***
Дождь действительно проливается на землю всего несколько дней спустя, а вместе с ним возвращается промокший и забрызганный грязью Подрик, который въезжает во двор к радости детей (и облегчению Арьи). Как только Санса видит его, она приказывает стюарду принести ванну с горячей водой в его покои, а также подать ветчину, хлеб, яйца, варёную картошку, вишневый пирог и эль в её кабинет. Затем она ждёт, расхаживая по комнате и взволнованно потирая руки. Когда наконец раздается стук, Санса так нетерпелива, что сама открывает дверь, но улыбка, которая только начала расцветать на лице, увядает в тот момент, когда она видит посетителя. Ноздри Джона раздуваются при вдохе. — Подрик сказал мне, что привёз подарки. Для нас обоих. Всё в порядке? — Конечно. — Также я пришел сказать, что получил ворона. — Джон протягивает ей свиток, когда она отступает в сторону, чтобы впустить его. — Лорд Хантер гостит в Кархолде с сыном и старшей дочерью. Он слышал о библиотеке и хотел бы навестить нас по дороге домой. Взгляд Джона падает на еду, кусок вишнёвого пирога, и на мгновение она думает, что он сбросит маску короля, повернётся к Сансе с ностальгической улыбкой и скажет: «Помнишь, когда Фрия...» Но когда он поворачивается к ней, то по-прежнему остаётся Королем Севера, а она — леди Винтерфелла, и Уилл и Элис кажутся не чем иным, как бредовым сном. — Он богатый человек. Если он захочет помочь… Что ж, мы могли бы воспользоваться его золотом. Но мне нужно твоё разрешение, прежде чем я отвечу. Это твой замок, а не мой. — Оно у тебя есть. Санса возвращает свиток, а затем всё её мастерство и опыт хорошо воспитанной леди, которая знает, как поддерживать разговор, исчезают. Как и возможность разделить комфортное молчание с этим человеком, который еще недавно постоянно находился рядом с ней, и их молчание скорее приносило удовольствие, чем напряжение. Санса делает вид, что внимательно изучает бумаги на столе, чтобы скрыть, как она следит за каждым движением Джона, каждым взглядом, каждым вздохом. Например, что он замечает начатое вязание (будущее белое шерстяное одеяло) в кресле-качалке, где Санса проводит вечера, работая с пряжей, пока не устает настолько, что не может держать глаза открытыми. Он смотрит на книжную полку, которую она перенесла в кабинет и заполнила книгами, чтобы отвлекаться на них, когда её ноющие от вязания пальцы нуждаются в отдыхе. Джон замечает гобелен Талли, который Санса нашла в старом сундуке и повесила над сервировочной тележкой; и цветы в оловянной вазе, круглые и маслянисто-жёлтые. Что бы он подумал, если бы узнал, что она почти мгновенно выбросила цветы, которые он для неё сорвал? Важно ли это для него? (Что бы он подумал, если бы узнал, что она засушила самые красивые, поместив между страницами любимой книги, будто должна вечно хранить их как влюблённая девушка, когда для него это был братский подарок?) Приход Подрика, наконец, спасает их от тишины. Санса сосредотачивает всё внимание на нём и на том, что он должен рассказать ей о визите, пока сам Подрик жадно ест. — Ей очень понравился гобелен, — говорит он с набитым ветчиной ртом. — Но она не могла решить, хочет ли повесить его в спальне, где сможет видеть его, просыпаясь, или на кухне, где сможет показывать его гостям. Потом Одден сказал, что она должна прибить его гвоздями к двери, потому что так его увидят даже проходящие мимо люди, и она шлёпнула его тряпкой для посуды. — Подрик ухмыляется, прежде чем продолжить более мягким голосом: — Ему тоже понравилось, миледи. И Пятнышко сразу же бросилась в корзину. Она спала в ней, когда я уходил на следующее утро. Фрия не позволила мне уйти без ужина и хорошего