***
Легкие вбирали свежий воздух, точно это его последние мгновения на земле — неужели предвкушение возвращения домой так сильно влияет на него? Дождь так и не стих в стране травы, томно преследуя разум мелодией осени. И Какаши знал, когда он вернется в деревню, дожди там, разительно отличающиеся от гармоничных ливней Куса но Куни, будут будить в нем былое серое одиночество, чего он не хотел всем сердцем. Подсознательно он пытался вспомнить обо всех минусах, что ждут его далее, стоит ему надеть на голову шляпу Каге, чтобы не радоваться возвращению, словно мальчишка. Он пытался. Искренне И упорно И минусы были — значительные. Но отчего-то все они меркли на фоне страстно нежной весенней улыбки. Мысль о том, что Хатаке все же кто-то отравил, из-за чего теперь страдает его несчастный разум и сердце, не покидала головы. Мужчина был уверен — в здравом рассудке, он бы не мечтал касаться шелковых розовых локон, пробуя на вкус железо весенней крови. Нет. Он бы не стал мечтать о таком. Ведь так? — Или она просто околдовала меня, — томно вздыхает он, вглядываясь в даль бесконечного сада. Кажется сидеть здесь и наблюдать за природой стало его привычкой. Щуря глаза он всматривается в капли, падающие с серого неба — глаза до сих пор побаливали из-за долгого использования хенге, отчего зрение моментами казалось смазанным. — Можешь не прятаться там. Его голос заставил содрогнуть маленький силуэт, мирно стоящий позади. — Прошу прощения, Хатаке Какаши-сама, — мальчик складывается пополам в извинительном поклоне, не скрывая восторга в голосе. Тут Какаши думает, что мальчишка очень походит на отца — такой же скромный и вежливый, — Как вы заметили меня, если смотрели все время в одну точку? — Ты выбрал неверную для слежки позицию, — бархатно указывает он, направив палец в сторону соседней крыши, куда тут же смотрит мальчик, — Спрячься ты там, я бы не сразу заподозрил слежку. Внимательно вслушиваясь в слова Хатаке, мальчик про себя делает пометки в голове, принимая наставления от опытного шиноби. В глазах блестит нескрываемое восхищение, отчего Какаши становится смешно. — И даже когда тебя раскрыли, — он вглядывается в увлеченное лицо ребенка, так похожего на своего отца. — Не медли, — сильная рука хватает сзади мальчика за плечо, тут же заканчивая начатую фразу. — К-клон? — детское удивление читается на лице, так схожим с Иошинори, — Когда вы?.. — Тебе стоило следить за моей второй рукой, вместо наблюдения за крышей, — азартно продолжает Какаши, развеивая неожиданного клона. Кажется гармоничная скука и ожидание разбавились потехой над сыном феодала, — Ты не окончил академию, верно? — Да… — вдруг поник он, словно в его понимании оставаться учеником академии — позор, — Я слышал, что вы окончили ее в пять лет и уже через год стали чуунином. Отец говорит, если я хочу стать хорошим шиноби, у меня должен быть идеал, к которому я стремлюсь. «Прошу, не начинай…» — А…а вы… мой герой, Шестой-сама! — Тебе не стоит так думать, — голос его становится ниже. — Я слышал истории, когда вы уже бывали в траве. Та битва на мосту Каннаби, когда вы уби… «Ксо!..» В глазу больно мелькнул летящий булыжник, снова и снова. Он чувствует, как пустая глазница страдает, и вдруг становится заполненной — как небрежно для операции, и как идеально в его положении. Ощущение, будто склера вот-вот лопнет от перенапряжения. Но ведь это Старая боль Почему он стоит, схватившись за кровоточащий глаз, как тогда, много лет назад? Почему восстановленный глаз кровит, испытывая ту же давнюю боль, словно все повторяется вновь? — Шестой-сама?.. — мальчик неуверенно оглядывает шиноби, чей взгляд в момент перестал быть ясным. — Думаю, мне нужно идти. Нарастающая боль следовала за ним, точно по пятам, а он отчаянно пытается скрыться — бесполезно. Бесполезно Бесполезно Бесполезно***
