***
Холод сырого помещения во много раз превозмогал холод его души, кажется его знаменитая черствость не так надежна, как говорят люди. Саске поежился, даже смирительные рубашки с плотными ремнями не могли согреть его полностью. Кажется там на свободе ноябрь, верно? Глаза его скрыты под печатями, но он уверен — Коноха не блещет богатым интерьером в тюрьмах, даже для особо опасных нукенинов. Он помнил, как примерно устроена система тюрьм в деревне, когда-то ему показывал отец, работающий в полиции, и Какаши, зачем-то водивший генина по тюрьмам. Возможно тогда он говорил что-то об итоге мести и том, что большинство в итоге оказываются здесь. Что ж, сенсей был прав — считает Саске. Во рту до сих пор блуждает привкус съеденных давно данго, тогда он был с Хинатой, сейчас же его пищевой рацион состоит из рисовых булок и воды — он не жалуется, но все же. От одной только лавандовой хьюговской мысли ему становится теплее — достаточно, чтобы не скрипеть зубами. Мысленно Саске уже блуждал по окрестностям страны огня, исследуя все больше новых мест и техник, однако трапезу воображения прервал очередной приступ тошноты, вызванный недомоганием. Вдруг чуткий слух парня улавливает шум с другого конца этого коридора — со стороны свободы. Кажется «начальник» решил проведать Учиху, что несомненно вызвало у того ухмылку. — На твоем месте я бы не улыбался, — звучит строгий голос Ибики, — И не рассчитывал бы на своего сенсея, который может передумать в любой момент. Почему-то Саске воспринимает эти слова как обиду, генинская надежда на помощь учителя вновь заиграла в нем. Какаши не захочет его защищать? В какой-то степени Учиха считал его отцом, в определенное время, когда сенсей оказывал ему поддержку. А ведь однажды они были готовы убить друг друга. А сейчас Хатаке вынужден спасать его шкуру от своих же проблем. Иронично, считает Саске. Очень иронично. Но все же он был готов вверить свою жизнь Какаши — просто так, то ли уверен, то ли ситуация не оставляет иных вариантов. — Как долго мне ждать суда? — требовательно спрашивает Учиха, но Ибики воспринимает это лишь как отчаянный скулеж. — Пока Хокаге не вернутся с мероприятия — придется жить в этих чудесных покоях, — рявкает он в ответ, хоть и удивляется внезапному голосу заключенного, что сидел молча до сей поры. Кажется будто он сдерживается, чтобы не плюнуть в сторону Саске — настолько он в бешенстве, вроде как. Учиха мечтает о скором возвращении бывшего сенсея, почему-то ему не терпится вновь взглянуть на лаванду бьякугана, хотя бы на минуточку.***
«Ёкай* бы побрал эту квартиру! Где часы? Поэтому сенсей опаздывает?» Не сумев узнать время, Сакура отошла ото сна, молча радуясь приятному сну в кои то веки. На этот образ сенсея, «неожиданно» возникший в ее голове, был представлен самым теплым вариантом: она воображала, как сильные руки мужчины доносят ее до футона, далее перебирая ее розовые прядки. Она точно помнила, как обмякла в объятьях Какаши, прежде чем погрузиться в бессознательный крепкий сон. Харуно не может объяснить самой себе, почему ее щеки пылают алым, стоит ей только подумать о заботе мужчины. «Он попросту заботится обо мне как о маленькой, как хороший взрослый…» Она пытается уверить себя, что забота Хатаке — лишь учительская ответственность, сформированная несколько лет назад, и ведь так и было. Но почему ее сердце пропускает неточный удар, стоит Сакуре подумать о том, что мужчина, годами заботившийся о ней, тоже нуждается в поддержке? Почему ей нравится отдавать тепло другому человеку? Возможно это стало лишь привычкой, за все то время, что она пыталась согреть собой ночь Саске. А возможно, что она родилась в самый теплый весенний день не просто так, и ее жизненной необходимостью является согревание дорогих ей людей. Говорят, Ками с зарождения времен даровали всем их истинную цель — их жизненный путь. Так быть может, думает Сакура, ее путь — дарить тепло? Не все люди тянутся к теплу — кому-то по душе легкая прохлада, оттенков солнца и луны, тепла и холода, точно получится легкий, слегка лавандовый оттенок. А кто-то устал жить в сером холоде своей души и отчаянно нуждается в тепле, но так боится спугнуть его крапинку, что сторонится. Еще с детства мама говорила ей о том, что любовь — игра температуры тела: прохлада тянется к столь же мирной прохладе, холодная стужа к теплу, жар солнца, вопреки горячему нраву, тянется к легкому ветерку. И Харуно точно видит