***
Он не редко испытывал панические атаки и животный страх, однако в этот раз было иначе — вместе со всем этим и прилив эйфории. Возможно такова на вкус смерть, думает он. Дом Харуно принял его с нескрываемым восторгом и почетом, так что он уже не был уверен, как себя вести с родителями куноичи. Кизаши и Мебуки Харуно едва ли были старше его самого, разница в какие-то жалкие пару лет, что заставляло чувствовать себя моральным чудовищем. Хатаке зашел с козырей — облачился в мантию Хокаге, купил корзинку с фруктами, хотя держал в кармане и запасной вариант, воспользоваться шаринганом и исчезнуть. Было несколько неловко заявляться вот так к ним, спустя почти полгода слухов и сплетен, томить их ожиданием и только сейчас внезапно соизволить появиться. Возможно, он просто нервничал. А возможно дружелюбные улыбки Харуно просто давили на сознание. Какаши осторожно ступал по коврам дома, словно те были из лавы, и застенчиво присел в гостиной. Повсюду висели фотографии Сакуры, будь то повзрослевшая Харуно, или совсем малышка в крохотном свертке пеленок — везде один взгляд, ошеломляющий, прекрасный. Он невольно задумался, что однажды тоже хотел бы гордо развесить стены дома фотографиями своей дочери, с такими же живыми зелеными глазами, и такими же розовыми волосами. Шестой мечтательно вздохнул, когда увидел на стене диплом об окончании академии шиноби с отличием в рамочке, интересно, будь отец жив, повесил бы также заслуги пятилетнего сына? Мебуки поднесла мужчине чай с даренными фруктами и устроилась с мужем напротив Хокаге. Конечно, им было интересно, чем же заслужили такой внезапный визит, поэтому Какаши гладко перешел к самому главному. Сенджу утверждала, что он прирожденный дипломат, однако сейчас его таланты рассыпались в пух и прах о прочную стену семьи Харуно. — Мне очень жаль, что я смог посетить вас лишь сейчас, когда слухи гуляют по Конохе уже долгое время, — он нервно вертит чашечку в руке. — Только слухи, Хокаге-сама? — разочарованно вдруг говорит женщина. — Кхм, — Хатаке кашляет в кулак и поправляет повязку на глазу, она сейчас отчего-то казалась такой неудобной, — Верно сказать, что они все неправильно преподнесены. — Сакура не соблазняла вас? — старший Харуно осторожно смотрит в серый глаз. Какаши отчего-то был готов к немного иному вопросу. — Позвольте, она лишь в очередной раз спасла мне жизнь, и мы взглянули друг на друга по-другому. И… — мужчина незаметно мнет края мантии, желая раствориться в воздухе, — Вы воспитали замечательную дочь, отличного воина, — он вдруг обнаруживает себя возле стены «почета», где на него глазела розоволосая девушка, — Я благодарен вам за это, как Хокаге. И я также хочу сказать вам, что настроен серьезно. Он осторожно следит за реакцией родителей, произносит все слова медленно и внятно, чтобы до них дошла вся суть его послания. Какаши мимолетно разглядывает людей — у отца пышные розовые, чуть темные волосы, а у матери упрямый взгляд, цвета сочного яблока. В ее тонких ручонках видна сильная хватка и горящее сердце — это, он понимает, она передала дочери. В душе он не может перестать улыбаться, пускай на сердце сейчас страх. — Я прошу вашего благословения, не как Хокаге, а как мужчина, чье сердце целиком и полностью отдано Сакуре, — наконец произносит он в легком поклоне. На лицах Харуно застывает восторг, а в губах немо читается согласие. Одно испытание он пережил, а впереди еще другие. — Хокаге-сама, мы будем счастливы доверить вам дочь, — они вскакивают с дивана и окружают Хатаке, накрывают словно волной. И он понимает, в этой семье царит любовь и тепло.***
