***
Они возвращаются в шумный лагерь, где раскрасневшийся Подрик рассказывает смеющимся слушателям о том, как однажды попытался поджарить целого кролика с внутренностями и шерстью и чуть не устроил лесной пожар. — Я просто была счастлива, что он не поджёг себя, — говорит Бриенна, принимая на вертеле жаренного кролика от Рикера, одного из охранников. — Не знаю, что бы я без него делала. Пришлось бы самостоятельно снимать доспехи. Мужчины снова смеются и, добродушно ухмыляясь поддразниванию Бриенны, Подрик наливает ей и Сансе воды и предлагает хлеб. Санса благодарит его милой улыбкой и садится рядом, чтобы спросить о руке. В конце концов, он получил ожёг от пламени Дрогона. Когда они с Джоном ушли, руку Пода покрывала припарка, которая, по мнению Волкана, должна была помочь исцелению. — Доходит до плеча. — Подрик показывает широкий узловатый шрам, который начинается на запястье и исчезает под тканью, собранной у локтя. — Мейстер Волкан говорит, что лучше уже не будет. По крайней мере, это было не моё лицо. Рикер фыркает, не соглашаясь с Подом, и отрывает кусок кроличьего мяса. Сок стекает по его подбородку, и он вытирает его тыльной стороной ладони. — Шрамы рассказывают истории. И этот рассказывает хорошую историю. Ты сражался с драконом, чтобы защитить свою леди. — На самом деле, я не сражался с драконом. — Может быть и нет, но это то, что ты должен говорить, когда девушки спросят, почему твоя рука так выглядит. Ты должен гордиться им. Это хороший шрам. Девушки любят хорошие шрамы. Когда мужчины начинают показывать свои шрамы и рассказывать истории, стоящие за ними (и хвастаться женщинами, которых с помощью них очаровали), Санса против воли переводит взгляд на Джона. Он по-прежнему бастард из Винтерфелла в душе, и потому сидит в нескольких футах от всех, где спокойно полирует меч, а не поднимает тунику или закатывает рукава, чтобы покрасоваться. У него самые лучшие шрамы, и она знает их все наизусть. Когда-нибудь это узнает и другая женщина. Однажды он ляжет в постель с ней и позволит гладить их, пока будет рассказывать ей обо всех своих ранах. Даже о тех, что зашиты рукой Сансы. О ранах, перевязанных и обработанных ею, когда он был слишком слаб, чтобы сделать это самостоятельно. Однажды он сядет в таверне, пофлиртует с красивой девушкой за кружкой эля и расскажет ей, как получил эту царапину на брови, просто чтобы добиться её восхищения. Бровь у него ещё опухшая. Может остаться шрам, сказала она ему у залитого лунным светом ручья, когда надежда цвела в её сердце. Когда она верила, что может быть той женщиной, отдыхающей на закате в его объятиях, целующей каждый шрам губами, распухшими от его поцелуев. Её щека тоже опухла. Прошлой ночью Санса не чувствовала этого, не тогда, когда Джон стоял так близко, что она ощущала его запах и тепло тела, которое заставило её трепетать от желания. Она не ощутила боли, даже после расставания с Фрией и Одденом, однако сейчас чувствует, как щека пульсирует. Как будто Джон может читать её мысли, он, наконец, поднимает глаза от меча, и их взгляды встречаются. Жар поднимается из её живота, наполняя тело, и она, должно быть, краснее, чем крыша передвижного дома Ланнистеров, и разум говорит снова бежать, бежать, бежать. Но Санса знает, как бороться со своими инстинктами, и она возвращает внимание к разговору, потягивает воду, грызет хлеб и полностью игнорирует кузена. Синяк на её щеке исчезнет, как и эти нежелательные чувства. К тому времени, когда они въедут во внутренний двор Винтерфелла, не останется и следа ни того, ни другого. Она в этом уверена.***