сна. — Нет, — говорит Санса, не сводя глаз с Подрика, чтобы инстинктивно не посмотреть на Джона и не поделиться с ним улыбкой, — она бы не позволила. — Хотите получить подарки, миледи? Я уже отдал его светлости трость, которой он пользовался после травмы, но у меня есть еще. Подрик поднимает сумку на колени, выуживает три завёрнутых в хлопок предмета и кладёт их на стол. Затем следует коробка мягкого серого мыла. Резко выдохнув, Санса хватает коробку, подносит к носу и вдыхает успокаивающий аромат. Но затем чувствует взгляд Джона, и её глаза против воли обращаются к нему. Она вспоминает, как обнюхивала его теплую от сна кожу в их постели. Джон ведь начинает понимать, о чём она думает? Вот что значит этот непроницаемый взгляд, который он бросает на неё, нервируя этим, будто может заглянуть ей прямо в душу, отказываясь взамен дать такой же шанс. Закаменев, Санса выдерживает его взгляд, пока Джон не отводит глаза, а затем снова обращает внимание на подарки и разворачивает три большие фигурки с замысловатой резьбой, и с благоговением выдыхает. Это какая-то магия, что Оддену удалось вырезать кубок из кленового дерева в форме чардрева, со стволом в качестве ножки, корнями, образующими подножие, и кроной, удерживающей чашу, — её листья и слёзы, бегущие из глаз древнего божества, окрашены в красный цвет. Вторая фигура — это идеальная копия фермерского дома с Пятнышкой, спящей на крыльце, и стаей птиц, поющих на крыше. Третья — это стая лютоволков, где самец и самка окружены шестью щенками разных размеров. Санса проводит пальцем вниз по склону спины матери-волчицы, где Одден вырезал мех так, чтобы он больше походил на рыбью чешую. Они все здесь, вся её семья. Робб стоит гордо и немного выше остальных. Бран вытянулся, наблюдая, как Арья играет с маленьким Риконом, с взъерошенной и лохматой шерстью. Джон и Санса прижались друг к другу; её морда прижалась к его щеке. Одден даже покрасил красным шкуры волков, изображающих её и маму, чтобы добавить сходства с их рыжими волосами. Видимо они сопоставили истории, которые Санса рассказывала им о семье Элис, и поняли, кто есть кто. Возможно, с помощью Эйррика, но это всё равно не объясняет... — Как, — шепчет она, — как у Оддена нашлось время? — Ну, э-э... — Подрик пожимает плечом, — когда я приехал, всё уже было готово. Остальное я не спрашивал, миледи. — Они прекрасны. — Санса ставит фигуры на каминную полку, освобождает для них место в центре так, что чардрево и стая обрамляют фермерский дом, будто оба наблюдают за маленькой семьёй, живущей внутри. — Интересно, почему он сделал это… — Возможно, он скучал по тебе, — бормочет Джон. — Он всегда говорил, что дерево разговаривает с ним, подсказывает ему, что делать, но, возможно... И его сердце тоже. Его голос настолько хриплый, что Санса чувствует вину. Она не единственная, кто полюбил эту маленькую семью только для того, чтобы потерять их. — Скучал по нам, — поправляет она. — Они скучали по нам, и это не только для меня. Мы должны разделить подарки. — Нет, всё в порядке. Оставь их себе. — Пожалуйста. Выбери хотя бы одну. — Я, э-э... — Джон подходит к каминной полке и берет кубок, не встречаясь с ней взглядом, — возьму это. Он неловко поднимает его и направляется к двери, когда Подрик прочищает горло. — Ваша светлость, это ещё не всё. — Взгляд Подрика скользит между ними, когда они оба возвращаются на свои места, нервная улыбка застывает на его лице. — Она спрашивала меня о вас. О вас обоих. Она хотела знать… Она хотела знать, беременны ли вы, миледи. Санса крепко сцепляет руки за спиной. — И что ты сказал? — Я просто ответил нет. Подумал, что лучше будет, если мои ответы