***
— Что с ними? — Кардиогенный шок, Тсунаде-сама, — ирьенин отвечает торопливо, едва ли не запинаясь, — Мы смеем предположить, что это последствия сильного гендзютсу. Пятая приковывает взгляд на двух бессознательных АНБУ, чья бледная кожа вызывает страшные подозрения. — Снимите эти гребанные маски, — Сенджу на грани своего хрупкого как фарфор терпения. Женщина приступает к осмотру стеклянных, фактически пустых зрачков двух шиноби, — Где вы их нашли? — На тренировочном поле, Тсунаде-сама. Ниндзя, с кипящей пеной изо рта, сейчас больше походили на жертв психбольницы строго режима, нежели на элитных агентов Корня — их она могла отличить сразу. Зрачки абсолютно не реагировали на свет, а прерывистое тяжелое дыхание и ужасно скачущий пульс с надеждой развеяло подозрения Пятой о нападении Даймё. И это было еще хуже. Медики были правы — тут было замешано гендзютсу, и очень сильное, так что у шиноби весь рассудок помутился. Саске абсолютно точно находился в тюрьме. А единственным «учихой» на свободе оставался Какаши. — На реабилитацию этих двоих! Выясните, что произошло на поле, — недовольно кричит она, понимая, что только что ее, и возможно всю Коноху предал самый верный шиноби, — Все докладывать сразу мне, ясно?!***
Раннее утро, как ему казалось, не могло предвещать чего-то хорошего — по крайней мере это было понятно по прошлой ночи. Дал волю дикости, эмоциям, себе — и вряд ли оно стоило того, ведь теперь Какаши точно понял, отпускать Сакуру он не намерен. И даже если его дикость, его проклятие, как уверяет себя он, прогонит чувства прочь с ее весеннего сердца, он не оставит ее. Я буду счастлив наблюдать, как ты цветешь за гранью серой клетки Вкус ее кожи кажется до сих пор играл на его губах, она была сладкой, даже очень, и хотя он не любил сладости — вишня всегда была его отрадой. Закрывшись от нее, он только сблизил их несчастные чувства — и почему ему казалось, что такое работает только с Харуно? Девушка не поддавалась его холодной логике, ни одной его разумной мысли, отчего собственно и лишала его благоразумия в считаные секунды. Жалела ли его душа о содеянном? Вполне вероятно. Жалело ли сердце? Ни за что. Верил ли он в душу? Мало вероятно. В руке чашка с терпким кофе, а во рту все еще вишневый салат эмоций. Горько осознавая свою ошибку, он немо радуется тому, что погрузил девушку в крепкий сон, так что у него остается несколько часов, чтобы продумать их красочный диалог, либо же просто сбежать через окно. Но он соврет Ками, если скажет, что не хочет сейчас отчаянно ворваться к ней в спальню и просто наблюдать за спокойным сном, что наградил ее. И он в самом деле позволил себе взглянуть на нее одним глазком, такая умиротворенная и ослабленная после него. Его взгляд цепляется за многочисленные следы зубов на ее теле, и это вызывает у него поистине эстетическое удовольствие, он возможно даже, предпочел бы, чтобы Сакура не исцеляла эти следы. Иногда Какаши действительно задумывался, откуда в нем это садисткое нечто… и страшно было понимать, что еще в нем может пробудить этот весенний цветок. Он ухмыльнулся своим мыслям — с удовольствием выяснит это позже. Сразу же, после непрошеного гостя. Дверь с чудом остается в петлях, лишь немного изуродовав стену трещинами — тревожно поскрипывает, как бы предупреждая владельца квартиры. Пятая не щадит и его паркета, от невысоких каблуков остаются довольно глубокие вмятины, так что пол под ней едва держится на месте. Следующая дверь, ведущая прямо в спальню, куда сейчас не следовало бы заглядывать Тсунаде, тоже становится жертвой нечеловеческой силы Сенджу. И ее разъяренным глазам предстает поистине уникальный картина — мирно посапывающая в кровати Хатаке девушка, чья шея была разукрашена различными укусами, продолжала грезить, казалось бы наяву. — Не разбуди ее, — только