Никогда прежде он так не рвался домой, где в очередной раз его бы встретили пустота и одиночество. Никогда прежде он не желал лечь под надежные теплые руки Харуно, чтобы избавиться от всех душевных болей, что преследуют его вечность. Никогда прежде он не замечал след розовых локон — везде, в тени, на улице, в сознании. И даже сейчас, покидая дворец Даймё, в почти бессознательном состоянии, он мельком замечает розовый, слегка сиреневый цвет, провожающий Хатаке своей застенчивостью. «Сайонара*» Какаши не уверен, видит ли он сейчас вообще — это все его бредни бессознательности, или же размыленное зрение, смешанное с густой кровью. Плотная маска вновь пропитывается алыми слезами, изредка попадая на идеально выглаженное кимоно, которое он не успел снять перед выездом. Похоронная одежда — это последнее, что он хотел бы оставить у себя в качестве сувенира. Как бы печально для него это не было, но в стране травы он пребывает не последний раз, и с молодым Лордом стоит поддерживать крепкую связь. — С Рокудайме все в порядке? — впервые за эти туманные мгновения четко слышится голос Даймё, что отказывался садиться в повозку к жене, не удостоверившись в том, что все отлично. — Да, да, просто сильно переутомился, — быстро отвечает Сенджу, покрепче схватив Хатаке за плечи. И наконец сев в рикшу, Тсунаде устало выдыхает, поняв подозрения феодала, — Вернемся в деревню — отдам Орочимару в пробирку! Развей хенге, — обращается она к Какаши. И он подчиняется, с болью складывая пальцы. Больше всего сейчас хотелось спать. — Покажи глаз, — уже мягче звучит ее голос. Осматривая видимые покраснения в склере, женщина недовольно хмыкает. Провести операцию на глаз она сейчас не в состоянии, поэтому единственное, что она может сделать, это успокоить нерв, который раздражает мозг Хатаке. Вспоминая слова Сакуры, она активирует бьякуго, вливая в мужчину как можно больше чакры, чтобы тот наконец успокоился. Путь до Конохи займет не меньше семи часов — ей хватит запасов, чтобы поддерживать состояние Какаши все это время, параллельно думая о том, как бы связаться с Иошинори позже. Спустя несколько минут мужчина благополучно заснул, что в какой-то степени обрадовало Тсунаде — сейчас у нее будет хорошая возможность осмотреть деактивированный глаз. Когда ей рассказали о том, что Наруто каким-то образом смог воссоздать с нуля потерянный глаз Хатаке, она не поверила. Однако провести осмотр у нее так и не вышло, особенно после того, как у Хатаке пробудился шаринган, после чего она скинула ответственность на Сакуру. Как бы сильно Тсунаде не хотела делать из мужчины подопытного кролика, отправить его к Орочимару казалось наилучшим вариантом. Настало время побеспокоиться о здоровье Хокаге, считала она. А ментальное здоровье Хатаке — самое важное, «С его то травмами», на которое, как Сенджу знала по себе, будут давить старейшины. Женщину сильно беспокоило то, что ничего нового их поездка не принесла, точные действия даймё до сих пор были неизвестны. Тсунаде успокаивал факт, что не все поддерживают решения лордов, к тому же союзников у них уже было немало — и это бесспорно радовало. В их положении оставалось только ждать, ибо слежка за феодалами главных стран могла стоить слишком многого. Теперь ее желание отправиться вон из деревни можно было законно оправдать, ведь того требовала судьба мира шиноби, а сбор информации за пределами Конохи был неописуемо полезен.***
Она не уверена, который час, но знает точно, что спала около двух часов за весь день — состояние генина неустойчиво менялось, словно женское настроение, мечась от сильнейшей жары до нормального самочувствия. Окончательно сдавшись, она попросила Шизуне подменить ее, дабы наконец отдохнуть от загадки состояния мальчика. Сакура чувствует, как с каждым днем становится сложнее концентрироваться на главной задаче, кажется, что время в стенах госпиталя длится непростительно долго — непростительно для ирьенина. Девушка ощущает душевное выгорание, ведь любимая работа сейчас не приносила никакой радости, а сил на что-то помимо больницы и вовсе не хватало. Почему-то ей казалось, стоит вернуться сенсею, как ее проблемы тут же растворятся, даже понимая всю сложность чувств — она все равно ждала. Бесконечная, как ей казалось последние дни, сонливость вновь одолевала куноичи в этом неравном бою. Сакура, даже не удосужившись запереть двери собственного кабинета, наконец мирно устроилась на жесткой кипе бумаг, которые только и кричали о количестве работы потом. Среди всех этих бумаг лежали и показания того генина, надпись на которых оставалась неизменной вот уже который день. Причина: не выявлено Следствие: не выявлено Диагноз: истощение чакры. Пара злосчастных