Феникс в клетке

      Отношения между учениками Бай Цзы Фэна были подобны натянутой тетиве лука, грозящей оборваться в любой момент. Являясь выходцами из лучших родов клана, они люто ненавидели друг друга, ибо их семьи издавна соперничали меж собой за лишнюю крупицу власти в Бай Лао Ху.       Однажды Глава рода Си, отец Юя, вложился в торговлю тайянским шёлком[1] и вскоре прогорел, потеряв большую часть сбережений. Когда это произошло, некоторые соученики начали относиться к Си Юю гораздо лучше, чем прежде, ибо обедневший род более не составлял конкуренцию их собственному.       В отличие от Си Юя, Цао И Цзин был не просто беден, а откровенно нищ, но с ним обращались совершенно иначе, ибо девятнадцатый, не имеющий за душой и погнутого медяка, в первую же встречу произвёл на наставника благое впечатление, с лёгкостью проложив себе путь в резиденцию Бай, тогда как их родителям пришлось долгое время настойчиво уговаривать Бай Цзы Фэна, упрашивать и умолять.       Мир соучеников и соучениц Цао И Цзина неизменно зиждился на богатствах и положении в обществе. Им было совершенно ясно, что коли у девятнадцатого нет ни того, ни другого, то хорошее отношение к нему Бай Цзы Фэна можно оправдать лишь жалостью учителя, который попросту не смог бросить его умирать у дороги.       Узрев последствия своего скудоумия, обнаруживший Цао И Цзина в тот злополучный день Си Юй, был готов волосы на себе рвать от досады: он и представить себе не мог, что больной оборванец, о котором он из жалости сообщил Бай Цзы Фэну, в скором времени поселится с ним под одной крышей.       Ощущая всю враждебность старших, направленную на него, девятнадцатый не стал даже пытаться поладить с ними. Вместо этого, он внимательно наблюдал за каждым со стороны, ибо за всё то время, что он провёл в Инь Чжу, Цао И Цзин научился двум вещам: избегать подножек и терпеливо ждать.       В скором времени девятнадцатому стало совершенно очевидно, что учитель уж очень сильно благоволит седьмой Тан Юэ Ин, которая всегда открыто выражала своё недовольство чем-либо, порой – в чересчур грубой и неуважительной форме.       Если Цзы Яо с Си Юем язвили по любого поводу и без него, мгновенно надевая маску обожания при виде Бай Цзы Фэна, то седьмая со всеми была одинаково нахальной и вздорной, не делая совершенно никакого различия между наставником и остальными.       Заметив, что Бай Цзы Фэн не только не пресекает седьмую в её речах, но и всячески им потворствует, Цао И Цзин снова почувствовал сильный приступ тошноты. Всякий раз, когда чудище внутри него просыпалось, девятнадцатый был близок к тому, чтобы согласиться с его правом на существование, а иногда ему даже хотелось самому стать чудищем, утратив всякую способность сдерживаться. Он злился на Тан Юэ Ин и одновременно завидовал ей. Он хотел быть с учителем таким же честным и настоящим, как седьмая, но не мог позволить себе подобную роскошь и был вынужден наблюдать со стороны за чужой искренностью, поселившей в его душе страх.       Заметив неожиданный интерес Цзы Яо к своей скромной особе, девятнадцатый, зная о её вспыльчивом нраве, решил, что это прекрасная возможность нанести упреждающий удар Тан Юэ Ин, пока её влияние на дорогого учителя не стало куда сильнее, и, подойдя к седьмой, предложил ей попрактиковаться вместе, стараясь вести себя как можно любезнее.       Отношения между дочерьми семей Цзы и Тан всегда складывались хуже некуда. Как единственной наследнице, Цзы Яо надлежало в скором времени возглавить семью, тогда как Юэ Ин не могла составить конкуренцию своим старшим братьям и благовоспитанным сёстрам.       Отец избрал её на роль ученицы Бай Цзы Фэна лишь потому, что внешность Тан Юэ Ин была весьма посредственна, а характер ещё хуже, чем у норовистой лошади. Обучаясь вместе с другими сёстрами каллиграфии, живописи и рукоделию, Юэ Ин держала иголку и кисть подобно острому мечу. Надо ли говорить, что её уточки-мандаринки, вышитые на тончайшем шёлке, больше напоминали демонов и были столь уродливы, что ими можно было пугать ребятишек?       Совсем отчаявшись найти дочери подходящего жениха, Тан Фэн Чжи потратил немало сил и средств, чтобы устроить её на обучение к Главе клана. Отправив Тан Юэ Ин в Лоян, он тем же днём вздохнул от облегчения: теперь, когда его головная боль перешла к другому, он мог спокойно заняться делами, не опасаясь того, что Юэ Ин натворит какую-нибудь глупость.       Если бы кто-то в тот год сказал Тан Фэн Чжи, что Юэ Ин в поместье Бай окажется в опасности, он всласть посмеялся бы над говорящим, потому что его сильная и выносливая доченька могла разобраться с любым, кто осмелился бы протянуть руку в её сторону. Кроме смерти.       Седьмая была не чета одиннадцатой. Она презирала Цао И Цзина с того самого дня, как он появился в резиденции и отнюдь не собиралась сменить гнев на милость. Похорошевший девятнадцатый по-прежнему оставался в её глазах убогим и безродным, но Тан Юэ Ин польстило, что она может вырвать из рук младшей соученицы то, что ей явно пришлось по вкусу, ибо не раз и не два Цзы Яо охотно подшучивала над ней самой, явно намекая на то, что батюшка Тан Юэ Ин спроводил её из родного дома, дабы избежать позора.       