и говорит Какаши на свой страх и риск, чем вызывает большую ярость Пятой. Они перемешаются в гостиную мгновенно, так что вся стоящая вокруг мебель дергается от ударной волны. Тсунаде не колеблется и в ту же секунду запускает ладонь, наполненную чакрой в лицо Какаши. Мужчину силой отбрасывает к стене, отчего на той остаются трещины и вмятина — квартиру точно надо менять — а на лице невозмутимость, ему кажется чудом то, что все зубы и челюсть остались на месте — навряд ли бы Тсунаде стала лечить его после такого. В ушах звенит колокол, а в глазах читается строгость перед Пятой — упрямства ему не занимать. Едва оклемавшись после удара, Хатаке пытается ровно встать, но попытку преграждает Тсунаде, крепко схватившая его за воротник. Ее не пугает грозный шаринган, с которым Хатаке вглядывается в душу Сенджу — ей плевать. — Ты — моральный урод, — она шипит сквозь зубы с такой злостью, что кажется, будто они вот-вот треснут. — До твоего справедливого удара я был готов поговорить, — беспечно-серьезно отвечает мужчина, не отрывая глаз. — Мне плевать, что ты скажешь. Я убью тебя раньше, чем это сделает твоя болезнь. — И все же мы могли бы обговорить это, — он кладет свою руку поверх ее, — Не смотри на меня как на насильника и предателя. — Именно так я и считаю, Какаши, — выплевывает она, небрежно освобождая Хатаке от хватки, — Ты наплевал на мой прямой приказ не использовать шаринган! Мало того, так ты еще и тренируешь его на АНБУ! — Старейшины подослали за мной Корень, я должен был с ними разобраться и просто стереть память, — парирует он так спокойно, что Сенджу не по себе от его холода. — Стереть память? Ты лишил их рассудка, Какаши, они полностью недееспособны, — она размахивает руками в эмоциях, — Ты хоть представляешь, сколько у меня в штабе и госпитале крыс, которые докладывают все старейшинам? Ты хоть представляешь, что из-за тебя на кону стоит Конохагакуре?! — Не стоило разбрасываться словами. — Не смей говорить это мне! На меня давят и старейшины, и Даймё, который ждет твоей инаугурации, несмотря на их план по уничтожению. Если ты не сядешь на кресло чертового Хокаге к началу декабря — тебя посадят как изменника, рядом с Учихой! Как мне отдавать тебе должность после того, что ты делаешь?! — Сенджу не щадит глотку. — Ты не понимаешь, я просто сгораю изнутри, если не использую шаринган хотя бы раз в день, — он хватается за голову, наблюдения Орочимару подтверждались с каждым сказанным Какаши словом. — Ты не должен применять его на жителях Конохи, и уж тем более на АНБУ Корня! Ты понимаешь, что сейчас будет? — Я разберусь на счет этого со старейшинами, сам. Не выпускай их шиноби, пока я не скажу, что делать. — Ты пренебрегаешь не только моим доверием, ты пренебрегаешь своей жизнью. Если ты не перестанешь бездумно использовать свое доудзютсу — умрешь! — Я не могу не использовать глаза, когда они все время активированы. — Я сняла с тебя ремни потому что доверила использование глаз не в своих корыстных целях, — она гневно указывает на дверь спальни, где продолжала спать Харуно, — Если ты надругался над не… — Даже и не думай об этом. — Я убью тебя, Какаши, — заканчивает мысль она, — Не вплетай Сакуру в свое грязное расстройство личности, только тронь ее. — Это уже решит она сама. — Она еще ребенок! Она тебе в дочери годится, Какаши! С этого дня она больше не будет жить у тебя, пускай возвращается в госпиталь, и только там ты будешь обследоваться у нее, тебе понятно? Мужчина виновато косится в сторону, словно единственное дорогое, что у него сейчас было отнимают по его же оплошности. — Я прощаю тебя последний раз, в следующий — ты сядешь в тюрьму и помрешь там же, — она отряхивает рукава кофты от насущной пыли, — Я устала спасать тебя. Ты станешь Хокаге ровно через неделю. — Я помню у меня было чуть больше времени, — жалобно выдает он, замечая после слов яростный взгляд Пятой. — Пошел прочь! — Хатаке не стал спорить с ней дальше, понимая, почему Сенджу прогоняет из собственного дома. И он исчезает в белой дымке.***