Они разбрелись по домам, а он ее, конечно же, чувственно проводил, ведь так было лучше — каждому наедине стоило обдумать происходящее. Он все еще считал, что в ту ночь она успела передумать тысячу раз, а сам тем временем отправился за помощью к Тензо. Он освятил это, как особую миссию, специально для Хокаге, и Тензо, конечно же, со всей серьезностью отнесся к заданию. Но когда Рокудайме почему-то достал дорогущую бутылку сакэ, подозрительно напоминающую ту, что стояла в шкафу дома Пятой, то шиноби с горечью осознал всю сложность миссии. Он обреченно уставился на своего семпая, сняв с себя фарфоровую звериную маску, что жаждала крови. — Одному — алкоголизм, в компании нет, — Шестой достает пиалочки и разливает туда дражайший алкоголь. — Семпай, скоро Пятую нагоните, — шиноби сдается под вялым взглядом товарища, не терпящего отказа. — Я, вероятно, скоро женюсь, — Какаши рьяно разглядывает содержимое сосуда — так ли хороша выпивка? — М-мои поздравления! — тут же выпрямляется Ямато. — Не лучшее время, да? — грустно улыбается мужчина. — Конечно, есть еще время подумать… — Я, честно сказать, устал думать — еще больше сомнений будет, — он делает первый глоток, что огнем разливается по организму, и как Тсунаде это пьет? — Я не знаю… я просто хочу семью, с ней. Тензо думается, что он уже пьян, раз так сильно развязался язык. Либо же был и в самом деле взвинчен, хотя в глазах все равно читалась радость. — Лучше поздно, чем никогда, — смеется он. — Возможно, — тянет Какаши и залпом выпивает остаток пиалы. — Кампай! Хатаке не прогадал, когда позвал Ямато выпить вместе с ним — благодаря клеткам Первого, его было тяжело споить. Тяжело, но не невозможно, вспомнил Какаши. Содержимое дорогой бутылки со временем исчезало, а мужчины переключились на дешевый алкоголь, понизив тем самым злосчастный градус.***
Сенджу вяло расхаживала по коридорам госпиталя, за пять лет ставшего таким родным, что и кресло Хокаге не сравнится. Шизуне провела «экскурсию» по новому медоборудованию, необходимо было сверить все данные и провести тотальную проверку. Женщина понимала, что уже в скором времени может со спокойной душой оставить госпиталь, также как и кресло Каге, ведь Сакура подавала большие надежды. Тсунаде не без гордости разглядывала новые отметки Бьякуго на лбу ученицы и поняла — больница будет в надежных руках. Только этим молодым ручкам нужен опыт, который подарит время. Пятая убедила девушку начать обучение ирьенинов своей технике, чтобы навсегда закрепить защиту Воли Огня в сердцах людей. Она сама с нескрываемым интересом изучала переписанную Сакурой технику Мито Узумаки и поняла, что ту еще можно доработать и упростить. Это она, пожалуй, тоже оставит на Харуно. А пока что Тсунаде лишь отбирает ей учеников, чтобы и те передали свои знания другим — так будет легче. — Что еще привез Хатаке? — она утыкается в списки техники и дивится каждому аппарату. — Это пока что разработка, Тсунаде-сама, но… — Показывай. На рабочем столе лежал странный небольшой прибор, с цифровыми обозначениями на панельке, а к нему был соединен провод с маленьким металлическим держателем. Женщина пока не поняла, от чего работает прибор, но его задумку точно могла помнить в речах Какаши. Однажды он поделился с ней интересной ситуацией — в моменте сильной панической атаки он остановил сердце, путем тайной техники АНБУ, а потом вновь запустил его природной чакрой. Сенджу не сразу осознала суть сказанного, но позже провела довольно долгий вечер в раздумьях. Запустить биение сердца искусственным путем, без применения мистической ладони или прямого массажа сердца — хитро. Она провела с Орочимару интересный эксперимент на грызунах — только переставшее биться сердце вновь запустили слабым притоком райтона. Как ни странно, получилось. Когда Какаши получил добро, то сразу же отправил весточку знакомым ученым из Воды, чтобы те соорудили нужное оборудование. Чакра молнии не была особо распространена, особенно в стране Огня, тем более не многие ирьенины пользовались природными элементами. А воспользоваться искусственной молнией, чтобы восстановить ритм сердца мог каждый. Пятая внимательно прочитала не длинное руководство к оборудованию и забрала с собой, сегодня она вновь навестит лабораторию бывшего товарища с его милым экспериментом.***