жар в своей матери, и легкий бриз в отце — они нашли друг друга. Она всю жизнь считала, что ее тепло тянулось к прохладе Саске, но ошиблась, поняв, что и в нем пылает тепло. До Наруто было сложно коснуться, кажется вот-вот обожжешься, но все же с ним было всегда комфортно. А сенсей… Ей казалось, даже образ его говорил за себя. Какими бы его руки не были горячими — она всегда ощущала холод в его крови, точно та застыла давным давно. Какаши хотелось обнять, согреть, чтобы лед его маски наконец растаял. «Сенсей ведь… тоже хотел согреться…» Обнаружив себя лежащей на джонинском жилете учителя, Сакура не спешила вставать, позволив себе насладиться духом Какаши. И хотя жилет был не самым приятным на ощупь, местами жестким и неудобным, жилет Какаши казался ей самым мягким на свете — в нем хотелось утонуть. Однако радость ее сменилась унылым одиночеством — что это? Почему-то на душе было немного гадко, точно наглоталась солдатских пилюль. Сакура поняла, она ведь не привыкла просыпаться в одиночестве — это кололо сердце. И хоть она встретила Какаши часами ранее после своего странного сна, сейчас ее пробуждение приветствовало лишь звонкое одиночество. Уж лучше бы Какаши был здесь, и вновь недовольно попивал кофе, раздраженный тем, что девушка ворвалась в его обитель. Уж лучше так, чем просыпаться в пустом одиноком доме. И вдруг она осознала, что мужчина просыпается и живет так — в одиночестве — около тридцати лет. Насколько сильно привык Какаши к одиночеству, что даже его квартира шептала это слово? От осознания этого, Сакуре стало не по себе, внутри все переворачивалось и сворачивалось, требуя выхода наружу, дабы причинить еще больше боли. Она была честна — этот дом ей не нравился. И она хотела внести сюда больше красок, больше тепла. Почему-то она уверена в своем желании, и не считает отрицание сенсея преградой. — Кажется закупиться придется не только яицами, — говорит она в пустоту, точно сумасшедшая, надеясь скрасить унылое одиночество серых стен.***
В очередной раз пожалев себя бедного, за то, что не имеет возможности удостоить свое внимание шедевром Джирайи, Какаши решил обдумать дальнейший план действий — Даймё теперь верить нельзя, но и называть врагами народа тоже не получится. Ситуация казалась сложной, но не безвыходной — чистой воды политика, если посудить. Мужчина устало встает со своего места, сверкая красными глазами, так что вовлеченная до этого в роман Тсунаде замечает это. — Я осмотрю местность, пройдусь немного пешком, — объясняет он. — Какаши, шаринган, — теперь внимание ее полностью переключилось с главного героя романа, что на пути к своей заветной любви, на Хатаке. — Никто не увидит, — вздыхает он, выходя из душной кареты, что казалась тюрьмой. Перегнав стражу Даймё, он перескочил на ветви деревьев, обдумывая предстоящие события. Он честно пытался не позволить упертым розовым мыслям проникнуть в его голову. Почти получилось. Почти. Какаши думает, что сбор всех пяти Каге тоже сыграет им на руку — они обсудят свое положение. Но до тех пор, как прибудут другие Каге, пройдет несколько дней — огню повезло находиться рядом с травой. В таком случае они только потеряют время, а два Даймё уже будут в одном месте и смогут развить свой план. Нехорошо. Какаши подумывал над тем, чтобы взять под контроль гендзютсу одного из Даймё, дабы быть в курсе событий или изменить их ход, но отчего-то сомневался в достаточном контроле шарингана. И хоть тот не сжирал огромного количества чакры, что было неожиданно для Какаши, нестабильность энергии кеккей генкая могла принести проблемы. Но сейчас почему-то казалось, что хенге забирает неимоверно много, точно он использует райкири весь день — Хатаке объяснял для себя это тем, что не до конца контролируемое доудзютсу не могло справиться с нервной системой и подавлением энергии техники — проще говоря, от использования хенге только на глазах страдала нервная система, вот техника и забирает все силы. «Как же хочется деактивировать этот шаринган» Перебираясь с невозмутимо низкой скоростью Какаши начал чувствовать раздражение в висках и легкую злость. Черт, как же долго они добираются до Куса но Куни! Еще пара часов, и Какаши точно сойдет с ума. Вновь дико захотелось отдаться миру «Ича-Ича», чтобы хоть немного придти в себя, но Хатаке вспомнил, как благополучно отправил книгу в измерение Камуи. А активировать мангекье сейчас он не хотел — боялся не суметь выключить тот