***
Он отмокает в ванне, кажется, несколько часов. Сидит на кровати и смотрит в никуда, пока вода капает с волос, стекает по спине, пропитывая простыни. С трудом влезает в одежду, которая прилипает к влажной коже. Тащится в свой кабинет с распущенными волосами. Вздыхает, когда мейстер Волкан сбрасывает кучу свитков, накопившихся за время его отсутствия. Джон прочитал пять к тому времени, как маслянистый запах корицы проникает через щель под дверью, и он глубоко и шумно вздыхает, слыша урчание в животе. После стука дверь плавно открывается, и, хотя это противоречит их негласным правилам — приходить в кабинеты друг друга без сопровождения, Санса входит с блюдом пирога в руках, а щенок ковыляет следом. — Не вовремя? — Зависит от обстоятельств. — Он кивает на блюдо. — Это для меня? — Да. — Тогда всё в порядке. Джон отодвигает свитки, чтобы она могла поставить блюдо на стол, и ничего не может поделать с желанием поцеловать её губы. — Пока тебя не было, я работала над рецептом яблочного пирога. Я добавила в тесто сливки и овсяную муку и думаю, что получилось вкуснее. Он очень сытный, но… ты этого заслуживаешь. Потирая ладонь, она наблюдает за ним с тем же предвкушением, которое он помнит с того времени, когда она впервые начала готовить и печь, и из-за которого ложь легко слетала с его губ, но ему уже давно не приходилось лгать об её умениях, да и сейчас не придётся. Яблочный пирог одновременно хрустящий и мягкий, идеальное сочетание терпкого и сладкого вкуса. — Да, ты сделала его вкуснее, — говорит Джон, вытирая крошки из уголка рта подушечкой большого пальца. — Лучший яблочный пирог, который я когда-либо пробовал. Санса озаряется улыбкой, настоящей улыбкой, которая достигает глаз и окрашивает щеки в розовый цвет (и его щеки тоже, хотя он надеется, что она не заметит и дорожный загар скроет это). — Наверное, это потому, что Дейзи помогала. — Она поднимает щенка и трется носом о её голову. — Она очень подбадривала меня. — Дейзи?(1) — переспрашивает Джон и вспоминает букет полевых цветов, белые лепестки ромашек — он любит меня, он не любит меня — и ему нужно остановиться. Просто остановись. — Мило. Значит, это твой любимый цветок? Ее улыбка смягчается, превращаясь во что-то нежное. — Мне очень понравились цветы, которые ты мне подарил. Ложь. Он знает, что она выбросила их в тот же день и заменила веточками сирени, которые сама срезала с кустов, растущих в богороще. — Я ещё люблю нарциссы. Я буду рада любым цветам, которые ты мне подаришь. Санса говорит это почти застенчиво, и он возвращается в солнечный весенний день, когда Элис стояла перед Уиллом точно так же, как сейчас, прежде чем поцеловать его в щеку. Как маленькая Санса, когда получила Леди. Как это не сделала Санса, когда получила Дейзи. Джон откладывает остатки пирога и вытирает пальцы о штаны. — Я беру Дейзи на прогулку по Винтерфеллу, чтобы она могла познакомиться со своим новым домом. Не хочешь присоединиться к нам? — У меня так много работы, Санса. — О. — Ее взгляд тускнеет. — Все в порядке. — Нет, послушай, — Джон указывает на кучу свитков. — Это не оправдание. Поверь. Слухи распространились, и теперь даже южане интересуются нашими планами. Некоторым они нравятся. Другим… не очень. Я боюсь, что нам с Сэмом придется всё делать самим. Нам не нужно ничье одобрение, но это облегчило бы задачу. — Хочешь, я помогу тебе? — Тебе не обязательно это делать. — Я не против. — Она на дюйм приближается, проводит пальцами по столу, обходя, чтобы встать рядом с его стулом. — Знаю, может показаться, что это не так, но всё, что ты делаешь для меня… Я благодарна. Знаю, что в последнее время со мной было... трудно, но... — С тобой не было трудно. — Было. И ты так усердно работал, чтобы дать мне шанс снова привыкнуть к Винтерфеллу. Но как насчет тебя? Ты не устал? — Тебе нужно сблизиться с Дейзи. Со мной все будет в порядке. Санса кивает и все же медлит, так близко к нему, что если бы он встал, она могла бы легко поцеловать его в щеку. Она ждет, когда он встанет? Должен ли он встать? Ее глаза перемещаются между его глазами, губы розовые, мягкие и приоткрытые. Но затем Дейзи ворочается у неё на руках, и Санса издает хриплый смех. — Я думаю, ей нужно пописать. — Удобнее перехватывая щенка, Санса в последний раз улыбается Джону. — Спасибо. — Ее голос слаще, чем угощение, которое она принесла, и пальцы все еще касаются стола так близко к его руке, что у него сводит живот. — Ты сделал меня очень счастливой. Она ждет еще мгновение, и Джон не знает, что делать, что это значит, чего она хочет, но затем она выходит за дверь, оставляя его размышлять над вопросами без ответа. Арья хочет, чтобы они поладили, и после того дня, который они провели с Тайлен, когда они с Сансой довольно хорошо держались друг с другом, Джон решил, что ярмарка будет хорошим местом для продолжения их примирения. Любая неловкая тишина была бы заполнена их разношёрстной компанией или мириадами отвлекающих факторов, окружающих их. Он никак не ожидал, что это отпугнет Сансу. Она хотела, чтобы он пошел, не так ли? Разве не поэтому так язвительно отзывалась о его бумажной работе? Но потом, когда он решил уехать, она почти вынудила его остаться в замке Хантера дольше, чем он хотел. Теперь, учитывая, как она себя ведет, если бы он не знал её лучше… Застонав, Джон потирает лицо. Он действительно знает её. Он знает — и он не даст ей повода манипулировать собой.***
