Возможность

Следующие несколько вечеров Ацуши почти не разговаривал — всё думал, и думал, и думал. Сможет ли научиться контролировать способность? Сможет ли он помогать людям, даже если не выйдет? Должен ли он это делать? Хотя последний вопрос почти не рассматривался — конечно, должен. Даже если не для того, чтобы, таким образом, обзавестись каким-то смыслом в жизни, то просто потому, что он этого хотел. Ему сложно было поверить, что однажды он сможет оставить приют и слова директора в прошлом; сложно было поверить, что когда-то он увидит ценность своей жизни, не отдавая всего себя окружающему миру, но, если очень постараться, и представить это, он всё равно не был и никогда не смог бы стать эгоистичным человеком. Даже в той ситуации, когда Ацуши сможет принять своё прошлое и полюбить себя, забыв всё, что слышал раньше, и вместо этого запомнив только то, что говорил ему Акутагава, он хотел продолжать радовать людей вокруг, спасать и помогать им. Ему просто нравилось чувство, что от его действий кому-то лучше. И он не был готов и не хотел готовиться к тому, чтобы отказываться от этого. Но сильно ли тигр, в конце концов, влияет на него, как на личность? Некоторые изменения уже произошли, конечно, но всё же он всегда был с Ацуши — даже если казалось, что появился он лишь тогда, когда парень узнал о том, что является эспером. Нравилось ему это или нет, но тигр был тут, внутри него, всю его жизнь — и тогда, когда он только встретил Акутагаву, и когда подкармливал бездомных животных, голодая сам, и когда с готовностью вернулся к похитителям, лишь бы они не ранили хозяйку его квартиры. Всё это время тигр был с ним, и он не мешал ему совершать добрые поступки. Так сможет ли он мешать впредь? По сути, он никак не изменился — изменилось лишь то, что Ацуши о себе знал. И всё же он мог продолжать жить так, как жил раньше, только раз в месяц запирать себя где-нибудь вдали от людей, чтобы никому не навредить, пока не научится контролировать и сдерживать превращения. Когда он вспоминал вечер в катакомбах Мафии, пытаясь восстановить всё в мельчайших деталях, до самой последней минуты, Ацуши вспомнил и то, что успел увидеть тигра в отражении. Он спросил тогда об этом у Акутагавы, и тот заверил его, что отдельно от самого Ацуши тигр не появлялся никогда — значит, это видение было лишь у него в голове. Время шло: дни и недели, и Ацуши всё продолжал попытки научиться контролировать превращения — в одиночку или с Акутагавой. Они пробовали в разное время дня, когда Ацуши был в разном состоянии, пробовали и в полнолуние, но результатов не было совсем никаких. Ацуши пытался искать информацию в книгах и Интернете, но из-за того, что природа способностей, а с ней и сами эсперы почти не были изучены, её были буквально крупицы. Он честно пытался узнать хоть что-то, собрать хотя бы часть картины, но всё тщетно. Когда он решился на разговор с Исполнителем Мафии, который неоднократно предлагал Акутагава, Ацуши узнал, что, скорее всего, все его попытки были тщетными. Прошлое Чуи было связано с подпольными исследованиями способностей, о которых не прочитаешь в свободном доступе, и он рассказал ему о том, что, во-первых, не все способности в принципе поддаются контролю (хотя встречается такое весьма редко), а, во-вторых, повлиять могло и то, что директор её наличие у Ацуши от него утаивал. Из-за того, что в период становления личности и взросления, Ацуши подсознательно подавлял тигра, сейчас, скорее всего, вернуть над ним контроль было практически невозможно. Да и стоило ли это усилий? Не считая нескольких часов ночью в полнолуние, он оставался простым подростком, без каких-либо сверхъестественных качеств и способностей, поэтому через некоторое время Ацуши оставил попытки научиться контролировать тигра. Акутагава