What do you want (that you do not have)

Джон сидит на столе, свесив одну ногу, и постукивает пальцами по полированной поверхности. Вздыхает. Подходит к каминной полке, поправляет безделушки, расставленные там два дня назад, которые с тех пор переставлял раз десять. Садится в кресло-качалку, стоит рядом с корзиной для вязания, полной пряжи и вязальных спиц, ходит взад-вперед. Он двигает жестяную вазу на маленьком столике под окном так, чтобы солнечный свет идеально падал на букет полевых цветов. Маки, васильки, маргаритки, лютики, розовые и фиолетовые люпины и другие цветы, названий которых он не знает. Джон просто выбирал все красивые или хорошо пахнущие, чтобы перебить затхлый запах комнаты, которой слишком долго не пользовались. Дверь со скрипом открывается, и он оборачивается, прерывисто вздыхая. Прошло несколько дней с тех пор, как Джон видел Сансу, ещё больше — с того момента, когда они последний раз разговаривали, и горячая кровь приливает к его щекам, а сердце колотится в груди при одном взгляде на неё. Она снова похожа на себя; волосы падают на тёмно-серое платье с высоким воротником, стянутое на талии широким кожаным поясом. Единственный след, оставшийся от Элис, — серая шаль на плечах, которую она накидывала по вечерам у очага, беседуя с Фрией, пока он играл в карты с Одденом и Пэйтом. Те самые вечера домашней семейной жизни, которые иногда вызывали у него желание остаться в той ловушке навсегда. (Иногда он и вовсе не чувствовал себя в ловушке.) — Мейстер Волкан сказал, что ты хотел меня видеть. — Санса оглядывает комнату, проходя внутрь, и когда выходит на свет, косо падающий из окна, Джон замечает, что она немного похудела, цвет лица стал бледным, и он видит нежное кружево вен, веером расходящихся от висков. Она также не очень твердо держится на ногах, но Джон сжимает руки в кулаки и подавляет желание броситься к ней и подставить локоть. Элис прислонилась бы к нему с благодарной улыбкой, возможно, даже поцеловала бы в щеку и бросила взгляд, от которого сердце Уилла затрепетало. Его сердце, вероятно, немного разбилось бы, потому что Санса Старк отвергла бы его. Даже здесь, наедине. (Особенно здесь). Им вообще не следует оставаться наедине. Он очень старался избегать этого, но когда попросил Арью показать Сансе кабинет, который сам приготовил для неё, Арья без обиняков ответила: «Не перекладывай на меня свои проблемы». Потом, смягчившись, она добавила: «Ты не можешь избегать ее вечно. Вам двоим нужно снова научиться быть Джоном и Сансой, и вы не сможете этого, если не будете практиковаться. Ничему нельзя научиться без тренировок». Он не уверен в этом. Расстояние кажется лучшим решением. По крайней мере до тех пор, пока приятное времяпровождение друг с другом означает, что они возвращаются к поведению, которое было естественным и правильным для Уилла и Элис, но неуместным для Джона и Сансы. Вот почему он сбежал посреди ночи, а младшая сестра отправилась вслед за ним. Вот почему он издали наблюдал, как Подрик подхватил больную леди Старк и понес её в покои. Вот почему он только формально запротестовал, когда мейстер Волкан рекомендовал королю воздержаться от посещения кузины, чтобы не подхватить лихорадку, и Джон послушно избегал навещать Сансу (хотя ежедневно справлялся о её здоровье). Как она однажды сказала ему на пыльном Королевском тракте, прежде чем всё так усложнилось, у неё есть служанки, которые суетятся вокруг неё. Охранники, которые её защищают. У неё есть Бриенна и Подрик. Ей больше не нужен Джон, и ему не нужна эта боль, которую может исцелить только она в его объятиях. Джон прочищает горло и переминается с ноги на ногу. — Джон? — Её голос выводит его из задумчивости, и