Дни: Таинственный свет

Нечто проникло в его мысли. Нечто овладело его телом. Нечто аморфное, вязкое, плотное, способное заполнять каждую секунду, когда он не думал и не шевелился. Нечто кошмарное, невообразимое — и при этом как будто приятное, восхитительное. Нечто делало его мысли слаще и проще. Срезало все лишнее, старательно нарощенное обществом, в котором так сложно было сориентироваться, и оставляло лишь самую суть. Суть была ослепительно яркой, она сияла как ночной маяк в шторм и манила к себе. «Впусти», — шептало ему нечто, но он не понимал, как сделать это. Он ведь и так уже утратил всякое сопротивление — он помнил, что это такое, помнил, как поначалу метался по дому, готовый биться головой о стены, лишь бы избавиться от того, что все изменило. «Впусти». Он не впускал — а потом проснулся однажды и решил, что впустит, просто потому, что иначе сойдет с ума, а кому он будет нужен, если сойдет с ума? Хорошо, что он жил один — иначе кто-то пришел бы справиться о его здоровье после того, как он битый час кричал кому-то невидимому: «Я впускаю! Я согласен!» А вечером оно снова шепнуло. «Впусти». — Что я должен сделать?! — истошно завопил он. — Я впускаю! Оставь меня в покое! «Впусти». Он задумался над тем, не уехать ли — сбежать куда глаза глядят, но вот только можно ли оставить самого себя так далеко? Можно ли оставить свою суть? Он заплакал. Его суть была здесь: яркая, беззащитная, настоящая. Та, что открылась ему благодаря шепчущему голосу. Он просто не хотел принимать ее. Он слишком долго скрывал ее от себя, от других, подчиненный законам общества, которое все равно его отвергало, раз за разом, как бы он ни пытался стать его частью. Он был хорошим, он был плохим. Он был добрым, он был злым. Он даже недолго был богатым, но это тоже ничего не изменило. Все дело в том, что они не знали его сути, а если бы узнали, то тоже, наверное, расплакались бы — от восторга, от счастья, от понимания, от необходимости защитить это хрупкое уязвимое нечто, которое он только что впустил внутрь себя. С тех пор он видел сны каждую ночь: потрясающе яркие, детальные; сны о неведомых городах и странах, о людях, непохожих на людей. Он видел больше, чем кто-либо — и наутро осознавал острую необходимость работать. Работать еще больше, еще лучше, лишь бы только приблизиться хоть на шажочек к… К цели. У него была цель — такая же яркая, как и его суть, такая же манящая, и такая же аморфная и ускользающая песком сквозь пальцы. Как и его суть, цель была облечена в слои ложных моральных постулатов. Он верил, что однажды сумеет о ней рассказать — и тогда наконец займет положенное ему место в обществе.