Каждые три дня все ученики Бай Цзы Фэна посещали занятия, на которых он обучал их владению мечом. В перерывах между общими практиками, Бай Цзы Фэн вызывал к себе каждого по отдельности, уделяя приличное количество времени рассмотрению отдельных техник, которые подбирались им в зависимости от способностей учеников.       Как и все остальные, Тан Юэ Ин полагала, что Цзы Яо слаба и жалка. Навыки одиннадцатой казались ей весьма посредственными, а тело – слабым и тщедушным, поэтому седьмая никогда не видела в её лице того, кто мог бы представлять собой настоящую угрозу.       Со злорадством улыбаясь не столько Цао И Цзину, сколько Цзы Яо, внимательно наблюдавшей за этим со стороны, Тан Юэ Ин немного позанималась с девятнадцатым, внимательно следя за тем, чтобы не научить его чему-нибудь полезному, а когда учитель зачем-то подозвал его к себе, начала отрабатывать один из приёмов, пока к ней не подошла одиннадцатая.       – Понравилось? – тихо спросила Цзы Яо.       Тан Юэ Ин будто бы ненароком перевела взгляд на Цао И Цзина, который в этот момент улыбался учителю.       – Что именно? – деланно уточнила она. – Кажется, ты неправильно меня поняла, шимэй.       – Вижу, ты и дальше собираешься испытывать свою судьбу, – одиннадцатая нахмурилась. – Мне бы очень не хотелось, чтобы с тобой вдруг что-то произошло её чаяниями.       – Ты мне угрожаешь, А-Яо? – надменно произнесла Тан Юэ Ин. – Уж не собираешься ли ты вызвать меня на поединок из-за шиди А-Цзина?       – Вовсе нет, – одиннадцатая покачала головой. – Это всего лишь дружеский совет. Прислушайся к нему и перестань забавляться с огнём, ибо ни к чему хорошему это не приведёт.       Седьмая негромко рассмеялась.       – Шимэй, разве ты не знала, что дружеские советы принято давать приятелям? – сказала она, глядя на одиннадцатую сверху вниз. – Не будь слишком самонадеянной и нетерпеливой. Когда я наиграюсь вдоволь, ты сможешь подобрать объедки со стола Тан Юэ Ин, а до тех пор – не беспокой меня своим присутствием.       Седьмая вернулась в свои покои лишь с наступлением темноты. Служанка помогла ей раздеться и приготовила горячий травяной чай, а после – удалилась восвояси, пожелав своей Госпоже хорошего отдыха, но Тан Юэ Ин ещё долго не ложилась спать, до самой полуночи перебирая старые письма отца, от которого уж более двух месяцев кряду не было весточки.       Когда седьмая, наконец, легла, ей показалось, что подушка стоит[2] не совсем ровно. Не поленившись подняться, Тан Юэ Ин вытащила из-под фарфорового валика кусочек тонкой рисовой бумаги. Обрывок не был похож на талисман или записку, поэтому, посчитав его самым обыкновенным мусором, она небрежно скомкала клочок, швырнув его на столик с письменными принадлежностями.       Тан Юэ Ин было невдомёк, что полупрозрачная бумажка, которую она столь неосмотрительно взяла в руки, является частью сложного заклинания одиннадцатой. Бездумно коснувшись его, седьмая оставила на поверхности бумаги свою энергию, незамедлительно приведшую в действие сложную команду, заложенную Цзы Яо.       Чтобы создать заклинание такого уровня, одиннадцатой пришлось пожертвовать огромное количество собственной Ци, которую она вложила в рисунок, изобразив тело Тан Юэ Ин со всеми его меридианами. Поочерёдно заблокировав каждый из них, Цзы Яо подробно запечатлела золотое ядро своей шицзе в момент его уничтожения. Окончив работу над заклинанием, одиннадцатая улучила момент, подбросив его обрывок в комнату седьмой, в то место, где она обязательно бы его коснулась.       Устроившись на отдых, Тан Юэ Ин вдруг почувствовала, что ток крови в её теле стремительно замедлился, а циркуляция энергии – нарушилась: теперь, вместо того, чтобы свободно двигаться по каналам, она хаотично изливалась наружу, ибо золотое ядро, в котором ранее концентрировалась её Ци, дало трещину. Седьмая попыталась позвать на помощь, но все её мышцы онемели, и она не смогла даже приоткрыть рот. Лишившись энергии, внутренние органы Тан Юэ Ин начали отказывать один за другим, пока девушка, наконец, не утратила способность дышать.       Окоченевшее тело седьмой поутру нашла служанка, пришедшая разбудить свою госпожу. Лучшие лекари столицы, приглашённые для проведения осмотра, так и не смогли выяснить причину её смерти: на теле Тан Юэ Ин не было никаких внешних повреждений, а в его тканях не обнаружилось ни яда, ни снадобья, способного вызвать у человека остановку сердца.       Со стороны казалось, будто седьмая умерла во сне, но Тан Юэ Ин была все ещё жива. Связь её духа с оболочкой не была нарушена, и, окажись рядом человек, способный очистить её меридианы, седьмую можно было бы спасти, но так уж случилось, что Бай Цзы Фэну, столь опрометчиво обучившему искусству заклинания Цзы Яо, ещё вчера срочно пришлось уехать в Линь Шуан[3], а кроме него, никто более не смог бы помочь седьмой или уличить одиннадцатую в использовании техники воплощения, так что «маленькая шалость» Цзы Яо успешно сошла ей с рук и осталась полностью безнаказанной.