Уличные шумы мешались между собой, создавая тем самым некое эхо в его голове. Глаз снова у него, но что-то не так. После больницы он чувствует себя как прежде, вот только чакра по-прежнему сходила с ума. Саске был в ярости от произошедшего, конечно же, из-за самого себя. Учиха винил себя в том, что так легко поддался противнику и тут же слег в больницу. Он не мог оставить это просто так, но и искать иголку в стоге сена не намеревался — прошло слишком много времени, чтобы идти по следу нападавших, которых он едва ли помнил. По словам Хинаты, обстановка вокруг больше походила на затишье перед бурей, нежели на компромиссы и белые флаги. Девушка изредка наблюдала за деятельностью Райкаге и послов, последние все никак не отставали от Каге, пытаясь завлечь к себе. Вполне вероятно, что и сами Даймё поняли минусы своей затеи, ведь это могло бы спровоцировать самый настоящий геноцид. То, что Райкаге играл в одну игру с Какаши не было тайной, однако, что именно затеял Шестой — загадка. Саске рассчитывал на то, что в скором времени сможет узнать больше и тут же отправит сокола в Коноху, а пока разгуливал по шумным улицам Кумо. — А если нападут снова? — Учиха прерывает их совместную тишину в кафешке, где подавали на редкость вкусные сашими. — Хм? — Хината отвлекается от зеленого настоявшегося чая, что пах горами. — Я не смог предвидеть действия противника и поплатился за это, — он сжимает палочки покрепче, — Что, если я вновь совершу осечку? — Сакура-чан спасла твои каналы и поставила на них защиту, так что чакроподавляющее оружие не пройдет. — Что, если нападут на тебя? Хьюга скрыла смущенный взгляд за густой челкой, которая точно не смогла спрятать ее румянца и легкого движения плечами. Аромат чая вдруг обрел нотки мяты, что холодит разум и отрезвляет душу. Саске все также смотрел в свою тарелку, но голос его был направлен к ее сердцу, понимала она. Хината не знает, что ответить и держит довольно долгую паузу, пока голос не возвращается к ней вместе с рассудком. — П-похожих случаев не было уже две недели, — все же мнется она, обращая взор в пол. — Хината. Саске обрывает ее резко и без жалости. А его теплая рука ловко заточила в плен ее, такую же красную, как и щеки. — Я обещаю защитить тебя. Учиха был похож на спокойную холодную ночь, в которую можно ожидать бури — ураган, что испытывало ее сердце, был похож на ту самую буру. Ее сердце и душа близились к закату понимала она, и стремиться к солнцу, довольно… обжигающе. Саске был чистым ночным небом, а она походила на луну — такая же далекая, холодная, но невероятно прекрасная, как видел он. Учиха помнил эхо ее голоса, что слышался сквозь долгий сон в палате и осознал. Он станет ей опорой в ответ. Хината не сразу обнаруживает то, что они держатся за руки вот уже который квартал. Его хватка такая незаметная и одновременно успокаивающая, что ей не хочется отпускать. Саске выглядит отрешенным, смотрит куда-то в небо, но большим пальцем руки приглаживает гладкую кожу девушки. — Саске-кун… Тонким голоском она тут же привлекает его внимание, после чего сразу же жалеет об этом. Он молча выжидает продолжения, а Хината и сама не знает, что хотела сказать. Хотела поблагодарить за обещание? Или сказать, что тоже готова отдать силы за него? — Можем… пойти потренироваться, думаю, тебе будет сейчас очень полезно. В уголках губ читается легкая улыбка, и он соглашается.***
Какаши распустил АНБУ с довольно агрессивным «не трогайте меня», и продолжил свой вечер с другом. Мужчина оброс маленькими ветками, а значит Хатаке почти споил его. Шестой умудрился захватить с собой пару документов, которые точно не ждали до утра, и пьяно перебрал злосчастные бумажки. В глазу до сих пор зудело, а вырвать шаринган с корнем совсем не хотелось — Какаши вдруг решил показать свои умения Тензо. — С-семпай, а глаз так и должен крутиться? — шатен тыкнул пальцем в открытый шаринган, что водоворотом кружил томоэ. — Без понятия, — честно отвечает Какаши, чувственно закатывая глаза, — У меня есть проблемы поважнее, чем эти проклятые глаза, — мужчина с трудом попадает печатью по бумаге. — Тогда не стоило напиваться, — бросает он. — Не стоило становиться Хокаге, — Какаши удерживает равновесие за столом, чтобы не упасть прямо в документы, — Чертовы старейшины… Мне кажется, о-они опять ведут двойную игру. — Я п-прослежу за ними, если надо, Семпай! — капитан АНБУ чувственно прикладывает руку к сердцу, то почему-то билось с неестественной силой — виной тому алкоголь? — Что бы я без тебя делал, — Рокудайме расслабленно тянет улыбку и с грохотом откладывает бумаги. В глазах появилась смешинка, не