снова. И Какаши уверен, читай он сейчас «Тактику флирта», в его голову не лезли бы ненужные мысли о Сакуре, мирно ждущей его дома, что клеймом отпечаталась в сознании, время от времени вызывая дичайший зуд. «И зачем же ты пришла тогда?» Хотел бы Какаши знать, вызвано ли заботливое теплое поведение Сакуры наставлениями Тсунаде, или же девушка открыла для себя что-то новое и неизвестное. Он мечтал сейчас о том, чтобы просто свалиться от истощения, чтобы его виски не перенапрягались от шарингана, чтобы в голове больше не было Сакуры, с ее зелеными весенними глазами. Как же он боялся тепла этих рук и вишневой чакры, боялся мягкой улыбки и изумруда глаз. Боялся окатить молнией дерево цветущей вишни, не зная, как контролировать себя. Хатаке считал, проще забыть об этом и не думать. Намного проще. Спустя некоторое время Какаши разглядел сквозь прочные ветви кедра приближающееся ворота в траву. Уж проще было бы остаться там, и не возвращаться обратно в Коноху, где ждала его Сакура, чтобы вновь отправиться в Куса но Куни, под предлогом сочувствующего Хокаге. Когда врата в траву стали более чем видными, он запрыгнул обратно в карету, где ждала его Тсунаде, до сих пор не оторвавшая от книги глаз. Как и ожидалось, вся делегация травы собралась вокруг приехавшего Даймё, не оставляя без внимания и Хокаге. В отличии от иллюзии Какаши, к ним не подошел милосердный Лорд, дабы поприветствовать гостей огня — это уже правдоподобнее. — Уэ-сама*, вы прибыли, — кланяется мужчина средних лет, одетый в традиционно черное кимоно, предположительно близкий советник Даймё травы, — Приветствую вас, Хокаге-сама, — обращается он к двум шиноби, склоняя голову к земле, чуть ниже, чем Даймё, замечает Какаши, — Прошу, пройдите за мной, — вежливо просит каро*, не поднимая глаз. Неспешно ступая за советником, Какаши подмечает про себя, как прекрасно выглядит трава, особенно в ночное время суток. Складывалось ощущение, что деревня была своеобразным местом отдыха — что и неудивительно, ведь после третьей мировой войны в стране стали преобладать обычные гражданские. Фонари мягко освещали улочки селения, создавая атмосферу праздника, и хоть в стране сейчас мнимый траур — выглядит она невероятно празднично. Даймё неспешно следовал вместе со своим скромным сопровождением в виде ёдзимбо*, не подавая каких-либо признаков враждебности. Хатаке задавался вопросом, всегда ли так прекрасно выглядит трава, или же траурное положение так скрасило улицы деревни. А возможно он просто не обратил на это внимания вчера, скрываемый под холодом мраморной маски. Кажется сегодня здесь он как другой человек. Немое восхищение деревней коснулось и Сенджу, которая не проронила ни слова за это время — слишком боязно было что-либо говорить сейчас. Наконец добравшись до роскошного дворца, что явно отличался своим богатым стилем от остальной деревни, Какаши устало вздохнул — кажется даже с улицы он слышал запах несмывшейся крови, будто мерзкий аромат блуждал по замку подобно призраку. Мужчина поморщился — видимо придется надеть маску куда плотнее нынешней, чтобы не вывернуться наизнанку от гнилого запаха прошлого правителя. Сады по-королевски украшены традиционными лилиями и камнями. Золотой, почти огненный клен взирал с высоты своих ветвей на прибывших гостей, как бы крича о почтении к ним. Какаши мог поклясться, что услышал душистый запах фаргезии у небольшого прудика. И кажется где-то рядом рос бамбук, неудивительно, что страна травы располагает таким количеством растений. Легкий вечерний ветерок колыхал ветви бамбука, как бы приглашая гостей войти внутрь. Пересилив себя, мужчина все же переступил порог и вошел в зловонный дом. Пахло смертью. Войдя в огромный дом — дворец — Какаши подметил, что охрана здесь стояла совсем другая, не та, что прошлой ночью. — Я — Дэйсьюк*, главный советник действующего Даймё травы, — наконец представился каро, переступив порог своего дома, — Иошинори-сама будет ждать вас за ужином. Для Уэ-сама и Хокаге-сама мы приготовили покои в восточном крыле* — прошу вас переодеть свои одежды в траурные кимоно и юкаты, а затем присоединиться к Иошинори-сама, — кланяется он и оставляет гостей огня на попечение слуг, прежде чем покинуть помещение. — Даймё, — нарочито вежливо кланяется Тсунаде и кидает Какаши один лишь намекающий взгляд. Кажется он понял ее, и повторив действия Пятой, удалился в сторону своих покоев. Когда Какаши избавился от предоставленной