Сэм широко раскрывает глаза и говорит с набитым ртом: — Возможно, это лучший яблочный пирог, который я когда-либо пробовал! — Да, именно так я и сказал. Ты должен сказать ей. Она будет очень рада это услышать. — О, она уже счастлива. — Сэм сияет. — Очень. Она даже пела себе под нос за завтраком! Джон прячет улыбку за невероятно длинным письмом, доставленным посыльным сегодня утром от южного лорда, разглагольствующего об «этой их Северной Цитадели» и о том, что он мог бы, в конце концов, оказать поддержку, если бы только король заключил брак между своей кузиной и одним из его многочисленных сыновей. — Конечно, она счастлива, — говорит Лилли. — Она влюблена. Жар пронзает Джона, покалывает кожу. Санса была другой. Теперь в ней есть что-то от Элис, что-то юное, теплое и светлое. Он заметил это вчера, когда сделал перерыв в работе и наблюдал за ней и Подриком из окна, как они носили Дейзи, чтобы она могла понюхать разные вещи во дворе. Он заметил это сегодня утром, когда она в кои-то веки решила позавтракать с ним и Сэмом и появилась в его кабинете с Дейзи в плетеной корзинке и с ярким блеском в глазах, одетая в цветастое платье, которое так хорошо обтягивало грудь, что Джон чуть не поперхнулся чаем. И он заметил это сегодня на совете, где, оставаясь учтивой и сдержанной, она была настолько открыта с ним, что казалось, будто их старая отчуждённость вообще никогда не существовала. Может быть, Санса пыталась что-то сказать ему, когда говорила о цветах. Она леди, а не одичалая, она воспитывалась для того, чтобы за ней ухаживали, а не преследовали. Самое большее, что она дала бы мужчине, который ей нравится, небольшие намеки, чтобы читать между строк, и она сказала ему, что примет от него любые цветы, это значит... — Кажется, это взаимно, — продолжает Лилли. — Я так счастлива. Надеюсь, они скоро поженятся и у них будут дети. Нашим детям нужны другие дети, чтобы расти вместе. Дети, которые остаются в замке. Они? Джон бросает взгляд на Лилли, и надежда, которая только начала расцветать в его груди, в одно мгновение исчезает. Лилли вообще не смотрит на него, она смотрит в окно. Джон подходит к ней и видит Подрика и Сансу, играющих с Дейзи, Подрика и Сансу, смеющихся и болтающих так, будто вокруг никого нет в целом мире. Санса словно слышит, как бьется сердце Джона, и смотрит на него, машет рукой, блаженно не осознавая, что означает этот звук. Ему кажется, что он машет в ответ. Он знает, что продолжает наблюдать за ней, за тем, как она возвращает внимание мужчине, которого любит. Как хихикает, краснеет и шлепает Пода по руке своей серой шалью, когда он наклоняется ближе и что-то шепчет. Джон возвращается к столу. Сэм что-то говорит раздраженным тоном и Лилли отвечает ему тем же, но Джон не слышит ни единого слова из их перебранки. Все, что он слышит — это прерывистые удары своего несчастного усталого сердца, которое пытается собрать по кусочкам.***
В дни именин детей Старков старая Нэн всегда рассказывала истории их рождения (всех, кроме Робба, который родился в Риверране). Буря бушевала на Севере в ту ночь, когда родился Рикон, солнце осветило Винтерфелл, когда Санса появилась на свет. Арья не теряла времени даром, родившись всего через несколько часов после того, как отошли воды, в то время как Бран достаточно долго мучил мать, чтобы лорд Старк отправился в богорощу помолиться. Джон знает эти истории наизусть — даже собственную, после того, как Бран рассказал ему больше, чем он хотел услышать. Пропитанные кровью простыни, башня, звенящая эхом мучительных криков, и бледная младшая сестра, которая умерла на руках у своего старшего брата. Лилли провела на родильном ложе день и ночь. Весь замок затаил дыхание, и каждый раз, когда Джон слышит шум — голос, шаги, стук в дверь, — он вскакивает со стула, готовый услышать новости, хорошие или плохие. И каждый раз, когда Санса поднимает голову и моргает, глядя на него с того места, где она лежит, свернувшись калачиком на подушках на полу, в обнимку с маленьким Сэмом и Дейзи, он говорит ей: «Еще нет», и она снова засыпает. (Подрик тоже здесь, дремлет в кресле у камина после того, как спел маленькому Сэму. Джон не может найти в себе силы ненавидеть его, независимо от того, насколько он, Санса и мальчик выглядели как семья.) Когда Сэм наконец появляется, на улице светает, и он бледный, потный и измученный, но счастливый. Джон притягивает старого друга в крепкие объятия. — Это мальчик, — говорит Сэм, отстраняясь. — У них обоих все хорошо. Однако Лилли нужно будет много отдыхать. Она почти... Но она в порядке. Мейстер Волкан говорит, что все, что ей нужно — это отдых. — Тогда ты должен быть с ней, — Джон похлопывает Сэма по плечу. — Столько времени, сколько тебе нужно. Это бескорыстно и эгоистично. Если Джон взвалит на себя всю работу, то сможет спрятаться за ней, чтобы не проводить время с влюблёнными пташками. Это означает, что оправдания, которые он говорит Сансе, когда она приглашает его присоединиться к ней и Дейзи на прогулке или поиграть с щенком и Призраком, реальны, хотя он в любом случае откажется. Лилли была права. Сансу и Подрика связывают узы. Они шепчутся о том, что заставляет их краснеть. Они хихикают вместе и замолкают, когда кто-то входит в комнату. И куда бы Санса не пошла, Подрик следует за ней. Поэтому Джон извиняется за свой отказ, и Санса принимает его с улыбкой и напоминанием, что она с удовольствием поможет ему в работе. По крайней мере, так происходило первые два дня. Сегодня она задерживается и смотрит на него с озабоченной складкой между