будут короткими. Поэтому она дала мне... — Подрик достаёт из сумки маленький кожаный мешочек и кладёт его на стол, — вот это. Это какая-то волшебная трава и… Она велела положить мешочек под ваш матрас. — Он неопределенно жестикулирует, и его щёки такие же красные, как щёки Сансы. — И, э-э, она дала мне ещё вот это. Велела повесить над кроваткой, как только родится ребенок. Что это то, что обычно делают бабушки в Речных землях. Что, если бы леди Кейтилин была жива, то сделала бы его сама... Голос Подрика затихает, заглушаемый эхом голоса мамы в голове Сансы. Она смотрит на молитвенное колесо в руке Подрика, пока её глаза не затуманиваются. Она хорошо помнит их, те заговоры, которые читала мама. На здоровье, счастье, на сладкие сны, когда кошмары снова мучили Брана. Она сказала Сансе, что однажды та сплетёт свои — много, чтобы защитить свою семью. Перья — для хороших снов. Клевер — на удачу. Солома — для защиты. Плющ — на долгую счастливую жизнь. «И нарциссы перевяжи льном, — говорила она, улыбаясь Сансе, — для счастливого брака». Санса осторожно берет молитвенное колесо Фрии и трепетно ощупывает его пальцами. Мама так и не научила её этому. Должно быть, она приберегла урок для времени, когда сплетёт его по-настоящему. Как бабушка. Стальная рука сжимает сердце Сансы так крепко, что она едва может дышать. — Миледи? — Спасибо, Подрик, — хрипло произносит она. — Можешь идти. Стул скрипит по полу. Подошвы сапог Подрика стучат по каменным плитам. Дверь со скрипом открывается, затем закрывается. Джон остаётся. Санса слышит его тихое дыхание, осторожные шаги. Она даже может представить, как он мягко говорит ей банальности ещё до того, как он делает вдох, чтобы заговорить. Но всё, чего она хочет, чтобы он убедился на деле, что эти подарки служат цели. Всё, чего она хочет — это то, чего он никогда не даст. — Пожалуйста, уходи, — шепчет она. Джон вздыхает, но подчиняется, и Санса прячет любовь, тоску и чувство потери обратно за стену, которую выстроила вокруг своих чувств с тех пор, как вернулась домой, заделывая все трещины, укрепляя её. Если она позволит этой стене сломаться, она тоже сломается.***
Платье, в котором она была на празднике, спрятано в маленьком сундуке под кроватью. Санса кладёт туда молитвенное колесо и мешочек, как будто однажды она встретит благородного, доброго и красивого лорда, которого полюбит и за которого выйдет замуж. Как будто в один прекрасный день она найдет применение заклинанию плодородия и заговорам на ребенка, которого оно даст, когда в глубине души знает, что грудь останется нетронутой. Санса прячет эти вещи до часа, пока не почувствует себя готовой сжечь их и оставить иллюзию позади. (Хотя она по-прежнему стирает шаль серым мылом и прижимается к ней по ночам, чтобы обмануться.)***
Санса сплетает мягкую манжетку, ромашку, васильки и красный клевер в корону. Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как прекрасную цветочную корону, которую купил ей Джон, втоптали в землю — ещё больше с тех пор, как она сама сплела корону для теперь уже давно потерянной лошади, чья мягкая морда успокаивала её тревоги, а сильная спина несла в безопасные земли. Санса вглядывается в листву толстого дуба, защищающего её чувствительную кожу от солнца. Она также сидит под деревом, как в тот день. Джон сидел тогда рядом с ней. Улыбался и дразнил её, пока она ещё пребывала в блаженном неведении о том, как сильно любит его. Теперь, однако, у него вошло в привычку устраивать для неё время от времени такие дни, когда она, Лилли, Подрик, Ванна, Арья и дети уезжают на несколько часов или даже на целый день из замка. Они собирают ягоды, травы, коренья и