слуги, он наконец смог свернуть в противоположный угол, следуя за Даймё в его покои. Спрятавшись под темным потолком он смог разглядеть четкий силуэт феодала, подозрительно озирающегося по сторонам. Весь его беспокойный вид говорил об одном — он явно был раздосадованный и наличие рядом шиноби его пугало. Проникать в покои Даймё Какаши не стал, ибо вряд ли бы Лорд огня начал обсуждать что-то с женой, пока рядом нет других Даймё. Но зато шиноби насчитал четверых человек, охраняющих феодала — все самураи, не ниже кюнинов*, но почему Даймё пришел с такой серьезной охраной — неужели он ожидал каких-то действий от шиноби? Поразмыслив о том, что без готового плана здесь делать нечего, а врываться в охраняемые покои, пусть даже и с шаринганом с его неосязаемой способностью — Какаши попросту чувствовал неравномерную циркуляцию чакры, а рисковать сейчас нельзя. Просканировал помещение от и до шаринганом еще раз, Хатаке уверенно покинул свое укрытие, направляясь в свою комнату. Он старался не делать глубоких вздохов — все же мертвятиной в доме воняло знатно — дабы не сложиться пополам. Войдя в свои новые, почти что царские покои, Какаши устало выдохнул, за один только день использования хенге он чувствует прирост усталости и раздражительности — и так всю неделю. Осмотрев комнату внимательнее, мужчина заметил, что выдвижные сёдзи выходят прямо к декоративному пруду, где вероятнее всего можно было коротать неспокойные ночи. Шиноби скинул с себя боевой жилет, что кажется уже провонялся гнилью прошлого Даймё — следовало бы его выбросить. Найдя на широком мягком футоне сложенную черную одежду, Какаши огорченно изумился. «Превосходно, ксо!..» Коротать неделю во дворце Даймё ему придется в черном, Т-образном длинном кимоно, пояс оби которого покрыт узорами пламени. Широкие темно серые хакама прилагались в комплекте с кимоно, дабы надеть шорты под него. Плотная ткань одежды была пошита серебряными узорами, создавая благородный образ, а на задней стороне кимоно, прямо на спине, виднелся вышитый герб Хатаке. И когда же они успевают? Самым большим разочарованием Какаши стала вуальная темная маска на веревочках — сквозь которую он уверен будет слышен абсолютно любой запах. Теперь ему придется заблокировать чакрой нос, дабы окончательно не сойти с ума с этой вонью. Нацепив на себя достаточно тяжелое кимоно, мужчина сбросил хитай-ате в сторону и плотно завязал вуальную маску на лице — неделя обещает быть нелегкой.***
Промозглый ветер бил в лицо, заставляя поежиться от холода небесных капель, Сакура уже мысленно попрощалась с прямыми прядями, которые она ежедневно укладывала мистической ладонью — благодаря этому волосы были здоровыми и густыми. Но стоило ей выйти за пределы учительского дома — конечно же не забыв запереть за собой дверь, а заветный ключик держать у сердца, точно тот амулет — Харуно чувствовала, как пушатся ее прелестные волосы. На редкость противным выдается ноябрь в этом году: нескончаемый дождь с холодным ветром преследуют страну огня уже которую неделю. Но почему-то наличие сильного ливня на улице не лишали Сакуру энтузиазма — она ощущала некое вдохновение, осознавая тот факт, что сенсей чуть ли не прямым текстом сказал ей приглядеть за своей квартирой, пока его и Шишо не будет в деревне. Ей кажется, точно на нее повесили сложнейшую миссию ранга S, не меньше, ведь поддерживать тепло и порядок в холодной квартире Какаши было очень сложно. Если бы она только знала, на какой срок уехали шиноби, хотя бы примерно — о, Ками, она так хотела приготовить ему чего-нибудь в честь возвращения. «Даже не побоюсь потратить последние деньги на то, чтобы сенсей отведал мою стряпню и почувствовал в своем доме уют» Закупившись на рынке на приличную сумму, Сакура отправилась в цветочный магазин, единственный во всей Конохе. Сегодня она устроит вечер-свидание с собой, а затем дождется Какаши, и обязательно обрадует его своей едой. Переступив порог цветочного магазина, она тут же ощущает нежный смешанный аромат цветов, исходящий из разных углов. В помещении не было тепло, но в сравнении с тем, что творилось на улице, этот магазин можно было назвать самым теплым местом. — Утро доброе, лобастая, — приветствует ее Ино, протирая листья от пыли, — Тебя не кормили? — изумляется она, замечая огромные сумки с продуктами у подруги. — Привет, свинка, — Сакура устало ставит сумки на пол, даже ее физическая сила не справится с долгими