присущая его трезвости, а на щеках горячий румянец. Мужчины делают новый глоток сакэ, за которым следует долгая упоительная беседа, из которой Какаши боится запомнить ровным счетом ничего. Они заточили свою посиделку в его одинокой квартире, уже насквозь пропахшую вишней и цветами и Хатаке не может перестать думать о Сакуре. О том, как все же посчастливится увидеть ее в белом кимоно с волшебными узорами и его собственным символом клана. — Тензо, а если она передумает? — опечаленно звучит он. — Вы самый завидный жених, Хокаге-сама, — с напыщенной серьезностью вдруг отвечает Ямато. Возможно так и было, понимает Какаши, вот только чрезмерное внимание общественности может привести к не лучшим результатам. Он боялся и знал, что теперь Сакура станет главной целью его недоброжелателей, особенно Даймё. Хатаке понимал, что рано или поздно ему поступит серьезное предложение — скорее сделка — что поставит на кон и судьбу его будущей жены. Он сам подписался на это, печально осознает он, но как только в его глазнице оказался родной глаз, а внутри вновь запылало белым защитным огнем, он понял, что сумеет защитить ее. Отчего-то при мысли о Сакуре ему захотелось домой, не тут, где пахнет вишней, алкоголем и одиночеством, а в место, где будет жить его будущее. Он пьяно улыбнулся самому себе, теперь у него в действительности будет дом и семья, как когда-то тридцать лет назад. — А что делает моя невеста? — риторически обращается он в пустоту. Шатен тут же вскакивает из-под кучи бутылок и бумаг. — Семп-ай, нет! — даже румянец не скрыл его побледневшей кожи. Хатаке вопросительно хмыкает и отнекивается от настырных рук друга, что тянут его вниз к столу. Движения Тензо смазанные, но сильные, точно деревяшка. Шестой не без усилия уклоняется от деревянных щупалец, что окружают его, в попытке усмирить. Он врезается в стену и грохочет валявшимися на полу бутылками, Тензо тем не менее становится ближе. Какаши старательно раскрывает левый глаз и вглядывается в пьяное сознание друга, после чего тот рухнул на пол. — Лучше проспись, — слабо улыбается он. Сил и разума хватает только на один шуншин, и поэтому остальной свой путь он перемещается на своих двоих, почти ватных ногах. В голове застыли сладкие образы Вишневой девушки, чья подтянутая фигура будила в нем зверя. Он голодно ухмыльнулся самому себе, когда вспомнил их первый раз в стране Воды, когда стена между ними рухнула.***
Когда он проводил ее до дома, то с тоской отпустил руку, на безымянном пальчике которой сиял нежнейший кварц. Какаши подарил легкий поцелуй поблескивающему камушку, а затем ей в лоб, где красовались уже три четких ромбика. В сердце был топот, и в его тоже, она чувствовала, но все же, скрипя душой вошла в дом. Жизнь и в самом деле походила на Цукуеми, с тревогой осознавала она — каждое действие Какаши воплощало ее заветные мечты, а даренные чувства приводили в восторг. Сакура вспоминает все прочитанные ей романы, и понимает — нет, любовь не такая. Подобную любовь не описывают в книгах, не показывают в кино, ведь она настоящая, взрослая и уверенная. Харуно мечет глубины разума, там ей нашептывают, что все идет так, как надо. Ей обязательно нужно сходить к родителям, посмотреть в их счастливые глаза своими, не менее восторженными. Какаши сказал: «когда расцветут гортензии», но экзамен на джонина проведут лишь в июле, значит и торопиться пока не стоит, верно? Сакура с тревогой в сердце понимает, что свадьба Рокудайме может привлечь ненужное внимание. Что, если Даймё нападут откуда не ждали? Но она уверена, Хатаке уже прокручивает в седой голове тысячу и один способ противостояния. Также беспокоил и тот факт, что сами лорды обращались ко всем четырем Каге с заманчивым предложением, но Какаши пока не трогали. По его словам, чтобы привлечь должное внимание и внушить некий страх в Даймё, ему нужно потратить все ресурсы и знания на улучшение деревни. Хатаке даже поговаривал о том, чтобы расширить территорию Конохогакуре, что несомненно выкажет его силу как правителя. Больше территория — больше подчиненных. Она не без гордости думает о своем женихе перед сном и погружается в грезы. Сладкий сон был прерван громким