***
Подчинившись зову сердца, или скорее Сакуры, он неспешно направился в госпиталь Конохи. Голову терзали мысли, а в душе застыла тайна — что с ним? Что ему делать? Теплом своей натуры, своей ласки, она парализовала в нем всю нажитую боль, которую он чувствовал долгие годы. Но в то же время ее ненавязчивая нежность и забота вскрывали его старые раны, заставляющие забиться в себе и утонуть в темноте. После ее нежности его мир будто вернулся к цвету, выходя за грани серого, одинокого, и красного, кровавого. Какаши потерян — это он понимает точно. Как и понимает то, что в глазах мелькает розовая нить одного из путей. Этот путь, в нем было много ярких и темных, насыщенных жизнью красок — ему туда? Он был рожден быть одиноким, тогда почему продолжает искать любовь в моменте собственной иллюзии счастья? Глотки свежего ноябрьского воздуха убивали в нем всякие мысли, оставляя в голове место для себя. Порой казалось голова болит от нескончаемости его весенних мыслей. Но такую боль он был готов терпеть вечность, умирая и возрождаясь раз за разом, когда в голове вновь светились лепестки вишни. Но перед глазами пролетел очередной золотой лист уходящей осени, вдруг стало холодно, не хватало того тепла, что сейчас обитало в его доме, гордо завязав на себе милый фартук. Мужчина горько усмехнулся, завидев на горизонте злосчастное здание госпиталя. Его искреннее нежелание входить туда, кажется можно было ощутить любому прохожему. Как всегда белые коридоры приветствовали его запахом медикаментов и тревожности. Смахнув гордость, Какаши устало направился в свою бывшую палату, не желая более задерживаться в суетливом коридоре. Но даже здесь тишина не могла долго похвастаться своим присутствием. — Х-хатаке-сама, — с порога пыхтит медбрат, явно встревоженный чем-то, — Где Сакура-сан? Недовольный важностью неизвестной ситуации, Хатаке меняется в лице. — Что случилось? — требует он. — Мальчик, Хатаке-сама… поступивший с истощением, мертв. «Ксо!» — Причина. — Неизвестно, Хатаке-сама… мальчик скончался во сне. — Не сообщать об этом Сакуре, — приказывает он, — Она не должна знать, пока я не скажу. — Х-хай! — Привести сюда Хьюга, и отведи меня к родителю, — он складывает план действий на ходу. Ситуация с генином не понравилась ему еще с рассказа Сакуры — что-то явно было не так, и он должен был отгородить от этого Сакуру. Грозно шагая по коридору, он напоминал Тсунаде, от которой веяло лишь яростью. Мысль о замешательстве во всем этом Даймё настораживающе гуляла по сознанию, навеивая на него не лучшие подозрения. Дойдя до нужной палаты, Какаши оглядел сторожащего ирьенина. — Он недавно очнулся, Какаши-сама, и пребывает в несколько шокированном состоянии, — заявляет ирьенин. Ворвавшись в палату, Какаши обнаруживает перевязанного мужчину средних лет, на глазах которого читались лишь отчаяние и страх. Он присаживается рядом с койкой, желая получить любую информацию. — Мой сын… он… нет, — бубнил себе под нос мужчина, будто не замечавший шиноби перед собой. — Мне очень жаль, — Какаши пытался подойти к нему с осторожностью, будто пытаясь не спугнуть, — Я должен знать, что случилось тогда. На вас напали? — Нет… нет… это было неожиданно, они хотели забрать его, — голос его дрожал так сильно, что Хатаке пришлось прислушиваться к тому, что говорит пациент, — Когда мы пытались защищаться, они вкололи в него иглу и спрашивали, не ниндзя ли мы. — Где именно на вас напали? — Мы… мы покидали страну земли… почти дошли до границы огня, и там… — ему сложно говорить, Какаши понимал это, но продолжал давить. — Почему вы отправились на миссию с сыном, где была его команда? — Какаши наступает с еще большим напором. — Это была не миссия… мы не шиноби. Вдруг Хатаке поменялся в лице, точно понимая, как белеет его лицо, а забытое давление в глазу вновь возвращается. — То есть? Мне сообщили, что мальчик носил протектор Конохи и имел подсумок шиноби, — он чувствует, как медленно закипает в нем ярость, смешанная с растерянностью. — Господин, мой старший сын погиб на войне, и от него осталась лишь бандана, как напоминание… «Они напали на него, потому что сочли за шиноби» — Они напали, потому что сочли за шиноби! — он вторит своим мыслям, путаясь в эмоциях, настигших разум. Коноха взвалила на него ответственность за каждого жителя. И теперь он видит, как беспардонно глупо Коноха лишилась одного человека, по собственной же глупости. Как недопустимо глупо и несправедливо лишился жизни ребенок, притворяющийся шиноби. Не выдержав, Хатаке вскочил со стула, с силой метнув тот в угол, от чего тот кажется сломался вдребезги.***