предложений на чистом листке бумаги будили внутри нее бурю, а главное — раздражение. Неизвестность пугала, но больше бесила, разрывая голову напополам неизведанной болезнью. Поэтому она, злобно смахнув ненавистный лист, мягко устроилась на любимом столе, где еще недавно был пролит очередной бодрящий кофе. В уставшую голову не приходила ни одна мысль, даже непокидающий сознание мужчина с серыми волосами не беспокоил ее сейчас. И она погрузилась в пустой сон. Потеряв всякий счет времени, она благодарно отдалась объятиям крепкого сна на столе. Но Ками побрали бы эти незакрытые двери и этих сплетниц-медсестер. — Тсунаде-сама приехала такая недовольная, даже печать на лбу активировала. — Она пришла с Какаши-саном, вид у него потрепанный, зато как ему идет кимоно! Она прислушалась. Ей не послышалось? «Какаши-сенсей… вернулся? Он здесь?» Что-то внутри кричало ей сейчас встать и, благополучно забыв про сонливость, побежать навстречу к нему сломя голову. Неделя — семь дней. Неделя — долгая и неблагополучная. Тоскливо протекающая свой обыденный путь в бесцветности времени. Семь дней молчания, и семь дней раздумий о своих чувствах. Семь дней скучающих мыслей, ждущих одного человека. Семь дней, невыносимо долго тянущихся вокруг одного человека. Она не помнит, как быстро выбежала из кабинета, разбрасывая несчастные бумаги по комнате, не помнит как добежала до главного коридора, встречая Тсунаде. Перед глазами только мощная мужская спина, устало опирающаяся о другого человека, такая невыносимо желанная этой неделей. Она подбегает, не заботясь о взглядах посторонних, подбегает, готовая схватить его за спину и прижать к себе. Он такой теплый, согревающий. Его шелковое одеяние кажется таким непривычным на ощупь, она вдыхает его забытый аромат книг и леса. Время замерло? На голову осыпались тысячи розовых лепестков, кружа танец вокруг всего мира, что растворяется в них, и она видит рубиновый взгляд шарингана чуть поодаль ее самой. «Это… иллюзия?..» Встретившись с алым вымученным глазом мужчины она замерла. Стоя на месте, ровно и неподвижно, Сакура молча наблюдала, как Какаши уводят вдоль по коридорам, но взгляда от нее почему-то не отрывает. Было так странно смотреть на него, такого близкого и желанного сердцу, и такого отстраненного, будто побитого волка. Только сейчас ее внимание привлекают нескончаемые капли крови, водопадом стекающие по его лицу — что-то случилось с глазами? Она не уверена, стоит ли подходить к нему, после гендзютсу. Но что-то в глубине ее теплой души говорило ей о том, что сделал он это не со зла, будто в его действиях не было злых намерений. Она решается сделать шаг, надеясь не попасться под очередную иллюзию, и — Сакура! Женский голос окликивает ее сзади, отчего Харуно испуганно поежилась, но увидев Сенджу сразу рвется в объятья. — Шишо! Что с Какаши-сенсеем? — обеспокоено спрашивает она, вспоминая кровящий глаз сенсея. — Что-то со зрительным нервом, видимо Наруто восстановил глаз вместе с прошлыми повреждениями. Это похоже на атрофию, но видит он вполне нормально, так что я списываю все на травму, тесно связанную с глазными нервами, — серьезно выдает женщина, мысленно проводя операцию на глаз, — Пойдем к нему, я тебе все объясню — сама его лечить будешь. — Хай!.. А как прошло ваше мероприятие? — Сакура пытается поспевать за Пятой, но та вдруг ускорила шаг, нервно цокая каблуками по коридору. — Сейчас тебя это интересовать не должно, объясним позже. Твоя задача — поставить Хатаке на ноги побыстрее, чтобы уже здоровенький вступил на должность, — тараторит она, обнаруживая нужную палату. — Как… уже?.. — Сакура на секунду останавливается, пытаясь переварить полученную информацию. Сенджу врывается в палату вихрем, волоча за собой куноичи. «Ему и вправду идет кимоно» — Какаши, сними маску, — строго просит Тсунаде, говоря Сакуре начать осмотр. — Нет необходимости, — сквозь сжатые зубы, что вот-вот кажется лопнут, цедит мужчина. Почему-то его поведение пугает девушку, отчего хочется сжаться в клубок и пропасть. — Его зрительный нерв каким-то образом задевает сосуды и мозг, воздействуя этим на усиленное кровообращение — посмотри сама. Она подчиняется Пятой и подходит ближе к Какаши, немо прося у того разрешение на осмотр. Направив чакру