он обнаруживает, что Санса выжидающе смотрит на него. — В чём дело? — Эм... Как твои дела? Она глубоко вздыхает, на выдохе плотнее натягивая шаль на плечи. — Я скучаю по Фрие и Оддену, но хорошо быть дома. Быть Сансой Старк. Я стала забывать, кто я, но теперь начинаю снова чувствовать себя собой. — Она закрывает глаза и кивает. — Я наконец-то становлюсь собой. Джон смотрит на ноги. Он снова в сапогах из прекрасной кожи, а не в тех потёртых. Их носил Уилл, и они истоптали многие дороги страны. В них он работал в поле день за днём. Их подошвы впитали его кровь и кровь разбойников. Сейчас он снова в прекрасном облачении короля, и всё же чувствует себя неуклюжим простолюдином, который просит внимания у прекрасной принцессы. — Нет, я имел в виду… Ты чувствуешь себя лучше? Санса смотрит на него так, как будто он спросил её холодный ли снег, и Джон ждёт, что она спросит, почему он ни разу не пришёл. У него на языке вертится оправдание, отрепетированное тысячу раз. Он даже готов указать на то, что Ванна тоже заболела, ухаживая за ней, но Санса ничего не говорит, и он тоже помалкивает. Он всегда был трусом, когда дело касалось её. — Раньше это был мамин кабинет. — Да. Я подумал, тебе это понравится. Почти все её вещи исчезли, кроме кресла-качалки. Оно принадлежало ей. Санса кивает, легонько подталкивая подлокотник и наблюдая, как раскачивается кресло. Это красивая мебель из орехового дерева с вырезанными форелями и водяными лилиями в раме изогнутой спинки. Сюрприз жене на именины от мужа. Напоминание о доме. Место, где леди Старк могла бы вязать, шить или читать сказки маленькой Сансе. Даже спустя годы Джон помнит мягкую улыбку леди Старк, слёзы, блестевшие в её глазах, любовь, сиявшую в них, когда она благодарила мужа. Он помнит, как решил, что однажды сделает то же самое для своей леди-жены, удивив её чем-то таким же прекрасным, чтобы её взгляд засиял в ответ. Тогда он был всего лишь мальчиком, не знавшим, что означает его незаконнорожденность, и достаточно наивным, чтобы ожидать того, чего у него никогда не будет. — Значит, это будет мой кабинет? Джон потирает шрам над глазом. — Да. Тебе пора обзавестись собственным. Пока он был на Драконьем Камне, она пользовалась его кабинетом. Джон понимал, что так и будет, и всё же, когда вернулся, удивился аромату розовой воды, витавшему в воздухе, и длинным прядям рыжих волос, оставшихся на стуле — тем, как эти маленькие признаки присутствия Сансы оживили любовь к ней, жившую в его сердце. Джон надеялся, что расстояние положит конец ей — как и сейчас, — но этого так и не произошло. Джон не просто трус, когда дело касается её, он — идиот. Санса обращает внимание на букет и проводит пальцем по ромашке. Один из лепестков легко отрывается и падает на пол, и это вызывает в памяти воспоминание об Арье, бегущей по полю цветов и высокой траве, смеющейся и кричащей Роббу и Брану, пока Санса, Джейн и Бет срывали лепестки с ромашек один за другим и хихикали о мальчиках. (Он любит меня. Он не любит меня.) Это вызывает воспоминание о том, как Уилл вручил жене букет жёлтых весенних цветов и получил красивую, смущённую улыбку в ответ. Но эта Санса, настоящая Санса, только смотрит на букет с небольшой складкой между бровями. Джону не нужно срывать лепестки с цветка, чтобы понять, как она к нему относится. Она говорила ему об этом снова, снова и снова, и продолжает говорить даже сейчас. — Это ты принёс? — Я не знал, какие твои любимые цветы, но я... — Да, вероятно, ты не очень хорошо меня знаешь. Санса говорит это небрежно, но Джон слишком сосредоточен на её голосе, чтобы не заметить лёгкий акцент на слове «меня». Уилл знает любимые цветы Элис, он знает всё, что