Gravity of love

Так темно… Я пытался вынырнуть из этой непроглядной тьмы, но она не желала меня отпускать, и я все глубже погружался в ее ледяные воды, из последних сил барахтаясь, сопротивляясь ей… Я же пообещал… Пообещал ЕМУ! Я не должен умереть… Я должен оставаться здесь, должен помнить, все время помнить… *** … Это началось почти сразу, хоть я какое-то время не понимал, что со мной. Я, разумеется, замечал обиду и даже ненависть Себастьяна ко мне, но сначала они мало меня заботили. Я привыкал к своей новой ипостаси, вкушая и познавая все преимущества бессмертного существования. И пока я тешил себя иллюзиями, что у него это скоро пройдет, вечер незаметно стал моим любимым временем суток. Потому что он был заполнен прикосновениями моего слуги во время купания и переодевания. Я стал хотеть, чтобы он ко мне прикасался. Я остро теперь реагировал на его появление, на любой его жест. Каждый раз, когда он случайно подходил ко мне слишком близко, я ждал, что он притронется ко мне. С некоторых пор человеческая музыка утратила для меня прежнюю прелесть, но низкий чувственный голос Себастьяна неожиданно оказался слаще любой мелодии. Я падал и падал в этот омут новых ощущений, не осознавая, что со мной происходит. Но одновременно с растущим новым чувством во мне, в его глазах росла насмешка и… настороженное ожидание. Я никак не мог понять, чего же он ждет, но однажды все прояснилось. Он только вошел, держа в руках на подносе свежую местную газету, как всегда элегантный и настолько привлекательный, что я, подняв на него глаза, невольно застыл. — Утренняя газета, милорд. Он стоял прямо напротив окна, в десяти шагах от меня, словно просвечиваемый насквозь яркими лучами утреннего солнца, и я даже вздрогнул от нахлынувшего острого желания прикоснуться к нему. И тут в его взгляде я вновь увидел насмешку и то самое ожидание. Мое тело — не я — совершило прыжок, за секунду преодолев расстояние между нами. Я опрокинул его на спину, и серебряный поднос, вылетев из его рук, звонко ударился о паркет, оглушительно крутясь и подпрыгивая, пока, наконец, не замер. Ненужная газета отлетела в другой угол гостиной. Я буквально оседлал его, что есть силы прижав к полу. Мои руки сомкнулись на его шее. Если б я мог, я бы спалил его своей яростью. Но вместе с тем все же наслаждался ощущением близости его тела. — Что со мной, Себастьян? — прорычал я, не узнавая собственного голоса. — Почему я… почему ты мне… откуда во мне эти странные мысли? Ты знаешь, я вижу. Но ведь так быть не должно! Что происходит? А он по-прежнему оставался идеальным дворецким: невозмутимым и хладнокровным. — С тех пор, как вы стали демоном, — ответил он мне своим невероятно чарующим голосом, и я не удержался: мои пальцы неспешно заскользили по его лицу, словно изучая, — все человеческие чувства и привязанности умерли в вас. Образовавшийся же вакуум заполнили все пороки и греховные желания — непременные черты демона. Многие из них были присущи вам еще в вашей «прошлой» жизни, но есть и те, которые вы, будучи человеком, никогда не испытывали. Как раз эти склонности теперь особенно в вас сильны, потому что не знакомы вам, и вы не знаете, как с ними справляться. Раньше вы никогда не испытывали ни к кому влечения, в вас не было потребности в физической близости. В этом смысле вы оставались невинным ребенком. Поэтому сейчас вы столь одержимы похотью и сладострастием. То, что вы испытываете ко мне, называется вожделением. И на последней фразе он все же позволил себе улыбнуться краешком губ. Он явно злорадствовал. Очевидно, он воспринимал это как некую месть мне за его вечное рабство. Пока он просвещал меня, мои пальцы продолжали беспрепятственно изучать его лицо, скользя вокруг глаз, по линии носа, и спустившись к губам, задержались там, трогая их, обводя, играя, желая добиться ответной реакции. Но тщетно. Ответив на мой вопрос, он плотно сжал губы, и теперь покорно лежал подо мной, не пытаясь освободиться, хотя сделать ему этого ничего не стоило, а в глазах вновь появилось уже знакомые мне презрение и ожидание. И тогда я все понял… — Ждешь, когда я прикажу тебе переспать со мной? Это был риторический вопрос. Он думал, что я способен на это — принудить собственного дворецкого к физической близости посредством простого приказа, наплевав на его отвращение ко мне, а также на все принципы, которым когда-то я подчинял свою жизнь. Что ж, он хорошо меня знал, сейчас, пожалуй, даже лучше меня самого. И с ужасом я признался себе, что нахожусь буквально в шаге от этого. Я оставил в покое его лицо, слез с него и отвернулся. Мне стало противно и горько. — Пошел вон! Он мгновенно поднялся с пола. — Как прикажете, милорд! *** И вновь эта тьма. И тяжесть, страшная тяжесть. Нет сил даже открыть глаза. Очень хочется сдаться, чтобы все быстрее закончилось. Я