What do you want (that you do not have)

— Ты знаешь… У Элис есть замок, — бормочет Санса. Разум помутился от глинтвейна и уютного комфорта одеял и жаркой комнаты, и она не совсем уверена, почему говорит это. Нет, Санса знает почему говорит об этом вообще — это хорошая деталь к их истории — но почему сейчас? Всё дело в вине, правда? Её рот произносит глупости, пока мозг расслаблен выпивкой. Леди Шервуд — общительная женщина, уставшая разговаривать только с охранниками, и настояла на том, чтобы провести с ними долгий вечер, заплатив за еду и питье (и за их компанию). Сначала это беспокоило Сансу; они не сыграли в игру Уилла и Элис, мужа и жены, и не обсудили, как они встретились, влюбились, поженились. Но леди Шервуд любила говорить о себе, и Джон знал, как направить разговор так, чтобы он постоянно вращался вокруг неё, и им никогда не приходилось делиться большим, чем своими именами или тем, что они едут на ферму, унаследованную Уиллом. Санса должна была догадаться. Он ведь проворачивает это и с ней? Уклоняется и избегает. Почему Джон не может просто сказать ей правду? Почему он чувствует необходимость что-то скрывать от неё? Она ему всё рассказывает. (Не всё). Почти всё. — Ты хочешь, чтобы Элис стала королевой? — Нет, глупый. — Санса протягивает руку, чтобы ударить его, но промахивается, потому что, как всегда, Джон лежит спиной к ней так далеко, как только может, чтобы не упасть с кровати. — Это решило бы твою проблему. Сначала я подумала, что ты поэтому грустишь. Король не должен жениться на наследнице. Но как король без замка… — Что? — спрашивает он со смехом в голосе. — Я кто? — Женщина, которую ты любишь, — наследница замка. Разве это не прекрасно? — Ага. Идеально. — Так и должно быть… Санса сонно вздыхает и на дюйм приближается к Джону. Не настолько близко, чтобы обниматься — ему бы это не понравилось, но достаточно близко, чтобы провести пальцами по его спине и прошептать: — Спокойной ночи, муж. Она ещё помнит ощущение его руки на своем бедре: теплой, большой и сильной. Она кладёт руку на место его прикосновения и держит её там, пока засыпает.

***

Те, кто говорил, что метель — это последний звонок зимы, хорошо знали приметы. Теперь солнце ласкает окружающий пейзаж своими нежными пальцами, снег становится водой, впитываемой жаждущей землёй, и убеждает замёрзшие цветы и зелень потянуться к его лучам. Санса закрывает глаза и поднимает лицо, чтобы насладиться солнечным теплом, пением птиц в ветвях рябины и ольхи, трелью приветствующих весну, насладиться запахом гроздей фиолетового и желтого крокуса, который она воображает, что чувствует, хотя вокруг неё только запах лошади, кожи и старой жёлтой травы. В отличие от Джона, чья лошадь кажется продолжением его, когда он едет верхом, Санса не была создана для верховой езды. И всё же приятно снова оказаться в седле, на открытом воздухе, после нескольких дней, проведённых в ловушке у «Водяного молота». Там взаперти Джон всегда был так близко, и ей не на что было смотреть, кроме него, его глаз, губ и рук. — Ты счастливая женщина, — сказала ей леди Шервуд в тот день, когда Джон пошел в уборную. — Немногие мужья могут заставить своих жён смеяться так искренне. Он ещё и красивый… — Санса, должно быть, выглядела удивлённой, потому что леди посмотрела на неё с весёлой улыбкой. — Ты не согласна? — Согласна, миледи. Но красота в глазах смотрящего, и когда смотрящий влюблён... — Когда ты встретила его в первый раз, ты, должно быть, увидела это, не так ли? Я заметила это, когда меня впервые представили лорду Шервуду. Хотя я и полюбила его, поначалу он показался мне довольно невзрачным. Но твой Уилл? Он красивее большинства дам, и эти руки… О! Такие большие руки для такого невысокого мужчины. — Улыбка леди Шервуд стала порочной. — М-м-м, да, ты счастливая женщина. Хотя Санса не знает, когда первый раз увидела Джона, она хорошо помнит, как впервые увидела его взрослым мужчиной, а не обиженным мальчиком, который никогда не играл с ней. Он был красив, действительно красив, но Робб тоже был очень красив, и Бран стал красивым молодым человеком, но в тот миг Санса испытала огромное облегчение от того, что наконец воссоединилась с семьёй, что сделало Джона намного красивее для неё. Она не могла отвести от него глаз, потому что он