…
Рабочий день Ацуши проходил как обычно — но как только выдавалась свободная минутка, он сразу же вспоминал утренний разговор с Акутагавой. Хоть он и не выспался сегодня, и утром вылезать из кровати совсем не хотелось, сообщение от Акутагавы быстро взбодрило его и зарядило хорошим настроением на целый день. Ацуши всё никак не мог привыкнуть к тому, что теперь о нём заботятся, что его ценят и не осуждают. Ему хотелось подарить Акутагаве всю свою любовь, ответить ему тем же и отблагодарить, как полагается. И весь день он всё думал о том, как ему это сделать. Ацуши мог предложить не то чтобы много, но так продолжаться просто не могло. Ацуши должен был сделать что-нибудь, хоть что-то, чтобы Акутагава почувствовал себя так же, как и он сам. Он тоже хотел подарить ему это тепло, покой и чувство защищённости. Он даже не догадывался, что ему не нужно было ничего для этого делать. Ацуши рассматривал посетителей и случайных прохожих, всё думая о том, что же он может сделать, но ничего не приходило в голову. Он на самом деле хотел отблагодарить своего спасителя — Ацуши не был уверен, что мог бы спокойно работать сейчас, если бы попытался справиться с ночным инцидентом самостоятельно. Скорее всего, он так и не смог бы уснуть опять, как было в прошлые разы — в приюте кошмары мучили его регулярно, и обычно он так и проводил остаток ночи, дрожа под одеялом от страха. Хотя в приюте ситуация была несколько иная — если этой ночью все его страхи были иррациональными, то тогда его действительно могли наказать за лишний шум. И даже если бы директор не услышал, то услышали бы другие дети, а они тоже никогда не скупились на тумаки. Иногда Ацуши мешал старшим одним своим присутствием, и всё заканчивалось тем, что его били и пинали, а однажды ночью — в один из тех редких случаев, когда он спокойно спал — обрезали волосы. Просто ради веселья. И сегодня, после того, как он вернулся в то время, хоть и ненадолго, ему помог именно Акутагава. В голове Ацуши его голос давно ассоциировался со спокойствием и безопасностью, словно он указывал ему дорогу обратно в реальность, позволяя юноше не утонуть в воспоминаниях и страхе. Ацуши даже не смог бы подобрать слов, чтобы выразить, насколько был благодарен.…
— Что же с тобой делать, Акутагава-кун? — Акутагава стоял, оперевшись о стену и тяжело дыша. Дазай стоял напротив него в нескольких шагах, скрестив руки на груди. — Может, стоило продолжить там, где мы остановились в прошлый раз? Акутагава не отвечал. Их тренировка продолжалась уже несколько часов, и хотя с её начала он не проронил ни капли крови (всё же, его персональные тренировки дали кое-какие плоды), силы были на исходе. Дазай всё равно не был доволен результатами. — Какая жалость, что именно ты стал моим подчинённым, — его речь прерывалась только резкими атаками в сторону подростка. — Одасаку намного успешнее тебя, а ведь он ниже по рангу. — Одасаку? — если в начале тренировки Акутагава и сражался с Дазаем почти на равных, сейчас он был на пределе, поэтому всё чаще и чаще пропускал удары. — Для тебя — Ода Сакуноске. — Я слышал о нём, — он отпрыгнул на несколько шагов назад. Дазай поднял единственную видимую бровь. — Мафиози, которому не хватает мужества убивать своих врагов, — выражение лица Дазая сменилось за долю секунды. Его глаз, казалось, стал темнее на несколько тонов, а голос ниже. — Закрой рот, — он за мгновение оказался прямо перед лицом юноши и ударил в живот. Акутагава даже не успел среагировать, прежде чем его лицо встретилось с коленом наставника. — Тебе стоило бы поучиться у него. Акутагава упал на четвереньки и откашлялся. На пол упали первые за сегодня капли крови. — Кто дал тебе право говорить о его мужестве? Чтобы быть сильным, убивать не обязательно. — Дазай пнул его ногой и надавил туфлей как раз туда, где совсем недавно затянулась рана. — Ты и через сто лет его не одолеешь. Акутагава до боли стиснул зубы, зажмурил глаза и попытался освободиться с помощью Расёмона, но Дазай обнулил его и только надавил сильнее. Подростку ничего не оставалось, кроме как хвататься за его ногу в попытке защититься. Он давно не чувствовал себя настолько униженным. — Свободен, — Дазай убрал ногу, пнул Акутагаву и отошёл в сторону. Он даже не пытался скрыть, что был в ярости, как делал обычно, а Акутагава и не понял, что