бровями. — Ты слишком много работаешь, Джон. — Я должен. Она ставит корзинку Дейзи и подвигает стул к столу, чтобы сесть рядом. Виляя хвостом, щенок подбегает к ней, кладет лапы на ноги, и она поднимает его к себе на колени. — То, что ты делаешь для Сэма, просто замечательно. Он нужен Лилли. Но Север нуждается в тебе, и если ты будешь слишком много работать... — Санса выдыхает, склонив голову набок. — Как твой советник, я говорю тебе, что тебе нужен отдых. Ты выглядишь ужасно. — Ну, спасибо. — Джон, — она кладет руку ему на плечо и даже этого невинного прикосновения достаточно, чтобы его кровь закипела. — Позволь мне помочь тебе. Я поработаю сегодня, а ты... Что ты любишь делать в удовольствие? — Я не знаю. — Джон делает вид, что ему нужно потереть глаза, чтобы избавиться от ее прикосновений. — Я никогда ничего не делаю ради удовольствия. — Ты как-то сказал мне, что тебе нужно быть одному. Может быть, вам с Призраком стоит уйти. Вы могли бы поохотиться или половить рыбу. — Она улыбается, подмигивая ему. — Принеси мне что-нибудь, что я смогу приготовить для тебя. Позаботься обо мне, как это сделал бы муж, слышит его несчастное усталое сердце, потому что оно никогда не узнает того, что Джон не может забыть. Она его не любит. Она любит Подрика. А Джону не помешала бы передышка. Он мог бы воспользоваться тишиной озера в Волчьем лесу, пока Призрак пойдёт по следам зайцев и оленей, и побыть далеко-далеко от влюбленных пташек. Джон уходит в тот же час с рыболовными снастями и без охраны, хотя, возможно, королю и следовало бы пойти с ней, а возвращается с наступлением вечера. Он оставляет свой улов на кухне и направляется прямо в постель. Он не может точно сказать, помогло ли или только ухудшило ситуацию то, что он оставался наедине со своими мыслями весь день. Мыслями о Сансе и Подрике, о том, как она защищает его, восхищается его голосом, смотрит, как он спаррингует, называет его храбрым, потому что он спас ей жизнь, когда Джон сделал то же самое. Когда Джон месяцами защищал ее. Когда Джон пошел на проклятую войну ради нее. Ворочаясь с боку на бок, он смотрит в темноту, пока не сдается и не направляется в кабинет, чтобы вместо сна посмотреть на планы Рва Кейлин.***
Ребенку четыре дня, когда Джона пригласили на смотрины. Санса уже здесь, и на руках у нее ребенок, а не щенок. Она выглядит безмятежной, рыжие волосы рассыпаны по плечам, губы изогнуты в самой нежной из улыбок, палец зажат в морщинистой маленькой ручке новорожденного, который смотрит на нее широко раскрытыми голубыми глазами. Она выглядит как сон наяву, и его едва склеенное сердце снова разрывается. С вымученной улыбкой Джон поворачивается к Сэму, который сидит на кровати с женой и старшим сыном и ест малиновый пирог с подноса, который, должно быть, принесла Санса. — Он красивый мальчик, Сэм. А ты был так уверен, что будет девочка. — Ну, это не точная наука, чтение живота. Лилли качает головой. — Это вообще не наука. — Хочешь подержать его? — спрашивает Сэм. Прежде чем Джон успевает возразить, Санса поднимается на ноги и осторожно кладет ребенка ему на руки, говоря Джону, чтобы он поддерживал головку. Она стоит так близко, что он чувствует запах серого мыла на ее коже, и это напоминает ему о ферме, о том, как она лежала в его объятиях, улыбалась ему утром, о том, что она была его женой, и он не может этого вынести. — Мы назовем его Эйемон. Эйемон Тарли. Ты ведь не возражаешь? — Нет, не возражаю. Он прохрипел это голосом, таким же надломленным, как и его сердце, потому что рука Сансы лежит на его руке, она смотрит на него и он чувствует ее запах — и почему, семеро, она стоит так близко? Как будто они маленькая семья — он, она и ребенок. Вот как они могли бы выглядеть. Если бы сейчас вошел незнакомец, он бы поверил в то, что его жена только что положила их первенца ему на руки. Санса стоит вплотную и прижимается щекой к его плечу, глядя на Эйемона, и горло Джона никогда не сжималось сильнее. Должно быть, они выглядят такой же семьей как недавно она, Под и маленький Сэм. Стиснув зубы, Джон отступает от Сансы, от ее прикосновений, от иллюзии. — Ты уверен, что не возражаешь? — спрашивает Сэм. — Я просто подумал, что, может быть, ну, когда у тебя будут дети, может быть, ты захочешь... — У меня не будет детей. Ответ звучит угрюмо и резко, задушенный проклятым комом в горле, и Джон чувствует, как остальные обмениваются взглядами, хотя упрямо не сводит глаз с малыша. Веки Эйемона тяжелеют, и Джон инстинктивно нежно укачивает его, пока он не засыпает. Он настолько сосредоточен на своей задаче, что не замечает ухода Сансы, пока, наконец, не поднимает взгляд и не обнаруживает, что её нет. — Она сказала, что нужна Дейзи, — говорит Сэм, даже не спрашивая Джона. — Надеюсь, Под скоро сделает ей предложение, — говорит Лилли, отрезая себе кусок малинового пирога. — Сколько времени это обычно занимает на Юге? Если бы он был одичалым, то украл бы ее несколько недель назад. Санса всегда говорит, что не хочет выходить замуж, но я... — Сколько раз тебе повторять? — перебивает Сэм, закатывая глаза. — Санса не влюблена в Подрика. — Влюблена. — Когда ты спросила ее, она не сказала «да», ведь так? — Но и не отрицала! — Ты только что сказала, что она всегда говорит, что не хочет выходить замуж. Разве это не отрицание? — Нет! Она говорит это просто потому, что думает, что не может заполучить мужчину, которого любит, потому что Подрик недостаточно высокородный. И именно поэтому он не делает ей