походами по рынку, — Угадай, кто хозяйничает в доме Какаши-сенсея, — горделиво мурлычет куноичи, ожидая реакции со стороны Яманака. — Ты что ли? — ее светло голубые глаза сейчас походят на бьякуган, точно она пытается высмотреть в Сакуре ответы на вопросы, сканируя девушку с головы до ног, — Неужели охомутала загадочного Хатаке-сенсея? — лыбится она во все зубы, представляя влюбленное счастье, — Зави-и-идую тебе. — Хах… если бы, сенсей попросил приглядеть за его квартирой, пока они с Тсунаде-сама что-то там решают в другой стране, — грустно усмехается она. — Раньше не просил, а сейчас вдруг надо приглядеть, да? — Вообще-то! Как его лечащий врач, я провела там немало времени и успела заметить, что в квартире ужасно уныло. — Решила приукрасить ее собой? — насмехается Ино, подходя ближе к подруге, что промокла до нитки, но та лишь обиженно надула щечки. — А почему ты не с Ибики? — Как ты знаешь, Саске-куна сейчас держат в тюрьме, а Ибики-сан не отходит от него, точно сторожевой пес, так что я пока свободна, — блондинка легким движением руки проводит по розовым промокшим прядям мистической ладонью, завивая те в легкие кудри. Ухаживать за волосами таким способом придумала именно она, за что Сакура ей очень благодарна, — Посидим в доме пугало-сенсея вечером? — Не ждала сегодня гостей, но ладно, — ей становится немного неловко от осознания того, что в отсутствие учителя, она водит в его дом подругу, — Ино, у тебя есть какие-нибудь сильнопахнущие цветы? Я хочу расставить их в доме сенсея, пока его нет — там просто ужас как воняет скукой! Недолгие речи подруги кажется не убедили Ино в своей правоте, поэтому девушка лишь хитро ухмыльнулась своим мыслям. — Сейчас… дай подумать, — куноичи задается вопросом, какой же цветок подойдет лучше. Прекрасно понимая, что подруга пришла к ней не просто так, Ино интересуется, — Ты ведь заботишься о Какаши-сенсее? Реакция долго ждать себя не заставила, и девушка покраснела от одной лишь мысли об учителе. Взгляд она отвела в сторону, и нежно, едва ли смело произнесла: — Очень… У цветов, как и у всех живых в этом мире, есть свой язык. Некоторые цветы кричат, желая быть услышанными, желая выразить свою непорочную, а порой и благую цель. А некоторые — шепчут прямо в сердце, сладко намекая о своих чувствах. Каждый цветок имеет свое значение, будь то искренность или злоба, любовь и ненависть — цветы говорят обо всем. И казалось, Ино прекрасно понимала, о чем неслышно говорят цветы. Казалось, она их слышит. Девушка достает из воды свежие белоснежные гардении, подставляя их свету помещения. Их дивный аромат тут же заползает в сознание, не оставляя никаких чувств, кроме нежности. — Какие красивые… — Хмм, нет. Ставить по всему дому одни только гардении будет просто ужасно! Гардения — цветок скромности, она шепчет о своих чувствах, а не грязно намекает по всему дому. Гардения должна быть одна! Яманака спускается на пол, не жалея колени, и присматривается, в надежде обнаружить нужный цветок. Спустя пару секунд поисков, девушка достает розоватого оттенка цветок — амариллис. И кажется это просто дивным вариантом — его спокойный приятный аромат будет раздаваться по всей квартире, создавая уют и нежность. — Где акация? Мне нужна акация! — Хмм… вот же, Ино, — указывает на растение Харуно, не понимая резкой реакции подруги. — Это желтая акация, ты совсем, лобастая? Мне нужна распустившаяся акация! — девушка проходит сквозь «заросли» цветочной стены, в поисках заветной акации, и наконец находит одну единственную, распустившуюся, невинную, — Теперь все идеально! Собрав драгоценный говорящий букет, Ино с гордостью показывает свое творение Сакуре, надеясь, что и она услышит мирный шепот цветов. Но Сакура лишь краснеет, уводя глаза в сторону — неловкость настигла ее с головой. Ей казалось, что такие громкие цветочные песни нельзя оставлять в доме мужчины — слишком она боялась. Ино же казалось наоборот, ведь столь нежные шепчущие букеты только подогреют холодную жизнь учителя*. — Я помогу донести, а ты мне все расскажешь, и вечером мы классно посидим, — улыбается цветочная куноичи.***