Уже наскучивший звонкий лязг металла отдавался в ушах раздражением — в камере он казался еще и отзывался эхом. Саске и вовсе забыл, когда последний раз расправлял плечи, складывалось чувство, что с несъемной смирительной рубашкой он начинал превращаться в горбатого грифона с подбитым крылом. В какой-то момент его начала беспокоить и фантомная боль, он задавался вопросом, чувствовал ли Наруто подобное? Прочные ремни на голове уже и не казались чем-то тяжким и сковывающим, скорее наоборот, сними их сейчас с него, он почувствует холод и опустошенность. В голове перематывались обрывки памяти за прошедшие года, но душа все равно цеплялась за недавний месяц, с насущным оттенком спокойствия и лаванды. И так он сходил с ума, пока в закрытых глазах не промелькнула знакомая чакра с белым пятном, а затем он и вовсе прозрел. Парню понадобилось несколько секунд чтобы свыкнуться с неприятным освещением, бледное пятно в глазах вдруг обретало очертания знакомого лица с двумя рубинами в глазах. — Деактивировал мангекье, хм? — с долей заинтересованности начинает Учиха, даже приятно впервые за долгое время увидеть знакомое лицо, — Пришел за советом? — Отчасти, — серьезно отвечает мужчина, смотря сквозь него, — В тебе не осталось сил, — констатирует он, осматривая левый глаз бывшего ученика. Саске чувствовал себя подопытным. — Как в тебе ужился глаз Итачи? — вопрос больше походил на риторический, так как Хатаке увлеченно всматривался в глаза последнего Учихи, — Я подозреваю, у тебя были с этим проблемы. — Да, были. Сухой ответ Саске отчетливо дал Хатаке понять его намерения поторговаться. — Я запросил суд несколько дней назад, так что послезавтра ты будешь под моим наблюдением, — устало выдыхает Какаши скрестив руки на груди, — Через неделю, Саске, в качестве защиты я созову Хьюга — они более чем заинтересованны в твоей персоне, — благодаря выстроенным давным-давно договорам между Фугаку и Хиаши, Саске определенно точно существовал в интересах Хьюга. Он слабо кивнул в ответ — этого было достаточно Какаши, так что он, не задерживаясь здесь лишний раз, уходит прочь.***
Сакура честно пыталась прийти в себя, дабы сосредоточиться на работе — впереди ждали две серьезные операции, но минувшее утро все также мелькало в подсознании. Она не могла толком понять, что происходит, когда на кровати обнаружила перед собой обеспокоенную Тсунаде, как мантру повторявшую «он больше не тронет тебя». Это, пожалуй, было самое ужасное утро в ее жизни, когда она, скрываясь от напора Пятой, стыдливо скрывала тело под одеялом, в краске ощущая ночные укусы. Харуно больше всего боялась увидеть в глазах Тсунаде разочарование, и оттого спрятала глаза, в точности как Какаши, когда он прятал от нее шаринган. В палате было тихо, и только стук ее сердца оглушал помещение — в ней застыли обида и влюбленность. Воображать Какаши любовником — совсем иное, ведь в реальности он куда резче. И девушка не могла точно ответить, нравилось ли ей это. Какаши был взрослым мужчиной, с пережитым грузом и болью, конечно это был контраст с ее воображением — такой человек не станет долго сюсюкаться с девушкой. И все же ей казалось, что Хатаке намеренно давал ей нестандартные задачи, слово спрашивая ее мнения. И… в конце-концов, она сама дала ему согласие в полночь, даже когда он повторно спросил ее — все же Какаши был очень осторожным. — Толстолобая! У Сакуры волосы встали дыбом, блондинка была слишком неожиданной, или возможно она стала невнимательной. Мысли постоянно заняты только Хатаке. — Тут уже давно никого нет, кого ты тут лечишь, а? — с насмешкой присаживается она, размахивая