помогал ему справиться с превращениями, находил безопасное (для окружающих и него самого) место на одну ночь, поэтому Ацуши пришёл к выводу, что может продолжать жить, как раньше. Времени на то, чтобы прийти к такому решению, ему понадобилось намного больше, чем рассчитывал Акутагава или он сам. Мафиози же всё это время работал, как и раньше, старался поддерживать его и помогать, никогда не осуждая. Были и плохие моменты, конечно, когда у него не оставалось сил на то, чтобы дать Ацуши то, в чём он нуждался — будь то разговор ни о чём, объятие или какой-то совет, но они оба очень старались понимать друг друга и не требовать слишком многого. После превращения в катакомбах на пару недель у Ацуши участились панические атаки — они случались, бывало, по несколько раз на дню, а один эпизод даже застал его прямо на работе. Они были не слишком сильными (хотя бы без галлюцинаций, большую часть времени), и в большинстве случаев у него получалось справляться самостоятельно, но когда Акутагава был рядом, он успокаивался быстрее. Ему всегда было спокойнее поблизости с его парнем: держась с ним за руку, разговаривая (или слушая его, или рассказывая ему что-либо), да и даже просто видя его, Ацуши совсем не чувствовал никакой тревоги. Ему было радостно и хорошо. И он не хотел, чтобы беспокойства и переживания мешали ему наслаждаться первым летом на свободе (именно на свободе — нахождение в приюте больше было похоже на тюремное заключение), тем более рядом с любимым человеком. Весь сезон дождей они просидели дома — не было не только настроения гулять, но и, в общем-то, возможности. Дождь, хоть и несильный, шёл почти целыми днями, и от этого дома было уютно, обстановка располагала к размышлениям и разговорам вполголоса, чтению книг, чаепитиям, долгим объятиям, поцелуям и близости: они потихоньку познавали себя и друг друга, медленно, без какого-либо давления изучали, что им нравится и не нравится во время секса, показывали таким образом свою любовь и дарили друг другу ласку, которую сложно было передать простыми поцелуями. Всегда прислушивались друг к другу и к себе, обсуждали и никогда не нарушали границ друг друга — поначалу оба немного смущались говорить о том, что им понравилось больше всего, но стеснение быстро прошло. Для Ацуши важно было слышать Акутагаву: что он думает, как себя чувствует и каким видит самого Ацуши. Для него важно было, чтобы его хвалили и направляли в случае чего. Акутагава же, напротив, больше всего ценил прикосновения — бережные, любящие и безопасные. Раньше он и представить не мог, что в принципе позволит кому-то прикасаться к себе, но тактильный контакт именно с Ацуши ощущался как то, что всегда было и будет ему необходимо. Сам процесс всегда был чувственным, нежным и неспешным, и каждый стремился в первую очередь сделать приятно второму, а не получить удовольствие самому. Со временем Ацуши стал возвращаться, снова походить на себя: улыбался так же ярко и лучезарно, так же много болтал и смеялся, а задумчивость и даже какая-то подавленность отступили, освободив место для привычных дружелюбия и искренности. Хорошо, что оправился он как раз к началу фестивального сезона в Иокогаме: в конце июля-августе по всему городу проводились ярмарки, запускались фейерверки и жглись бенгальские огни. Ацуши давно мечтал о том, чтобы посетить хотя бы один, и Акутагаву совсем не пришлось уговаривать. Перед этим, правда, им пришлось наведаться в магазин. Фестивали в Японии принято было посещать в традиционной одежде, которой у Ацуши, конечно же, не было (да и у Акутагавы тоже — он никогда не интересовался городскими мероприятиями). От разнообразия цветов, материалов и орнаментов глаза разбегались — Ацуши редко бывал в магазинах одежды, тем более таких больших, поэтому и растерялся. Он