Поскольку Арья чересчур активна, чтобы путешествовать в доме, а Бриенна предпочитает ездить верхом, чтобы следить за дорогой, Санса роется в каждом шкафу и сундуке в поисках того, на что можно отвлечься. Она находит одну из старых кукол Мирцеллы, с золотыми волосами и в розовом шелковом платье, кучу деревянных рыцарей Томмена, доску для кайвассы с выгравированным именем Тириона, три мешочка с кубиками, несколько колод карт и, наконец, достаточно книг, чтобы развлечь даже самого заядлого читателя в течение нескольких месяцев. «Наставления для молодых дев» выделяется среди них красной кожаной обложкой и золотыми буквами, но, пролистав её, Санса с пылающими щеками убирает книгу в сундук и ищет что-нибудь менее развратное. «Семиконечная звезда» хотя и гораздо больше подходит для молодой леди, оказывается утомительным чтением, и слова расплываются на странице, когда она погружается в мысли, которые лучше было оставить на ферме вместе с опасными привычками и безнадёжными мечтами. Наконец, на дне сундука она находит «Край света» — название, которое помнит с детства. В один особенно холодный летний месяц старая Нэн заболела, и Санса взялась укладывать братьев на ночь. Рикон засыпал сразу, как только голова касалась подушки, а Брану нужна была одна из историй старой Нэн, чтобы расслабиться. Так мейстер Лювин нашел потрёпанную книгу, которая выглядела невзрачно, но содержала самые удивительные легенды, и Санса продолжала читать её ночь за ночью, даже после того, как Бран засыпал. Улыбаясь про себя, она берет книгу, сворачивается калачиком на скамье у окна и погружается в мир магии, чудес и героических подвигов. Она погружается в детство. К тому времени, когда они останавливаются на ночлег и Санса отрывает взгляд от страницы, она едва помнит, где находится и почему. Теперь её проблемы кажутся незначительными. Даже глупыми. Она и Джон сделали из мухи слона. Размяв затёкшие конечности, Санса открывает дверь, чтобы присоединиться ко всем у костра. Она решает перекинуться парой слов с Джоном, чтобы показать ему, что ей наплевать на вчерашнюю маленькую размолвку, что его отказ не задел ничего, кроме её тщеславия. Она хочет показать всем, что о них не нужно сплетничать. Тогда всё может вернуться в нормальное русло. Однако её планы рушатся, когда она выходит на улицу и замечает Джона и Арью, разговаривающих немного в стороне от лагеря. Плечи Джона сгорблены, он стоит вполоборота к сестре, как будто намерен сбежать при первой же возможности. Санса знает, что они ссорятся из-за неё. Знает это ещё до того, как Джон замечает её и уходит, а Арья, бросив на Сансу усталый взгляд, следует за братом в темнеющий лес, чтобы спокойно поспорить. Сансе требуется больше времени, чем она готова признать, чтобы снова надеть маску и сесть у костра, как будто ничего не случилось. Она съедает предложенную еду, пьёт напиток и вступает в светскую беседу, но когда возвращается в дом, то не может точно сказать, что ела, пила и с кем разговаривала. Всё, что она помнит, что Джон и Арья вернулись в середине ужина, и на этот раз он сидел со всеми, но не разговаривал, и что взглянул на неё по крайней мере дважды. Санса осознаёт с болью, что Арья всё заметила. После того, как Санса зажгла фонари в доме и взяла «Край света», она пытается снова потеряться в тексте, но как ни старается не может запомнить ни слова. Её мысли постоянно возвращаются к Джону и его странному поведению. Хотя почему бы оно не было странным? Теперь он знает, что она хочет его, возможно, даже подозревает, что она любит его. Должно быть, он боится, что каждое проявление его доброты будет неверно истолковано. Когда она была замужем за Тирионом, когда у них случались хорошие дни вместе, и они разделяли веселье или секрет, он смотрел на неё с надеждой, как будто ждал, когда она наконец будет готова разделить с ним постель и стать его женой должным образом, тогда как всё, что она хотела, быть другом. С глубоким вздохом Санса кладёт книгу на стол и закрывает лицо руками. Она должна поговорить с Джоном, дать понять, что ничего не ждёт. Они взрослые люди. Они должны справиться с этим как взрослые, и сделать это сейчас, прежде чем растущая пропасть между ними станет непреодолимой. Полная решимости, она направляется к двери только для того, чтобы отступить, когда та открывается. Арья входит первая, Джон — за ней, его взгляд прикован к ногам. — Я бы хотела поиграть в карты, — говорит Арья, открывая шкафчик с тарелками и кружками. — В сундуке