***

      В каждом клане заклинателей существовал свой вид погребения. В Син Шане и Тао Хуа умерших было принято предавать земле. Вырыв неглубокие могилы, в них укладывали обёрнутые саваном тела, накрыв их веки духовными камнями. В Лань Фэне усопших отдавали реке Ин Су Хэ. В любом даже самом невзрачном городишке существовал мастер, изготавливающий плоты, на которых им предстояло отправиться в последнее путешествие.       Для высокогорного Бай Ше, где было мало воды, а земля смёрзлась в один большой пласт, было характерно использование растопленного тростникового сахара, которым обильно смазывали каждого покойного, перед тем, как отнести его на скалу Янь Я[4]. Привлеченные сладким запахом муравьи, с жадностью начинали обгрызать сахар, после чего – переходили к поеданию тела, от которого, спустя две седмицы, оставались лишь чистые, отполированные добела кости.       Перед самым погребением, в помещение, где находилась уже омытая и переодетая в белые траурные одеяния Тан Юэ Ин, незаметно проскользнула Цзы Яо.       – Я ведь предупреждала тебя, шицзе, – прошептала она, наклонившись к седьмой, – но ты посмеялась надо мной, обратив всё в нелепую шутку. Ты забрала себе девятнадцатого, и я могла бы закрыть на это глаза, но ты прилюдно унизила меня на глазах у учителя и остальных, а этого я простить никак не могу. – Знаю, знаю, ты сейчас очень зла на меня, – одиннадцатая ласково погладила распущенные волосы Тан Юэ Ин, – мы обещали наставнику не вредить другим его ученикам, и я сдержала своё слово, ведь ты всё ещё существуешь, лежишь здесь без единой царапинки, в ожидании казни. Надеюсь, ты как следует позабавишься с огнём.       Произнеся последнее слово, Цзы Яо ухмыльнулась. Отец Бай Цзы Фэна был родом из Бай Ше и за свою юность успел вдоволь насмотреться на изготовление сахарной глазури. Основав Бай Лао Ху, Бай Юань решил, что в его клане не будет подобной дикости, вместо этого, предложив уничтожать тела сожжением.       Одиннадцатой было мало сокрушить Тан Юэ Ин. Она могла бы убить соперницу сразу, но решила предоставить такую возможность другому – тому, кто безмерно опекал непутёвую седьмую и даже был готов продать целое поместье, дабы уговорить Бай Цзы Фэна принять её в ученицы – отцу Тан Юэ Ин.       В день аннигиляции Бай Лао Ху, когда на земли клана пришли заклинатели Тао Хуа, возглавляемые Цао И Цзином и Чжао Цзуном, Тан Фэн Чжи умер, так и не узнав о том, что он собственноручно оборвал жизнь младшей дочери, возложив её на погребальный костёр. Когда огонь начал стихать, Цзы Яо достала платок, собираясь приложить его к сухим глазам, но из его складок вдруг выпал смятый кусочек бумаги, всё ещё хранивший в себе аромат благовоний Тан Юэ Ин, обнаружив который, одиннадцатая удивилась и растерялась.       «Из-за обилия лекарей, я не успела забрать фрагмент заклинания, – подумала она, незаметно отойдя в сторонку. – Сейчас он должен находиться в покоях шицзе, но кто-то подбросил его мне. Кто-то, кому всё известно, – Цзы Яо дрожащей рукой развернула листок, на оборотной стороне которого красной тушью было выведено несколько иероглифов».       «Любопытное заклинание. Научишь меня ему?» – прочитала она про себя.       Вернувшись к остальным, одиннадцатая незаметно бросила записку в костёр.       «Кто? – подумала она, обведя взглядом других учеников. – Кто из них осмелился угрожать мне?». [1] Тай Ян (太阳) – «солнце» – столица клана Бай Ше. [2] В древнем Китае подушки чаще всего делали из дерева, нефрита и фарфора. Они хорошо освежали в жару, а также помогали сохранить причёску их владельца, которую редко распускали на ночь. [3] Линь Шуан – город Бай Лао Ху. [4] Янь Я (岩牙) – «зубастая скала».