— Ибики-сан, вас ищет Хатаке. Шиноби в маске черепахи послушно склонился перед мужчиной, дожидаясь от того ответа. Спустя мгновение появился второй, в маске куницы, нервно вбирающий воздух сквозь фарфор. — Он здесь, Ибики-сан. Отдел допросов сейчас, в послевоенное время, переживал не худшие изменения, но тому факту, что отдел пыток стал своего рода «академией», не нравился Морино Ибики. Без сомнения, новые члены это хорошо, но мужчина никогда не заделывался в сенсеи, тем более, Яманака пренебрежительно нагло пользуется этой приставкой. Появление здесь Копирующего ниндзя не было чем-то, сравни редкостью, но подозрительное поведение двух Каге навевало нехорошие мысли, и Морино был уверен — Шестой явно не в духе. — Продолжать в том же темпе, — кидает он слова Ино, прежде чем покинуть комнату допросов, в которой жутким эхом разошлись глухие крики несчастного, что владел необходимой информацией. Мужчина ступает из помещения немедленно, знает — что-то серьезное. — Как обстоят дела с командой барьера Листа? — серьезно начинает Какаши, в чьих глазах кажется мечут молнии. — Распалась после войны, — кивает Ибики, понимая, что такой ответ не устраивает нового Хокаге. — Позови Ино, мне нужна информация по текущему населению Конохи. Уговорив девушку оставить на время в покое пленного, Морино внимательно оглядел шиноби, казалось, мозги вот-вот растекутся, и от подопытного не останется ничего. Ино хорошо поработала. — Какаши-сенсей, — приветственно кивает девушка. — Ино, мне нужно, чтобы ты собрала команду сенсоров, и возглавила новый отдел барьера Листа, — Яманака внимательно слушает, мысленно собирая всю ответственность, — Идентифицируйте каждого жителя деревни: гражданских, шиноби и иммигрантов. Удвойте охрану у главных ворот, никаких несанкционированных входов и выходов без разрешения Хокаге, — он обращается к Ибики, — Запретить ношение протекторов и боевых комплектов всем нешиноби! Он зол, из уст грозится стужа. И пусть его первым приказом в качестве Хокаге станет запрет — он готов пойти на это, зная, что это необходимые меры. Он зол, зная, что под его ответственность легло слишком много. Он, зол, прекрасно помня то время, когда под его ответственностью погибло слишком много. Слишком много ответственности Для него одного Он не позволит уйти невинным жизням. И не позволит уйти ей.Как позволил однажды другой
***
В затворках глубины ее мыслей покоился ответ — считала она, волнуясь о намерении своих действий. Считая все то, что делает сама, неверным, не заметила, как к действиям пришел Какаши. АНБУ тенью следовали за шестым огнем, не смея подойти к нему, в страхе обнаружить себя, как велела Тсунаде. И когда АНБУ узнали о нарастающем напряжении в деревни — доложили Пятой. Раздосадованная, она желала получить ответы от него лично, понимая, что происходит неладное. К счастью или нет, он сам пришел к ней. И от него веяло угрозой, смешанной с усталостью. — Какого черта ты творишь, Какаши? — Даймё начали действовать, — холод его слов заставил поежиться, — Недавно в больницу попали гражданские, отец с сыном, у которого был протектор шиноби. — Мальчик погиб? — Да. — Надо осмотреть тело, позови Сакуру, — холод застывает в сердце, от осознания того, в какую сторону разворачиваются события. Если феодалы принялись за дело — все очень плохо. — Нет. — Что? — она недоумевает, глядя на Какаши, чей взгляд не выдавал ни единой эмоций. — Сакура была его врачом, она не должна