— О, Рокудайме-сама, вы пришли, прошу, присоединяетесь, — почтительно приветствует Лорд, и Какаши наконец разглядывает его лицо: выразительные зеленые, почти изумрудные глаза смотрели с уважением на шиноби. Отчего-то один взгляд дал понять ему, что Лорд совсем не похож на Саске, как ему казалось ранее. Мягкие, несколько женственные черты лица могли говорить о мягкости его характера, но как бы тогда объяснить его вчерашнюю речь перед трупом отца? Хатаке был озадачен, молодой Лорд не внушал доверия, но лицо его говорило другое — неужели маска лицемерия? — Мои соболезнования, Иошинори-сама, — просто выдает он, будто забыв про вчерашнюю ночь. «И кто здесь лицемер?» Присев рядом с Тсунаде, он поторопился спрятать руки под столом, в самое кимоно. Из-за отсутствия перчаток казалось, будто на его руках, ограненными следами молний, все еще видна кровь, и не только Какаши ее видит. К его превеликому сожалению, традиционные одежды не могли достойно скрыть ни его лица, ни рук убийцы, из-за чего приходилось прятать лик и руки, не забывая использовать чакру для подавления запахов. — Неудивительно, что огонь навестил нас раньше — мы с вами соседи, — нарочито вежливо улыбается одними глазами Лорд, — Завтра к нам присоединятся земля и ветер, остальных же придется подождать, — продолжил молодой мужчина, жестом позвав прислугу. По воле Лорда к низкому столу тут же прибежала молодая служанка, одетая в простую черную юкату, такую же, как и у всех подчиненных здесь. Ее розовые, больно знакомого весеннего оттенка пряди напоминали Какаши о тепле, которое он возможно упустил. Приковав взгляд к полу, девушка разливала чай почтенным гостям. Ненадолго задержавшись возле Хатаке — дольше, чем у остальных — она бросила на мужчину короткий взгляд, наполненный древесной корой. Ее белоснежные руки слабо вцепились в чайник, точно тот левитировал, аккуратными, нежными движениями она управлялась с глиняными чашками, девушка старалась больше не смотреть в сторону шиноби. Какаши же в свою очередь голодно рассматривал девушку, неприлично долго осматривая ту с ног до головы, что не скрылось от внимательных глаз Даймё травы. — Нравится? — точно промурлыкал он, забыв о нахождении здесь другого Даймё. Какаши сделал вид, будто не слышал провокационного вопроса Лорда и продолжил рассматривать служанку, что выделялась из всего мрачного интерьера своими розовыми, почти весенними волосами. Опустив взгляд на наполненную, почти до краев, чашку, мужчина почувствовал странное жжение внутри. Какаши был уверен, не будь его нос сейчас заблокирован чакрой, аромат чая тут же свел бы его с ума, выстрелив в сознании теплым воспоминанием о недавней чайной церемонии дома. Хатаке не был уверен, сколько времени прошло, прежде чем светская формальная беседа и чаепитие с Даймё закончились — внимание было приковано поведению Иошинори. Какаши старался анализировать каждое его действие, он надеялся получить ответы на вопросы в его мимике, жестах и речи — все казалось подозрительным. Вскоре после чайной церемонии, Какаши решил обменяться мыслями с Тсунаде, но ничего нового и толкового из этого не вышло — молодой Лорд действовал нечитаемо. Юный Даймё проявлял, как казалось Какаши, излишнюю вежливость и использовал исключительно уважительную интонацию, словно перед ним сидел не Хатаке, а император. В любом случае, шиноби решил, что эти вопросы лучше оставить на утро, ибо долгое использование хенге и шарингана без поддерживающей вишневой чакры попросту убивало. Он неспешно отправился в свои новые покои, вздохнув от усталости — возможно ночной вид на сад скрасит его усталое одиночество. Неожиданно для себя, Какаши разглядел в полумрачном коридоре розовую макушку. Сейчас, при слабом свете Луны сквозь облака, ее волосы казались более холодными, переходящими в сиреневый оттенок — нет, у Сакуры волосы совсем другие, теплые, отдающие оттенком цветущей вишни, хотя на первый взгляд ему казалось, что уложенные в высокий пучок локоны служанки идентичны Сакуре. Весь вечер он, как казалось, беспардонно разглядывал ее, пытаясь найти отблеск сладкой вишни. Ему хотелось подойти ближе и «снять» с носа оковы чакры, чтобы вдохнуть аромат незнакомой девушки и узнать, какова она. Девушка стояла неподвижно, точно остановившись у покоев шиноби, она ждала его? Какаши неспешно подходил к ней ближе, чтобы понять цель ее пока-не визита. И только подойдя к ней почти вплотную, он видит в ее маленьких руках роскошную бутыль авамори, и как очевидно, очень многолетней выдержки. Розоволосая служанка спешно кланяется шиноби, и вручает тому бутыль с алкоголем, скрывая свой взгляд. Вопросительно уставившись на протянутую бутыль, мужчина принимает ее из рук хрупкой, как кажется, девушки. Повертев в руках хорошее авамори, Какаши