***
Если не считать охранников, патрулирующих стены, Винтерфелл тих и безлюден. Их не ждет пир, и это, правда, к лучшему. Никто из них не кажется достаточно бодрым для празднования. Отложив семейный ужин на следующий вечер, они решают устроить настоящий праздник с жителями королевства в конце месяца, и после все расходятся по своим покоям, чтобы немного поспать до наступления нового дня. — Твои или мои? — спрашивает Джон, когда они добираются до коридора. — Наши. — Санса прислоняется к двери с почти застенчивой улыбкой. — Каждую ночь, помнишь? Закусив губу, она хватает его за тунику и тащит в свои покои. Его губы прижимаются к ее губам еще до того, как она закрывает дверь. Завтра он не будет торопиться, будет ласкать каждый дюйм ее тела, отмечать каждую веснушку и пробовать Сансу на вкус там, где она теплая и влажная. Однако сегодня вечером они помогают друг другу раздеться и занимаются ленивой, сонной любовью в постели, которую будут делить всю оставшуюся жизнь. Потом, когда Санса уютно устроилась в его объятиях, и Джон рисует круги на её теплой спине, он замечает подушку в постели. Та, что обернута серой шалью и лежит за спиной, а не среди других подушек. Когда он спрашивает Сансу об этом, она поднимает голову от изгиба его шеи и нежно смотрит на него. — Пахнет серым мылом, — шепчет она. — Пахнет тобой. Моим мужем. — О, Санса. — Джон прижимает ладонь к её щеке, поглаживая большим пальцем скулу. — Я тоже по тебе скучал. Так сильно. Все казалось таким пустым. — Давай не будем вспоминать об этом. Давай просто будем счастливы. — Она утыкается носом в его нос, прежде чем прижаться нежнейшим поцелуем к его губам. — Спокойной ночи, муж. — Спокойной ночи, любовь моя, — шепчет он, когда она снова прижимается к нему. Три глубоких, медленных вдоха спустя Санса засыпает, а Джон думает, что никогда не заснет, потому что не может пропустить ни одного мгновения, когда ее теплое обнаженное тело прижимается к его, не может перестать целовать ее макушку и вдыхать запах теплой, сонной Сансы, который он был так уверен, больше никогда не вдохнет. Поэтому Джон смакует эти ощущения, пока ранние лучи нового дня не начинают просачиваться сквозь щели в ставнях. Затем он, наконец, тоже засыпает.***
Его будит грохот. Резко вдохнув, Джон садится в постели и щурится от яркого солнечного света, бьющего в лицо и режущего глаза. Ванна, которая ни в коем случае не должна находиться в его покоях, открыла ставни, и теперь таращится на него. Ее лицо краснее крови, а поднос с тем, что когда-то было завтраком, валяется у ног. — Мы женаты! Голова Джона резко поворачивается к Сансе, о чем он мгновенно сожалеет, потому что боль пронзает висок, и он прижимает ладонь к нему и смотрит на свою обнаженную кузину, прижимающую меха к груди. Джон моргает. Стоп. Она сказала… Женаты? В мгновение воспоминания возвращаются: их признания, его отчаяние, обмен клятвами под чардревом. Поцелуй на ночь и ласковый шепот, который наконец-то оказался правдой. Женаты. Улыбка расползается на его лице, в то время как его прекрасная жена краснеет так сильно, что даже ее грудь розовеет. — Мы поженились прошлой ночью, — говорит Санса. — Бран был там! И Арья. И все остальные. Мы женаты. Ванне требуется некоторое время, чтобы восстановить самообладание, но затем она опускается на колени и начинает убирать беспорядок на полу, пока все не оказывается на подносе, который она придерживает у бедра, оставляя свободной правую руку. Затем она убирает непослушную прядь волос от лица и заправляет ее за ухо, прежде чем приоткрыть окно, чтобы свежий воздух прогнал приторный запах красного вина, витающий