знать ни о его смерти, ни о возможной войне с Даймё. Никто не должен знать, паника нам ни к чему, — грозно выдает он, и Тсунаде кажется, что он совершенно забыл, с кем разговаривает. — Ты не ее отец, чтобы решать за нее! — она старается не перейти на крик, и не отправить новоиспеченного Хокаге на тот свет к предкам. — И ты не ее мать. — Я Хокаге! — Как и я, — холодно отвечает он, и Сенджу понимает, что не ошиблась с выбором приемника. От одного его слова кровь тут же застывает, и подсознательно ты уже ощущаешь его лидерство. — Какаши, — выдыхает она, приводя мысли в порядок, — Именно из-за того, что Сакура была его врачом, она нужна нам, чтобы осмотреть его и понять все. — Мы осмотрим его. Сами, — его едва скрываемая злость выбирается наружу, — И только при необходимости позовем Сакуру. Его упрямство всегда поражало женщину, иногда казалось, что вечно холодный и спокойный нрав мужчины куда сложнее взрывного Сакуры. Сейчас ей думалось, что девушка попросту героиня, раз терпит неясного Хатаке в период «лечения». — Пойдем осмотрим его. — Мы не доложим старейшинам? — казалось оживился он. — Какаши, это… не те люди, которым стоит доверить что-либо. Поверь, у них не самые лучшие соображения насчет нас с тобой, и в случае чего, они доложат все Даймё, — устало выдает она, и на лице выступают первые морщинки, — Но твои недавние действия приведут их в смятение, и придется объясняться. Поэтому я недовольна. — Я уверю их, что это необходимая мера безопастности для деревни, как Хокаге, это будет моим первым приказом, — ленная уверенность в нем говорила о нескончаемости его мыслей, и что планов в голове у него было еще немало.***
Неспешно собираясь в больницу, вслед за Какаши, Сакура поймала себя на мысли, что хозяйничает в доме Хатаке уже который день, и это казалось совершенно нормальным. До непривычки нормальным, обыденным. Не забыв сменить воду в цветах, она порозовела — он понял. Робко переплетая мысли в голове, обагренные сильными чувствами, она понимала, что лезет, уже наглым способом, в личную жизнь мужчины. Его одинокий уголок, застывший во времени, вызывал в ней лишь отчаянную тоску, и чувство вины, за то, что не замечала раньше, как плохо сенсею было на самом деле. — Вы ведь… хотите, чтобы я была здесь… Он не ответил. Не сказал словами, не показал действиями. Просто промолчал, вкусив ее крови. Он был запутан, напуган. Она поможет, поддержит. Накидывая на плечи зеленый плащик, она невесело закрывает за собой дверь, боясь не придти сюда вновь. Холодный лес, оставленный позади, она пыталась превратить в весеннее поле, посеяв там первые семена, шепчущие, повествующие ему о чувствах. Даже в его холоде она ощущала желание быть ближе, но он отчаянно пытался это скрыть, наталкивая Сакуру на иной путь. Путь до госпиталя оказался унылым, мрачным, наполненным только ее запутанными мыслями. Железный ключик, способный отпереть двери его дома, она держала крепко, прижав тот сильнее к груди, и кажется, даже это согревало ее сердце. Она осторожно коснулась лба, будто боясь стереть оттуда невидимый след касания Какаши — это обжигало, даря неясную надежду. Она улыбнулась, убирая со лба челку, должно быть выглядит она нелепо — на щеках играет легкий румянец. А вот и госпиталь. Уже у ресепшена ее встречает медсестра, чересчур вежливо одаривая Харуно улыбкой. — Сакура-сан, у вас выходной сегодня, — начинает она, приветственно кивая девушке головой, — Вы можете отдохнуть сегодня дома. — Мне надо осмотреть Хатаке Какаши, который между прочим сбежал сегодня, у вас под носом, — она делает укор на последних словах, желая отчитать ирьенина. — Но, Сакура-сан… что бы мы сделали ему?.. это же Хокаге… — Плохо заботитесь о Хокаге, где он сейчас? — в миг становится она серьезной. — Его уже осмотрела Тсунаде-сама, и велела вам идти домой, сегодня больница под ее руководством, — уверенно заявился медсестра, продолжая одаривать куноичи вежливой улыбкой. «Ладно… значит есть шанс встретить Какаши-сенсея где-нибудь на улице»***