обнаруживает записку на бутылке. Это — небольшой бонус к моему подарку Вам, Рокудайме-сама. Она исполнит любые ваши капризы. Приятной, Вам, ночи. Поняв, что речь в записке идет о служанке, Какаши одарил ту очередным внимательным взглядом. Как он считал ранее, Лорд действовал подозрительно почтительно, и это не вызывало много доверия. Но стоило ему только посмотреть в лицо девушки, а та раскраснелась пуще прежнего, как ему стало понятно, что никаких шпионских намерений в этом своеобразном жесте доброй воли — нет. Мужчина молча раскрыл сёдзи и направился в спальню, ожидая, что девушка последует его примеру — кажется ему нужна разгрузка. Устроив бутылку дорогого авамори на полке, Какаши устало обратил взгляд на сад — в самом деле красиво. Недолго любуясь красотами дворцовой флоры, он вспомнил, что несмело стоявшая у выхода девушка ждала его указаний. Он еще раз посмотрел на ее лицо: красивое, напуганное и невинное. Он подошел ближе. — Как тебя зовут? — он изучает ее взглядом, голодно пожирая каждый сантиметр ее лица. В его голосе отображается что-то между требованием и интересом. — Гинкго*, господин, — нежно, немного несмело звучит ее мелодичный голос. Она опускает глаза цвета золотой коры, Какаши кажется это ироничным — древесные цветущие девушки преследуют его. Взглянув на девушку вновь, после услышанного, он подмечает про себя, как ей подходит это имя, и как красиво цветут гинкго в стране травы. — Ты девственница? — он следит за ее реакцией, молча отвечает на заданный им же вопрос, когда видит, как бегают распахнувшиеся глаза девушки. — Н-нет… мой господин. «Нет?» — Это был Даймё? — предполагает он, выстраивая цепь факторов. — Д-да… но не Иошинори-сама, — почему-то уточняет она, будто защищая Лорда, — Когда меня привезли во дворец, Озэму-сама надругался надо мной, а сейчас великодушный Иошинори-сама изменит все, — Гинкго делает паузу, задержав дыхание на пару мгновений, — Он попросил отблагодарить вас за спасение, хоть я и не понимаю, что это значит, но я доверяю Иошинори-сама. — Отблагодарить, значит? — хрипит его голос. — Да… моя задача — принести вам удовольствие, — девушка склоняет голову, глазами зацепившись за сильные мужские руки. Она боязно предполагает, что с ней могут сделать такие сильные руки, принадлежавшие строгому мужчине. Дыхание ее замерло, а сердце перестало бить барабанные дроби, отдающие в ушах. — В таком случае, ты должна смотреть мне в глаза, — тихо требует Какаши, нежно ухватившись за ее подбородок. Он обращает ее несмелый взгляд к себе, наслаждаясь неловкостью девушки, — Не бойся, — шепчет он ей в самое сознание. Шиноби тянет ее за собой, устроившись на кровати в полулежащем положении. Ожидая смелости от девушки, он поражено вздыхает, когда Гинкго подходит ближе и вбирается на его колени. Ее тело кажется таким легким, точно неощутимым, Какаши не уверен — осязаем ли он сам. Он чувствует, как кипит кровь по телу, стоит только девушке коснутся руками его плеч. Сердце пропускает один неточный животный удар, отдавая в ушах точно звоном, Ками, как ему нужно расслабиться. Гинкго нежно проводит руками по шее, проходя неспешный путь от ключиц до плеч, кожа Какаши кажется ей такой горячей, что хочется задержать ладони на этом напряженном горячем теле. Вдруг мужчина медленно приподнимается, становясь лицом ближе к девушке. Он делает пару неуловимых движений руками, складывая нужные печати, и по углам комнаты распространяется странный, почти невидимый барьер чакры — на такой пустяк у него точно хватит энергии, еще в АНБУ его учили создавать эти бесшумные барьеры, чтобы устранять цели было гораздо проще. Какаши опускает руку на вздымающуюся грудь девушки, ощущая, как его возбуждение становится все более явным. Вторую руку он запускает в волосы, сплетенные замысловатым пучком, и распускает те, дабы локоны ниспадали с приоткрытых плеч девушки. Мягкие, чересчур пушистые волосы не могут не вызвать в нем жгучие воспоминания о нежных волосах Сакуры — это разозлило его, и мужчина крепче сжал руки на упругих ягодицах девушки — это ощущение у него точно не вызовет воспоминаний. Гинкго, сильнее вцепившись в мужские плечи, издала неслышный стон, чего Какаши хватило сполна, дабы окончательно сойти с ума. Одним движением он срывает с нее кимоно, голодно рассматривая упругие груди девушки, чьи соски застыли в мучительном желании. Сорвав с нее оби, он принимается завязывать пояс на глазах девушки, надеясь