шикарными волосами. — Не выспалась, всего-то… — А на глазах другое написано, — прищуривается девушка, явно недовольная ответом. — Ах да, телепат, — выдыхает Харуно, незаметно поправляя воротник халата, словно на исцеленной шее до сих пор были видны яркие укусы Хатаке. — Ты поссорилась с… Шестым? Ха, по глазам вижу — да, — Ино присаживается ближе, так что на уютной койке становится тесно, — Расскажи. — Я не знаю, все сложно… — если бы не плотная одежда, девушка давно бы исцарапала локоть, в попытке скрыть мысли за переживаниями. — А что сложного, ты ведь живешь в его квартире, — недоумевает она. — Ну, больше нет, — разочарованно выдает Сакура, прежде чем Яманака начнет допытывать, — Тсунаде-сама меня выселила, если быть точнее, прежде чем я увидела Какаши-сенсея. — Ты так яро вешаешься на Какаши-сенсея, что тебя аж Тсунаде-сама отклеивает? — с насмешкой. — Нет же, свинина! Я даже не поняла, что произошло, ну то есть я догадываюсь, но… — Но? — Не знаю, сенсей вел себя очень странно и неоднозначно, особенно вчера ночью… — Хм? — замешательство Сакуры только подогрело интерес Яманака, — Давай посмотрю у тебя в мыслях? — Нет! Не надо, пожалуйста, мне тяжело это рассказывать, — она отводит взгляд, словно была последней грешницей на земле. — Я хочу помочь разобраться, — тон девушки становится более заботливым, — Он охмуряет тебя в ответ? — Вроде того, — усмехается Харуно. Про себя девушка опять восхищается блондинкой — та умудряется совмещать работу в больнице, в магазине цветов, и даже стажировку у Ибики Морино! От осознания своей «полезности» становится стыдно, хотя задачу поставить на ноги и привести в порядок голову будущего Хокаге она считает той еще работенкой. На часах далеко за полдень — скорее время обеда, Ино прощается после неудачных попыток позвать подругу в столовую и Сакура остается перечитывать карты больных. Симптоматика у всех была фактически одинаковая — многие после войны слегли в кому, так что за ирьенинами оставалась задача следить за состоянием шиноби. В глаза бросается медсправка одного джонина — действительно интересным оказывается его посттравматический синдром, отчасти напоминающий случай Какаши. Харуно внимательно вчитывается в дело и чувствует, как мурашки пробегаются по коже, похоже джонин попал под атаку десятихвостого, и, судя записям, все его товарищи и командир погибли на глазах, «…были раздолбаны в мясо, а их кровь, органы… глаза и мозги… были на моем лице». Ей сложно представить, как ощущал себя шиноби в тот момент, и особо не хочется воображать мясную кашу на своем лице — похоже ему досталось очень сильно. Смерть товарищей прямо на глазах до жути кошмарная боль, и вдруг она понимает, что подобное пережил и Какаши. Тяжело пережить смерть друзей — еще тяжелее быть убийцей этих друзей. Тсунаде упоминала мельком о том, как занималась психическим здоровьем Хатаке, но к великому сожалению она поздно спохватилась за него, так что устоявшаяся — и не вполне стабильная — психика Какаши уже не изменится. Впервые познакомившись со смертью в тринадцать лет, она позабыла о сне на неделю, сенсей в свои тринадцать лет самолично убил товарища по команде и это… был невероятный контраст. Детство — прочный фундамент всего человека, и поэтому ей думается, что первым делом им следует спасти детей — их короля, чтобы создать чистое будущее. С бегающими стрелками часов ей все больше кажется, что один мужчина явно перешел в стадию «избегать Сакуру». Так что ей, в перерывах между больными, остается лишь вчитываться в наиболее интересные карты пациентов. И ни один из сотни случаев не походил на странное состояние того мальчика с отцом. Как утверждала Тсунаде, его состояние стабилизировалось и на восстановление его отправили в Песок. — Йо, как дела? — Ксо! — девушка вскрикнула, Сакуре хочется рвать и