грибы, ловят рыбу в ручьях и прудах, а однажды даже провели большую часть дня на одном из озёр в Волчьем лесу, где Арья и Подрик учили детей плавать. Но если Сэм присоединялся к ним пару раз, Джон никогда этого не делал. Он всегда остаётся дома, берёт на себя обязанности Сансы и по-прежнему никогда не говорит ей об этом сам. За него говорит Арья. Они не разговаривали наедине с того дня, когда Подрик вернулся домой. Санса подавляет вздох и надевает корону на голову маленького Сэма. Он хватает её пухлыми руками и кладёт на свои ещё более пухлые колени, чтобы исследовать все лепестки и листья, пока его мать рядом читает вслух. Санса уже с трудом помнит, что Лилли научилась читать, став взрослой. Слова легко слетают с её губ, и для Сэма (и, возможно, для неё самой тоже) она читает с чувством и расстановкой. Некоторые сироты тренируются вместе с Арьей и Подриком, а другие собрались вокруг Лилли, чтобы послушать рассказы о храбрых рыцарях и красивых дамах. — Миледи? — Герти застенчиво наблюдает за Сансой, накручивая на палец прядь вьющихся каштановых волос. — Можно мне... можно мне... тоже? Если вам это не трудно. — Она приседает в реверансе. — Пожалуйста. — Конечно. Принеси мне любые цветы, которые тебе нравятся, и я сделаю тебе корону, Герти. Сияя от радости, девочка убегает; её волосы прыгают по плечам, и когда она возвращается с корзиной, полной цветов, Санса похлопывает по пустому месту на одеяле рядом с собой. — Моя мать научила меня, когда я была в твоём возрасте, и это намного проще, чем кажется. Итак, — Санса выбирает петрушку из корзины, — всегда начинай с того, у чего есть длинный стебель, вокруг которого можно обернуть цветы. Вот так. Теперь ты. Герти серьёзно кивает, выбирает петрушку на длинном стебле и, сосредоточенно нахмурив брови, начинает плести собственную корону. Затем Лилли устаёт от чтения, а Арья — от тренировок, и Подрик поёт для них, пока они отдыхают. И когда остальные дети вскакивают на ноги, чтобы догонять друг за друга и крутиться вокруг Подрика, будто он шест, который можно обвязать лентами, Санса надевает готовую цветочную корону на голову Герти и склоняет свою голову, чтобы получить её корону. Санса думает, что неуклюжая попытка Джона сделать её счастливой, не создавая у неё ложного впечатления, все же работает. Дни, проведенные вместе с друзьями и детьми, хорошие, и Санса могла бы быть счастлива. Со временем она научится быть счастливой. Но затем весёлые интонации Подрика становятся лиричными, когда «Ужин миледи» заканчивается и начинается «Флориан и Джонквиль». Санса мысленно переносится из солнечного дня в Волчьем лесу в теплый вечер в Речных землях, когда Джон был её мужем, и она позволила себе любить его, хотеть и мечтать о совместной жизни с ним, а Герти выглядит так, будто могла бы быть их дочерью, с длинными вьющимися волосами и большими голубыми глазами... Корсет Сансы впивается в кожу, раздавливая грудную клетку, лёгкие, сердце. Так всегда бывает. Всякий раз, когда она думает, что у неё всё хорошо, что-то напоминает ей о том, что она потеряла, и маленькое счастье, которое она испытала, испаряется. Заполнение свободного времени приготовлением пищи и выпечкой, изучением трав и рецептов, стиркой шали с серым мылом — всё это помогает ей чувствовать себя ближе к Фрии, как будто часть её всегда остаётся с Сансой, но это пустое утешение, так как она страдает так сильно не из-за расставания с ней. У Сансы больше нет никого, кто встречал бы её, когда она возвращается домой с очередной прогулки, и спрашивал о содержимом её корзины или о том, что она приготовит или испечёт. У неё больше нет того, кто прижмёт её к себе ночью и выслушает