предложение. Это недоразумение! Им нужна наша помощь. Если бы Джон сказал ему, что благословляет его, ободрил его... — Говорю тебе, Лилли — Санса не любит Подрика. И я также не думаю, что он ее любит. — Ты уверял, что Эйемон будет девочкой, и посмотри, как вышло на самом деле. — Это не одно и то же, и ты это знаешь. — Я знаю, что они влюблены, потому что, в отличие от тебя, Сэм, я проводила с ними время. — Нет. — Сэм со вздохом качает головой. — Все это у тебя в голове, потому что ты отчаянно хочешь, чтобы у одного из твоих друзей был ребенок, с которым Эйемон мог бы играть. — Когда Лилли сердито смотрит на него, Сэм гладит ее по спине и смягчает голос. — Я знаю, что ты скучаешь по своим сестрам, тетям и маленьким племянницам, но... — Ты не видел ее с детьми. Потребовалось время, но как только она потеплела к ним, стало ясно, что она хочет семью, Сэм. Я вижу. Она хочет этого. И они с Подом всегда проводят время вместе, когда другим она едва ли говорит пару слов. Он поет ей, и заставляет ее смеяться, и защищает ее, и следует за ней, куда бы она не пошла.… Так же, как ты поступал со мной. Помнишь? Ты пел мне, Сэм. Куда ты шел, туда и я шла. Разве это не любовь? — Когда Лилли поворачивается к Джону, в ее глазах блестят слезы. — Скажи, что ты тоже это заметил. Джон встает на ноги и осторожно возвращает ребенка матери. — Санса не хотела бы, чтобы я вмешивался. — Он хлопает Сэма по плечу. — Эйемон — прекрасный мальчик. Молодец, Сэм. Лилли, я рад, что ты так хорошо выглядишь. Джон кивает им и уходит, чтобы спрятаться в кабинете, где снова разворачивает чертежи, как будто чернильные линии на бумаге успокаивают его, когда на самом деле он все больше и больше чувствует себя разбитым. Как будто он ждал знака, чтобы начать действовать. Он хочет, чтобы Санса была счастлива, конечно, хочет, но если ему придется остаться, чтобы увидеть, как Подрик получит все, о чем он мечтал, он никогда больше не исцелится. Подрик. Джон усмехается. Он совсем не похож на тех мужчин, в которых она обычно влюблялась. Неужели она влюбилась в него еще до того, как они покинули Винтерфелл? Она думала о Подрике, когда прижималась к нему, когда практиковалась на нем? Они примерно одного роста, почти одинакового телосложения. Темные волосы, карие глаза… К горлу Джона подступает желчь, он наливает себе чашу эля и запивает ее. Снова наполняет чашу. Он глотает и закрывает глаза, когда эль обжигает его холодную, опустошенную душу. Скрип открывающейся двери заставляет его открыть глаза и увидеть Сэма, входящего внутрь с нервной улыбкой на лице. — Эй, как ты? — Чего ты хочешь? — Лилли не знает, о чем говорит, и скучает по своей семье. Не по Крастеру, но… Они всегда вместе беременели, ее тети и сестры, и вместе растили детей. Лилли скучает по этому. Вот и все. Мейстер Волкан говорит, что совершенно нормально, когда беременные женщины немного сходят с ума. Не слушай ее. Джон сворачивает чертежи. — Думаю, она права. Санса действительно хочет семью. Она всегда её хотела. И она не первая, кто заявляет, что не хочет того, чего, по ее мнению, не может иметь. — Он вздыхает и прижимает пальцы к переносице, чувствуя нарастающую головную боль. — Может, мне стоит поговорить с Подриком? — Или, — говорит Сэм, — может, тебе стоит поговорить с Сансой. Ты... ты любишь ее, да? Джон плотно сжимает губы и отходит, чтобы убрать чертежи в шкаф. — Ты должен сказать ей. — Нет. — Ты сказал мне, что ей грустно, потому что она скучает по Фрии. Но что, если ей грустно, потому что она скучает по тебе? Вы провели так много времени вместе, а теперь едва разговариваете. В Цитадели меня учили, что часто самый простой ответ — правильный. — Самый простой ответ — она любит Подрика. — Джон осушает кубок, наливает снова. — Если бы она любила меня, то могла бы сказать об этом тысячу раз. — Джон, — говорит Сэм, как будто разговаривает с маленьким ребенком, — она не Игритт. Санса — леди и, возможно... Ну, может быть, она ждет, когда ты за ней поухаживаешь? Ведь так может быть? Ты мог бы подарить ей цветы. Это хорошее начало. Девушки любят цветы. Джон крепче сжимает ножку чаши, подавляя желание швырнуть эту проклятую штуку в стену. — Пожалуйста, заткнись и уходи. — Я просто хочу видеть тебя счастливым, а она делает тебя таким. И ты тоже делаешь ее счастливой. Это правда видно. Всякий раз, когда ты с ней мил, она загорается и... — Она не любит меня, Сэм! — Джон бросает на друга такой тяжёлый взгляд, что Сэм отшатывается. — Она мне сказала. И не раз. И я не собираюсь быть еще одним мужчиной, который откажется принять ее «нет». Я не собираюсь преследовать ее, когда она не хочет этого. — О, — брови Сэма взлетают высоко на лоб. — Что она сказала? Дословно. — Какая разница? — Может быть, ты неправильно ее понял? Или, может быть, все изменилось. Она все время просит тебя проводить с ней время, не так ли? — Арья хочет, чтобы мы были друзьями. Санса пытается... — Или, может быть, это означает... — Может быть, может быть, может быть! В пекло твоё «может быть»! Я не могу открыться только для того, чтобы услышать, как она в проклятый тысячный раз говорит, что не любит меня! Я не могу! — глаза Джона щиплет от слез, ноздри раздуваются, он роняет чашу и упирается руками в стол, опустив голову. — Это слишком больно, Сэм. Я не могу. Всё и так достаточно сложно, — он зажмуривает глаза, сжимая переносицу. — Мне нужно управлять королевством. У меня нет на это времени. Просто… оставь меня в покое. — Я просто пытался... — Я