_________
Цзян Чэну удается встать с земли лишь через пару часов и он сразу начинает осматриваться. Подождите, возможно он всё же мертв. Цзян Чэн оказывается в окружении черных деревьев с огромными извилистыми ветвями. Но больше всего Цзян Чэна сбивает с толку не только неестественные изгибы этих деревьев. Дело в том, что листья, трава и всё, что должно быть зеленым — здесь темно-красного цвета. Он смотрит на небо, с которого только что упал. Он видит, что облака тоже разных оттенков красного. Что за херня. (Тебе нужно перестать так громко думать. Теперь, когда ты здесь — стало труднее отключиться от тебя) Цзян Чэн резко оборачивается, чтобы найти, откуда идёт этот голос. Но когда он не находит никого вокруг, он быстро понимает, что… Он слышит это в своей голове. (Вау, да ты умник. Быстро дошло) Цзян Чэн не узнаёт голос, но может сказать, что он определенно мужской и немного грубый. Он борется с желанием вырвать себе волосы, когда к тому голосу присоединяется более мягкий, но всё же мужской: (Фа Цун, мог бы быть немного повежливее. Он, вероятно, уже и так потрясён.) Цзян Чэн определенно сошёл с ума. Или умер. Он умер. Это нереально. Это не может быть реальностью. На этот раз присоединяется резкий женский голос. (Хань Го, ты говоришь так, словно это не ты расстроился из-за того, что он недавно сказал слово «хуйня».) Цзян Чэн опирается о ближайшее дерево спиной и скатывается по нему на землю из-за дрожащих ног. Нежный мужской голос снова звучит в его голове: (Ну откуда мы должны были знать, что наши мысли будут проявляться на его руках, Цзюй Лянь? А как насчёт тебя и твоих маленьких посланий? Неужели нельзя было быть менее таинственной?) Цзян Чэн закрывает глаза и бормочет себе под нос все известные ему молитвы. Грубый голос появляется снова: (Приберегите свое нытье на потом, Хань Го. Ребёнок начинает волноваться. Слушай, дитя, для нас всё происходящее — тоже странно. Этого не случалось раньше и мы тоже пытаемся разобраться. Где ты? Видишь какие-нибудь здания?) Цзян Чэн прекращает свои молитвы и начинает осторожно оглядываться. Он может мельком увидеть здание над деревьями. Но как, блять, он должен им об этом сказать? Мягкий мужской голос снова звучит в голове: (Не выражайся! Клянусь, люди словно и не знают других слов) На этот раз отвечает Цзюй Лянь: (Хань Го. Сейчас, блять, не время. Дитя, у тебя уже получалось. Просто сосредоточься и почувствуй связь. Со временем ты научишься выключать и включать её.) Цзян Чэн глубоко вздыхает и пытается сделать то, что ему сказали: (Кажется, я вижу здание за деревьями.) Цзян Чэн видит, как огромная вспышка освещает небо над этим зданием. Он понимает, что следующий голос принадлежит Фа Цуну: (Ты видел это, ребёнок? Это мы. Попробуй добраться туда.) Цзян Чэн определенно не хотел идти в здание, где находятся трое человек, что могли внезапно заговорить с ним в его собственной голове. Хань Го заговаривает следующим: (Ну, это немного грубо. Ты бы предпочёл застрять в лесу подземного мира, будучи живым человеком? В таком случае мы не можем гарантировать, что стоя там ты не будешь привлекать излишнее внимание.) Цзян Чэн уже хочет избавиться от этой глупости в своей голове. Подземный мир? Живой человек? Излишнее внимание? Что здесь, блять, происходит? Он снова пытается использовать связь. (Хорошо. Я скоро буду там)_________
Цзян Чэн выходит из леса и оказывается у подножия ступеней огромного замысловатого дворца из чёрного и красного нефрита. Он поднимается по ступенькам, нервно крутя на пальце Цзыдянь. Добравшись до высоких красных дверей, Цзян Чэн на мгновение остановливается. Что происходит? Почему он не умер? Почему он здесь? Цзян Чэн уже собирался открыть дверь, когда они сами отворяются для него изнутри. — Ты бы узнал ответы на эти вопросы, если бы, блять, пришел ещё в самый первый раз, когда мы тебя позвали. Цзян Чэн моргает, глядя на женщину перед собой. Он узнает этот голос… это Цзюй Лянь. — Вау, ты был прав, Фа Цун, он умен. У нее белые светящиеся глаза. Цзян Чэн видит двух других мужчин в комнате, развалившихся на диванах. Но больше всего внимания привлекает мужчина в изысканных красных одеждах и дорогих украшениях в причёске, восседающий на величественном троне в другом конце зала. Что-то не так в том, как он смотрит на Цзян Чэна. — Так, так, так. Посмотрите, кто наконец решил к нам присоединиться. Ты заставил их долго ждать, Цзян Чэн. Цзян Чэн выпрямляется и вкладывает в свой голос уверенность, которую на самом деле не чувствует: — Кто ты? Что это было за блядское озеро? Почему я здесь? Цзян Чэн наблюдает, как человек на троне медленно хихикает и поднимается со своего трона, вставая прямо перед Цзян Чэном. Кажется, что воздух движется вокруг этого человека, когда он пересекает комнату. — Твой вход был озером? Интересно. Дверь в подземный мир у всех разная. Он выбирает ту форму, в которой избранный чувствует себя наиболее спокойно. Цзян Чэн смотрит мужчине в глаза и замечает, что в них есть огонь. — Отвечаю на твои вопросы: я — Яма, Король Подземного мира. Это «блядское озеро» — было твоим входом сюда. А здесь ты — потому что собираешься стать одним из моих Бедствий, Цзян Чэн. Цзян Чэн должен быть мёртв. Это никак не может быть реальностью. — Это реальность, дитя. Перестань пытаться убежать. Цзян Чэн резко оборачивается, чтобы посмотреть, кто говорит. Он уже узнал этот голос… это был Фа Цун. Его глаза тоже светятся. Он снова поворачивается к Яме. Цзян Чэн читал литературу и делал подношения богам. Что-то не складывается. — С каких это пор у Короля Подземного мира есть Бедствия? И почему никто не спросил меня, хочу ли я стать одним из них. Цзян Чэн видит, как что-то вспыхивает в глазах Ямы, но он ждёт, когда тот ответит. Цзян Чэн узнаёт взгляд, которым смотрит на него Яма, но не может вспомнить, кого он ему напоминает. — Вам, людям, всегда рассказывали о Небесном Нефритовом Императоре и его Четырёх Небесных Божествах, охраняющих его. Но вам не говорили о Призрачном Короле Подземного мира и его Четырёх Призрачных Бедствиях. Думаю, это потому, что Преисподняя не сияет так ярко, как Небеса. И, боюсь, нас тоже не спрашивали о том, быть ли тебе Бедствием, Цзян Чэн. В данной ситуации мы все в одной лодке. Цзян Чэн застывает. В зале всего три человека. — Где твое четвёртое Бедствие, Король Подземного мира? Цзян Чэн наконец понимает, что так отчаянно мерцает в глазах Ямы. Это боль. — Она ушла. Цзян Чэн чувствует тяжёлое молчание, заполняющее зал и видит, что остальные три Бедствия не шевелятся. — Всегда было четыре Бедствия и так должно оставаться. Иначе баланс в мире нарушится. И я не знаю, как тебе, но мне нравится моя работа, и я хочу, чтобы она шла гладко. Цзян Чэн нервно крутит Цзыдянь. — А что, если я решу уйти? Что, если я скажу «нет»? Цзян Чэн видит, как глаза Ямы сужаются: — Если ты сможешь придумать, как это сделать — пожалуйста. Она ушла, так никому и не рассказав, как ей это удалось. Раньше никто так не делал. Всё, что мы знаем — она выбрала тебя, чтобы заменить её, и это то, с чем нам теперь приходится работать. Цзян Чэн хочет сбежать. Он никогда об этом не просил. — Мы знаем, Цзян Чэн. Мы знаем. Цзян Чэн действительно устал от этих голосов в своей голове. Он чувствует мягкую руку на своем плече. Цзян Чэн поворачивается и видит, что Хань Го смотрит на него, слегка нахмурившись, и продолжает: — Четыре Бедствия всегда были связаны, Цзян Чэн. Мы не можем существовать друг без друга. Ты, как человек, немного запутал нас. Мы могли лишь мельком увидеть тебя, благодаря нашей связи. А когда она ненадолго пропала — мы пришли в ярость. Представь, что было бы, если бы её оборвали полностью. Цзян Чэн мог только смотреть на него. Он до сих пор не понимает, почему это с ним происходит. Он не знает, чем он заслужил это. — Цзян Чэн, ты знаешь, почему мы могли связаться с тобой только во сне? Он мог только молча покачать головой в ответ. — Это потому, что для человека самое близкое к смерти состояние — сон. Цзян Чэн начинает терять те крупицы уверенности, которые были у него, когда он заходил в этот зал. Он не хотел этого. Он не хочет быть здесь. Он хочет домой. Ему нужно руководить орденом. У него есть племянник, о котором нужно заботиться. Он ещё даже не помирился с Вэй Усянем, а Сичэнь… Цзян Чэн снова поворачивается к Яме. — Я не хочу этого. Яма лишь смотрит на него всё так же, как когда Цзян Чэн впервые вошел в комнату. — Мы тоже. Но у тебя нет выбора. Ни у кого из нас его нет. Она сделала его за всех нас. Цзян Чэн чувствует, как его руки начинают дрожать, и он сжимает их в кулаки, чтобы скрыть это. — Кроме того, ты все равно не запомнишь этот разговор. Я уверен, что потом тебе станет лучше. И, похоже, ты нравишься другим бедствиям. Цзян Чэн замирает. — Что значит я не запомню этот разговор? Яма кивает Цзян Чэну. — Ты не можешь оставаться человеком, Цзян Чэн. Цена, чтобы стать Бедствием — это твоя человечность. В том числе и твои воспоминания. Цзян Чэн хочет, чтобы его вырвало. Он начинает пятиться. Ему нужно уйти. Он не может быть здесь. Прийти сюда — было ошибкой. — Нет… нет, я не хочу этого. Цзян Чэн чувствует, как его тело застывает против его воли, когда Яма кладёт руки ему на виски. Казалось, огонь в этих глазах вырвался из них. — Как я уже сказал, Цзян Чэн. У тебя нет выбора. Цзян Чэн кричит. Такое ощущение, что кто-то вливает кислоту ему в вены. Он чувствует, как его духовные каналы вытесняют ци и заменяют её чем-то тёмным и тяжелым. Он чувствует, как его сердце начинает замедляться. Все горит. Цзян Чэн никогда раньше не чувствовал такой боли. Это было хуже, чем когда ему выжигали его золотое ядро . Это было хуже пыток, которым его подвергали. Он не может дышать. Цзян Чэн чувствует, как тьма окутывает его. Но прежде, чем он полностью потерял сознание — он наконец вспомнил, что напоминал ему тот взгляд Ямы, с того самого момента, как он вошел в комнату. Яма смотрел на него так, как его А-Ди смотрел на его А-Нян. Он смотрел на Цзян Чэна так, как будто хотел, чтобы Цзян Чэн был кем-то другим.