Тихий напев сопротивления

Мой взгляд упёрся в башню, стоящую на краю утёса. Необыкновенные массивные часы размеренно и спокойно передвигали свои железные стрелки, символизирующие неумолимое течение времени. Если бы мне даровали шанс остановить их для всех, кроме себя лишь на минуту, нет, достаточно было бы и двадцати секунд, мое положение было бы не столь отчаянным и безысходным. Верить в чудо — бессмысленно, голубая коза не прибежит, не спасёт от ареста, тюрьмы или казни. Резюмируем мое положение. Вокруг меня восемь подготовленных и вооруженных мужчин. Двое стражей закона держат меня, заковали в наручники. Эти полицейские изобьют при любом движении, что уж говорить о попытке побега. Я абсолютно не вооружён, искалечен, едва стою на ногах, при более тщательном обыске при мне найдут записную книжку — доказательства моих «противоправительственных действий», которое обеспечит мне четвертование, рабство или пожизненное. Сейчас я смахиваю на бомжа, что подтверждает моя одежда и состояние — представился простым человеком, помощником прачника Семёном. Социальное положение и внешность пусть и могут ввести в заблуждение, но на руку точно не играют. Пока стражи порядка спорили, а тема их препираний уже сменилась десятки раз, я анализировал мое положение и размышлял. Как заставить их избавится от меня? Бросить у развалин, авось, сам подохнет? Какие чувства мне надо усилить у военных? Жалость? У этих бессердечных шавок?! Невозможно! Лень, безалаберность? Пфф... пока франт с ними, от работы они отлынивать не будут. ЧЁРТ, ЧТО?! Отвращение? Точно, как я мог забыть! Отвращение! Я могу заставить их бросить меня, как мусор, как последнее дерьмо, на которое никому не хочется наступать..! И в тот момент в мою голову пришла крайне позорная, но в то же время невероятно дерзкая и спасительная идея. Мой план был необычайно прост. Вызвать отвращение к грязному бомжу у военных, быть избитым до полусмерти и вытерпеть это. Затем освободив меня от постоянного конвоя, ввиду моего мерзкого поведения, обусловленного "натуральными причинами", военные с франтом, пусть даже оставив меня в наручниках, бы последовали за поисковой группой, чтобы продолжить данное им задание. Дождавшись, пока последний из них скроется из виду, я бы медленно пополз к утесу, и спрыгнул бы с него. Наручники я бы постарался порвать при падении, зацепившись, к примеру, об скалу, а затем доплыть до ближайшего берега, чтобы продолжить свой побег. Просто и безумно. Если бы мне довелось получить возможность охватить взглядом бурлящее непокорное море, обнесенное острыми скалами, я бы сразу отмёл такую возможность за неимением храбрости прыгнуть в морскую пучину. Под властью адреналина отметались чувства страха и опасности, посему я уверенно решил следовать своей мини-стратегии. К несчастью, я не учел одного. Товарищи военные относились ко мне не просто как к бомжу, а как к грязному мусору, от которого проще избавится. Я, как и другие гражданские, в их глазах не считался человеком. Они видели в нас скот, который уничтожает остатки государства и портит им, сословиям повыше, жизнь. Но, ухватившись за последний отблеск надежды, я совсем позабыл о здравом смысле... Вдох, выдох. Начнём. — Что ты творишь, сука?! — прокричал один их полицейских, схвативших меня, и отпрянул в сторону. — Бля, полковник Карасёв, тут арестант решил помочиться! Второй из полицейских последовал примеру первого. Если бы во мне оставалось чуть больше сил, я бы наверное воспользовался этим, чтобы напасть на военных и прикончить хотя бы нескольких из них. Однако я не был супергероем, и не смог бы быстрыми и легкими движениями вырубить восьмерых обученных вояк. Мне ничего не оставалось, кроме как продолжать играть роль робкого и испуганного бомжа. — П-простите меня, у меня это п-природное... ну... болезнь т-такая, понимаете? — заикаясь, произнес я хриплым голосом и с извиняющимся выражением лица взглянул на полицейских. — Извините... Простите! — Да заткнись ты уже! — разъярённый сержант, которому я специально обмочил часть штанины, вдарил меня по лицу. — Может посрать еще захочешь, а, уебок?! — Д-да, п-простите... я н-не успел п-предупред-дить... Лицо сержанта перекосило от неожиданности и отвращения. Быть может, я застал тот редкий испуг брезгливого человека, который крайне редко можно было увидеть среди доблестных защитников отечества?.. Сержант окончательно вышел из себя и, хорошенько проматерившись, с размаху пнул меня в живот и шикнул на своих сослуживцев, которые заливались смехом с самого начала этого зрелища. Его попытки успокоить товарищей не возымели успех и сержант, абсолютно опозоренный, гневно открыл флягу с водкой и начал чистить штанину. Моментально ситуация стала абсурдной. Полицейские, державшие меня, сразу же шарахнулись в стороны с невиданной скоростью, а я, слегка избитый сержантом, оказался