знаю! Джон становится снова угрюмым бастардом, выбегает из кабинета, захлопывая за собой дверь, и стремительно спускается по лестнице во двор, сбегая в богорощу за проклятым утешением. Почему они не могут просто оставить его в покое? Мир вокруг него качается и вращается, и он не может вспомнить, сколько выпил и как быстро, но затем видит что-то, что в одно мгновение отрезвляет его. У корней чардрева лежит Призрак с Дейзи, которая кувыркается вокруг него, дёргает его за хвост, а позади него сидят Санса и Подрик. Она тихо плачет, щеки блестят от слез, тело содрогается, а он сидит к ней ближе, чем позволено мужчине, который не является ее мужем или братом. Под ногой Джона хрустит ветка, и голова Сансы резко поворачивается к нему. Она быстро вытирает слезы серой шалью и отодвигается от Подрика. Как будто Джон застукал их за тем, что они не должны были делать. Его рука дёргается к мечу. Он подходит ближе. Подрик вскакивает на ноги, но когда предлагает Сансе руку, чтобы помочь ей встать, она отказывается и встает сама. Джон настороженно наблюдает за Подриком. — Что случилось? — Ничего. Глупости. — Улыбка Сансы мало его убеждает. — Я скучаю по Рикону. До сих пор помню, как он родился, как мама положила его мне на руки. Я сразу же так сильно его полюбила. Укачивание Эйемона вернуло воспоминания. И только. — Я тоже по нему скучаю. Взгляд Джона возвращается к Подрику, который смотрит в землю и выглядит так, словно предпочел бы провалиться сквозь неё, и Джон не может избавиться от ощущения, что этот идиот сделал что-то не так. Что он расстроил Сансу. В нем закипает гнев, и мир снова качается, листва вокруг него расплывается, как будто ее сотрясает шторм. — Ты... — Прищурившись, Санса подходит к нему ближе. — Ты что, пьян? — Мы с Сэмом, э-э, праздновали. — Джон, еще нет и полудня. — Она тяжело вздыхает. — Подрик, отведи его светлость в покои, чтобы он мог отоспаться. Когда Джон пытается протестовать, она называет его идиотом, и он считает, что в этом она права. Больше, чем думает. Когда-то он верил, что она знает, что у него на сердце, но этого не может быть. Она бы никогда так себя не повела, если бы знала. И он укутывается в это маленькое утешение и засыпает в тот момент, когда его голова касается подушки.***
Джон просыпается от криков и радостных возгласов детей, от которых его бедная голова звенит как колокол. Судя по солнцу, он либо проспал всего час, либо целый день. Отвратительный привкус во рту наводит на мысль о последнем. Умывшись, одевшись и найдя обезболивающую настойку в покоях мейстера Волкана, Джон выходит на улицу и в толпе галдящих детей видит причину их шума. — Арья. — Улыбаясь, он широко раскидывает руки и подхватывает младшую сестру, когда она бросается в его объятия. — Я рад, что ты дома. — Я тоже. — Она прищуривается, глядя на него. — А должна ли я радоваться? Потому что предпочла бы пока что не садиться в седло. Я устала. — Ты с ней разговаривала? — Джон оглядывает толпу, пока его взгляд не натыкается на Сансу. Она разговаривает с маленькой девочкой с растрепанными каштановыми волосами, которая гладит Дейзи, и, несмотря на солнце, она снова в темном платье с высоким воротником, белая кружевная шаль свободно накинута на плечи, как иней на голые ветви зимнего дерева. — Она сказала, что ты подарил ей щенка, и что теперь у вас всё в порядке. Лучше, чем было. Это правда? — Да, это правда. Арья гудит, как бы принимая такой ответ, но не скрывает, что следит за ними весь день и вечер. Но сейчас их с Сансой отношения другие. Она больше не прячется за своей маской леди. В конце концов, эта Санса улыбается ему и хвалит его, когда ей подают на ужин пойманную им рыбу, — рыбу, которую она приготовила — и когда они едят, разговаривают и смеются, Арья заметно расслабляется. — Ну что, — спрашивает Джон после того, как все, кроме них, отправились спать, — тебе этого достаточно? — Да. — Арья хмурит брови. — А тебе? — Да. Вполне. По крайней мере, так должно быть.***
На следующий день возвращается Бран, и холодный ветер дует с земель за Стеной, словно приветствуя старого друга. Санса заменяет новую кружевную шаль тонким плащом, а ее вечная тень сменяется Бриенной. И это должно стать облегчением для Джона, но всё наоборот. Внезапно Подрик проводит свои дни с Арьей и сиротами, и Санса, кажется, с каждым часом становится все грустнее. Она хорошо это скрывает, но Джон ещё достаточно глуп, чтобы слишком часто искать её глазами, и вскоре он понимает, что она по-прежнему носит маску — просто другую, из дружелюбия и нежности. Ее воля к жизни была выкована в Королевской Гавани, когда она скрывала от всех своё горе. Возможно, ему следует поговорить с Подриком — если только он не отверг ее, и именно поэтому она плакала. Джон не смог выбросить из головы образ этих двоих, и всякий раз, когда Подрик спрашивал, могут ли они поспарринговать, Джон отказывался, чтобы не избить парня до полусмерти за то, что тот причинил боль Сансе. — Она не спит. Голос Сэма проникает в мысли Джона, и он с глубоким вздохом возвращается в настоящее. Внешний мир — цвета Сансы: медного цвета ее волос, персикового цвета кожи, розового цвета губ, а на его столе лежат свитки, которые он не помнит, чтобы получал. — Что? — Санса. Постой, — Сэм поднимает руки, словно защищаясь от неизбежной вспышки Джона, — я знаю, ты сказал, что я должен оставить эту тему, и я это сделал. Но ребенок не спит всю ночь, и Лилли привязывает его к груди и бродит по двору, потому что это единственное, что