в пальцы, она раскрывает его левый глаз, «нащупывая» проблему сквозь кожу. — Я считаю, тут может помочь медикаментозное лечение, это будет стимулировать жизнедеятельность оставшихся нервных волокон, поэтому лучше использовать сосудорасширяющие, — серьезно выдает она, совершенно не отвлекаясь от осмотра. Былая сонливость пропала, и теперь сосредоточиться на задаче было намного легче. — Укол в глаз, Какаши, — Сенджу скрещивает руки на груди, потешаясь над недовольным видом Хатаке. — Чудесно, если так, — рычит он, не скрывая раздражения. — Попрошу принести тебе медикаменты, и отправлюсь в запой, — довольно машет она рукой, уходя прочь. Почему-то сейчас, когда в помещении остались только они с Сакурой, Какаши почувствовал прилив дикости, которую, казалось, до этих пор сдерживало лишь присутствие Тсунаде. Находится вновь здесь, в злополучной больнице, не было чем-то отталкивающим для него — все-таки эта встреча была для Какаши долгожданной, пусть даже с больным глазом, но он рад. Смотреть сейчас на нее, такую серьезную и согревающую было сравни мягким объятиям смерти, что нашептывает ему самые прекрасные вещи. Ее нежные пальцы, так профессионально проделывающие свою работу, будоражили его, пробуждая забытые за семь дней чувства. Желание коснуться ее вновь… было несравнимым. Настигшая их глухая тишина отдавалась в разуме эхом. Он ждал непростительно долго, чтобы вновь ощутить ее, но… почему-то медлил, точно боясь спугнуть девушку. Как бы подло не выглядел его поступок в коридоре, он не мог сделать иначе — Какаши просто жизненно необходимо было узнать, предпримет ли Харуно что-нибудь, вновь увидев его. Скучала ли она столь сильно, как и он сам? Увидев в коварной иллюзии ее намерения, он понял, что искренность девушки не была чем-то сравни табу для нее. Но эта тишина Ками, как она душила. — Мне нужно за препаратами, — неуверенно звучит ее нежный голос, и она торопится уйти. И только сейчас он посмотрел на ее лицо. Красное, словно спелая вишня. А сочные изумрудные глаза бегали из стороны в сторону, в надежде не встретиться с его кровавыми. «Ками… как она красива…» В нос ударяет запах ее сладости, цветов и уюта. Даже сквозь пропитанную кровью маску, он слышал запах. Слышал ее запах. И это было реальным. Не шло ни в какое сравнение с его собственными иллюзиями и снами. Ее смущенное лицо мечется, пытаясь скрыться от его внимательного взгляда. Какаши уверен, обними она его не в гендзютсу, он бы умер. Умер, поддаваясь ее нежности. Когда он начал быть уверенным в этом? Когда, спустя семь долгих дней вновь увидел ее лицо? Ее красивое, непохожее на все остальные, лицо, отдающее заботой. Ее спутанные в неаккуратный хвост волосы были такими живыми, такими по-настоящему теплыми — отличающимися от застенчивого оттенка сирени. Она уже отворачивается, намереваясь уйти. Но он ей не даст. Сильная мужская ладонь крепко сжимает ее маленькую, нежную теплую ручку. — Госпожа доктор, вылечите меня. Ее сердце пропустило один неточный удар. Бархатный мужской голос накрывал разум, запрокидывая в душу сотни лепестков. Сакура готова поклясться всем богам, что умрет сейчас, если он продолжит так нежно на нее смотреть, не смыкая глаз. Его рука уверенно удерживает ее на месте, не позволяя покидать помещения. Она готова растаять, ведь даже взгляд его кроваво рубиновых глаз заставлял все внутри сжиматься. Этот момент кажется непозволительно долгим, но не перестает быть оттого таким теплым и желанным. Его рука кажется чувствует пульсацию внутри ее маленькой кисти, там словно кипит жизнь, переплетаясь путями ее железно сладкой вишни. Ками, он уже и позабыл этот голод, это несравнимое чувство. Прошла минута Или две Кажется секунды Казалось эти мгновения заполоняли собой всю пустоту прожитых семи дней. Семь дней и пара мгновений — Какаши-сенсей… не беспокойтесь, я позабочусь о вас. И это кажется именно то, что он желал услышать эти семь дней.***