олицетворял то, о чём она мечтала годами, то, чем другие манипулировали ею, чтобы заставить подчиняться — безопасность, защиту, семью, дом — и она боялась, что если моргнёт, всё исчезнет. Иногда по-прежнему кажется, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вот почему Санса наслаждалась ощущением его руки, обнимающей её в ту ночь: это была защита, защита того, кому она полностью доверяет. Вот почему это было так удобно, так правильно. Это не значит, что она хотела чего-то неприличного. Не значит, что она хочет его поцеловать. Нет, она просто неправильно его поняла, вот и всё. Как ещё она могла истолковать его слова? Принадлежишь мне. Моя. Дрожь пробегает по телу, и Санса плотнее закутывается в плащ. Они остановились, чтобы поесть, и, хотя она сидит на покрытом мхом бревне, от земли веет холодом, который ползёт вверх по обтянутым чулками ногам, забираясь под юбки. Затем Санса чувствует тяжесть на своих плечах, запах Джона окутывает её, и она поднимает глаза, чтобы увидеть, как он накидывает на неё свой плащ. — Ты выглядела замёрзшей, — говорит он, садясь рядом с мягкой улыбкой, на которую она не может ответить. — Что ты имел в виду? Когда ты сказал, что тебе нужно показать, что я принадлежу тебе. Что это влечёт за собой? Его улыбка исчезает, и Джон смотрит на пустое поле перед ними. — Я не знаю. Держать тебя за руку. И всё такое. — Точнее. — Это обязательно должно быть чем-то конкретным? — Да. Как мы выглядим как пара? — Я не знаю. Не знаю, что это… У меня была только Игритт, и она была одичалой. Это не одно и то же. — Но ты же видел супружеские пары. Мы как мать и отец или как... Я не знаю. Роберт и Серсея? — Роберт и Сер... Правда? Роберт и Серсея? Я слышал о пире, о том, как он лапал Хеддлу на глазах у жены. Я бы никогда так с тобой не поступил. — Ты подождёшь, пока я выйду из комнаты? — говорит Санса, надеясь превратить его хмурый взгляд в улыбку, но Джон только смотрит на неё, как будто она обвинила его в том, что он бьёт плетью лошадей. — Я буду тебе верен. Всегда. — Я знаю, что ты был бы таким, Джон, но речь не о тебе, а об Уилле. — Он бы тоже остался верен! Или ты хочешь, чтобы я флиртовал с другими женщинами, когда мы в следующий раз окажемся на постоялом дворе? Джон смотрит на неё так, словно ждёт ответа, и Санса опускает взгляд на большой палец, которым массирует ладонь. — Значит, мы счастливы? — Конечно, мы счастливы... или с таким же успехом можем дальше притворяться братом и сестрой. — Джон выдыхает. — Значит, так и поступим. — Нет. — Она полностью разворачивается к нему. — Слушай. Счастливые пары любят друг друга, а это значит, что мы должны выглядеть реально. Это означает, что нужно обсудить, насколько нам комфортно с телами друг друга или мы будем иначе... — С телами? — Джон вскакивает на ноги, как будто её тело настолько неприятно ему, что он не может сидеть рядом, не говоря уже о том, чтобы говорить об этом. — Что это значит? — Насколько мы нежны? Мать и отец прикасались друг к другу, целовались и... — Целовались? — Джон резко выдыхает. — Какая ситуация может заставить нас почувствовать необходимость в поцелуе? — Я не знаю! Это может случиться! — Ну что ж, тогда я просто потерплю, идёт? Санса поджимает губы. — Хорошо. Теперь всё улажено. — Да, всё улажено. Стиснув зубы, Джон хмуро смотрит на неё, и она одаривает его таким же взглядом, так что он отшатывается, пригибает голову и топает к лошадям. Его плащ все ещё у неё на плечах, и Санса ненавидит его тяжесть и то, как запах Джона обволакивает её. Она сбрасывает его, складывает в аккуратный свёрток и кладёт рядом с собой на бревно. Потом они едят, сидя на этом дурацком бревне каждый на своём конце, оба молчат, хотя Санса не может точно сказать, почему они так разозлились. Она просто знает, что её кровь кипит, сердце бешено колотится, а руки болят от необходимости... Схватить Джона и сделать... что-нибудь. Санса стягивает перчатки, поправляет воротник. Это всегда происходит, когда они ссорятся: разочарование кипит под кожей, пока она не становится настолько горячей, что Санса не может этого вынести. Скоро они сядут на лошадей и поедут в неловком молчании, а этого она тоже не вынесет. Она должна разговорить Джона, пока он не отрастил клыки и не набросился на неё за попытку начать беседу. Джон