её, пока она сама не заснёт под ритм его сердцебиения. У неё больше нет того, кому она могла бы сделать маленькое сердце из теста и испечь только для него. (Хотя однажды она машинально это сделала, но, к счастью, вовремя остановила себя и отдала его Призраку, прежде чем кто-либо заметил.) Её жизнь наполнена, и всё же теперь, когда она знает, как это разделять её с кем-то — с Джоном — она никогда не чувствовала себя более одинокой. Глаза Сансы слезятся, и Лилли снова внимательно смотрит на неё, а Подрик поёт о любви, и Санса хлопает в ладоши и так громко заявляет, что пришло время для пирожных, что внутренне ёжится. Но это работает. В суете, пока голодные дети просят пирожные и Ванна раздает их вместе с водой, подслащенной малиной, а Арья рассказывает Лилли об идеях для приюта, Санса забывается. Теперь она может спокойно ковырять пирожное и пребывать в своих мыслях. Не то чтобы они куда-то привели. Единственное решение, которое она может придумать — либо она, либо Джон должны покинуть Винтерфелл, и эта мысль только ухудшает её самочувствие. Тёплая рука на её руке возвращает Сансу в настоящее, и она обнаруживает, что Лилли снова смотрит на нее обеспокоенными глазами. Арья, Под и дети опять на ногах, играют и лазают по деревьям, а маленький Сэм счастливо ковыляет среди них, держа Ванну за руку. Санса даже не заметила, что они закончили есть. Она все ещё сидит с пирожным в руке и короной на голове, неподвижная, как картина. — С тобой всё в порядке? — Задумалась. — Санса заставляет губы улыбнуться, и крошит пирожное на кусочки, бросает их на траву, устраивая праздник для птиц, мышей и насекомых. — Скоро нас посетит лорд Хантер. Я думала о меню. Они много путешествуют и привыкли к экзотическим блюдам. Я не знаю, что подать. Лилли прищуривается, задумчиво кривит губы. — До встречи с Сэмом я почти никогда не улыбалась. Крастеру не нравилось, когда мы болтали или хихикали. Кажется, я совсем разучилась улыбаться. Но потом я встретила Сэма. И через некоторое время снова начала это делать. Хотя до сих пор иногда напрягаюсь, когда смеюсь. Как будто Крастер рядом, готов ударить меня, если я буду слишком шуметь. Но потом я вспоминаю, что в безопасности. Я с Сэмом, и Сэму нравится моя улыбка. Лилли наклоняет голову набок, её каштановые волосы мягкими волнами падают на круглый живот, и она излучает столько материнской доброты, что у Сансы в горле образуется ком. — Когда мы впервые приехали в Винтерфелл, я думала, что у тебя есть свой Крастер. Как будто кто-то всегда наблюдал за тобой, готовый нанести удар, если ты сделаешь что-то не так. И, я полагаю, с той жизнью, которая у тебя была… Но теперь твои Крастеры исчезли. Все. Ты в безопасности. Ты со своей семьёй, и они любят тебя. Ты снова можешь улыбаться. Можешь быть счастлива. Так почему же ты грустишь? Санса делает глубокий вдох и медленно выдыхает через нос, чтобы ослабить напряжение в горле, прежде чем заговорить. — Я полностью довольна. — Тогда почему у тебя всегда такие печальные глаза? Даже когда ты улыбаешься. — Лилли придвигается достаточно близко, чтобы прошептать: — Ты влюблена, да? Санса забывает, как дышать, её рот приоткрыт. Как? Она была так осторожна. Всегда сдержана и уважительна, и избегает его, когда может. Она допустила единственную ошибку, когда они с Лилли шли из богорощи и встретили Джона и Подрика, спаррингующихся во дворе. Джон выглядел таким грациозным, загорелым, раскрасневшимся. Красивым. Её ноги остановились против воли. Только когда Подрик заметил, что они смотрят, и помахал им, и Джон тоже обернулся, способность передвигать ноги вернулась. Лилли никогда не упоминала об этом, но, о