она любит, но насколько хорошо Джон знает Сансу? — Тебе следовало попросить кого-нибудь другого собрать их. — Она садится за стол, поглаживая пальцами полированную поверхность, прежде чем положить руки на подлокотники кресла. — Ты мне больше не брат. Ты мой кузен и мой король. Мой неженатый король, и если король принесёт цветы такой же незамужней леди, пойдут разговоры. Так что, если ты не решил ухаживать за мной, и это, — она обводит рукой комнату, — не какой-то грандиозный романтический жест, тебе следовало попросить слуг заняться всем. Санса говорит так, будто Джон, ухаживающий за ней, был бы так же нелеп, как птица, танцующая брачный танец перед сумеречным котом. Но он король Севера и принц Таргариен, и достаточно хорош для любой леди. (Любой леди, кроме неё.) — Санса, я не думаю, что кого-то волнует, что я... — Ты не знаешь, каково это для леди. Что говорят люди. Как они видят тебя. Если бы ты хотел, чтобы я покинула твой кабинет, я могла бы сделать это сама. Это мой замок. — Ты была больна. — Джон поднимается на ноги. — Я хотел сделать для тебя что-нибудь приятное. — Братья могут быть милыми. Двоюродные братья должны помнить о том, как их действия могут быть восприняты, а короли — тем более. Он сжимает губы, кивая. — Это больше не повторится. Я обещаю. — Хорошо, — говорит Санса, но в этом нет ничего хорошего. Джон вряд ли ожидал бурной благодарности — для этого всё слишком испорчено, — но и такой холодности он тоже не ожидал, был не готов к её стылому, как зимний шторм, голосу и ледяному взгляду. Его охватывает желание бросить ей, что он заслуживает благодарности, но Джон подавляет его, как подавляет все остальные порывы рядом с Сансой, и только говорит: «Мне нужно выслушать прошения», вежливо кланяясь. Он поворачивается, чтобы выйти из комнаты и оставить Сансу как можно быстрее. — Меня больше не приглашают? Джон останавливается, со вздохом закрывает глаза, оборачивается. — Я не был уверен, что ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь. — И это так трудно спросить, — Санса склоняет голову набок, оценивая его как боец, жаждущий поединка с заточенными клинками. — Ты боишься, что я перетяну внимание на себя? Джон сосредотачивается на дыхании, вдыхая и выдыхая в спокойном, устойчивом ритме. Санса резка и, он чувствует, изголодалась по едким словам и испепеляющим взглядам, по обиженным мыслям, по презрению, злобе и горечи, но их ссоры никогда не приводили ни к чему, кроме напряжения, которое, по его мнению, можно снять только одним способом. Но она бы этого не захотела. Не здесь, где они не смогут спрятаться за притворством и сделать вид, что последствия никогда не наступят. Но на ферме… О, на ферме она бы ему позволила. Иногда (всегда), когда Джон засыпает, закрыв глаза, он возвращается на ферму и делает другой выбор. Эгоистичный выбор. Он забывает о завтрашнем дне и притягивает её к себе, целуя губы, шею, впадинку, и выдыхает распутные слова ей на ухо, заставляя дрожать от его пальцев. Он предлагает ей своё тело и позволяет исследовать и учиться, хотя знает, что однажды она воспользуется этим знанием с кем-то другим. С тем, кого полюбит. С тем, кто станет её настоящим мужем. В этих фантазиях он отдаёт, отдаёт и отдаёт, потому что это лучше, чем ничего. По крайней мере, это означало бы разделить позор. Но теперь Санса несёт его в полном одиночестве, потому что только она показала, что хочет его. Она не знает, что он тоже хотел, никогда не узнает, как сильно он её хотел. И хочет до сих пор. — Ты даже не слушаешь, не так ли? Джон отрывает взгляд от окна, на которое даже не помнит, что смотрел, и снова переводит взгляд на Сансу. Сейчас она стоит всего в нескольких футах от