помогает, и в комнатах Сансы или в ее кабинете всегда горит свет. Она всегда на ногах. Я слышал, как слуги упоминали, что иногда её находят спящей в кресле-качалке с Дейзи на коленях. Она объясняет, что не хочет будить щенка и потому спит там, но я не верю. Что-то не так, Джон. Тебе нужно поговорить с ней. — И что сказать? — Ну, ты всегда можешь просто выслушать? Женщинам это нравится. — Не знаю, — говорит Джон и делает вид, что читает лежащие перед ним бумаги. У Сансы есть Арья, Бриенна, Ванна и Лилли; он больше не может быть плечом, на котором она плачет. Не должен. В настоящее время все грани их отношений скользят, возможно, не так гладко, как промасленная кожа по лезвию, но достаточно близко к тому, чтобы лезвие прослужило дольше — и это лучше для Севера и для их семьи. Сэм делает глубокий вдох, как будто хочет что-то сказать, но терпение Джона иссякло несколько дней назад, и он приказывает своему лучшему другу оставить его тем тоном, который использует в присутствии непокорных лордов. Сэм качает головой и уходит, а Джон наливает себе чашу вина, чтобы немного расслабиться, прежде чем вернуться к работе. Едва он садится, как в дверь стучат. — Что! Дверь открывается, являя ему не Сэма, а Сансу, которая остается в коридоре, спрашивая: — Совсем не вовремя? — Нет, извини. — Закрыв глаза, Джон прижимает большой палец к шраму, пересекающему бровь. — В чем дело? — Мне нужно, чтобы ты подписал несколько бумаг. — Где Дейзи? — спрашивает он, жестом приглашая ее в комнату. — Я не видел тебя без нее… ни разу. — Она у Арьи. Мне нужно было кое-что сделать. Ты тоже работаешь допоздна? — Да. — Он просматривает бумаги, обмакивает перо в чернила, подписывает их. — Готово. Санса смотрит на него и на вино в его чаше, покусывая нижнюю губу, и на какое-то ужасное мгновение он думает, что она решит остаться, выпить с ним, но потом она благодарит его и покидает кабинет, и Джон может спокойно, с облегчением выдохнуть. Выпить своё вино. Уставиться в темноту, сменяющую персиково-розовое небо. Вздрогнуть, когда в дверь снова постучат. Седьмое пекло. Когда Санса возвращается, её руки сцеплены за спиной, и только встав перед ним, она протягивает их перед собой, чтобы показать колоду карт. — Мне нужен перерыв. Как насчет «Короля в замке» и вина? По старой памяти. — Я не... — тянет он, качая головой. Санса резко выдыхает, её рот остается открытым, как будто разочарование вот-вот выплеснется в виде слов, о которых они оба пожалеют. Но затем она закрывает рот, плотно сжимая челюсти, и слегка кланяется. — Все в порядке. Спокойной ночи, Джон. Волосы хлещут её по спине, когда она поворачивается, чтобы уйти, каблуки стучат по каменным плитам, пока она пересекает комнату, и Джон знает еще до того, как она откроет дверь, что после она захлопнет ее со стуком. Но он ошибается. Вместо этого Санса колеблется, пальцы на мгновение задерживаются на дверной ручке, прежде чем она осторожно закрывает дверь. Оставаясь в комнате. — Нет. — Санса разворачивается, но остается на месте. — Все не в порядке. Это не нормально. Я знаю, что Арья довольна. Мы дружим. Но мы не друзья, Джон. И я боюсь, что если мы ничего не предпримем, то застрянем в таком положении на всю оставшуюся жизнь. Может быть, этого достаточно для тебя, но не для меня, и я продолжаю пытаться, но... — Она делает усталый, дрожащий вдох. — Мне просто нужно услышать, как ты это скажешь. Мне нужно услышать, как ты скажешь, что не хочешь проводить со мной время, чтобы я перестала пытаться. Дрожь пробегает по ее нижней губе, и свет множества свечей в комнате отражается в блестящих глазах, и это разрушает всю его защиту. — Конечно, я хочу провести с тобой время, — бормочет он. — Тогда сделай это! — Санса выдыхает влажный смех, вытирая слезу, которая скатилась по щеке. — Это же просто. Она ошибается. В этом нет ничего простого. Но она плачет, а Джон слаб, и он хватает вторую чашу с сервировочной тележки и наливает в нее дорнийского красного. — В самом деле? — Санса говорит с такой надеждой, что он чувствует себя чудовищем. Эгоистичным монстром, который был слишком занят, защищая осколки своего несчастного усталого сердца, чтобы понять, как сильно он обидел её. — Ты помнишь, как играть? — спрашивает Джон, когда они усаживаются за стол. Санса едва не закатывает глаза и сдает карты, и в течение одного раунда они просто играют, пьют и глоток за глотком расслабляются настолько, чтобы комментировать игру и раздражать друг друга, и им становится легче смеяться. Но по мере того, как Санса побеждает, она слишком небрежно спрашивает его, на что они играют, и Джон понимает, что попал в ловушку. — На монету? — говорит он с надеждой и улыбкой. — Или... на секреты. Победитель должен задать проигравшему вопрос. — На некоторые вопросы не следует отвечать. — Тогда не отвечай. — Некоторые вопросы даже не следует произносить вслух, — бормочет Джон, уставившись на руку. — Ты такой скучный. Предположим, мы просто поиграем на интерес. Санса наполняет их чаши, и это тоже похоже на ловушку, в которую ему необязательно вступать, и все же он хватает свою чашу и жадно пьет, пока она выигрывает раунд. — Ходят слухи, — говорит она, раздавая новые карты, и ее драматическая пауза заставляет сердце Джона бешено колотиться. Она ведь не спросит, правда? Что она может получить от этого? — Что ты покидаешь Винтерфелл. Джон едва не смеется от облегчения. — Неужели? — Так и есть. Некоторые говорят, что ты уезжаешь в Дредфорт, другие — что в Черный