в покоях. — Тогда, ваша светлость, не хотите ли, чтобы я вернулась с завтраком на двоих? И, может быть, принести немного чая, чтобы уменьшить головную боль? Ванна ждет ответа, который так и не приходит, и Джон толкает Сансу в бок. — Она имеет в виду тебя. — Что? Нет, она сказала... О, — Санса издаёт смешок. — Теперь я королева, — ее улыбка исчезает, и она хватает его за руку. — Джон. Теперь я королева. — Да, до сих пор тебе это не приходило в голову? — Нет, я просто хотела выйти за тебя. Улыбка Джона становится шире, и он притягивает свою прекрасную жену ближе, чтобы поцеловать в шею, за ухом, линию подбородка, губы... Какая-то часть его замечает, что Ванна бормочет «я подожду», прежде чем закрыть за собой дверь, но его внимание сосредоточено на Сансе, на ощущении её кожи под губами, на волосах, запутавшихся в его руках, и пальцах, скользящих по его спине. Джон узнает, что она застенчива в утреннем свете и без вина, но в ее венах звенит желание пройти точку невозврата. Застенчивая и полная желания. Поэтому он тоже не торопится и изучает ее тело. Узнает ощущение мягкой кожи бедер, что ей нравится два пальца, но не три, что она издает жалобные всхлипы, когда удовольствие вот-вот накроет её, и каков ее вкус. Он узнает, что между ее бровями образуются маленькие морщинки, когда он в ней и она снова кончает, и что хочет, чтобы он оставался в ее объятиях после того, как он тоже кончит. Джон узнает, что даже после того, как он скатывается с нее, она следует за ним и прижимается, чтобы еще немного обнять, провести пальцами по груди, уткнуться носом в бороду и покрыть лицо легкими поцелуями, как будто даже насытившись, не может не прикасаться к своему мужу. Джон думает, что будет улыбаться всю оставшуюся жизнь. — У тебя воняет изо рта. — И все же ты не можешь перестать целовать меня, — он поднимает подбородок с самодовольной улыбкой. — Вероятно, я просто такой красивый. Смеясь, Санса целует его в уголок рта. — Не могу поверить, что ты думал, будто я люблю Подрика. Ты такой глупый. — Ты думала, что я люблю Элис Карстарк. Ее губы изгибаются в едва заметной усмешке. — Ты был таким сердитым, когда мы ушли из Винтерфелла. Даже больше, чем обычно. Я не знала, что и думать. — Мне было неловко. Ты и я... Это никогда не было легко, Санса. Ты никогда не любила меня, когда мы росли, и все стало напряженно с тех пор, как мы узнали правду. И я был так влюблен в тебя, что не мог мыслить здраво, и теперь мне нужно было... — Ты был влюблен? — Санса прикусывает губу, хлопая ресницами, и Джон просто закатывает глаза (но все еще не может спрятать свою широкую улыбку). — Что? Может быть, мне тоже нужна проверка. — Был. — Он сжимает ее талию. — Правда. — Кстати, ты ошибаешься. Ты мне нравился в детстве. — Ты избегала меня. — Как будто ты не делал этого. Джон смотрит на нее с притворным раздражением, которое смягчается нежностью. — Хорошо. Мы избегали друг друга. — Помнишь, ты спрашивал меня об Алейне? Маленькая часть ее, которая оставалась Сансой, любила лимонные пирожные. Но остальная ее часть? Это был ты. Я выстроила ее по твоему образу. — Потому что я был единственным бастардом, которого ты знала. — Нет. Я знаю, что говорила с тобой всего несколько раз, — глаза ее сверкают, она тычет его в грудь, — всего несколько раз? Но этого было достаточно, чтобы понять — если ты будешь со мной, я буду в безопасности. Теон и Робб всегда дразнили меня и смеялись надо мной, но не ты. Ты обращался со мной как с леди. Всегда такой галантный, как герой из песни. Джон не может не покраснеть от этого. — Я всегда хотел быть одним из них. — И я всегда хотела