долго ходил между рядами вешалок, всё рассматривал и щупал, но привлёк его в итоге довольно простой вариант — белая юката из тонкого хлопка, подол которой был украшен тёмно-серыми ромбами, по цвету сочетающимися с нешироким поясом. Он ушёл в примерочную, пока Акутагава продолжал придирчиво рассматривать самые разные кимоно и юкаты. Юноша переоделся, покрутился перед зеркалом и вышел, чтобы показаться Акутагаве. — Как тебе? — Ацуши разгладил ткань и поправил пояс. — Отлично, — Акутагава оглядел его сверху вниз. Сидел костюм действительно прекрасно, хорошо сочетался с цветом кожи и волос Ацуши, а тёмный пояс создавал интересный акцент, отчего весь образ не выглядел скучным. — Тебе самому нравится? — Ага, — Ацуши снова покрутился и помахал руками, завороженный тем, как лёгкая ткань шуршала и развевалась от его движений. — А ты что-нибудь выбрал? — Да, — он снял с ближайшей вешалки тёмно-фиолетовую, почти чёрную юкату с чуть более светлым поясом. Если приглядеться, на ткани можно было заметить светлый узор, напоминающий цветки одуванчиков. Акутагава прошёл в соседнюю примерочную, пока Ацуши вернулся за шторку, чтобы переодеться обратно в свою одежду. Он аккуратно сложил изделие и вышел, обнаружив Акутагаву перед зеркалом. Ткань его юкаты была плотнее — он выбрал лён — и тихо хрустела при каждом движении, а тёмный цвет одеяния оттенял его волосы и глаза, отчего они тоже казались иссиня-чёрными. Его и без того бледная кожа, напротив, как будто стала ещё светлее. Ацуши не мог оторвать от него восхищённых глаз: этот контраст завораживал. — Ну… как? — Акутагава очень не любил, когда его оценивали — неважно, касалось это внешнего вида или каких-либо навыков — но мнение Ацуши действительно его интересовало. Когда они встретились глазами, он покраснел. — Мне очень нравится! — Ацуши обошёл его, чтобы увидеть со всех сторон. — Здорово! Прям очень-очень! — Хорошо, — он поспешил обратно в примерочную, когда почувствовал, что лицо наливается краской. Он покачал головой, глядя на себя в зеркало: вроде они с Ацуши уже давно вместе, да и он никогда не считал себя человеком закомплексованным, а щёки так и рдеют от тёплых, искренних слов от него. Когда он вышел, румянец так до конца и не сошёл. Ацуши заметил и поцеловал его в тёплую щёку, хихикнув. — Ты что, стесняешься? — Конечно, нет, — он отвернулся. — Что за глупости? — Акутагава прикрыл лицо рукой, снова начиная краснеть сильнее, и быстрым шагом ушёл к кассам. — Стесняешься ведь! — Ацуши вприпрыжку пошёл за ним, чуть не врезался в манекен и извинился перед ним, обойдя. Когда они вышли из магазина, уже смеркалось, поэтому ребята поспешили к месту проведения фестиваля, переодевшись прямо в примерочных после оплаты. Вокруг было очень много людей: все общались, улыбались и смеялись, и хотя атмосфера была приятной, Ацуши боялся отойти от Акутагавы даже на метр, чтобы не потеряться. Акутагава же старался не подавать виду, что ему и самому немного неспокойно в такой толпе, чтобы Ацуши, цепляющийся за него обеими руками, не волновался ещё больше. Когда светловолосый юноша немного попривык к суматохе и шуму карнавала, стал заглядываться на разные конкурсы, предлагающие выиграть какую-то безделушку, и, после недолгих раздумий, решил поучаствовать в одном. Ацуши быстро вошёл в раж и после этого останавливался почти у каждого конкурса. Акутагава только наблюдал за ним, спрятав руки в рукава юкаты, и улыбался — спокойно, даже как-то умиротворённо. Для него не было большей радости, чем видеть, как Ацуши счастлив и наслаждается каждой минутой этого вечера. — Акутагава, сыграй и ты во что-нибудь! Это так весело! — он не успел возразить, прежде чем Ацуши затащил его под небольшой яркий купол. Акутагава, кажется, воспринимал этот конкурс намного серьёзнее, чем