именно так разозлило наставника — он не считал себя неправым. Продолжать разговор он не рискнул, только смотрел на Дазая снизу вверх, пытаясь понять, почему его так взбесила одна неосторожная фраза в сторону какой-то пешки Мафии. — Что уставился? Пошёл вон. Акутагава поднялся, бросив на наставника последний взгляд, и медленно вышел из зала. Внутри все кипело от злобы и обиды. Он столько работал, так старался, показывал такие успехи на работе, убил так много людей! Он заслужил репутацию молчаливого пса Портовой Мафии не просто так — его боялись очень многие, и всё это лишь за два года работы, а Дазай считал, что он не сможет одолеть какого-то рядового члена Организации, который даже убить человека не может? Акутагава привык к тому, что Дазай считал его слабым, но это было просто оскорбительно. Он зашёл в свой офис злой и раздосадованный, еле сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Хигучи была ещё бодрее, чем обычно, и ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов и сосчитать до десяти и обратно, чтобы не убить её ненароком. Это не помогло. — Семпай, вы в порядке? — девушка обеспокоенно оглядела его с головы до ног. — Иди домой, Хигучи. — Я ещё не закончила отчёт, — она встала из-за стола. — Я сделаю вам чай. — Иди домой, — он процедил сквозь зубы, так и не посмотрев на неё и до треска сжимая дверную ручку. — Твои рабочие часы уже окончены. Завтра доделаешь. — Л-ладно, как скажете. До свидания, — она быстро собрала вещи и вышла из кабинета. Акутагава сел за свой стол, поставив на него локти, и зарылся руками в волосы. В голове кроме «Какого чёрта?» крутились только слова Дазая, и он сидел, уставившись на деревянную поверхность стола, и пытался не взорваться от гнева. Он включил свой компьютер и открыл базу данных Портовой Мафии, в которой мог найти информацию о её членах рангом ниже, чем он сам. Акутагава быстро напечатал имя и пробежал глазами основную информацию: Ода Сакуноске, 23 года, рядовой. Обладает способностью «Безупречность», позволяющей предсказывать ближайшее будущее, принимал участие в конфликте «Голова Дракона». Акутагава ещё не работал на Мафию, когда он произошёл, но был наслышан — довольно громкое столкновение, в результате которого погибли многие одарённые, и участники Портовой Мафии в том числе. Однако никаких особых заслуг у него не было: слухи не врали, он на самом деле не убивал людей вот уже несколько лет. В основном выполнял мелкие и несложные поручения, только сейчас его привлекли к операции с Мимиком. Акутагава перечитывал короткое досье и всё не мог понять, что такого сделал этот Ода, чего не мог сделать он. Почему Дазай считал его сильным? Что такое выдающееся он совершил, что заслужил признание его наставника, с чем не справился бы сам подросток? Его задания были объективно сложнее и опаснее, так что он делал не так? От этой несправедливости он расстроился только ещё больше. У него уже закончились идеи, как стать достаточно сильным, чтобы заслужить его признание; что сделать ради этого, кроме того, чтобы продолжать уничтожать своих противников одного за другим. Выключив компьютер, он надел пальто с очками, как обычно, и вышел из кабинета. По пути в сторону лифта юноша достал телефон и открыл переписку с Ацуши. — Приходи сегодня, если хочешь. Он и сам не знал, зачем это пишет и чего ждёт, но было такое чувство, что присутствие Ацуши поможет ему почувствовать себя лучше. Ответа ждать не пришлось. — Конечно! Я уже заканчиваю, скоро буду (b ᵔ▽ᵔ)b Акутагава не спеша дошёл до своей квартиры и только успел привести себя в порядок и сделать чай, когда в дверь постучали. Он открыл: на пороге стоял Ацуши — с широкой, как обычно, улыбкой. В руках у него был небольшой пакет. — Привет! — от одного вида его солнечной улыбки на душе у Акутагавы стало спокойнее. — Привет. Проходи, — он отшагнул в сторону и пропустил его в квартиру. — Нормально себя чувствуешь? — Ага. Не волнуйся, пожалуйста, — он вручил ему бумажный пакет. — Я такой голодный, кошмар. Ты же не против? Я и тебе купил. — Не против, — Акутагава прошёл на кухню и оставил покупки там, пока Ацуши разулся и помыл руки. Ацуши зашёл на кухню и достал из пакета коробочку с лапшой. Акутагава дал ему палочки. — Часто тебе снятся кошмары? — спросил он, не поднимая глаз на Ацуши, пока тряс вторую