него, и он понятия не имеет, как долго она говорила, пока он мечтал о том, как мог бы доставить ей удовольствие, словно падший человек, которым он и является. Джон потирает подбородок. — Я слушаю. — Кто я для тебя? Он пытается сглотнуть, но такое чувство, будто проглотил всю дорнийскую пустыню. — Что? — хрипит он. — Кто я, ваша светлость? Джон тупо смотрит на неё, его мысли устремляются к мечтам, о которых лучше не вспоминать. — Ты никогда даже не задумывался об этом, так? Какую роль я должна играть при твоём дворе. — Санса никогда не смотрела на него так холодно. Это почти восхищает. — Я всего лишь твоя младшая сестра, которая должна красиво сидеть рядом с тобой, пока ты правишь. Это то, чего ты хочешь, не так ли? — Разве мы только что не выяснили, что ты не моя сестра? Санса смотрит на него какое-то мгновение, прежде чем отвернуться, поигрывая бахромой шали, и говорит словно сама с собой. — У нас было столько времени вместе, и мы потратили его впустую, играя в детские игры, когда должны были обсудить это. Как ты будешь править королевством из моего замка. Джон судорожно сглатывает. — Значит, ты хочешь, чтобы я ушёл. Чтобы нашёл свой замок. Ей требуется мгновение, чтобы оглянуться на него, и Джон не может решить, какой ответ предпочел бы услышать. Давос и Сэм кружили вокруг этой темы, причём Джон обсуждал её с неохотой. «Вокруг много пустых замков», — произносят они, и остальная часть предложения повисает в воздухе в ожидании его реакции, но Джон делает вид, что не понимает намёка. Он не покинет Винтерфелл, не оставит семью, пока Санса не скажет ему уйти. И, возможно, ей следует это сделать. Но станет ли она? Неужели Санса Старк вышвырнет мальчика, ради защиты которого её отец пожертвовал честью? Она открывает рот, чтобы заговорить, и Джон весь подбирается. — Тебе нужны советники, — произносит Санса, и у него вырывается вздох облегчения (а может и разочарования). — Я знаю, что на Севере правят иначе, но ты уже нарушил традицию, назвав Давоса своим десницей, и думаю, что пришло время созвать настоящий совет. Тебе нужно больше людей, не только Давос. Он даже не северянин. Ты должен попросить Брана и одного или двух лордов, или их сыновей, Мейстера Волкана, конечно, и Сэма. Возможно, даже Бриенну. — Она замолкает, выпрямляет спину. — И я тоже. Я должна быть одним из твоих ближайших советников. У меня есть опыт и хорошие отношения со всеми северными семьями. — Я знаю, что это так. Но если ты хочешь быть моим советником, ты не можешь оспаривать мои решения в присутствии других. Давос никогда бы не стал так делать. — Ему и не нужно. На самом деле ты разговариваешь с ним наедине, а не навязываешь ему свои решения на глазах у всех. Но, может быть, ты думаешь, что мне нечего предложить? Что приглашать меня на ваши встречи было бы пустой тратой времени? — Конечно, я так не думаю. У тебя есть что предложить. Санса заглядывает ему в глаза, словно ожидая подвоха, но Джону нечего показать ей, кроме правды, и он стоит неподвижно, пока она не насмотрится вдоволь. Пока, наконец, не оттает с мягким выдохом. — Тогда обращайся со мной соответственно, — просит она, и её голос подобен летнему ветерку. — Обращайся со мной как с советником, и я буду обращаться с тобой как с королем. Джон не может удержаться от смешка. — Ты сможешь? — По крайней мере, когда мы будем в официальной обстановке. В остальное время ты будешь для меня просто Джоном. — Я бы не хотел иного, — говорит он, мягко смотря на неё. — Означает ли это, что я в совете? — Да, ты в моем совете. На её губах появляется улыбка. — Хорошо. Санса не сразу прерывает зрительный контакт, и Джон позволяет себе задержаться в этом моменте на один-два вдоха, чтобы