стуком, ни то в сердце, ни то в окне. Девушка с трудом разлепляет глаза и осторожно смотрит на часы. Четыре утра. Она надеется, что громкий звук лишь плод воображения и переживаний сердца, но тот вновь повторяется. — Сакура-а! — чуть заглушенный знакомый голос врывается в уши. Харуно подскакивает на месте и подходит к окну. В узеньком балкончике, прямо на перилах, вальяжно устроился Шестой, чуть сгорбившийся и явно навеселе. — Саку-у… — мужчина обрывается на полуслове, когда она затаскивает его внутрь. Первое, что она подмечает, это сильнейший запах запах сакэ, а уже потом и приспустившуюся маску на порозовевших щеках. От Какаши несло алкоголем за версту, и Сакура в самом деле не понимала, как он умудрился залезть на третий этаж на балкон, раз ноги едва его держат. Хатаке спешно стянул с себя маску и всем весом пытался свалиться на нее, в попытке подарить очередной поцелуй. — Сенсе-ей, ведешь себя хуже Шишо, — Сакура преграждает путь пьяных губ ладошкой и оттягивает мужчину к дивану. Какаши пьян, расслаблен, но подчиняться почему-то не намерен, он с трудом старается встать, пока розоволосая куноичи не вжимает его в подушки с силой. На улице светало, вот только в ее скромную квартирку первые лучи еще не попадали, а значит был еще шанс увалить спать мужчину. Сакура пытается осторожно снять с того провонявший сакэ жилет, но Хатаке вновь лезет с очередным приступом страсти. — Я скоро женюсь, — пьяно мурлычет он, снова и снова пытающийся залезть на нее. — Я знаю, — мягко улыбается она. — А-она самая прекрасная… — Неужели? Какаши пытается стянуть с себя перчатки, но пальцы, будто окаменелые, вовсе не слушали его, поэтому девушка снова помогла ему. Он гуляет взглядом туда-сюда, и только сейчас Сакура замечает один активированный шаринган, что кружил водоворотом. Взгляд у него был расслабленным и пьяным, но не менее осознанным, даже каким-то диким, как казалось Харуно. Он треплет свои лохматые волосы и словно бы пытается придти в себя, ведь в голове розовый нежный образ вытворяет с ним невозможные вещи. Девушка аккуратно перебирает ткань водолазки и хочет снять с него пахнущую водолазку, вот только в Какаши это вдруг будит что-то первобытное, отчего он переворачивается набок — Сакура слышит собственный барабан сердца. — Я никогда в своей жизни не хотел ничего так яро… — его низкий баритон оттеняет прошлые игривость и мурлыканье, если минутами ранее он едва складывал буквы, то сейчас звучал четче всего. Она чувствует подступающий жар, а внизу возникает непосильная тяжесть, приковывающая ее к дивану. В зеленых глазах застывает непонятная ему эмоция, а сама Сакура видит лишь голод его разноцветного взгляда. Она была готова отдаться ему тысячу раз, вновь и вновь кричав его имя. Но будь она проклята Ками, ведь ей хотелось поиграть на нервах Хатаке. — До свадьбы нельзя, — вертит она пальчиком возле его лица, и то немного дивится. Мужчина щурит глаза и она понимает, потом будет плохо от похмелья. Она вспоминает, не остались ли у нее драгоценные пилюли от Шизуне, но Хатаке цепко хватает ее за бедра. Седая голова мягко устроилась на полуобнаженных бедрах девушки, отчего она прекрасно ощущала горячее дыхание кожей. Руками она перебирает пепельные локоны и массирует виски, чтобы хоть как-то ослабить скорую боль. Какаши огромный, по сравнению с ней так точно, поэтому без использования чакры ей никак не выбраться из этой ловушки. Сакура проводит руками по красивому мужскому лицу, делает все мягко и осторожно, чтобы он наконец уснул. — Сакура… — тихо зовет он, сквозь закрытые веки. Он расслаблен, и поэтому вечная морщинка меж бровей пропадает — вот-вот уснет. — Да? — все также тихо отвечает она. — Подари мне дочь с такими же упрямым сердцем, с твоими яркими глазами, — она замирает на каждом слове, словно бы ее дыхание спугнет его горячий тон, — И розовой макушкой.Подари нашим детям свою счастливую улыбку…
Он дышит ровно и медленно, голова вдруг стала тяжелее, а руки не ослабили своей хватки. Сакура осмеливается опустить свой взгляд на него, уже сладко спящего и умиротворенного. Щеки сами невольно краснеют, но не так ярко, и она понимает, что совсем скоро они станут семьей.