должны лежать несколько колод. Джон вздыхает. — Я устал и хотел бы... — Мне всё равно. — Арья ставит на стол три кружки и откупоривает бутылку любимого красного вина Серсеи. — Я не видела вас несколько месяцев. Мы проводим приятный семейный вечер втроём, хочешь ты этого или нет. Сядь. Джон смотрит на пустое место рядом с Сансой и колеблется, вероятно, пару мгновений, но ей кажется, что он стоит в течение часа. Затем хватает подушки со свободной койки, бросает на пол и садится. Потягивает вино. Смотрит на руку Арьи, когда она раздает карты, как будто боится, что Санса набросится на него, если он хотя бы взглянет в её сторону. Сначала они играют молча. Слышен только скрежет металла о дерево, когда кто-то из них ставит кружку, и этот звук, как гром в тяжёлой тишине, но вскоре Арья бесцеремонно нарушает её, рассказывая о делах в Винтерфелле во время их отсутствия. Бран, по её словам, хорошо справляется с новой ролью, но жаждет навестить Миру. Сэм и Лилли ждут ребёнка и обсуждают переезд в Рогов Холм. Джендри последовал за вольным народом в Чёрный замок, чтобы научить их ковать лучшую сталь, и Пес присоединился к нему, заведя странную дружбу с Тормундом (хотя он ворчал об этом так, будто кто-то заставил его идти к Стене). Она рассказывает о собственных планах отправиться в Чёрный замок, чтобы научиться сражаться как одичалые, и это заставляет Джона поделиться тем немногим, что он знает, и даже рассказать о кулачном бое, свидетелем которого они стали на празднике. И вскоре, благодаря непринуждённости Арьи, картам и вину, три Старка, наконец, находят общий язык и ведут разговор, и вечер становится даже приятным. Но независимо от того, насколько расслабленно себя чувствует Санса и выглядит Джон, ни один из них не делится своими самыми сокровенными воспоминаниями. Арья услышала несколько забавных случаев о жизни на ферме, об их путешествии туда и о празднике. Но она никогда не узнает о драке в грязи или об объятиях в горячих источниках и на крыльце, в ночь, когда они остались на ферме одни. Она никогда не узнает о Сансе, сидящей у него на коленях, или об уютных объятиях в постели, или о разговорах шёпотом по ночам под елью, на постоялом дворе и в спальне фермеров, которые стали им семьёй. Никто никогда не узнает об этих воспоминаниях, но Санса будет хранить их в сердце как сокровища, и она надеется, что, хотя они и не значат для Джона того, что для неё, он сделает то же самое. Она надеется, что они, по крайней мере, хотя бы немного важны для него. — А я, — продолжает Арья, — думала, что леди Санса всё время была несчастна, работая на ферме. — Я вовсе не была несчастна, — отвечает Санса, и Джон смотрит на неё тёплым взглядом с намёком на улыбку, и она думает, что это действительно что-то значило для него. Передышка от суровой жизни, которую он вёл последние несколько лет. Он нуждался в этой любви и заботе так же сильно, как и она. Но рядом Арья с её ястребиным взглядом, и Санса не позволяет себе ответить на улыбку Джона, чтобы сестра не увидела в этом знак. Вместо этого она сосредотачивается на своих картах, продолжая: — Раньше я думала, что единственный способ быть счастливой — выйти замуж за прекрасного принца и родить от него детей. Носить красивую одежду и быть окружённой красивыми вещами. Чтобы слуги наполняли мою тарелку лучшими блюдами. Но теперь… Жизнь на ферме оказалась почему-то проще. Работа, которую мы делали, приносила удовлетворение... Я не могу этого объяснить. — Ты видишь результат, — подаёт голос Джон. Он давно не разговаривал, и его голос звучит грубо, хрипло. Он откашливается и смачивает горло вином. — Ты печёшь хлеб и ешь его. Сажаешь семена и наблюдаешь, как они растут. Собираешь яйца и варишь их на завтрак. И когда ложишься спать, тело может болеть, но разум… — Разум спокоен, — заканчивает Санса. — Да. — Вам повезло. — Арья усмехается, осушает кружку и наполняет снова всем троим. — Вы спали в кровати, а не на полу, и никто не бил вас, если вы совершали ошибку. Никто не бил вас, если они совершили ошибку и решили