стоило: он был максимально сосредоточен на том, чтобы сделать всё идеально. Ацуши показалось, что он даже задержал дыхание, а брови его были нахмурены. Он выдохнул, только когда выиграл и услышал аплодисменты Ацуши. Когда он обернулся, Ацуши хлопал, смотря на него с самой яркой улыбкой в мире. Он вручил ему свой приз, немного покраснев, и поспешил вернуться к остальным гуляющим. Всё-таки наблюдать за тем, как развлекается Ацуши, ему было интереснее. Они продолжили гулять, и Ацуши обратил внимание на то, что Акутагава почти не кашлял этим вечером — несмотря на то, что воздух был горячим и тяжёлым, наполненным самыми разными запахами: цветущие деревья тут и там, солёный воздух, приносимый ветром с побережья, запах самых разных блюд, которые готовили прямо на улице во время фестиваля. Лечение всё же давало результаты, даже если сам мафиози не хотел этого признавать. Ближе к ночи ребята вышли к побережью: скоро должны были начинать запускать фейерверки, и они, конечно, не могли пропустить эту часть праздника. Они нашли тихое, уединённое место среди растительности у самой воды, Ацуши забрался повыше на дерево, чтобы было лучше видно, Акутагава стоял рядом с ним, положив руку на шершавую кору. Правда, когда салют начался, Ацуши почти сразу спрыгнул с ветки, на которой сидел, и подбежал ближе к воде. Он почти перевалился за перила, чудом удержав равновесие, чтобы рассмотреть всё получше. Вернувшись на землю, он дёрнул Акутагаву за рукав с самым счастливым лицом. — Смотри, смотри! Так красиво! — Ацуши впервые видел фейерверк так близко, и он был в полном восторге. Его глаза сияли даже ярче, чем огни в небе. И видеть Ацуши таким для Акутагавы было лучше любых фейерверков. Он обнял его со спины, крепко-крепко, чтобы не мешать наблюдению за салютом, но Ацуши сам развернулся в его объятиях и поцеловал, притянув за шею. Взрывы фейерверков вдалеке не заглушали стрекот цикад, музыку, доносящуюся с фестиваля, и плеск волн, ударяющихся о берег. Они целовались долго, горячо выдыхая друг другу в губы и улыбаясь. — Я так рад, что ты со мной, — Ацуши прошептал, отстранившись совсем немного, касаясь своим лбом лба Акутагавы. — Хочу, чтобы так было всегда. — Я тоже, — Акутагава прижал его сильнее и спрятал лицо в плече Ацуши. — Я люблю тебя. — И я, — Ацуши улыбнулся, почувствовав, как к глазам подступили слёзы от переизбытка самых разных, но, бесспорно, приятных чувств. — Люблю тебя больше всего на свете.

…

Этот фестиваль не был последним, который они посетили, но, несмотря на это, лето закончилось быстро — даже слишком. Однако и осенью в Иокогаме не приходилось скучать. Уже к середине сентября кроны деревьев окрасились в чудесные красные, жёлтые и оранжевые оттенки — особенно красивыми были клёны. Они ходили в ближайший парк почти каждый вечер: Акутагава заваривал ароматный чай в термосе, Ацуши готовил для них сэндвичи, ребята брали плед и отправлялись на небольшой пикник. Полянки были усыпаны шуршащей, яркой листвой, и каждый раз Ацуши собирал небольшой букет из них — Акутагаву пришлось немного поуговаривать, чтобы он разрешил взять ему один из них домой, чтобы сделать гербарий. Спустя несколько дней их стол на кухне украшала небольшая вазочка с красивой композицией из красочных листьев. Ацуши вообще был творческим — он любил делать что-то руками, будь то готовка, рисование или подобные несложные поделки. Однажды, когда он был один дома в свой выходной и думал, чем бы заняться, взгляд упал на полотна каллиграфистов в спальне. У Ацуши появилась идея, и он, не теряя времени, направился в ближайший магазинчик для творчества. Ацуши купил пару небольших холстов, кисть и чернила — раньше он рисовал, в основном, простым карандашом или шариковой ручкой, делая это скорее чтобы просто занять руки, а