коробочку, перемешивая содержимое. — В последнее время не очень, но раньше почти постоянно. Обычно я мог справиться сам, извини. — Не извиняйся, я хочу помочь. Я… волновался, — Акутагава так и не поднял взгляд на Ацуши, стараясь выглядеть непринуждённо, хотя щёки у него порозовели, выдавая смущение. Он в любом случае хотел дать знать Ацуши, что ему не всё равно. — Спасибо, но не стоит, правда. Их просто не было уже несколько недель, вот я и отвык. — Привыкнуть — это не решение проблемы, ты же понимаешь? — Ну, да, но… я не особо вижу других вариантов… — Ацуши смотрел на Акутагаву из-под чёлки. Тот поднялся со своего места и открыл ящик с чаем. Постояв перед ним около минуты, он достал одну упаковку. — Вот, возьми. Попробуй пить по одной чашке перед сном, может помочь. — А что это? — он аккуратно открыл упаковку и заглянул внутрь. Пахло приятно. — Чай с мелиссой и чабрецом. Хорошо успокаивает нервы, только не переусердствуй. — О, спасибо. По одной чашке, я понял, — Ацуши ещё немного покрутил упаковку в руках и поставил на стол. — Ладно, а как твои дела? У тебя новые ссадины. — Была тренировка. — И как? — Лучше, чем раньше, я вижу это, но… — он стиснул зубы и сжал свободную руку в кулак, — он не видит. — Даже представить не могу, насколько это обидно… — Ацуши поджал губы и сочувствующе оглядел Акутагаву. — Мне не обидно. Я просто должен работать больше, — он ответил, прекрасно понимая, что ему обидно, и что именно означало «работать больше» он уже не знал. Сколько бы усилий он ни прикладывал, всегда было недостаточно. — Но тебе ведь тяжело, я вижу это. Почему ты не хочешь быть честным? — Акутагава только широко раскрыл глаза, когда его поймали на лжи. В приюте Ацуши научился очень тонко чувствовать людей, и хотя у него могли быть трудности с тем, чтобы их понимать — Ацуши умел сочувствовать. Ему приходилось замечать самые мелкие изменения в поведении, чтобы лишний раз не попасть под горячую руку, поэтому то, как Акутагава менялся в лице каждый раз, когда речь заходила о его тренировках или наставнике, не прошло мимо него. Ацуши видел все эти едва заметные изменения в выражении лица: то, как подрагивали его брови или стискивались челюсти, как менялся его взгляд и руки сжимались в кулаки. — Я не хочу на тебя давить, но тебе правда станет лучше, если ты выскажешься, Акутагава. Невозможно вечно всё держать в себе, — Ацуши смотрел на Акутагаву так, будто мог видеть прямо сквозь него, и пытаться что-то скрыть не было смысла. — Просто… мне кажется, что если я этого не озвучиваю, то его нет, — он отвёл взгляд и сухо сглотнул. Что именно за «это» он и сам толком не знал: может, он говорил о своей боли, может, о несправедливости, от которой внутри всё закипало, может, о чувствах в целом. А может, он просто не хотел или боялся показать свои уязвимости и выглядеть слабым. — Ты же знаешь, что это не так. Я не буду тебя осуждать, но я очень хочу, чтобы тебе стало лучше, правда. Расскажи мне, пожалуйста, — Ацуши взял Акутагаву за руку и крепко сжал его ладонь. — Я не знаю, что ты хочешь услышать, — Акутагава ощущал, как стена, отделяющая его от внешнего мира, которую он давно возвёл и никому не позволял пересечь, медленно рушилась с каждым словом Ацуши. — Что ты чувствуешь? — Ничего я не чувствую. — Рюноске, — голос Ацуши дрогнул. У него до боли сжималось сердце от того, как Акутагава до последнего хватался за свою маску безразличия, хотя он чувствовал, что тому есть, что сказать, и он хочет это сделать. Для Акутагавы это стало последней каплей. — Это больно, — он нахмурился и не решался поднять взгляд на Ацуши. Тот всё ещё держал его за руку и внимательно смотрел в глаза. — Что бы я ни делал, сколько бы людей ни убивал, этого никогда не достаточно. Я не знаю, что мне делать, — в горле стоял ком, и брови дрожали от напряжения. — Почему его признание так важно для тебя? — Он ведь вырастил меня. Я хочу заслужить его признание, хочу стать достойным человеком в его глазах. Если он считает меня слабым, то я не имею права на то, чтобы спорить, так что я должен стать сильнее. Ацуши подвинулся ближе и осторожно обнял Акутагаву, прижав его голову к плечу. — Это ведь только его мнение. Ты можешь быть сильным и без него, — он почувствовал, как у Акутагавы колотилось сердце, и его собственное сжалось ещё сильнее. — Но я… — Акутагава