боги, конечно, она заметила. Должно быть, весь Винтерфелл заметил. Санса практически пускала слюни. — Я... — начинает она, а потом просто сидит, уставившись на Пода и Арью, играющих с детьми, как будто это поможет придумать хорошую ложь. У Пода на шее синяк, в который Арья тычет пальцем, ухмыляясь, и он прикрывает его воротником, что-то бормоча ей в ответ. Должно быть, это она нанесла ему удар. Она учила его драться на боевых посохах. Санса часто слышит, когда сидит в кабинете, как они насмехаются друг над другом во дворе, и это её раздражает. Это напоминает ей о Джоне и его пропитанной потом рубашке, и о том, как его грудь вздымалась при дыхании. — Не думаю, что он знает, — шепчет Лилли. — Даже я не была уверена, хотя некоторое время подозревала. Но ты смотрела на него с такой тоской, когда он пел, и все мои сомнения исчезли. Проходит мгновение, прежде чем Санса осознаёт, но затем она зажимает рот рукой, чтобы сдержать облегченный смешок, пока Лилли продолжает рассказывать о милом характере Подрика, о том, как он всегда помогает Сансе, защищает её, и каким хорошим мужем и отцом он был бы. Она говорит о том, как Санса хочет детей, которых сможет научить шить, плести цветочные короны и управлять замком — Лилли заметила это — и как, конечно, Север примет его, даже если он недостаточно высокороден для леди Старк. Всё это так нелепо, что Сансе приходится извиниться и отправиться искать уединение, прежде чем она потеряет самообладание. Прислонившись к берёзе на безопасном расстоянии от остальных, Санса истерически хихикает в шаль, пока не устаёт настолько, что сползает на землю, чтобы отдышаться и промокнуть мокрые глаза. Подрик. — Что ты делаешь? — Тень Арьи падает на неё, и Санса поднимает глаза на сестру, хмуро смотрящую на неё сверху вниз. — Ты что, плакала? — Нет. Мне просто нужно было пописать. — Значит, ты сидишь в своей луже. Настоящая леди. — Хорошо. Мне нужно было побыть одной. — Тогда так и скажи. Не стоит просто убегать. Если с тобой что-нибудь случится, Джон убьёт меня. — Но тебе будет всё равно? — Ты идиотка. Пойдём. — Арья протягивает руку и поднимает Сансу на ноги. — Уже поздно. Мы собираемся. Когда карета, полная счастливых детей и усталых взрослых, катится к Винтерфеллу, Лилли опять наблюдает за ней, но пусть — пусть верит в ложь. Это намного лучше, чем если она выяснит правду. В некотором роде это забавляет Сансу до такой степени, что ей приходится проводить остаток дня, подавляя улыбку, а не заставлять себя улыбаться — это приятная перемена. Её хорошее настроение сохраняется до конца дня. Отсутствие Джона во дворе не беспокоит, как и тот факт, что мейстер Волкан и Сэм рассказывают ей о том, что она пропустила в течение дня. Её даже не беспокоит, что, хотя они с Джоном сидят друг напротив друга за столом во время ужина, как муж и жена, они не обращаются друг к другу. Всё это время Санса так беспокоилась о том, что ее разоблачат, но узнала, что она, должно быть, лучшая актриса, чем думала, и что напряжение, которое она всегда чувствует между собой и Джоном, не заметно другим. Она чувствует себя так, словно гора упала с плеч, и даже напевает себе под нос, когда возвращается в кабинет, чтобы просмотреть список блюд на ужин с Хантерами, который повар оставил на столе. Но затем она проходит мимо кабинета Джона, и через закрытую дверь доносятся громкие голоса. Санса замедляет шаг, но голоса вдруг становятся тише. Подкравшись ближе, она пытается разобрать хоть какие-то слова, но звук слишком приглушен толстыми стенами. Дверь с грохотом распахивается. Она отшатывается как раз вовремя, чтобы та не ударила её. Арья выбегает, захлопывает за собой дверь и