не получить какой-то определённый результат, но в этот раз ему хотелось, чтобы всё вышло лучшим образом. По дороге домой Ацуши засмотрелся на афишу новой театральной постановки — в театре он тоже, конечно, никогда ещё не был, и ему хотелось бы получить такой опыт. Он отправил фотографию брошюры Акутагаве, спрашивая, не хочет ли он сходить на пьесу, и продолжил свой путь. Дома, распаковав свои покупки, Ацуши решил сначала немного потренироваться: он никогда не занимался каллиграфией, только пару раз видел, как это делается, со стороны. Первая попытка на простой бумаге прошла не очень успешно: чернила растекались, линии получались неровными, да и кисть он держал как-то неуверенно. Ацуши попробовал сначала сделать набросок карандашом, и с ним вышло уже лучше. Он потренировался ещё несколько раз, немного наловчился, нашёл нужное количество чернил, которое нужно набирать на кисть, чтобы они не растекались, и взял холст. Первые движения вышли немного нерешительными и немного кривоватыми, но Ацуши быстро вошёл во вкус и весь иероглиф получился весьма красивым: линии вышли тонкими и изящными, для первого раза очень даже неплохо. Он оценил свою работу, заметив пару косяков (если точнее, это было утолщение линий там, где они должны были быть потоньше), но исправить уже не получилось бы, так что он аккуратно положил полотно на стол, чтобы чернила окончательно просохли, и вернулся к своим делам. Вечером, когда Акутагава вернулся домой, Ацуши почти на пороге вручил ему своё творение. — Дракон?* — Ага. Тебе нравится? Я очень старался, — Ацуши с улыбкой смотрел за тем, как Акутагава внимательно рассматривал холст. — Да. Отлично получилось, ты молодец, — Акутагава поцеловал его в щёку и прошёл в спальню, прикидывая, куда можно повесить полотно. Он оставил его на кровати, в закромах шкафа в спальне отрыл молоток и гвоздь, и под внимательным взглядом Ацуши забил его в стену. Акутагава повесил холст Ацуши рядом с работами других каллиграфистов, отошёл на два шага и кивнул сам себе. Ацуши почти подпрыгнул от радости, взглянув на стену, когда пришло осознание того, что Акутагава счёл его работу достойной места рядом с полотнами настоящих каллиграфистов. Они прошли на кухню и расположились за столом. Ацуши взял один листок из своего гербария и принялся осторожно крутить его в руках, чтобы не сломать. — Что ты думаешь насчёт той постановки, про которую я тебе писал сегодня? — Можем сходить… в среду, например. — Правда? — Ацуши сложил перед собой руки ладонями вместе. — Ну да, а что такого? — Ура-ура, я буду ждать! — он похлопал в ладоши и поёрзал на стуле, проникнувшись сладким предвкушением изучения ещё чего-то нового, получения опыта, о котором думал уже довольно давно, но всё никак не находил подходящего момента.

…

Акутагава сдержал обещание: в среду — его выходной — он не забыл о том, что они с Ацуши собирались в театр, поэтому подготовился уже к его приходу, чтобы не терять времени. Он даже смог достать билеты на ближайшую постановку, несмотря на то, что обычно билеты в театр были раскуплены на несколько недель вперёд. Он надел тёмно-серую рубашку, чёрный пиджак с золотыми пуговицами и подходящими запонками, с которыми сочеталась даже пряжка ремня. Вместо галстука мафиози повязал под воротник рубашки чёрную ленту бантом. Стоя перед зеркалом в прихожей, Акутагава убирал с тёмной ткани пылинки, когда Ацуши вернулся. Мафиози заметил изумлённое выражение лица своего парня в отражении и обернулся. — Выглядишь просто отлично! — Ацуши улыбнулся, торопливо разулся и убежал в спальню, чтобы тоже переодеться. Он нашёл свою лучшую рубашку светло-голубого цвета и тёмные джинсы, быстро надел их и вышел в коридор, к Акутагаве. — Ты так собрался идти? — Акутагава, похоже, был не впечатлён его выбором. — Ну… да, у