замок или даже совершенно новый замок. Большинство утверждают, что ты направляешься в Ров Кейлин. Джон постукивает большим пальцем по столу, изучая свои карты. — Я... обдумываю это. — Обдумываешь. — Да. — Поэтому ты подарил мне Дейзи? Теперь, когда ты уйдешь, у меня будет компаньон и защитник. Как я сделала то же самое для Фрии, подарив ей Пятнышко. Потому что знала, что мы уезжаем. Он поднимает на нее глаза; она смотрит смело, подбородок чуть приподнят. — Нет, — тихо говорит он. — Санса, нет, я думал, щенок сделает тебя счастливой. Вот и все. — Значит ли это, что ты не уйдешь? — Ты думаешь, я должен? — Ну, как твой советник, я думаю, что... — Нет. Что, по мнению Сансы я должен сделать? — Я думаю, ты должен делать то, что считаешь правильным для себя. Он многозначительно вздыхает. — А ты что хочешь, чтобы я сделал? Она медленно облизывает губы, не отрывая глаз от своих карт, как будто они самые интересные вещи в мире. — Я хочу… Санса замолкает, и проходит вечность. Снаружи кто-то улюлюкает, а кто-то смеется. Ночная птица напевает свою мелодию. В камине потрескивает огонь. Холод, который вернулся вместе с Браном, остался на некоторое время и даже усилился. Мейстер Волкан говорит, что, в конце концов, может пойти летний снег, хотя все думали, что это закончилось со смертью Короля Ночи. Скажет ли она когда-нибудь Джону, если захочет, чтобы он ушел? Ее ресницы трепещут, когда она смотрит на него, и Джон задерживает дыхание. — Я хочу, чтобы ты остался. Джон моргает. — Ты хочешь? — Мне нравится, что ты здесь. Я не хочу, чтобы ты уходил. Я никогда этого не хотела. Джон прочищает горло, немного выпрямляется в кресле. — Тогда я останусь. Хотя Санса снова смотрит на свои карты, на ее лице появляется довольная улыбка, а по его телу разливается тепло, и игра продолжается. Они потягивают вино. Комната наполняется смехом. Санса выигрывает еще раунд, и по изгибу ее губ Джон понимает, что она вытянет из него еще один секрет, и, конечно же, они едва успели взять новые карты, как она открыла рот. — Ходят слухи, — начинает она, и Джон со стоном тянется за вином, — что ты ищешь жену. Рука Джона останавливается. — Я — что? — Когда ты отправился с лордом Хантером, многие верили, что ты вернешься с женой. — Ты тоже? Санса изучает карты, прежде чем обменять ту, на которой изображен кусок железа, на новую. — Я думала, что Джон не приведет невесту — женщину, с которой мне придется считаться — в мой дом, не предупредив меня заранее. Так что... нет. Я не поверила, — Санса перебирает карты в руке. — По крайней мере, не хотела в это верить. Но ты держал планы о Рве Кейлин в секрете от меня, так что… Она небрежно пьет вино, по-прежнему не глядя на него, и Джону не следует надеяться. Он не должен. Нет. Она любит Подрика. — Я не ищу жену. — Ты не ищешь себе жену сейчас. — Санса кивает на стол. — Теперь твоя очередь. Чаша возвращается к ее губам, и Джон тоже пьет вино, хотя знает, что не должен. Если они будут продолжать в том же духе, то оба напьются до конца ночи, и это не принесет им ничего, кроме всевозможных головных болей на следующий день. — Но если ты это сделаешь, — продолжает Санса, — если передумаешь насчет жены и детей, я хочу, чтобы ты поговорил со мной. Его сердце бьется так сильно, что он чувствует его в горле. Он успокаивает себя глотком вина. — Если бы я это сделал, мне бы все равно были рады? — Рады? Да. — Санса делает глубокий вдох, кладет карты и смотрит на его руку, лежащую на столе так напряженно, что пальцы подергиваются. Она останавливает их движение собственными пальцами, притягивая его руку чуть ближе к себе. — Я леди Винтерфелла. Если бы ты женился, это бы изменилось. Твоя жена заняла бы мое место. Она захотела бы управлять моим замком. Она бы заняла мое место. В Большом зале, за обеденным столом, в... — Она отпускает его руку, и Джон сжимает ее в кулак, как будто хочет сохранить ощущение ее прикосновения к своей коже. — Если ты женишься, тебе будут рады. В качестве гостя. Ты меня понимаешь? — Да. — И если что-нибудь изменится — что угодно — скажи мне. Я заслуживаю знать. Как твой советник и как твоя… кузина. Я не требую, чтобы ты делился со мной каждым маленьким секретом, Джон, но если это затронет меня, мой дом и мой статус? Ты должен мне сказать. — Я так и сделаю. Обещаю. Она снова берет свои карты. — Хорошо. Твой ход. Джон вытаскивает карту из колоды, на его лице появляется хитрая улыбка. — Да, это так. — Одну за другой он раскладывает карты, образуя Короля в Замке, и с триумфом откидывается на спинку стула. — Ходят слухи, что… — Нет. — Что ж, это интересно. Ты можешь задавать мне всевозможные вопросы, но теперь, когда я победил… — Его улыбка растягивается от уха до уха, и Джон может сказать, что Санса борется с ее заразительным эффектом. — Вы трусиха, миледи. — Хорошо. — Санса поднимает бровь. — Ты сдашь карты. Я налью вина... и раскрою свои секреты. — Ходят слухи, что… — У него пересохло в горле, но он не должен пить больше, когда и так уже достаточно пьян, чтобы сосредоточиться, чтобы не выдать себя. Его щеки пылают, внутренности горят, а разум кричит, чтобы он спросил о Подрике. Ходят слухи, что леди Винтерфелла влюблена. Достаточно простой вопрос. Его язык словно приклеился к небу. Джон допивает остатки вина и все равно наполняет чаши себе и ей. — Что у тебя проблемы со сном. Санса облизывает губы по какой-то проклятой причине, и часть его хочет сказать ей остановиться, когда другая хочет прижать ее к стене и попробовать