обвинить вас в этом. Жизнь на ферме нелегка, эти люди сделали её лёгкой для вас. Они нянчились с вами. Вы понятия не имеете, каково это быть низкородным. Затем она рассказывает истории о своем времени в Харренхолле — ужасные истории, которые Арья каким-то образом превращает в забавные, и Джон с Сансой так искренне смеются, что забывают о карточной игре и постоянном напряжении. Такие моменты Санса всегда представляла себе после того, как Арья и Бран вернулись домой. Что, как только Джон тоже окажется дома, они все будут проводить вечера вместе: смеясь, делясь историями и снова сближаясь. Что они снова станут семьёй. Но когда Джон вернулся, у него не было времени ни на что, кроме войны и политики, а потом им с Сансой пришлось бежать. Однако теперь… Проснувшись завтра, им не нужно снова погружаться в этот неуклюжий танец, где они следуют разным мелодиям с разными ритмами. Если они так хорошо притворялись Элис и Уиллом, то почему не могут так же хорошо притвориться, что Элис и Уилла никогда не существовало? Что они никогда не держались за руки, не делили постель и не целовались под звёздами тёплым весенним вечером в Речных землях? Теперь, после вина и веселья, эти воспоминания кажутся Сансе ничем иным, как смутным сном, и она уже забывает детали. Арья продолжает говорить, и они пьют и смеются, и по мере того, как за окном темнеет, Сансу клонит в сон. И каждый раз, когда она зевает, зевает Джон, и это вызывает у неё смех, и Джон улыбается ей. Арья говорит, что пора спать, и он сбрасывает сапоги, снимает бриджи и ложится на койку за своей спиной. Санса снимает платье и забирается к нему. Он откатывается назад, чтобы освободить для неё место на узком матрасе. Она довольно гудит, когда он обнимает её и прижимает к себе, а потом Арья предупреждающе кашляет. Дыхание Сансы останавливается, как и сердце. Весь мир перестаёт вращаться. Джон быстро перелезает через неё, надевает бриджи и выбегает за дверь. Арья сидит на своей койке, один сапог валяется на полу, а другой всё ещё зажат в руке, и она смотрит на сестру округлившимися, испуганными глазами. — Ни слова, — предупреждает Санса. — Я молчу. — Хорошо. Продолжай в том же духе. Арья засовывает ноги обратно в сапоги. — Не стоило настаивать. Я всего лишь хотела, чтобы мы... — Я не хочу об этом говорить. Никогда. Понимаешь? Опустив глаза, Арья кивает, поднимает сапоги, которые Джон оставил в спешке, и выходит на улицу. Как только дверь закрывается и Санса остаётся одна, она понимает, что завтра, когда проснётся, обнаружит, что Джон ушёл. Теперь время, проведённое на ферме, больше не похоже на смутный сон — скорее на кошмар, от которого она не может проснуться. А это нужно сделать. Нужно очнуться. Но всё, что она может — свернуться калачиком под одеялом и заснуть.***
— Его светлость хотел как можно скорее вернуться домой, чтобы освободить брата от обязанностей, — говорит Бриенна на следующее утро, когда Рикер спрашивает, где король и его младшая сестра. Санса ничего не говорит, ничего не спрашивает. Днём она прячется в книгах, сбегая от собственных мыслей, во время приема пищи задаёт спутникам тысячу вопросов об их жизни и ложится спать, пока дом ещё движется, чтобы его покачивание убаюкивало её. Дни тянутся, и всё же она не замечает их, будто они пронеслись мимо неё галопом. Вот они уже пересекают Перешеек, оказываясь на Севере, и гроза застаёт их врасплох. Дом застревает в грязи Королевского тракта, и во второй раз в жизни Санса входит в «Водяной молот» замёрзшая и промокшая. Он переполнен людьми, спасающимися от ливня снаружи, и, как и в тот вечер, большинство дремлет на скамейках и у стен. Все комнаты заняты. Санса рада этому. Она предпочла бы сидеть здесь, зажатая между Бриенной и Подриком, чем лежать одна в постели, которая напоминает ей о Джоне, о фальшивом браке, о любви, которая не была настоящей. Как потеря того, чего у неё никогда не было, может быть такой болезненной? — Миледи. Не можете уснуть? — Подрик наблюдает за ней с сочувствием, и она испытывает к нему симпатию, не