метать, и в основном злость ее направлена на саму себя, за невнимательность, а не на маленького мопса со старым лицом, — Паккун? Эм… нормально? — Отрадно слышать, так и передам, — скучающий вид нинкена так и говорил о том, как неохотно он ответил на призыв хозяина. — Ему что-то нужно? — Харуно начинает подозревать, для чего сенсей прислал мопса. — Он хотел сказать, что не придет на осмотр сегодня, — как иначе? Сакура уверена, сейчас Хатаке исчезнет со всех возможных радаров, — И хочет, чтобы ты подошла к скале Хокаге вечером, часов в восемь где-то. — Так и сказал? — внезапно заинтересованно спрашивает она, словно Хатаке решил вдруг устроить ей сюрприз. — Дословно цитирую, — пес начал изображать голос Хатаке, прикидывая лапой мордочку, — Не приду на осмотр, виноградинка… — Вишенка. — Что? — Паккун уставился на девушку, словно та несла чушь. — Какаши-сенсей говорит вишенка. — Конечно, …но если ты чувствуешь себя хорошо, я буду ждать тебя на скале Хокаге в восемь, — победно завершает нинкен, — Ладно, я пошел. — Стой, разве тебе не нужно передать ему мой ответ? — Нет, Какаши хотел поставить перед фактом, пока! Мопс исчезает в клубке дыма.***
«От лица Куса но Куни смею сообщить Вам, деревне скрытой в Листве, о подозрительной деятельности Даймё соседних стран. И как Ваш верный друг и соратник предупреждаю Вас сразу, также хотел бы лично обсудить все вопросы, к утру мы прибудем в Конохагакуре неофициальным визитом.» Письмо скорее походило на дружескую переписку с нотками выточенного этикета и уважения — этим Тсунаде и нравилось общение Иошинори, молодая кровь, готовая вступить в дружбу за правое дело. — Что думаешь? — Сенджу откладывает письмо на край нового прочного стола. — Кажется у Даймё может намечаться новое собрание, вероятнее всего Иошинори-сама хочет уточнить свои дальнейшие действия с нами. — Решение, пожалуй, оставлю за тобой, в политике ты, ёкай тебя дери, очень хорош, — Не лезь в политику, и станешь самым мудрым каге — думается Какаши, — Ты говорил со старейшинами еще? По поводу установленной власти и законов. — Еще нет, — мужчина скрещивает руки на груди показывая самое недовольное выражение лица на свете. — Не тяни с тем, что сам же и натворил, — устало выдыхает Пятая, мимолетно вглядываясь в алый шаринган. — Какая разница, если они уже утвердили меня на пост Хокаге, — раздраженно выдает он, почесывая больную челюсть, как бы вспоминая утренний инцидент. — Такая, Какаши, что ты должен показать себя как уверенного и нацеленного Хокаге. — Что же, думаю у меня отлично получилось во время прошлого разговора со старейшинами, — его раздраженный взгляд выдает усталость, отчего Тсунаде хочется злорадно усмехнуться, все еще впереди. — И что же ты им наплел? — Сказал, что их жалкие попытки провести за мной слежку будут плачевно сказываться на их мнимой власти, и что их подопечные мои «заложники» до тех пор, пока старейшины не отстанут от меня. Воевать с политикой — самое гиблое дело, считает Какаши. Никак иначе все войны происходили по вине политики, заговоров, переворотов и революций. И поскольку спокойная жизнь на берегу речки светит ему лишь на пенсии, которую он благоверно рассчитывал получить уже сейчас, отсиживать кресло Хокаге ему придется десяток лет, дабы его дети жили в мире. Его… дети? Какаши никогда не рассчитывал обзавестись семьей, отчего-то ему было совестно представлять, что он сможет успокоится и принять чью-то любовь. Но сейчас… мысли о семье… нет, они не стали посещать его голову чаще, он лишь неосознанно начал понимать, что такой исход был бы лучшим в его жизни. — И, Какаши. Я хотела поговорить с тобой, — пониженный тон привлекает внимание Хатаке, после чего тот отвлекается от мыслей, — О Сакуре. Сердце забилось чаще, он отводит взгляд. — Что происходит? Это не давало мне покоя с самого