эти губы на вкус. — Я не уверена, что это слухи, Джон. — Санса крутит вино в чаше, наблюдая за ним с забавной улыбкой, и это похоже на флирт. Весь вечер похож на флирт, хотя это не может быть так. — Я бы назвала это известным фактом. — Хорошо. Ходят слухи, что леди Старк не может спать, потому что... — Потому что?.. — Не знаю. Знаю только, что ты не спишь. Санса хмыкает, снова облизывая губы, и Джон не может не отразить её жест, глядя на нее, а затем прижимает руку ко рту, будто хочет скрыть доказательство своего влечения к ней. Она любит Подрика, а не его. Хотя она могла бы переспать с ним. Это всего лишь крошки, но он голоден и... Нет. Остановись. — Ну, — тянет Санса, а затем делает вдох, два, три и, ради всех богов, говори уже, — в течение нескольких месяцев я спала кое с кем. И привыкла к звукам чужого храпа. Привыкла, что кровать скрипит всякий раз, когда этот кто-то, — она криво улыбается, — ворочается. А теперь в моей спальне слишком тихо. Это заставляет меня чувствовать себя одинокой. Это заставляет меня вспоминать те времена, когда я была одинока, и в комнате так тихо, что все, что я слышу — собственные глупые мысли. — Может, тебе стоит, э-э... — Джон ерзает на стуле и откашливается, жестикулируя рукой, держащей карты, пока не понимает, что дает ей хороший обзор, — попросить Арью? Или Ванну. — Арья не хочет делить со мной постель. А Ванна… — Как будто ей больше не нужна игра, чтобы держать его в своей ловушке, Санса бросает карты на стол и хватает кубок с вином, переплетая пальцы вокруг него. — Я не легко доверяю людям. Пригласить кого-то в свою постель… Ты помнишь, что случилось, когда мне приснился Рамси. Что будет, если я проснусь в объятиях того, кто не будет тобой? — Она качает головой. — Я никому не доверяю так, как тебе. — Ну, моя дверь всегда открыта, — говорит Джон, прежде чем успевает осознать это. Глаза Сансы расширяются, и если бы он мог, то схватил бы эти слова в воздухе и бросил их в очаг, чтобы они сгорели, как горят его щеки. — Ты шутишь, — говорит Санса или, может быть, спрашивает. Джон не может точно сказать. — Да, шучу. Санса выдыхает, отпивает вина. — Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что я сплю рядом с тобой. Мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть спать без тебя. Но я сделаю это. Мне необходимо. Повисает тишина, которую он не может назвать комфортной, когда Санса смотрит в камин, а он — на стол, и они оба допивают вино. Как только ее чаша пустеет, она встает на ноги, держась за стол, будто для того, чтобы не упасть, и говорит ему, что устала. Джон не должен предлагать проводить ее в покои, и все же делает это. Он не должен протягивать ей руку, и все же делает это. И как только они доходят до небольшого участка коридора, в котором находятся обе их двери, он не должен задерживаться снаружи с ней, и все же делает это. Его несчастное усталое сердце шепчет ему, чтобы он взял крошки, которые предлагает Санса. Опершись на ручку, она смотрит на него прищуренными глазами, как будто хочет его. И, может быть, так оно и есть, но она любит Подрика. Любить Джона для нее смешно. — Спокойной ночи, — шепчет она, и Джон вспоминает время, когда за этими словами следовало «муж» и поцелуй в щеку или висок. Забудет ли он когда-нибудь? Перестанет ли когда-нибудь так себя чувствовать? Перестанет ли когда-нибудь поддаваться ее притяжению, как будто на ферме она забрала его душу и привязала к себе, чтобы дергать всякий раз, когда ей будет одиноко или она будет нуждаться в поддержке, потому что знает, что он охотно даст это ей. Но она не была бы такой жестокой. Может быть, это подсознательно. И теперь Подрик разбил ей сердце, а Джон слишком доступен, слишком жалок — и это помогает ему найти необходимую силу воли, чтобы уйти в свои покои, где он падает на кровать и долго смотрит в стену, изо всех сил (и безуспешно) игнорируя фантазии о Сансе в его постели, в его объятиях. Насколько он был близок к тому, чтобы снова испытать это хотя бы на одну ночь? Она бы согласилась, если бы он предложил — очевидно, она не может хорошо спать без него. Не чувствуя себя любимой. Им. Самое чудесное чувство трепещет у него в животе, и он переворачивается на спину с удовлетворенным выдохом. Или не чувствуя себя любимой кем бы то ни было. Переспит ли она с Подриком, если тот предложит? Доверяет ли она ему так же сильно? Ведь она сказала, что никому не доверяет так, как ему. Джон вздыхает. Возможно, Подрик все-таки что-то сделал. По крайней мере, что-то изменилось между ними двумя. Что-то... В дверь стучат. Джон резко выпрямляется. Это она. Он знает это так же хорошо, как знает рисунок ее веснушек и форму губ, и что он абсолютно не должен говорить «да», если она спросит. Он не может сказать «да». Он не должен даже открывать дверь, и все же делает это. Тонкий халат прикрывает ее почти прозрачную ночную рубашку, распущенные волосы падают на одно плечо блестящими волнами, а подбородок опущен так низко, что Санса смотрит на него сквозь ресницы, и Джон забывает, как дышать. — Ты действительно шутил? Джон сглатывает так шумно, что это, должно быть, слышат у Стены. Не впускай ее, подсказывает ему здравый смысл. Откажи ей. Скажи, чтобы уходила. Защити то, что осталось от твоего сердца. Посмейся над этим. Предложи немного пройтись. Поговорить еще немного. Что угодно, только не отходи в сторону и не впускай ее. Не впускай ее, подсказывает ему здравый смысл, но его несчастное усталое сердце говорит гораздо громче.