выйти замуж за одного из них. — Повезло, что все так обернулось. Улыбаясь, Санса опускает подбородок и смотрит на него таким взглядом, который, как она уже должна была понять, заставляет его таять от нежности. — А ты? Я столько раз спрашивала тебя, чего ты хочешь от жены, но ты всегда уклонялся от ответа. — Да. — Джон чувствует, как сердце колотится в груди, и румянец возвращается на щеки. — Для этого есть веская причина. — Ты думаешь, я обижусь? — Санса слегка надувает губы. — Потому что я не воительница. — Нет, это не так… Санса. — Он касается ее надутой губы подушечкой большого пальца. — Мне нужен был кто-то вроде тебя. Это то, чего я всегда хотел. — Всегда? С тех пор, как ты был мальчиком? — говорит она, и Джон видит вопрос в ее глазах, который отказывался задавать себе, чтобы не обнаружить отталкивающую правду, но сейчас... Блестящая прядь медных волос закрывает ее лицо от косых солнечных лучей, проникающих в окно. Он гладит ее по спине и запускает пальцы в шелковистую прядь, обматывая кончики вокруг пальца. — Я не знал, что это ты. Только в Черном замке понял. Именно тогда я узнал тебя как следует, и ты была нежной и милой, да, но и сильной и стояла на своём. Ты стала для меня всем. И с тех пор… — Он глубоко вздыхает. — Это меня поразило. Я не знал, как вести себя рядом с тобой. И до сих пор не уверен, что знаю. — Ты просто должен оставаться Джоном. — Санса касается его щеки и пристально смотрит в глаза. — Мне не нужно, чтобы ты был кем-то другим, кроме как Джоном. Понимаешь? — Да. Она дарит ему поцелуй, полный любви и принятия, и устраивается в его объятиях с довольным гулом. Ее грудь поднимается и опускается в спокойном ритме, как и у него. И пока они лежат там, лениво наблюдая, как небо затягивается облаками и снова падает снег, образ возвращается к Джону. Тот, который пришел к нему под толстым дубом в один солнечный день ранней весной, когда волосы Сансы были черными, и он не знал, как сказать ей, что любит ее. Тот, который до сих пор существовал только в его воображении, и он изо всех сил старался забыть, так как считал, что это все равно никогда не станет реальным. Но, думает он, улыбаясь про себя, возможно, теперь это так...***
Движения рабочих во дворе замедляются и останавливаются в тот момент, когда Джон и Санса выходят на улицу. Каждый смотрит на них с таким пристальным вниманием, что Санса потирает большим пальцем ладонь, чтобы успокоить нервы. По словам Ванны, вернувшейся с завтраком и объявившей о приходе громким стуком, кухня гудела от предположений после того, как Рикер, который ночью отправился на кухню за яйцами и флиртовал с любимой посудомойкой, рассказал ей, что видел короля и леди Старк крадущихся, рука об руку в богорощу после полуночи. Посудомойка, в свою очередь, рассказала всем остальным. Однако Ванна сказала, что сделала вид, будто ничего не знала. Решила, что они захотят объявить об этом сами. Но слухи, конечно, распространились. — Мы должны сделать объявление, — говорит Санса, как будто ее мысли приняли такой же оборот. — Да, должны. Или, — Джон берет ее за руку, разворачивает лицом к себе, — мы могли бы дать им пищу для разговоров. — О, — Санса кладет руки ему на грудь. — Что, например? — Допустим, мы никогда не обсуждали, как должны выглядеть как супружеская пара. Мы счастливы? — Джон кладет руки ей на спину, растопырив пальцы, и прижимает ближе. — Одна очень умная женщина однажды сказала мне, что быть счастливым означает любить. Санса скользит руками по его груди, чтобы сцепить их за шеей. — А что значит быть ласковым? — Не знаю. Мы прикасаемся друг к другу? Обнимаемся? — Он приближает