился, блять, альфой, ты бы пожалел! папочка мой! — ты, дрянной щенок… — он никогда не был твоим! — орет итадори. — эта сука занята мной с рождения! и я... кагу резко обмякает в руках братьев и валится на атсу. глаза его закатываются. беловолосый испуганно смотрит на растерявшегося хидэ, не понимая, а что делать. — да он горит, — икает хидэо. — ясно, блять, он ведь вообще не в себе, — атсуши аккуратно придерживает младшего. на отца смотреть страшно. кажется, кагуцучи и сукуну ждет серьезный разговор.

***

он точно не может сказать, когда понял, что что-то пошло не так — просто в какой-то момент самосознание кагу дало влево, и никто это не остановил. ребенок с самого детства был с особенностями — хотя бы потому, что его вторичный пол не соответствовал действительности, — и сукуна с юджи затаскали свое чадо по врачам. но твердили одно: "он омега, посмотрите сюда". тыкали в обширный рентген матки, но ремен внимательно следил за любимым — юджи тоже врач, его не обманешь. и, судя по уставшему выражению лица, все бумажки были верны — кагу сто процентная омега, просто немного неправильная. кагуцучи моргает. когда это вообще началось? когда он стал смотреть на папочку, родного и такого нежного, по-другому? кто в этом виноват? и почему кагу считает, что все хорошо? он помнит, что еще в детстве думал, что папа принадлежит лишь ему — злобный отец-альфа, возвышающийся горой над своим несметным сокровищем, юного омегу никак не пугал, забавлял даже. розововолосый задорно смеялся и кидал в сукуну плюшевого мишку, которого тот недовольно ловил. — кагу, — устало шепчет отец, отворачиваясь. время семь утра, чертово воскресенье, но этот адовый механизм работает им на зло, — чего ты подорвался в такую рань?.. кагуцучи топает ножкой в белом теплом носочке и пытается забраться на кровать. юджи спит чуть поодаль, уткнувшись носом в подушку и придерживая округлый живот. кагу даже встает на мысочки, выглядывая из-за бока альфы, чтобы увидеть папулю и пока не родившегося братика. — к папе, — тыкает пальчиком омега, прыгая, намекая, чтобы отец подтянул его к себе. ремен медленно трет уставшее лицо и привстает, стаскивая одеяло. — хочу к папе. сукуна аккуратно берет сына под мышки и сажает на коленку. итадори сразу же старается перелезть на постель поближе к омеге. — а спать? — зевает альфа, падая обратно на подушку с ребенком. кагу ерзает, показывая недовольство, и альфа улыбается, ероша спутанные волосы маленького омеги. тот дуется, как мышонок на крупу, и требовательно тянется к маме. сукуна двигает кусок своей подушки на середину и позволяет среднему сыну двинуться ближе к теплой мамочке, обнимая и укладываясь на подушку. ремен укрывает крошечное тельце своим одеялом и укладывается на бок, прижимаясь к своим омегам. кагуцучи моментально проваливается в сладкий сон, слыша, как сопит юджи. парень открывает глаза. почему он вспоминает это сейчас, черт возьми?.. это успокоительное так дало по воспаленному сознанию, что омега начал ловить галлюцинации? кагу не знает ответ на этот вопрос, но от нахлынувшего воспоминания, которое почему-то четко отпечаталось в мозгу, потяжелело на сердце. хочется закричать. в палате пусто, лишь капает раствор, нарушая гробовую тишину. кагуцучи решается начать считать утекающую жидкость в капельнице, но ему быстро наскучивает — голова начинает гудеть с новой силой, стоит мозгам заработать. даже странно, честно говоря. обычно итадори-средний на головные боли не жалуется. "щенок". кагуцучи сжимает челюсть, стискивая кулаки до хруста костяшек. чертов папаша... даже наедине с самим собой не может его оставить, вот же блять, что за напасть-то такая. омега даже запоздало втягивает носом воздух больничной вип-палаты — несмотря на множественные блокаторы, парень может похвастаться хорошим нюхом, — но запаха сукуны или не было вообще, или он выветрился, так как прошло много времени. в любом случае тяжелые феромоны не ощущаются совсем. кагу хмыкает. вряд ли отец решит его проверить после случившегося — как бы он теперь его вообще не выкинул из дома. хоть парень и живет отдельно, но ремен вполне себе может запретить среднему сыну появляться возле его обители. возле его мужа. а кагу уверен — теперь папаша не оставит мамочку в одиночестве. скорее всего, эту неделю он точно будет бдеть вокруг своей самки, как настоящий альфа, вынюхивая свою омегу и помечая запахом за десятки метров. сто процентов освежит раннюю метку, оставит