Расслабляющие разум и душу глотки крепкого алкоголя сейчас казались спасением. Горячительная жидкость стекала по горлу, нагревая все тело. Как же много она выпила. Много, но недостаточно для того, чтобы опьянеть и забыть все проблемы. Все ее внимание было переключено на маленькую полупустую отёко*. Как же хотелось, чтобы единственной ее проблемой был некачественный алкоголь, поставляемый мелкими странами. Но она все еще была шиноби листа, а проблемы листа — твои проблемы, особенно когда ты Хокаге. В едва ли различающий запахи нос вдруг ударила сырость и препараты. Что ж, она сама его позвала. — Видеть тебя, пьющую, так необычно. — Сарказма я и без тебя наглоталась, — злобно бубнит она в чашку. — Ты хотела поговорить, — саннин сверкает глазами в полумрачном помещении, отчего становится немного не по себе. — И я все еще не уверена, можно ли тебе доверять, Орочимару, — сетует она, и принимается разливать саке во вторую отёко. — Однако я здесь, — вздыхает змеиный саннин. — У Какаши пробудился шаринган. — Ты смогла меня удивить, Тсунаде, — нервно лыбиться змей, — И ты хочешь, чтобы я помог? — Хочу сотрудничать, — исправляет женщина. Она делает очередной глоток, кривясь от вкуса горячительного напитка — так намного лучше. — Нам так и неизвестно, как это вышло, но Саске утверждает, что у Хатаке «вечный мангекье шаринган». — Интересно, как это вышло, — Орочимару выслушивается в каждое слово Сенджу, давая той понять, что змея удалось заинтересовать. — Не знаю, но по словам Лиса, в каналах чакры сбой, потому что ее пытается вытеснить чакра Учихи Обито, — Тсунаде пытается правильно формулировать мысли, кажется саке начинает понемногу действовать. — Мать Хатаке случайно не из Учих? — предполагает мужчина. — Нет. — Знаешь, я бы не отказался, если бы ты принесла мне образец крови Хатаке — для исследования, — хмылится он. — Будет, — очередной глоток, — Никаких экспериментов. — Конечно, принцесса Тсунаде.***
Пережить укол прямо в глаз оказалось не таким сложным и мучительным, как пережить неделю в неведении собственных чувств, подпитываясь ложными наваждениями. — Я уже и не надеялся пережить эту операцию, — драматично вздыхает мужчина, поудобнее присаживаясь на жесткой койке. Радуясь хорошему, по крайней мере она так думала, настроению учителя, Сакура усмехнулась про себя, когда сенсей шутит — все хорошо. Девушка промыла руки и смочила теплой водой тряпочку, чтобы смыть с лица мужчины застывшую кровь. Устроившись на краю койки, она вновь посмотрела на его глаза, неожиданно нежные и спокойные, но все равно уставшие и грустные. — Я немного приспущу маску, хорошо? — робко спрашивает она, боясь дотронуться до его тайны без спроса. И он кивает. Пальчиками зацепившись за края грязной маски, она опускает ткань до уровня перегородки, вновь восхищаясь его ровным носом. Проводя по испачканному лицу теплой тряпкой, Сакура замечает, как покорно прикрывает глаза сенсей, наслаждаясь движениями ее нежных рук. Она убирает его непослушные волосы со лба, чтобы промыть тот от крови, и понимает, какие приятные у него волосы — в меру жесткие, в меру мягкие. «Ками, что, волос его не трогала?» Блаженно отдаваясь рукам врача, Какаши радуется про себя, что под маской она не видит его довольной улыбки. Стоит нежным ручкам коснуться его лица, как он чувствует прилив тепла, точно в яркий весенний день, наполненный счастьем. Его рука касается ее, желая как можно дольше продержать ту на своем лице. Ее гладкая кожа кажется на ощупь словно прохладный шелк, он был готов забыться в этих руках. Вдруг ее вторая рука легко касается больного глаза, который наконец перестал испускать кровавые слезы. — Больно? — тихо, почти неслышно спрашивает она, начиная вливать целебную чакру туда. Как же тепло. — Больше нет, — отвечает он, так и не отпустив ее руки. Он не знает, сколько длится этот момент, но уверен — это один из лучших в его неяркой жизни. Какаши касается ее второй рукой, будто прося девушку остаться в таком положении, и не отпускать его. Вдруг на лице ниспадают непослушные розовые локоны, придавая девушке особый обаятельный вид — он прокручивает локон на пальце, ощущая мягкость ее цветочных волос. В глаза она смотреть не решается, но все же смотрит, внимательно и ласково, будто беседуя с ним без слов. — Вам надо отдохнуть, — вздыхает она, дотрагиваясь до его крепких ладоней, покрытыми множеством невидимых молний. В сравнении с ней его рука — такая бледная, почти серая. Но все равно приятная и нежная. Она покидает палату, в надежде, что он не услышал ее. — Я скучала. И Какаши слышит ее несмелый шепот, уходящий за ней.