на земле в собственных экскрементах. Грубый мужицкий гогот не прекращался, пока франт не обуздал ситуацию. Лидером полковник Карасёв был хорошим — всего лишь парой предложений он вернул всех в чувство. Тогда я не понял, подействовало ли так его служебное положение или все-таки немаловажную роль сыграл и авторитет, заработанный за многие годы командования. Моя судьба полностью перешла в его руки. Как бы нам не казалось, франт был разъярен. Его мерзкое лицо побагровело и искорежилось от гнева. Казалось, что он был готов избить меня до смерти, но брезговал подойти поближе. Полковник сцепил свои ладони за спиной и начал расхаживать передо мной, сотрясая землю каждым своим шагом. Все вокруг вытянулись по струнке, как на учениях. Он все продолжал и продолжал ходить, а звуки его шагов с каждой секундой становились все страшнее и страшнее. Я внимательно наблюдал за ним и другими солдатами. Мне надо было понять, достиг ли я цели. Военные пристально и боязливо наблюдали за франтом. Сержант в страхе закрыл глаза, его челюсть задрожала не то от страха, не то от холода. А по кислым и испуганным минам остальных можно было предположить, что их ведут на расстрел. Эффект был громадным. Но создал его именно франт, я лишь преподнёс ему повод. У меня был выбор: продолжить отсиживаться в своем дерьме с испуганным и извиняющимся видом или нарушить грозную тишину, рассекаемую шагами франта. Сам того не осознавая, я предпочёл второй вариант. Суетливыми движениями я подполз к Карасёву, уцепился за низ его штанины и, хныча, начал извиняться. Такое поведение довело его до точки кипения, чего я и хотел достичь. Мысли про нарушителя сержанта Носова вылетели из его головы с той же скоростью, с какой мое тело отлетело от него. В своем плане я не учел действительные последствия гнева франта. Я надеялся на избиение или же мгновенную смерть... но результат привел меня в отчаяние. Все произошло резко, сумбурно и быстро. Я чувствовал острую боль, которая отдавалась по всему телу при каждом движении. Не представляю, откуда в теле полного старика взялось столько сил, но он оттащил меня к какой-то стене, впечатал в нее и направил на меня пистолет. — Бомжара, конец тебе... — хриплым, прерывающимся тоном произнес он. Тяжелое дыхание франта участилось и стало слышимым, его багровое лицо нависло надо мной. Дрожащей от гнева рукой он медленно вытащил луч-пистолет, направил его на меня и без малейшего сомнение нажал на спуск. Ярчайший свет ослепил меня и я почувствовал боль, которая раньше была известна мне лишь по слухам. Эта боль не сравнима ни с чем. Мое тело раздавливало, будто тысячи маленьких грызунов вместе разрывали мои внутренности, дробили кости и пробирались все глубже и глубже... Паралич. Я не мог пошевелить ничем. Даже вскрикнуть. Отчаяние, боль, страх смерти — все эти чувства перемешались в моем сознании. На заднем плане франт раздавал команды солдатам. Двое из них потащили меня к морю, оставшимися рецепторами я ощутил ледяной бриз. Конец. Меня сильно раскачали, маленькая карточка и какой-то мусор выпали из моих штанин. Раз, два. Вперёд, назад. Слышен голос франта, мол, бросайте подальше, не желаю конвульсиями этой мерзкой туши любоваться. Вперёд, назад. Подо мной острые скалы. Упаду — разобьюсь. Нестерпимая боль. За считанные секунды до своей смерти, я понял одно: может быть мне осталось совсем недолго, но я хочу жить. Хочу жить, претерпевая эту жуткую боль, восставая против несправедливости. Но я был совершенно бессилен. Отпустили. Мое тело полетело к бушующим волнам. Как бренна плоть! * * * На берегу некие личности в военной форме с каким-то близким, но в то же время новым, необычным чувством смотрели на море. Утёс был высок, как бы сильно они не пытались, военные не могли рассмотреть что-то вдали, что так умело заглушал шум прибоя. Все, даже полковник Карасев, уставились в тёмную даль, и всё смотрели на бушующие волны по-разному: кто-то с довольной усмешкой, злорадствуя над несчастным парнем, кто-то с едва заметной толикой сочувствия. Иные просто наслаждались воцарившейся тишиной или восхищались грациозностью и непокорностью волн. У тех личностей в военной форме, у каждого в отдельности, в груди зародилось свое, новое чувство, причём у всех разное. Военные, зачарованные морем, постепенно отходили от своих раздумий, смотрели под ноги, перезаряжали пистолет. Кто-то раньше, кто-то позже. Одни медленно переводили взгляды со скалы на скалу, другие, сплюнув, начали поправлять форму и приводить себя в порядок. Взгляд сержанта упал на маленькую карточку, которая скромно выглядывала из-под слоя мокрой земли. Солдат поднял карточку и ленивым движением потер ее об рукав. Охватив пронзающим взором всех присутствующих, он дрожащим голосом зачитал: — Носов Георгий Дмитриевич, сержант, 24 года. Полковник, это же он..!!! Всех присутствующих охватил ужас.