лицо достаточно близко, чтобы почувствовать жар ее губ, и даже сейчас после всего, что между ними было, несмотря на то, что на языке еще ощущается ее вкус, сердце взволнованно колотится в груди. — Мы целуемся? Она смотрит ему в глаза. Он задерживает дыхание, ему кажется, что весь Винтерфелл тоже затаил дыхание. Элис хотела этого, он знает — брак такой счастливый и нежный, что никто, кто бы увидел их, не мог в этом усомниться, — и он всегда думал, что Санса хотела того же. Что ей это даже нужно. Но, возможно, это все-таки была Элис, и он ослабляет хватку на ее спине, готовый отодвинуться. Но затем Санса захватывает его губы своими, целуя так нежно, что весь Винтерфелл вздыхает и шепчет так громко, будто порыв ветра проносится по двору и шелестит в деревьях и навесами. (Но им лучше привыкнуть к этому, жителям Винтерфелла, потому что Джон будет целовать свою жену каждый день и в любой час, если она позволит ему — и он думает, что так и будет.) Однако им нужно сделать объявление, и вороны должны разлететься по всему Северу. Но это может подождать до завтра. Сегодня день только для них. Их семья взяла на себя их обязанности и заботу о Дейзи, и Джон ведет жену обратно в богорощу, чтобы сделать сюрприз. Охранники у ворот склоняют головы, проходя мимо, и он чувствует на себе взгляд Сансы. Богорощу обычно не охраняют, но сегодня территория осмотрена Бриенной, и стражникам дан строгий приказ никого не впускать. Снега выпало почти по колено, и они пробираются сквозь него мимо чардрева и вечно холодного пруда к горячим источникам. Там Бриенна и Подрик поставили скамью, корзину с полотенцами и низкий столик с кувшином эля и кружками. Санса осматривает все это, медленно поворачиваясь на месте, чтобы увидеть пустую, тихую богорощу, и смотрит на него, выгнув брови. — Ты хочешь, чтобы я прыгнула голая в снег? — Не могу придумать ничего другого, что я предпочел бы увидеть. — Джон целует ее в шею, расстегивает плащ и бросает на скамью. — Но только если ты захочешь. Все зависит от тебя. — Но ты сделаешь это? — Да. — Он бросает свой плащ туда же. — Я прыгну в снег. — Что нужно делать? — Санса поворачивается к нему спиной, глядя через плечо. — Ну, — Джон дергает за шнурки лифа на платье, — сначала мы зайдем в бассейн, может быть, выпьем немного эля, пока не станет слишком жарко. — Он помогает ей снять платье и опускается на колени, чтобы помочь с ботинками. — Потом мы прыгнем, охладимся, а потом, если хочешь, снова согреемся. Она обхватывает руками свое одетое в сорочку тело, осматриваясь вокруг. — И ты уверен, что мы одни. — Бриенна позаботилась об этом. Ты ведь доверяешь ей? Санса кивает, а затем одним плавным движением хватает подол сорочки, стягивает через голову и прыгает в бассейн; горячая вода брызгает на него и пропитывает его бриджи и тунику. Ухмыляясь, Джон снимает с себя оставшуюся одежду и присоединяется к ней. Ее щеки уже порозовели, она обнажена и светится от счастья, и он думает, что это, возможно, лучшая идея, которая у него была в жизни. — Эля? — спрашивает он, наливая кружку. — Думаю, да. — Она делает глоток, очаровательно морщит нос и снова пьёт. — Ты когда-нибудь задумывался о том, что бы случилось, если бы Арья и Бриенна не пришли в тот день? После праздника. — У меня были мысли. Раз или два. — Ты отверг меня. — Да, — Джон делает глоток эля, — но я не знал от чего отказываюсь. — Я была так зла на тебя. Знаю, что это нечестно, но так оно и было. Я чувствовала себя нелепо. И это платье... Я сшила его, потому что думала, что оно тебе понравится. — Так и было. Ты была потрясающей. Я едва мог оторвать от тебя взгляд. — Ты