зарылся лицом в плечо Ацуши, почувствовав, что заплачет, если скажет ещё хоть слово. Он никогда раньше не говорил ни с кем так открыто, тем более о том, что чувствует и что беспокоило его последние месяцы (если не годы), и даже не подозревал, насколько это тяжело. И всё же он чувствовал, как с каждой секундой ему становится немного легче. — Не надо, — Ацуши прошептал, когда почувствовал, что Акутагава дрожит от сдерживаемых слёз. — Если выпустишь эмоции, будет лучше. Ацуши гладил Акутагаву по голове, пропуская тёмные волосы между пальцами, и через несколько секунд почувствовал, как слёзы пропитывают его футболку. Он ничего не сказал, только мягко улыбнулся и обнял его ещё крепче. Акутагава дышал ровно, хотя сердце у него билось быстро и сильно, а слёзы текли сами собой. Он пытался перестать, пытался сдержать себя, потому что эмоции — это слабость, потому что плачут, когда грустно, а он не слабый и ему не грустно, но всё это было бесполезно. Он так долго держал эмоции под замком, не позволяя самому себе их испытывать; так долго подавлял их и игнорировал, что теперь, когда они нашли выход, он просто не мог остановиться. Казалось, вместе со слезами выходили все те месяцы боли, печали и обиды, которые он только скрывал за гневом и хладнокровием, и освобождали место в груди. И через некоторое время он действительно почувствовал себя… пустым. Или опустошённым, скорее. Но ему было так легко. Только отстранившись, он заметил, что намочил футболку Ацуши, и покраснел от неловкости. Хотя сам Ацуши даже не обратил внимания, только бережно убрал оставшиеся слёзы с порозовевших щёк Акутагавы большими пальцами и улыбнулся. Всё это время он думал о том, что сказать Акутагаве, и хотя всё ещё не был уверен в том, что до конца понял его и его ситуацию, он хотел попытаться. — Ты не должен позволять словам другого человека определять твою силу, Акутагава, — он поднялся с места и огляделся, чтобы налить ему стакан воды. — Я понимаю, что, как учителя, его мнение важно, но главное — это то, как считаешь ты. Ацуши подумал о том, что из его уст эти слова звучали крайне неубедительно — буквально сегодня ночью он в панике звонил Акутагаве из-за кошмара, главным "злодеем" которого был деспот из его прошлого, но он продолжил пытаться уверить Акутагаву. — Никто не должен говорить тебе, каким ты являешься, а каким нет, — Ацуши дал ему стакан воды и сел рядом, положив руку на плечо. Акутагава не знал, что ответить. Не знал, должен ли отвечать и хочет ли этого — но он услышал Ацуши. Не поменял своего мнения, конечно — он всё ещё не мог представить, что сможет считать себя и вправду сильным даже без признания Дазая, но на деле это был первый шаг. Один из множества, но начало тому, чтобы он действительно смог увидеть свою собственную силу, было положено — и это главное. — Тебе ведь лучше, правда? — Акутагава выпил воду, закрыв глаза, и со стуком поставил стакан на стол. Ацуши показалось, что он даже немного изменился в лице: он больше не был так напряжён, а глаза как будто стали чуточку светлее. — Не знаю, — Акутагава избегал взгляда Ацуши, как будто какой-то его постыдный секрет только что раскрыли, и секретом этим был тот факт, что, несмотря ни на что, он оставался всего лишь человеком. Всего лишь подростком, хоть и прошедшим через многое. — А если честно? — Ацуши только улыбнулся упрямству Акутагавы. Тот помолчал немного и вздохнул. — Лучше. — Вот видишь, — Ацуши глянул на часы. Он не хотел оставлять Акутагаву одного сейчас, но поезда скоро переставали ходить, так что он в последний раз провёл рукой по тёмным волосам и поднялся с места. — Я бы остался ещё ненадолго, но мне пора домой. — Да, верно… — Акутагава встряхнул головой, приходя в себя. Этот вечер вышел… необычным, по меньшей мере. Он проводил Ацуши до двери. — Спасибо, — голос был тихим, а румянец всё никак не сходил. — Не за что, — улыбка Ацуши была широкой, доброй и лучезарной, в ней не было ни капли осуждения или насмешки. — Ты не представляешь, как я рад, что тебе стало лучше. Он вышел за дверь и помахал ему рукой, в которой держал упаковку с чаем. Акутагава только кивнул. — Доброй ночи. — Доброй ночи! И удачи завтра на работе! — Ацуши произнёс, когда Акутагава уже закрыл дверь. Он постоял на пороге несколько секунд, и только после этого отправился домой.