меня нет костюма, — Ацуши шаркнул ногой по полу. — Нет, не годится. У нас ещё осталось время, зайдём в магазин, — он накинул пальто и звякнул ключами. — Пойдём. — Х-хорошо, — Ацуши не надел никакой верхней одежды, быстро обулся и поспешил за ним. Через десять минут быстрой ходьбы они зашли в магазин авторской одежды: Ацуши сразу обратил внимание на дорогой интерьер и длинные ценники. В местах для обеспеченных людей он чувствовал себя каким-то чужим и неуместным, несмотря на то, что с начала его совместной с Акутагавой жизни не испытывал никаких финансовых трудностей. Он постарался прогнать это чувство и принялся рассматривать ассортимент самых разных костюмов, пока Акутагава беседовал с девушкой, работающей здесь. Она кивнула и принялась искать что-то в рядах вешалок. Выбрав один костюм, она подошла к Ацуши. — Ацуши-сама, — он повернулся к ней, удивлённый уважительному обращению, — примерьте это, пожалуйста. — К-конечно, — Ацуши неловко забрал у неё аккуратно сложенную одежду, вместе с вешалками, и ушёл в примерочную, чуть не споткнувшись. Освещение в примерочной было довольно ярким, небольшие лампочки были расположены по всему периметру зеркала. Он быстро переоделся: предложенный костюм состоял из светло-серой рубашки (хотя в тёплом освещении примерочной она казалась коричневой), рукава которой он засучил и оставил чуть ниже локтей, чёрной жилетки и таких же чёрных брюк. Пуговицы на жилетке были большими и белыми и сочетались с таким же белым ремнём. Брюки были чуть коротковаты, но выглядели хорошо — судя по всему, это такой фасон. Он вышел к Акутагаве, который замер, увидев его. Ацуши выглядел просто восхитительно: костюм сидел прямо по фигуре, ненавязчиво её подчёркивая, и отлично подходил ему по цвету. — Прекрасно, — Акутагава кивнул ему, чтобы Ацуши покрутился, что он и сделал. — Отлично выглядишь. Просто потрясающе. Тебе нравится? — Д-да, — Ацуши запнулся, поражённый количеством комплиментов, которым его осыпал Акутагава, и покраснел. — Правда так хорошо? — Да, замечательно, — он подошёл ближе, поправил воротник Ацуши и перекрещенные чёрные ленты с небольшой золотистой кнопкой, выполняющие роль галстука. — Ты необыкновенно красив. — Ну хватит, — Ацуши смущённо улыбнулся, и отвернулся, раскрасневшись ещё больше, но Акутагава повернул его лицо на себя и смотрел прямо в глаза. — Я хочу, чтобы ты знал, что ты — самый красивый человек на планете. Даже не думай в этом сомневаться. — Рюноске! — у Ацуши было ощущение, что его лицо вот-вот загорится. — Перестань! А то я сейчас заплачу, — он спрятал лицо в руках, пытаясь охладить щёки хотя бы немного. — Ладно, ладно, — Акутагава улыбнулся и поцеловал тыльную сторону его ладони, прижатой к щеке. — Пойдём, надо ещё домой вернуться, оставить твою одежду. Перед оплатой, правда, они зашли ещё и в отдел обуви, чтобы подобрать Ацуши подходящие туфли, но это не заняло много времени. И хотя Акутагава, по правде говоря, почти содержал Ацуши (он продолжал ходить на работу в кафе, конечно, но зарплаты мафиози с лихвой хватало на них обоих, так что Ацуши редко приходилось тратить собственные деньги), ему до сих пор каждый раз становилось неловко, когда он оплачивал такие внушительные чеки — хотя сам Акутагава ничего плохого в этом не видел: напротив, ему нравилось делать Ацуши подобные подарки. Как будто таким образом он напоминал ему, что Ацуши достоин только самого лучшего. Да и вообще, в дорогих магазинах, среди роскошных вещей Ацуши чувствовал себя неуверенно. Как будто все вокруг видели его прошлое и осуждали из-за него. Это ощущение осталось, и когда они вышли из магазина: костюм сидел, как влитой — так, как ни одна вещь из привычной для него ценовой категории не села бы. Казалось, будто он не заслуживает того, чтобы с удовольствием