утра, она была… потерянной. Что ты делаешь с ней? — Вернее спросить, что она делает со мной… — его грустная ухмылка западает в самую душу, мужчина отлично передавал свое настроение. — Сакура дорога нам обоим… не причиняй ей вред, Какаши. Она слишком молода для твоих проблем, — то, что он прекрасно понимал, слетало с ее уст острыми ножами, режущими его кожу, — Потерпи, еще день, неделю, месяц, должно пройти. Он убеждал себя в том, что должно пройти, но останавливался лишь на сутках, не в силах дальше терпеть. Он боялся повиноваться Тсунаде, ведь потеряет частичку того, что обретало в нем смысл каждый день. Он отводит взгляд. Под напором карих глаз он скучает по весне, живущей в его доме. — Ты уводишь взгляд в сторону, потому что внутри немного больно, — ее слова мечутся между строгостью и нежностью, — Но если не поборешь свою боль, она перейдет и на Сакуру. — Я не оставлю ее, — потерянно звучит он. Не ей, Тсунаде, лезть в чужие отношения, не ей решать, кто будет скрывать и прощаться с чувствами — ей совестно отводить Какаши от неиспытанных эмоций. Ей хочется надеятся на то, что правильное решение останется за Сакурой. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому…***
Рабочие будни, больше с непривычки, тянулись как назло долго, так что казалось, что больница высасывает из нее все. Сакура верила в свою любовь к работе, но сейчас — да и пожалуй этот месяц — в голове был один Какаши, горделиво скрывающий свои проблемы. Каким бы правильным — на первый взгляд — Хатаке не казался человеком, он был страшно упрям. Упрям настолько, что будет молчать и продолжать заниматься своими делами до тех пор, пока не ослепнет, и даже это его не остановит. Было странно знать о том, какой ленивый он человек, и при этом прекрасно понимать, что он страшный трудоголик — идеальный Хокаге увы и ах. Казалось, с тех самых пор, как она освоила ирьениндзютсу, она занимается — пытается — его лечением. С каждым днем надежда маятником металась от погасшей к зарождающейся. Хатаке Какаши — самый сложный и проблемный пациент всей страны Огня. Харуно усмехнулась мыслям, однажды Тсунаде рассказывала ей, как приходилось связывать юного-седого чунина, дабы срастить поломанные кости. Сакура отчаянно надеялась, что до этого не дойдет, иначе за попытку взять в плен Хокаге ее могут посадить. От мыслей ее отрывает стрелка на часах, осуждающе указывающая на цифру шесть — рабочий день по идее закончился, но дабы наверстать упущенное, девушка решила задержаться. Тем более ее ждет встреча с Какаши… А этого она боялась и жаждала больше всего. — Сакура-сан, поступил пациент с тяжелым случаем.***
Солнце давно скрылось за горизонтом — а точнее часа два назад, сейчас ночь приходила куда раньше — и мужчина впервые за день мог спокойно взглянуть на небо. Так темно, не ярко… глазам стократ приятнее глядеть на синий небосвод, нежели на серое, вырви глаз дневное небо. И сейчас, когда гулкий звон настырного одиночества бил по ушам, Какаши отсчитывал каждую минуту. Ему, верно, стоило придти куда позже, и опоздать в неизменной привычке, но ждать возможности увидеть розоволосую куноичи почти двенадцать часов… было слишком невыносимо. Хатаке думал, пришел намного раньше, оттого и нервно перебирал хитай-ате в руках, пока казалось не стер налобный протектор до дыр. Большим пальцем он проходится по эмблеме листа, вычеркивая невидимую полосу. В сейчас не самое мирное время для мира оказалось слишком много беглых шиноби — а с дезертирством он привык расправляться быстро и справедливо. Сейчас Какаши не хотелось занимать мысли политикой, правлением и шляпой Хокаге, но опаздывающая Сакура вынуждает погрузиться в ненужные мысли. «Справедливости ради, я познал боль ждущего» Минуты тянулись нещадно долго, и Какаши прекрасно понял бы, если Сакура не придет, в конце концов она