впитать тепло её взгляда, ответить ей тем же. Её плечи слегка опускаются, на щеки возвращается румянец, и Джон воображает, что она делает то же самое, что они оба позволяют залечить некоторые трещины в их отношениях. Затем Джон открывает перед ней дверь, и они вместе выходят из комнаты. Он указывает рукой на коридор перед ними с бодрым: «Пойдем?», потому что сейчас всё хорошо. Хорошо, когда они могут общаться, ничего не усложняя. Как будто они начинают всё заново. Но затем Санса неправильно понимает этот жест и рефлекторно берет его за руку. Где-то в замке кто-то громко смеётся, и до них доносится эхо — Санса отшатывается, снова отгораживаясь, снова надевая доспехи леди Старк. Ища любопытные взгляды тех, кто смеялся, она нервно осматривается вокруг, а здоровый румянец щек становится цвета крови, и, казалось, затянувшиеся трещины в их отношениях теперь шире, чем раньше. — Санса, я не... — начинает Джон, но она вздрагивает от звука его голоса, и он просто стоит с открытым ртом, наблюдая, как она уходит от него. Стук её каблуков по каменным плитам, как пощечина на его лице. Она сказала ему, что он не понимает, каково это для леди, но это не так. Если люди заметят их маленькие прикосновения, если у людей появится хоть какой-то повод для размышлений, это нельзя будет остановить. И скоро домыслы перерастут в слухи о том, как леди Старк делила постель с королем во время их путешествия, и тогда позор ляжет на неё, а не на него. Половина Севера знает, что он возлежал, по крайней мере, с двумя женщинами, не женившись на них, и это никого не волнует. Весь Зимний городок знает, что Робб и Теон спали со шлюхами в «Дымящимся полене», и никому не было до этого дела. Люди верили, что его отец изменял леди Старк, и никого это не беспокоило. Роберт Баратеон лапал Хеддлу на пиру на глазах у всех, даже на глазах у собственной жены, и никому не было до этого дела. А Джон — Таргариен. От него почти ожидают, что он захочет родную кровь. Но Санса… Они будут шептаться у неё за спиной, распуская старые слухи о Рамси, Тирионе, Джоффри и Мизинце, и каждый из них будут смаковать как правду. Её назовут шлюхой, грязной и испорченной — и кто тогда захочет на ней жениться? Кто захочет жениться на брошенной любовнице короля, которая, вероятно, спала с Мизинцем ради его армии, а до этого была дважды замужем за врагами её Дома? Только тот, кому нужен её замок и наследники, которых она сможет ему дать. Тот, кто не будет уважать её или относиться к ней хорошо. Джон обязался защищать её жизнь и честь, а вместо этого воспользовался её потребностью в утешении и привязанности и запятнал эту честь. Он взял её за руку перед стражниками, Бриенной и Подриком. Он пьяный забрался на койку и прижал её к себе на глазах у Арьи. Он сорвал ей букет цветов как идиот, надеющийся на улыбку. Он только что протянул руку, не понимая, что это может быть неправильно истолковано. Джон знал, что они рискуют слишком привыкнуть к телам друг друга, и всё же позволил этому случиться. Потому что он любит её. Потому что он эгоист. Потому что он слаб. Джон тяжело вздыхает, его подбородок падает на грудь. Что-то маленькое и белое лежит на полу у его ног, и он опускается, чтобы рассмотреть это. Лепесток ромашки, который, должно быть, выдул из комнаты сквозняк, а может он прилип к его сапогу или юбкам Сансы. Джон вспоминает, что это был Веймар Ройс, парень, на которого они гадали в тот солнечный летний день с Бет и Джейн. Высокородный мужчина, вступивший в Ночной Дозор. Чёрный рыцарь Стены, так назвала его Санса взволнованным голосом. Джон решает, что лучше не думать об этом. Он роняет лепесток и следует за кузиной по коридору на приличном расстоянии.