носить такую дорогую и качественную одежду. Однако его неуверенность не была долгоживущей — вспоминая слова Акутагавы и видя, как он себя держит, Ацуши и самому хотелось выпрямить спину, расправить плечи и гордо поднять голову — всё, чтобы соответствовать ему. Зал Префектуры Канегава находился прямо на побережье — увидев вдалеке большое стеклянное здание, Ацуши взбежал вверх по кирпичным ступеням и принялся со всех сторон разглядывать театр, яркий свет от которого падал на небольшую площадь перед входом. Акутагава неспешно поднялся по лестнице и подошёл к восхищённому Ацуши. — Такая красота! — он взял его за руку и несильно стиснул ладонь. — Ты уже был тут? — Да, однажды, — они присоединились к множеству зрителей, ожидающих своей очереди у входа. Все люди вокруг были невероятно красивыми: молодые девушки и женщины старше в красивых платьях, парни и мужчины в костюмах, все как с обложки журнала. Ацуши нравилось ощущение принадлежности к этой группе, хоть он и чувствовал себя немного неловко. Внутри театр оказался меньше, чем казался снаружи, однако выглядел всё так же величественно. Ацуши разглядывал картины, висящие в холле, пока Акутагава направился к гардеробу, чтобы оставить там свою верхнюю одежду. — Прекрасный вечер, не так ли? — Ацуши вздрогнул, когда к нему подошла девушка в тёмно-синем платье чуть ниже колена. Её черные волосы были собраны в какую-то замысловатую высокую причёску, на шее было красивое, но не вычурное серебряное колье, а на губах помада тёмно-красного цвета. — Д-да, вы правы, — он запнулся, смущённо улыбнувшись. — Меня зовут Казуми**, — девушка повернулась к нему с милой улыбкой. — Вам очень подходит, — Ацуши встретился с взглядом её тёмно-карих глаз. — Я Ацуши, — они поклонились друг другу. — Спасибо, — она убрала закрученный локон за ухо. Ацуши обратил внимание на её красивые серьги с камнями. — Любите искусство, Ацуши-кун? — О, эм… — он убрал руки за спину и опустил взгляд. — Только начинаю изучать. — Это замечательно, — девушка подошла немного ближе, чтобы её было лучше слышно на фоне спокойной музыки, играющей в зале, и разговоров остальных посетителей театра. — Сейчас в городском музее проходит очень интересная выставка. Вы её уже посетили? — Нет, — Ацуши поднял глаза, заинтересованно посмотрев на неё. — Что насчёт того, чтобы составить мне компанию? — О, я- — Ацуши? — Акутагава, ещё издалека заметив его и девушку, которая явно заигрывала с его парнем, подошёл к ним быстрым шагом. — Пойдём, представление скоро начнётся. — Конечно, — Акутагава взял его под локоть и увёл в сторону залов. — До свидания, — Ацуши оглянулся через плечо к Казуми, которая провожала их взглядом. Она кивнула. — Всё в порядке? — он заметил, что Акутагава шагал слишком торопливо, и выглядел немного напряжённым. — Да. О чём разговаривали? — он оглянулся и взял Ацуши за руку, всем своим видом говоря окружающим «он со мной». — Да так, об искусстве, — Ацуши прищурил глаза, вглядываясь в лицо Акутагавы. — Точно всё в порядке? — Точно, — он закатил глаза и стиснул зубы. — Ты что, ревнуешь? — губы Ацуши растянулись в улыбке, когда Акутагава покраснел. — Не говори глупостей. — Да точно, ты ревнуешь! — Ацуши хихикнул и поцеловал его в щёку, не обращая внимания на то, что вокруг было довольно много людей. — Не обижайся, Рюноске, — Ацуши сделал шаг и остановился перед Акутагавой, преграждая ему дорогу. Мафиози отвёл взгляд. — Я не ревную, — он взял его за запястье, когда Ацуши поднял руки, чтобы поправить бант Акутагавы. — Мне нужен только ты, — Ацуши поцеловал его в кончик носа и улыбнулся ещё шире и хитрее. Ему даже нравилась мысль о том, что от простого разговора в его парне взыграла ревность — он не собирался повторять подобное специально, чтобы позлить Акутагаву, конечно, но это