Собрав ирьенинов, Тсунаде принялась рассматривать дело мальчика, внимательно изучая тонкий документ, и кажется она была недовольна. — «Не выявлено», «не выявлено», «неизвестно?!», — повышает голос женщина, очередной раз бросив свой взгляд на бумажку. И снова ничего. — Г-госпожа, когда он поступил к нам, это было очевидным истощением, и после инъекции Сакуры-сан, состояние заметно улучшилось. — Мы были уверены, что мальчик — шиноби. В этом и была проблема. Операции на чакру, заточенные под шиноби, могут попросту убить гражданских, у которых совершенно другой приток чакры. Теперь она прекрасно понимала злость Какаши, и его желание скрыть правду от Сакуры. Она не убила его, лишь посодействовала неизбежному исходу, а исход был один. Мальчик все равно бы умер. И теперь им придется стоять над ним, в попытке узнать что-то новое, чтобы суметь противостоять Даймё. Цена за новое знание. Слишком дорого. Жизнь, теперь ушедшая, безымянного для них ребенка, станет первым шагом к борьбе с феодалами. Она взглянула на Какаши, чье вечно спокойное лицо сейчас выражало едва скрываемый гнев — она понимает. — Хината, — зовет он, и девушка, точно призраком, неслышно оказывается подле него. — Осмотри его, — грозно указывает он, снимая с себя хенге. Проглядев всю систему циркуляции чакры, он не заметил ничего странного на первый взгляд, но всмотревшись в одну точку, в районе груди, заметил нарушения притоков, точно под воздействием препаратов. Заметив маленький поток, который постепенно угасал с наступлением смерти, Какаши решил уступить дело бьякугану. — Два барьера, похожих на капсулы, здесь и здесь, — девушка указывает на места в груди и на плече, — Чакра скапливается в них, собирая с каналов все, что протекает по ним. А здесь, — Хьюга показывает на живот, — Разорванный канал, там тоже была капсула, и похоже, она лопнула. Услышав слова девушки, Хатаке внимательно пригляделся в указанное место. В районе живота рассыпались сотни крапинок вышедшей чакры, напоминающие осколки стекла. Будь на месте мальчика шиноби со своим притоком чакры — взорвался бы изнутри, пожираемый сильным истощением. Сейчас в голове Сенджу рождалось больше мыслей, все постепенно становилось на места, складывая точную картину. Женщина подошла к телу, грустно наблюдая за закрытыми глазками ребенка, чьи каштановые волосы кажется потухают с каждой новой минутой. Она пригляделась к местам, где, по словам Хьюга, скапливались капсулы, и заметила выступившие вены, точно паутиной сплетавшие путь до самого горла. Рассматривая все, проходящее от горла, до груди, женщина обнаружила след укола на шее. Теперь сомнений не было — биооружие. Она печально подозревала, что оружие недоработано, и что для разработки нового, Даймё не побоятся пожертвовать жизнями. Как же плохо обстояли дела, понимала она, и мысленно благодарила Какаши за быструю организацию безопасности в деревне. — Ни слова Сакуре. Считая необходимым сообщить обо всем другим Каге и Даймё травы, Тсунаде спешно удалилась в резиденцию, оставляя все на Какаши.***
Яркие красочные фонари улиц не могли не радовать глаз, навевая приятные воспоминания. Сейчас, когда огни только загораются, а вернувшиеся с миссий шиноби блаженно отдыхают в теплых заведениях с вкусной едой, она чувствует, как закипает у всех жизнь, но замечает за собой одиночество. Ей интересно, куда уходит сенсей сразу же после миссий, отдыхает ли он в компании Гай-сенсея или Генмы, находит утешение в объятиях гейши, или же просто идет домой. Но вспомнив ту ночь, когда мужчина поздно вернулся домой, обагренный чьей-то кровью, в ужасающе аккуратной холодной маске… Сакура поняла, что последний вариант был более чем верным. От осознания этого ей вдруг становилось тоскливо, отчего в памяти всплывали моменты, когда с их общих миссий учитель сразу же исчезал в неизвестном направлении. И хотя сейчас, идя по красивым улочкам заново строившейся Конохи, она одна, она знает, что не одинока. К тому же сегодня, после странных событий, ей хотелось немного побыть наедине с