купил у хозяина постоялого двора колоду карт и мешочек с костями, и теперь Санса достаёт их из седельных сумок, стелет на земле плащ Джона и садится, поджимая под себя ноги. Джон глубоко и тяжело вздыхает, но вытирает большим пальцем уголки рта, а руки о штаны, и присоединяется к ней. Ловкими пальцами он тасует колоду и, не говоря ни слова, начинает игру в Волков и Ягнят. Они играют в молчании: карты перемещаются между руками, плащом и колодой. Они уже наполовину закончили игру, когда одновременно потянулись за перьевой картой, и их пальцы соприкоснулись. Их взгляды встречаются. Санса почти ожидает, что он снова нахмурится, но Джон только смотрит на неё, как мальчишка, готовый получить нагоняй за то, что осмелился прикоснуться к леди. Поэтому Санса обвивает пальцами его руку и сжимает, слегка улыбаясь. Плечи Джона опускаются. Он проводит большим пальцем по её костяшкам, прежде чем убрать руку и оставить карточку с перьями ей. — Ты права, — говорит он, когда она берет карту. — Мы должны поговорить об этом. Должны были поговорить об этом до того, как я... — Он качает головой. — Мне очень жаль, Санса. Скажи мне, что для тебя приемлемо. — Я об этом не думала. Но, наверное, объятия и держаться за руки. Небольшие прикосновения. Руки, спина, — она водит пальцами по тем частям тела, которые называет, — талия, бёдра. Поцелуй в лоб, руку, висок, щёку. Она останавливается, прижимая пальцы к скуле, и Джон переводит взгляд с её руки на глаза. Его пристальный взгляд следил за каждым движением, скользил по её телу и лицу, как ласка, и теперь кожу покалывает под холодными пальцами. Джон сделал этот момент неловким, когда именно такого Санса пыталась избежать, заводя разговор, чтобы развеять напряжение из-за недопонимания, возникшего ранее. Это разумный поступок. Она ведёт себя разумно. Не нужно краснеть. Санса глубоко вздыхает и, не обращая внимания на румянец, поднимает подбородок. — Всё это приемлемо, но никаких поцелуев. Если только не возникнет необходимость. — Санса, мы не окажемся в ситуации, когда нам придётся целовать друг друга. — Но если это случится, — говорит она, щёки становятся горячее, а живот скручивает узлом, но она должна продолжить, чтобы знать, чего ожидать, если... если... Санса сглатывает и думает о тех поцелуях, о которых слышала, о поцелуях, которые сама никогда не получала. — Только губы. — Ага. Только губы. — И мы должны придумать новую историю, — говорит она, и голос с каждым словом становится сильнее, потому что это игра, в которую она умеет играть. — Историю Уилла и Элис, мужа и жены. — А мы не можем использовать прежнюю? — Что? — Санса смеётся. — Ты вырос, влюбился в свою сестру и женился на ней? — Нет! Что... почему... почему... — Джон бросает карты на плащ и встаёт, пятясь от неё, когда слова вылетают из его рта. — Уилл и Элис познакомились детьми. Они оба сироты. С тех пор они заботились друг о друге, и как только лорд Саймон начал своё... дело, Уилл понял, что любит Элис, и, к счастью, она чувствовала то же самое, и они уехали на ферму. Вот что я имел в виду. Это всё, что я имел в виду. — Ты думаешь, я предпочту тебя лорду? Это очень самоуверенно. — Я король! И тайный принц. Это лучше, чем лорд. — Речь не о тебе. Об Уилле. Если это то имя, которым ты назовёшься. Возможно, нам следует изменить их. Теперь, когда я твоя жена, называть меня Элис, это может всё усложнить... или сделать проще? — Почему ты продолжаешь… Если хочешь избавиться от меня, то просто вышвырни из Винтерфелла и покончи с этим! Санса изумлённо открывает рот. — О чём ты говоришь? Я не хочу от тебя избавляться. — Тогда почему ты всё время говоришь о замках и Элис, и... браке, сёстрах и жёнах? Ты все время об этом говоришь! Седьмое пекло, день за днём! Ты действительно думаешь, что я люблю Элис? Правда? — Не знаю, — бормочет Санса. — Ты хочешь, чтобы я это сделал? Так в этом дело? Ты хочешь, чтобы я нашёл себе жену, и думаешь, что рыжая — это всё, что мне нужно. Что ты можешь заменить одно другим. Ты думаешь, это так работает? Что я просто беспомощно влюбляюсь в любую рыжеволосую женщину, которая попадается мне на глаза? Санса отводит взгляд, обхватив себя руками. — Нет, конечно, нет. — Для этого нужно нечто большее, Санса. Гораздо большее. Так что просто... просто прекрати! Какое-то