уходит в такой спешке, что Санса не успевает за ней, несмотря на длинные ноги. К тому времени, когда она доходит до покоев Арьи, её младшая сестра перебирает гардероб, со злостью бросая вещи в седельные сумки. — Что случилось? Арья поднимает глаза от сумок. — А как насчёт постучаться? — Вы с Джоном поссорились? — Да. Из-за тебя. Снова. — Она комкает белье и засовывает его в сумку. — Я сказала, что если ему нужно что-то тебе сказать, то с этого момента он должен делать это сам. Мне надоело быть его проклятым вороном. — Значит, ты уезжаешь? Из-за этого. Не слишком ли драматично? — Это я драматизирую? — Арья бросает пару брюк на кровать. — Ты обвиняешь меня? Серьёзно? Когда вы с Джоном ведёте себя как дети! Даже хуже. Мои дети более зрелые, чем вы оба. Ты спала с ним. Люди все время трахаются и при этом умудряются вести себя как взрослые. Это просто секс, Санса. Смирись с этим. Санса судорожно вздыхает, сжимая дрожащие руки в кулаки. — Мы с Джоном не спали! Арья усмехается. — Тогда почему ты так себя ведёшь? Ты хочешь этого? В этом проблема? — Откуда ты вообще знаешь? Что это такое и как этим заниматься. Как будто ты... делала это. — Забавно. Наконец-то ты заинтересовалась моей жизнью. — Она качает головой, хватает с тумбочки пригоршню острых металлических предметов и бросает в сумки. — Я могла бы трахнуть каждого мужчину в Винтерфелле, и ты бы этого не заметила, вот как ты присутствовала в моей жизни в последнее время. — Я знаю, что была... — Избавь меня от этого. — Арья застёгивает ремни и перекидывает сумки через плечо. — Знаешь, я действительно скучала по тебе. По тебе и Джону. Я была так счастлива, что мы снова будем вместе, дома, в безопасности, но ты всё испортила. Ты. Я не знаю, что произошло между вами или чего не произошло, потому что ни один из вас не разговаривает об этом со мной. И вы не разговариваете друг с другом. Ты знаешь, каково это — находиться в одной комнате с вами двумя? Санса вздёргивает подбородок. — Мы ведём себя безупречно вежливо. — Ты ведёшь себя холодно! Ты разрушаешь нашу семью, а наша семья — это всё, что у меня есть! Это всё, что есть у любого из нас! — Когда Санса вздрагивает от громкого голоса Арьи, от того, как она подходит к ней в гневе, Арья отступает с громким выдохом, и ей требуется мгновение, чтобы начать контролировать свое дыхание и чувства. — Я больше не хочу быть дома. Я направляюсь к Стене, чтобы навестить Джендри, и когда вернусь домой, вам с Джоном лучше всё уладить, или я вернусь только для того, чтобы забрать детей с собой. — Арья, мне очень жаль. — И какая от этого польза? Может быть, тебе следовало подумать о последствиях до того, как притвориться замужней женщиной. О чем вы думали? Честно. Ты должна была быть умнее. — Я знаю, — Санса со вздохом закрывает глаза. — Знаю. И я очень сожалею об этом. Если бы я могла вернуться в прошлое и изменить его, я бы это сделала. — Вам нужно поговорить друг с другом. И пока я дома, я не думаю, что ты это сделаешь. Санса смотрит на свои ноги. — Я не уверена, что мы с Джоном когда-нибудь станем теми, кем были. Что-то... сломалось навсегда на ферме. — Если ты порежешься очень сильно, то не будешь игнорировать рану и надеяться, что она затянется сама собой. Ты должна зашить её, даже если это страшно, даже если это больно. Ты ведь хорошо умеешь шить? — Не такие вещи, — шепчет Санса, смаргивая слезы. Арья берёт её за руку, побуждая всё-таки встретиться с ней взглядом. — Тогда практикуйся. Какое-то время они стоят так: Санса борется со слезами, а Арья отказывается сдаваться, пока Санса, наконец, не кивает. Затем Арья быстро обнимает её и оставляет одну, чтобы исправить непоправимое.