новые на бедрах, пояснице и спине. обласкает тяжелую грудь губами, перекатывая вспухшие соски под огрубевшими пальцами, и закусит чувствительные бусины прорезавшимися клыками. мамочка задрожит под грубой лаской — в этом кагу уверен — и тоненько запищит, пряча румяное личико в белых подушках. юджи красив, как ангел, спустившийся с небес, особенно когда так горячо течет прямо под отцом. кагу уверен, кагу знает — терпкий, осевший в легких запах позволяет точно нарисовать в голове картинки, одна хуже другой. вот сначала мамочку раздевают, требовательно сжимая ягодица и бока, затем валят на кровать, втискиваясь между ног. ремен начинает прелюдии, вылизывая горячую дырку — он никогда не скупится на оральное удовольствие супруга, — пока юджи подмахивает ему, наполняя чужой рот горячей терпкой смазкой. сукуна тянется к начатой пачке презервативов — но кагуцучи точно знает, как ремен хочет наполнить мужа щенками, а не спустить в кусок латекса. хочет повязать суку, кончая так глубоко, что матка в конвульсии сожмется, жадно принимая горячее семя. сукуна точно знает — оно даст потомство, возможно, даже не одного щенка, а двух или, может быть, трех. какую-нибудь дочку-омегу, вылитую копию мамочки, или маленькую бету, который станет в будущем походить на кагу с хидэ. кагуцучи точно знает — щенки у сукуны с матерью получатся прекрасными. в конце концов, примером есть он с хидэ. но ремен не сделает этого: в конце концов, юджи уже не так молод, чтобы бороться с токсикозом и округлым животом. омежий организм стареет быстрее альфьего, и, пока отец может ломать кровать всю ночь напролет, итадори сипло молит о пощаде. ему нужна передышка и еще стакан воды. и, конечно же, чтобы сукуна перестал его хотя бы вылизывать, пока розововолосый пытается дрожащей рукой прислонить холодное стекло к потрескавшимся губам. итадори рычит — член в штанах встает болезненно и резко, стоит только вспомнить полные бедра юджи. у хидэ такая же задница, но чуть поменьше — ребенок-то, в отличие от матери, еще ни разу не рожал. но после первенца и у хидэо появится такое же сочное тело. кагуцучи готов рыдать подбитой белугой: хочется развести мокрые бедра над собой и усадить мать на лицо, показывая, что он ничуть не хуже отца. проколотый язык ласково скользнет по раскрывшемуся анусу, собирая смазку. парень довольно подавится резким стоном матери — это будет усладой для его ушей. в палате все еще пусто: ее наполняет только сиплые подвывания кагу и капельница. чтобы успокоиться, парень вновь начинает считать капли. потом стоит позвать медсестру для смены раствора. может, кагу даже выпросит немного снотворного, чтобы сладко уйти в собственный мир, где есть только он и мать — и никто больше им не мешает искренне любить друг друга. на сто пятнадцатой капле кагуцучи вновь закрывает глаза.

***

в родной квартире пусто, темно и даже немного холодно, но кагуцучи все устраивает. в конце концов, он не слишком выносит жару. атсуши порывался зайти, он вообще слишком настойчиво стоял рядом и почти в ухо дышал, пока итадори-средний не отпихнул его. — я в порядке, — сказал он, открывая дверь машины. выглядел парень все еще дерьмово, но не так, как в тот день, когда умудрился лечь с температурой в больницу. его коробило двое суток, лежал под капельницами еще больше, хидэ носился над ним ужаленной в задницу белкой, хотя вообще-то было запрещено. но когда он кого слушал... атсуши хмыкнул. — оно и видно. и больше не помогал. только уточнил, не нужна ли ему помощь дома и компания на вечер, но, получив отказ и тихое "побуду один, пожалуй", спокойно хмыкнул, заводя мерседес. нет так нет — настаивать он точно не будет. не с этой омегой. кагуцучи плюхается задницей на диван в гостиной, оставляя сумку с вещами в коридоре. уставшим мозгом вспоминает, закрыл ли дверь, и приваливается боком на подушку, подбирая ноги. хочется проспать пару недель, чтобы потом быть огурчиком; хочется забить на все проекты, которые готовит кампания к ближайшим датам; хочется... хочется... "с-сынок…" кагуцучи рычит. нет, блять, только не сейчас, ками-сама, только не в этот момент! но боги раскрывают рты в широких оскалах и громко-громко смеются, хватаясь за животы. нет-нет, кагу, ты что, кагу, так не должно быть, кагу, кагу, кагу... итадори стонет. призрачные руки плывут по его торсу, и у парня слезятся глаза — сквозь мутную пелену он видит маму, восседающую на нем с горячей улыбкой. омеге нужна