давало какое-то понимание того, что ему не всё равно. Что он ценит Ацуши и не хочет его потерять. Не то чтобы обычно он чувствовал себя ненужным с Акутагавой, но это как будто вывело их на новый уровень. Он не увидел в таком эпизоде какого-то недоверия — Акутагава не запрещал ему общаться с другими людьми, не считал своей собственностью и вообще пытался скрыть факт ревности, и это было приятно. Они прошли в зал: огромное, светлое помещение, на потолке которого была хрустальная, с большим количеством украшений и всяческих подвесок люстра. Помимо неё было много дополнительных светильников и прожекторов, а сам потолок был украшен лепниной. Они прошли между рядами красных бархатных кресел почти к самой сцене. Многие места уже были заняты, зрители разговаривали в полголоса, а сама сцена была закрыта таким же красным, тяжёлым занавесом. Они расположились на соседних местах на втором ряду партера. Ацуши взял Акутагаву за руку, когда он положил её на подлокотник, и рассматривал дорогое убранство концертного зала. В течение нескольких следующих минут аудитория наполнилась, вскоре свет погасили, занавес поднялся и представление началось. Это была одна из пьес Уильяма Шекспира — Ацуши давно хотел ознакомиться с его произведениями, поскольку был наслышан, но всё никак не доходили руки, несмотря на то, что читал он очень много. Во время особо волнительных моментов, Ацуши крепко сжимал руку Акутагавы, и тогда он гладил его большим пальцем по тыльной стороне ладони, словно напоминая, что всё это происходит только на сцене, чтобы Ацуши не переживал. На время антракта они вместе вышли из зала, чтобы купить напитков — Акутагава не хотел оставлять Ацуши одного, да и он не был против того, чтобы пройтись и немного размять ноги. Ацуши понравилось представление — казалось, будто на сцене не просто актёры, а он по-настоящему перенёсся в средневековую Данию, музыкальное сопровождение было прекрасным, да и сама пьеса весьма интересной и произвела на него впечатление. В конце он даже всплакнул. Когда свет в зале снова зажгли после поклона актёров, а занавес опустили, он вытер слёзы и улыбнулся Акутагаве. — Понравилось? — Акутагава и так знал ответ на свой вопрос, но ему хотелось услышать впечатления Ацуши лично от него. — Очень! — они не торопились с выходом из зала, решив дождаться, пока выйдут остальные зрители. — Правда мне так грустно стало, когда Офилия- — Офелия. — Да, точно. Когда Офелия упала в воду. Такая трагичная смерть… она ещё столько прожить могла… — Думаешь, она случайно утонула? — Ну да, а как ещё? — удивился Ацуши. — Она ведь потеряла рассудок после того, как Гамлет убил её отца. Я думаю, она утопилась. — Хм… — Ацуши ненадолго задумался, — не знаю, может, ты и прав… хотя теперь мне кажется, что автор намеренно оставил этот момент неоднозначным: чтобы каждый истолковал её гибель по-своему. — Верно. — Даже не знаю, что из этого грустнее. Ацуши всегда нравилось обсуждать с Акутагавой книги и фильмы: так он лучше узнавал его и его мировоззрение, ему казалось, что, обсуждая сюжет, чувства героев и то, как они откликнулись в душе у Акутагавы, он понимает его чуточку лучше. И это действительно помогало им стать ближе и увидеть мир глазами друг друга, поэтому сам мафиози никогда не был против того, чтобы поделиться своими впечатлениями после просмотра и обсудить увиденное. К тому же, во время их дискуссий Ацуши и сам анализировал произведение, видел его с другой стороны — это помогало понять его лучше, понять, что хотел донести автор и в принципе осознать смысл. В такие моменты он чувствовал, что развивается и образовывается — а юноша обожал чувствовать себя образованным. Рядом друг с другом они действительно становились будто бы лучшей версией себя — и для них это было, пожалуй, важнее всего.