характерную для неё в отношении мужчин, потому что он ничего не ждёт от неё за свою заботу. Он просто добрый, как и Бриенна. Санса качает головой, улыбаясь. — Я могу спеть для вас, если хотите? Иногда я пою для леди Бриенны, когда ей не спится. Хотя она никогда бы в этом не призналась, — он улыбается своей леди, которая дремлет рядом. У Пода выпала первая смена охранять Сансу. — Какая ваша любимая песня? Санса вообще ни о чем не может думать и позволяет ему выбирать. И когда она сидит в тускло освещенном помещении, окружённая людьми, готовыми защитить её, слушая нежный голос Подрика, сопровождаемый ритмичным стуком дождя по крыше, она знает, что Джон принял правильное решение, когда оставил её. Если бы он был сейчас с ней, если бы он сидел рядом… Прекрати. Перестань думать. Остановись. Когда она вернётся в Винтерфелл, то должна держать дистанцию до тех пор, пока её поступки больше не будут проявлением опасных привычек. Она должна держаться на расстоянии, пока не сможет сидеть так же близко к нему, как сидит к Подрику, и не чувствовать ничего, кроме дружелюбной симпатии. Ночью шторм утихает, и, хорошо заплатив, они получают необходимую помощь, чтобы к полудню вернуть передвижной дом на дорогу. На следующий день у Сансы начинается жар, боль распространяется по всему телу, а через несколько дней появляются кашель и лихорадка. И они мчатся по Королевскому тракту в Винтерфелл, к его мейстеру, пока Санса бредит, свернувшись на койке.***
Санса буквально вываливается из передвижного дома. Холодный утренний свет слепит глаза, шум рабочих режет слух, а свежий северный воздух пронизывает до костей. Она плотнее кутается в плащ и делает шаг вперёд — окружающий мир сильно шатается под её нетвердыми ногами. Рука обвивает её за спину, а затем чьи-то сильные руки подхватывают её, и она с гудением кладет голову на плечо Джона. Её опора. Её защитник. Он всегда рядом, когда ей нужен, и Санса улыбается ему в шею, вдыхает его запах, но он пахнет совсем иначе. Санса заставляет себя открыть глаза и видит безбородую линию подбородка. Подрик. — Где Джон? — бормочет она, но её хриплый голос теряется в грохоте шагов Пода, эхом отдающих от стен в коридоре. Он, должно быть, подумал, что она сказала Бриенна, потому что отвечает: — Она тоже больна. Хотя, к счастью, может ходить сама. Вскоре Санса уже в своих покоях, и Подрика заменяет Ванна, одна из её служанок, которая помогает снять одежду и надеть ночную рубашку, а после Санса плывет в облаках, пахнущих свежевыстиранным бельём и гусиным пухом. Добрые руки касаются лба, прижимаются к внутренней стороне запястья, ощупывают горло. Она горит, у неё кружится голова, и всё вокруг происходит слишком быстро. Лекарство и суп проталкивают ей в рот. Тряпками промокают лоб. Приглушённые голоса заполняют тихую комнату. Ванна, Волкан, даже Арья. Но никогда она не слышит голос Джона. Никогда не чувствует прикосновений Джона. Никогда. Где он? Он должен быть здесь, заботиться о ней, как она заботилась о нем день за днём. Он должен провести пальцами по её волосам, поцеловать в висок и прижать к себе, пока она не заснёт. Но Джон не приходит, и когда все посетители покидают её, Санса остаётся одна в постели шириной в тысячу миль. Постель холодная и пустая. Боги, как тихо... По крайней мере, передвижной дом всегда дребезжал, но в её спальне она улавливает только одно — рядом не слышно дыхания Джона. Санса никогда не чувствовала себя более одинокой. Дрожа, она выскальзывает из постели и едва не ползком по холодному полу добирается до сумки, чтобы найти шаль. Ту, которую она вязала на кухне у Фрии. Санса подносит её к лицу и вдыхает так глубоко, что кашляет. Отдышавшись, она делает ещё одну попытку. Пахнет шерстью, мягким серым мылом и тихими вечерами на ферме, безопасностью и семьёй. Она заползает обратно в постель, оборачивает шаль вокруг одной из подушек и кладет рядом с собой. Она не собирается плакать, но, придвинув подушку поближе, утыкается в неё носом, вдыхает этот успокаивающий аромат и позволяет себе обмануться.