секунда на осознание, чтобы сердце сделало кульбит, а член в джинсах крепко поднялся, упираясь головкой в шов. юджи обнажен и податлив, как самка в течку — изгибается фигуристым телом на омеге и буквально требует внимание к себе, высвобождая член сына из штанов. кагу трет лицо и уже почти молится: нет, нет, нет, ками-сама, хватит... хватит... член скользит по склизкой коже и упирается головкой в судорожно сжимающуюся дырочку. грудь с возбужденными сосками маняще стоит перед лицом, и омега дрожащими руками стискивает чужую горячую кожу, вытягивая твердые бусины. мамочка стонет, стонет так искренне и горячо, что кагуцучи кусает губы до крови. он с ним. он только с ним и желает тоже только его. всем своим телом и душой. и спустя мгновение юджи, громко вскрикнув, садится до самых яиц на член любимого ребенка и начинает движение, сжимая плоть внутри. кагу поднимается, стискивая омегу в объятиях, и долго обцеловывает ключицы, шею, плечи и все ямки-впадинки. кусает мокрую кожу, оставляя наливаться сладкие укусы, и вскидывает бедра в желании оттрахать мужчину над ним до звезд. до таких звезд, который ему никогда не покажет ремен. что вообще может сделать отец? удавить своим запахом и поставить на место, отрезать юджи от свободы? рычать на него за каждый косой взгляд не в его сторону? трахать долгими течками в лабиринтах мокрых одеял и подушек, наполняя спермой? он хоть раз спросил мамочку, нравится ли ему лежать с огромным узлом внутри и скулить, надеясь, что презерватив и противозачаточные сделают свое дело? кагу рычит. — он сломает тебя, мама... сломает... — в бреду шепчет кагуцучи, подкидывая полные бедра матери. они такие округлые и манящие, и для человека, который выносил двоих детей, юджи выглядит дорогой фарфоровой куклой. — а я нет. я люблю тебя, мама... люблю... люблю... кагуцучи вылизывает соски долгой лаской и едва-едва кусает проступившими клыками. в конце концов, этот человек вынашивал его девять месяцев под сердцем, а потом еще почти столько же выкармливал собственным молоком. тут не может быть и речи — юджи полностью принадлежит своему сыну. даже сукуна никогда не сможет понять и преодолеть ту грань, которая объединяет омегу со своим ребенком. даже хидэ, хоть он младший и тоже родной, выношенный розововолосым. юджи улыбается — искренне и нежно, вплетая тонкие пальцы сыну в пряди и тянет назад, вынуждая отвлечься от вылизывания груди. прижимается теплыми губами к чужим, сладко сминая собственными и наполняя рот слюной. он нежно трепещет феромонами и чем-то нежным и родным. от такого коктейля кагуцучи хочет кончить — осознание того, что мамочка позволит ему, как ласковому щенку, кончить именно в него, бьет по мозгу удушливой волной. итадори принимается трахать быстро и рывками, наслаждая манящей жарой матери по полной. нет... нет-нет-нет, почему отец почувствовал это первым... почему... почему отец сделал его мужчиной? сделал и закрыл ото всех... — котеночек, — громко стонет юджи, сжимая член сына внутри. омега кончает на грудь, свою и сына, и тяжело дышит, ощущая, как его упругю задницу натягивают на колом стоящее достоинство. кагуцуч клянется, что потом упадет на колени и слижет с матери каждую каплю. — к-котенок... к-кагу... ах, кагу, да! да! и забывается в долгом оргазме. кагуцучи уже и сам звезды перед глазами видит, но делает последний толчок — наполняет родителя семенем под завязку и почти скулит. его сперма не даст ни единого щенка в живот матери, не даст продолжение их рода, не даст абсолютно ни-че-го. у итадори даже нет узла, чтобы заковать мамочку с ним чуть дольше. кагуцучи стонет — рот вяжет от привкуса пота и чего-то мускусного, словно запах юджи сгустился и осел терпкой конфетой на языке. хочется зарыться ему в текущую дырку носом и языком, сглатывая смазку и удушающий запах. вылизывать до тех пор, пока пальцы на ногах не поджмутся в экстазе. пока юджи сам не попросит взять его. парень кашляет, хрипло и натужно, словно заболел, но жара уже давно нет. он просто бредит. устал. сперма на ладони засыхает быстро и противно, а сил идти за салфетками нет. хочется найти в себе энергию встать и вытереть все безобразие, которое он себе вообразил, но парень не может. или оправдывается, а на самом деле просто не хочет. телефон рядом вибрирует, оповещая о наличие сообщения, и омега проводит пальцем по экрану, включая айфон. да. одно непрочитанное. "как ты, котенок?", пишет мама. кагуцучи скулит. он устал.