собой. Захватив по дороге перекус в виде сочных булочек с шоколадом, Сакура направилась в неизвестном себе направлений, не зная куда себя деть. Идти домой, или к сенсею? Отчего-то ей сильно хотелось вернуться в его скромную серую квартирку, к которой привыкла за короткий промежуток времени, но боялась мельтешить перед глазами мужчины, что сейчас освещал только шаринган. Она боялась… быть навязчивой, или боялась, что он опять что-то предпримет? Боялась ли она его уверенных действий или же сама не хотела показывать излишнюю навязчивость — она не знала. «Я могла бы заскочить к нему на минутку… и сказать, что возвращаю ключ» Она останавливается на одинокой лавочке, рядом с мемориалом, вспоминая давнюю привычку сенсея всегда стоять возле памятника. Свет деревенских огней играет на лице, отчего ей вдруг хочется улыбнуться. В душе на секунду замирает что-то, и она улавливает голос. — Уже поздно, — его приятный голос накрывает, точно плед. — Я ведь не маленькая, сенсей, — она продолжает смотреть вдаль, на огни, боясь взглянуть на него. Почему — не знает. — Тебе только семнадцать, — и он уверен, что слова прекрасно донесли свою мысль до нее. Он говорит одно, Но думает неприлично о другом. — Пойдем домой, — два слова, одна фраза, которую он произносил последний раз тридцать лет назад… стала такой невозможной, желанной, — Осмотришь мой глаз, — он не спрашивает, лишь уверенно просит. — Разве вас не осмотрела Тсунаде-сама? — она встает со скамьи, неловко переплетая пряди волос в руке. — Да… и я бы хотел, чтобы ты сделала это еще раз, — его слова касаются ее сердца, ей кажется она опять красная. И они неспешно пошли по дороге к его дому, молча перебирая мысли, каждый свои. Сакура казалась Какаши такой уютной, такой нежной, со слегка покрасневшим носом. Вечером в Конохе становилось только прохладнее, но почему-то только сейчас ей становится по-настоящему тепло. — Какаши-сенсей, возьмите булочку, — она протягивает ему еще теплую сладость, выпеченную в форме рыбки. И он с едва скрываемой неловкостью принимает ее, наровя снять маску. Крепко схватив Какаши за свободную руку, Сакура бодро уводила его вперед, где свет фонарей не достигал бы его лица, которое она и без того не увидит — смиренно считала она. Топая вперед с неописуемой радостью, девушка заставила его немного пошатнуться от неожиданности, так что мужчина чуть не упал — это вызвало у нее легкий смешок. На его спокойном, обычно безучастном лице она видела тревогу, что-то беспокоило мужчину, и она хотела успокоить в нем тревогу. Он и не помнил, как они приблизились к дому, помнит лишь, как сияло ее лицо в слабом свете ночных фонарей, как со смешинкой в голосе упрекала его за медленный шаг. А он не торопится. Наслаждается мигом, забывается в нем. Дома его приветствовал все тот же вкусный запах еды, казалось с появлением Сакуры в доме заиграло больше теплых оттенков. «Или я просто сошел с ума» — Покажите глаз, — вежливо просит она, усаживая Какаши на диван, — Вы используете много хенге, это напрягает ваш глаз, — тихо говорит она, всматриваясь в иллюзорно серые глаза. — Иначе никак, — низким шепотом отвечает он ей, и ей кажется она слышит больше, чем он говорит. Повинуясь ей, Хатаке развеивает хенге, и предстает перед ее зеленым спелым взглядом, своим кровавым. До жути стыдно смотреть своим проклятым оком на ее невинный нежный цвет, и он отводит глаза, виновато всматриваясь в стену. Сакура не принимает это действие, разворачивая его лицо к себе, внимая своему взгляду. Ее глаза поют, негромко, но слышно, отчаянно красиво, до боли невинно. И она приступает к лечению, не зная, что ее нахождение рядом, уже было главным лекарством для него. Незаметно прошедший час давил на сознание, крича о том, что ей пора идти. Ее сознание кричало, А рука Какаши шептала. Останься Сакура не знала к кому прислушаться. — Ты знаешь, где кровать, — на выдохе говорит он, встав с дивана. Она хочет воспротивиться, хотя бы из вежливости, но он ловит ее мысль. — Уже поздно. — Оясуми насай, сенсей.*