так устал… Где же Себастьян? Он ушел, оставил меня… Но зачем-то просил дождаться его и не умирать. Сказал, что у меня получится. Но как? Как удержать эту тонкую ниточку, связывающую меня с миром живых? Связывающую меня с ним? *** Я запретил ему мыть и переодевать меня: каждый раз эти повседневные действия распаляли меня настолько, что я едва удерживался, чтобы не отдать ему унизительный и бесчестный приказ. Поэтому я предпочел обходиться без его помощи. Да и нелепо было бы демону не уметь самому одеться. Но однажды… — Себастьян! Через секунду он появился на пороге моей спальни и, застав меня обнаженного перед зеркалом, не смог скрыть своего удивления. И еще на дне его глаз я уловил какое-то новое чувство, но не успел расшифровать его. Через секунду он совладал со своими эмоциями, и вновь стал безупречным дворецким. — Доброе утро, милорд! Вы меня звали? — Себастьян… — я вернулся к рассматриванию собственного отражения, — я расту? — Да, милорд. Ваше тело питает теперь Ад, ваши силы растут и ваше тело тоже. Обрести истинный облик может только взрослый демон. Милорд, через несколько лет вы повзрослеете, и ничем уже не будете отличаться от остальных демонов. Хорошая новость. Вот только заставить себя радоваться ей долго я не мог. Не дождавшись моего ответа, Себастьян почтительно, но холодно, поклонился и тут же вышел из комнаты. Уже на второй год своей новой жизни я отчаялся дождаться перемен в отношениях с Себастьяном. Постепенно каждый новый день становился настоящим испытанием для меня. Видеть его, слышать его голос, желать до одержимости — и вместе с тем получать в ответ лишь сдержанную почтительность и ледяную покорность, за которыми скрывалось презрение — все это было похоже на изощренную пытку. А ежедневная борьба с самим собой, чтобы сохранить достоинство и не принудить его к нежеланной близости, морально истощали меня, ведь, по сути, я воевал с собственной демонической сущностью. Сдерживал меня лишь мертвый уже человек — какой-то там граф Фантомхайв, а наружу рвался безудержный, вожделевший своего слугу, демон-Сиэль. Страстность собственной натуры теперь играла против меня. Мне стало невыносимо такое существование. Я наполнялся злостью все больше. Люди теперь вызывали во мне такое отвращение, что однажды я решился все же оставить город и найти уединение. К людям мы теперь возвращались только для охоты на них. Однако и присутствие Себастьяна, его лицемерная забота обо мне, его неискренняя покорность и неуютная идеальность буквально убивали меня. Я стал обдумывать возможные решения проблемы. Как я и признался ему, какое-то время я думал о том, чтобы разорвать контракт. То есть пытался думать…, но как только мне представлялся свободный Себастьян — не зависящий от моей воли, забывший меня и, возможно, преклоняющийся перед новым хозяином, меня начинало трясти от бешенства. Будучи человеком, я никогда не испытывал ревности. Зато сейчас я познал ее мощь в полной мере. И однажды я честно признался себе, что никогда не смогу его отпустить добровольно. А еще мне было понятно, что моя борьба с самим собой бесполезна. Однажды я все равно проиграю. Вернее проиграет благородный граф Фантомхайв, а демон восторжествует, когда вопреки своим человеческим принципам, все же отдаст тот самый приказ, и сделает Себастьяна своим любовником. И ликование во мне сольется с вечным позором. Так, постепенно, я все глубже погружался в пучину безысходности, пока в один из дней мне не открылось, что смерть была бы идеальным решением для нас обоих. К чему жить, если в этой жизни нет ни малейшего смысла, а самое близкое мне существо всегда будет ненавидеть меня? Как только эта мысль коснулась моего сознания, я обрел внутреннее спокойствие. Больше бесцельного существования бок о бок со злейшим врагом, больше, чем принудительная близость с возлюбленным, презирающим меня до скончания времен, меня устраивала смерть. И я решил умереть. Для него. Выбор был несложен. Меня мог бы попытаться убить другой демон или жнец, но Себастьян обязан по контракту защищать меня даже ценой собственной жизни, а это мне было совсем не нужно. Я помнил его слова про необходимость поглощения душ. *** Голод — страшная штука. Пока я был человеком, мне ни разу не доводилось подолгу голодать. В порядке вещей для меня было вовремя утолять появляющееся чувство дискомфорта. Умирать от голода в течение долгих двенадцати месяцев было невыносимо тяжело. Но я вынес. Железная воля или банальное упрямство? Не все ли теперь равно? Скоро мои мучения закончатся. Поглощение душ все равно не доставляло никакого удовольствия. Это не Эрл Грей редчайшего сорта, искусно заваренный моим безупречным дворецким, и не большой кусок вишневого пирога в шоколадной глазури, приготовленный им же. Вот если бы за эти три года я смог отведать чистой души…