не обязана говорить правду Паккуну. Но в сердце залегает боль, всякий раз ему стоит подумать о том, что он позволил себе сделать прошлой ночью. Чувства Сакуры волновали его сейчас больше всего. Как она? Была ли девушка права в том, что испытывала неопределенные чувства к нему? Хотелось, искренне и дико, распросить ее обо всем, что она думает. Сладкое присутствие ее чакры невозможно скрыть, а потому он улыбнулся сквозь маску — пришла. — Простите, я заблудилась на дороге жизни, — ее нежный голос звучал устало и близко, словно шепот в его сердце. — Оправдание и впрямь ужасное, — усмехается он. — Невероятно. «Я думал ты не придешь» Вдруг показалось, что подле него лишь фантом с незнакомым ароматом видения, Какаши принюхался. — Ты пахнешь клубникой. — Пришлось воспользоваться шампунем Ино, — казалось бы, вопрос Хатаке мало смутил ее, наверно к его сверхнюху стоит привыкнуть. — Вы позвали меня похвастаться своим каменным ликом? — осуждающе, но все так же нежно. Кажется Какаши замечает в ней раздражительность. Девушка указывает на не до конца высеченный каменный лик учителя, архитекторы явно не прогадали, придав скале строгий взгляд — идеальный для Хокаге. И все же глаза были немного другими, пускай у Какаши и был нечитаемый взгляд, но кроме него было недоступно все, так что все его эмоции и чувства оставались в глазах. Иронично, что Хатаке имел шаринган, казалось, ему он подходит больше, чем кому либо еще. — Это ты его еще без маски не видела, — ленно протягивает он, — Вся Коноха будет в шоке. — Правда?! — она тут же оживает, настигая мужчину. — Нет. Девушка едва заметно поникла, усевшись рядом с Какаши, она взглянула в привычный шаринган — как всегда завораживает. — Но изначально так и планировалось. Она выглядела измученной, а он по прежнему выглядел на ее фоне недостойно. Сакура прекрасно понимала, что Хатаке, скорее всего, будет избегать диалога на насущную тему, но все же его приглашение дарило надежду. Мужчина заметил, что Харуно приземлилась достаточно близко к нему, чтобы схватить ту за руку, и достаточно далеко, чтобы он не смог повалить ее на землю. И он воспользовался тем, что может. Мужская ладонь опустилась на замерзшие девичьи ладошки, она и впрямь мерзнет рядом с ним. Он перебирает ее крошечные ручки у себя в руке в попытке согреть, из-за чего Сакура кажется смущенной — он скучал по такому ее виду. Порозовевшие щеки, взгляд в сторону, это выглядело невероятно красиво. Но вдруг он уловил дрожь в руках, девушка словно хотела отстраниться.? — Ты боишься меня? — он говорил спокойно, приковывая свой взгляд на небо, где еще виднелись неяркие звезды, но казалось, с шаринганом он видел куда больше. — Что? Сенсей… — она тут же оживает и вглядывается в его профиль — умиротворенный. — Я все вижу, — он слегка улыбается глазами, с доудзютсу это выглядело немного жутко. — Вы игнорируете произошедшее, и спрашиваете меня так, словно это мои действия не несут никакой логики, — ее ладошки до сих пор покоились в его теплой руке, — И сейчас вы скажете, «давай забудем обо всем, ничего не было». — Я хотел поговорить об этом. Не сразу осознав смысл сказанных слов Какаши слов, она сделала глубокий вдох. — Правда? — Правда. И мне интересно, что ты скажешь, — он сжимает ее руки крепче. — Мне тоже… — Я не хотел обидеть тебя или ранить, но я буду лжецом, если скажу, что мне не понравилось вчера быть рядом. «Быть рядом». Так он и обозначает ту ночь? Сакура не знала, куда деть мысли. — Мне в самом деле нужен был твой ответ, чтобы понять, насколько далеко я могу зайти, — его тон становится ровным, успокаивающим. У Сакуры сбивает дыхание, — Я прекрасно пойму тебя, если ты отстранишься, я переживу. — Вы не уверены в том, что я чувствую? — по взгляду понимает, да, — Вы… позволите быть рядом с вами? И вновь в глазах читалось «да».