усилить ощущения той. Ее протяжный стон застревает в ушах Какаши, после чего он стягивает с нее остатки кимоно, и то уже небрежно валяется на полу. Он вглядывается в изящное молодое тело Гинкго точно на добычу, в ней почти нет изъянов, стандартная красивая — точно кукла на прилавке. Стянув с себя штаны под плотной одеждой, он высвобождает давно рвущиеся наружу возбуждение — даже свободные одежды казались тесной тюрьмой под натиском упругих ягодиц девушки, чье еле задерживаемое наслаждение сводило с ума. Одной рукой он хватается за ее грудь, игриво перебирая сосок, второй же спускается ниже, к самому горячему, уже промокшему от удовольствия месту. Двумя пальцами он скользит по набухшему клитору, гордо ощущая влагу под пальцами — она прикусывает губу, изо всех сил стараясь не выдать очередного стона, но горячие мужские пальцы, скользящие вдоль ее клитора, делают это просто невозможным. Его движения становятся все интенсивнее, более мучительными и невозможными — хотелось больше, больше и больше. Остановившись всего на одну секунду, он прислушался, ощущая возле уха сбивчивое дыхание девушки, и через миг ускорил свои движения. — Госпо-дин… Женские ручки схватились за его плечи сильнее, после чего он тут же подхватил ее тело двумя руками и усадил на себя поудобнее. Ощутив как его разгоряченная плоть коснулась ее влажного низа, Какаши стиснул зубы — хотелось помучать себя еще немного, но жалкие попытки Гинкго сдержать себя просто будили в нем зверя. Содрав с себя тонкую маску, прикрывающую лицо, он мигом вцепился в ее плечо, впиваясь в тонкую кожу зубами, оставив после себя багровые крапинки. Проделав то же самое с другой стороной, он, уже не сдержав свой возбужденный нрав, вошел в нее одним мягким движением. Ее глубокий стон раздался по комнате, насыщая ту страстной атмосферой. Какаши жадно вцепился в ее шею, оставляя после себя все больше укусов, прокладывающих путь от шеи до груди. Неспешно двигаясь в ней, он мог ощутить сладкую узость почти невинного лона, наполняющую его член большим желанием. Ускоряя движение он заметил, что она старалась подстать ему, двигаясь с ним в такт, отчего Какаши горячо вздохнул. Покрепче сжав грудь девушки, он почувствовал как излилось ее накопившееся наслаждение, он ощутил, как горячо растекалось ее удовольствие по нему, и ускорил движение. Какаши наклонился к ее уху, горячо дыша шепча ей в сознание. — Назови меня своим учителем, — низко прозвучал его почти неслышный рык, что вызвало у Гинкго мурашки по телу, — Скажи это. — Сен-сей… Глухой стон ее слов отзывался эхом в его голове, он покрепче сжал ее волосы, оттягивая те назад, прислушиваясь к шепоту желанного эхо. Еще. Еще быстрее. — Сенсей… Зеленые цветущие глаза всплыли в сознании ровно в тот момент, когда последняя капля его терпения излилась вместе с его горячим семенем в нее, глухо стонущую ему в ухо. Воздух казался таким невозможно жарким, он жадно хватался ртом за остатки кислорода. Сердце кажется забилось чаще, едва ли не выпрыгивая наружу, прямо в руки девушки, что также слепо ухватывалась за Какаши. Не торопясь выходит из нее, он одарил ее кожу очередным укусом, пробуя ту на вкус. Сладкая, точно мед, и ни намека на пьянящую сознание вишню. — Са-ку… Медленно выходя из нее, Какаши настиг девичью шею влажными поцелуями, благодаря ту за принесенное удовольствие. Ее кожа все еще казалась обжигающей, точно она вот-вот вскипит. Напялив на себя маску вновь, он стянул с розовой головы пояс, служивший повязкой для усиления чувств, ее глаза пьяно бегали по телу Хатаке, что так и не снял плотного кимоно. — Господин, простите меня, я была слишком громкой, — виновато мурлычет она, не торопясь вставать с колен Хатаке. — Не извиняйся, — спокойно звучит его низкий голос, — Устала? — Н-немного… — она отводит пьяный взгляд, нащупывая оставленные Какаши на ее плечах и шее следы, — Ваши глаза, Господин… это называется шаринган? Какаши устало вздыхает, понимая свою ошибку, давшую волю нахлынувшим эмоциям, что не сдержали хенге. — Да, — пальцами он касается ее опухших губ, — Ты ведь хорошая девочка? Не расскажешь никому? — его манящий бархатный голос ставит сознание Гинкго в тупик, так что та невольно соглашается, утопая в алом взгляде Хатаке. Вновь коснувшись мягких прядей, цвета сочной сирени, он заставил себя вспомнить нежный розовый Сакуры и устало вздохнуть — опять это непонятное чувство. «Почему ты преследуешь меня… Сакура»