мгновение Джон просто стоит, и она чувствует, как он сверлит её взглядом, но упрямо смотрит на брошенную карточную игру на его плаще. Наконец он тяжело вздыхает и уходит прочь от их лагеря, в лес, окружающий поле, в лес, в котором скоро станет темно, потому что весна пока что не наступила, и солнце садится рано. Санса вскакивает на ноги. — Джон! Подожди! Джон! — Просто оставь меня в покое! — Но... — Нет! — Он резко поворачивается, грудь вздымается от дыхания, плечи расправлены. — Я хочу побыть один, Санса. Я провожу с тобой каждое проклятое мгновение, днём и ночью. Я даже отлить не могу без тебя. Мне нужно побыть одному. Его слова выбивают воздух из лёгких, и Санса оседает обратно на бревно; силуэт Джона расплывается в глазах, наполненных слезами. Она облизывает губы, шмыгает носом, смахивает слезу, скатившуюся по щеке. Что-то тёплое ласкает спину, мягко щиплет за плечо. Санса поворачивается и прижимается щекой к тёплой шкуре лошади. Её морда ощущается как бархат под пальцами, и она гладит её снова и снова, чтобы успокоиться. О, она ведёт себя нелепо. Тут не о чем плакать. Она даже не знает, почему плачет. Подумаешь, брат устал от неё. Какое это имеет значение? Ей всё время надоедает Арья, и она всё равно любит её больше всего на свете. С небольшими, дрожащими вздохами Санса сдерживает свои эмоции и заставляет слёзы перестать литься, только чтобы потерять контроль и снова всхлипнуть, уткнувшись в морду лошади. Позади неё хрустит ветка. Она делает глубокий вдох. — Это просто я. — Джон опускается рядом с ней на бревно и протягивает руку, большую теплую руку, и она кладёт в нее свою. — Мне очень жаль. Не следовало кричать на тебя. Не следовало оставлять тебя одну. И говорить такие вещи. Мне нравится твоё общество. На самом деле. — Но? Он с любовью качает головой. — Никаких но. Мне нравится твоё общество, Санса, и мне нравится быть одному. Мне нужно быть одному. Так всегда было, не важно с кем бы я находился. С Роббом, Сэмом, Арьей, Тормундом… Даже с тобой. Это не имеет к тебе никакого отношения. Мне просто иногда нужно побыть одному, а когда не выходит, то я начинаю... Он пожимает плечами и беспомощно улыбается. — Я понимаю, — говорит Санса, потому что знает о чём речь. Она тоже нуждается в одиночестве, когда мир кажется слишком многолюдным (но рядом с Джоном этого никогда не происходит). — Мне очень жаль. — Ты не должна извиняться. — Просто послушай. Ты ясно дал понять, что не хочешь обсуждать некоторые вещи, а я давила на тебя. Я должна была уважать твои желания. Прости. Я больше не буду об этом говорить. Ни об Элис, ни о замках, ни о жёнах. Я обещаю. — Спасибо. — Но... Джон, когда ты почувствуешь, что всего слишком много, и тебе нужно время, скажи мне. Скажи мне, и я буду молчать. Скажи мне, и мы остановимся на некоторое время, и ты сможешь пойти пописать спокойно. — Обязательно, — смеясь, отвечает он. — Спасибо, Санса. Джон такой красивый, с сияющими глазами и широко улыбающимся ртом, который обычно угрюм, и на мгновение она видит то, что увидела леди Шервуд: красивый мужчина — не брат — и сердце Сансы замирает, прежде чем забиться вновь. Джон подносит руку к её щеке, обхватывает ладонью, смахивает слезу подушечкой большого пальца, и теперь сердце бешено колотится. Санса вспоминает тот день на зубцах, когда шёл снег, нежность в его глазах, и воспоминания путаются с днём в общей комнате трактира, когда она думала, что он хочет её поцеловать... Санса выскальзывает из его нежных объятий и поднимается на ноги. — Мы должны ехать, пока не стемнело, — говорит она, собирая карты и плащ. Уилл может поцеловать Элис в лоб, но Джон не может поцеловать Сансу, по крайней мере, пока они притворяются. Не тогда, когда притворство означает, что они должны проводить долгие минуты, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Элис может прикоснуться к Уиллу, но Санса не может прикоснуться к Джону, потому что теперь должна быть чёткая граница, отмечающая, где заканчивается реальность и начинается притворство — а они могут притворяться только перед другими. В ту ночь, когда они ложатся под лапами очередной ели, когда Элис обычно прижималась к спине Уилла и обвивала рукой его талию, Санса удостоверяется, что между ней и Джоном есть расстояние в ладонь. Ей холодно, но она засыпает.