хорошо это скрывал. Он криво улыбается ей. — Я долго практиковался. — О. Он ставит кружку на снег и хватает ее за талию, притягивая ближе. — Ты всегда прекрасна. Даже когда у тебя были черные волосы и от тебя пахло хуже, чем от брата Ночного дозора. Она брызгает на него водой. — Все ведь было не настолько плохо? — Не волнуйся. Я все равно хотел тебя, даже вонючую. Санса пытается сердито посмотреть на него, но ее глаза слишком сверкают, а губы дергаются в улыбке, и он хочет ее так сильно, что его тело тотчас реагирует. Облегченно вздохнув, Джон отпускает ее и возвращается к своему элю. — И что бы, по-твоему, произошло? — спрашивает она. — Хм? Ну, — он потирает бороду, — когда я сказал, что думал об этом... Она восхищенно ахает. — Ты фантазировал обо мне? Джон отводит глаза, его лицо согревается не только от горячих источников. — Снег сегодня выглядит очень заманчиво, не так ли? Санса смеется и брызгает на него водой. — Ты готова? — Не знаю, — говорит она, погружаясь так глубоко, что вода пузырится вокруг ее губ. — Ты первый. Джон качает головой, подтягивается на бортике бассейна и бежит к большому сугробу. — Будь осторожен! — кричит она ему вслед. — Вспомни, что Эйррик говорил о твоей лодыжке. — Санса. Я не собираюсь... Его лодыжка подворачивается. Скользкая земля движется под ногами, и он с шумом приземляется. Снег от удара взлетает в воздух и льется дождем на его лицо и обнаженное тело. — Джон! — Он слышит брызги воды. Босые ноги шлепают по снегу. — Джон? — Я в порядке. — Он, прищурившись, смотрит на нее. От воды ее медные волосы стали темно-каштановыми, а вокруг теплого порозовевшего тела вьется пар, и, боги, она великолепна. Когда они прятались за личности Уилла и Элис и притворялись, что женаты, он бы не осмелился. Но теперь они Джон и Санса, муж и жена, и он протягивает руку с широкой улыбкой. — Поможешь мне подняться? Поджав губы, Санса прищуривается, и он знает, что она понимает, что он сделает. Понимает, и все же берет его за руку и вскрикивает, когда он тянет ее вниз на себя. Джон чувствует, как она прижимается к нему каждой частичкой, чувствует ее талию под руками, как она прижимается грудью к его груди, и как ее губы приоткрыты в приглашении, а глаза сияют счастьем, любовью и озорством. Что-то холодное и влажное касается его щеки. — Вот что ты получишь за то, что обманул меня. — Я этого не делал. Я действительно поскользнулся. — М-м-м, — неуверенно произносит она, протягивая руку за новой горстью снега. Джон переворачивает ее на спину, и Санса хихикает, извиваясь под ним, влажная и великолепная. Она освобождает одну руку и еще больше снега попадает ему в лицо. Когда он брызжет слюной и вытирает глаза, она пользуется возможностью ускользнуть от него, бросаясь обратно к горячему источнику и прыгая в него. Джон заставляет себя встать и побежать за ней, но тупая боль отдает в лодыжку, и он ничего не может поделать, кроме как неуклюже ковылять обратно к бассейну. Он, должно быть, выглядит жалко; Санса мгновенно оказывается в его объятиях, наблюдая за ним с беспокойной морщинкой между бровями. — Ты в порядке? — Да. — Ты хромал. Как только мы закончим, мы должны сказать Бриенне, чтобы она принесла твою трость и позвала мейстера. Он скользит руками вниз по ее спине, сжимая ягодицы. — Закончим с чем? — Не знаю. — Санса обвивает ногами его талию, прижимаясь, и покусывает мочку уха, отчего жар приливает вниз, где Джон уже становится твердым. — А ты как думаешь? — Я думаю, это ты ненасытная. Ее смех низкий и соблазнительный; Джон становится еще тверже. — Нас может увидеть кто угодно. — Мы совсем одни, — говорит он, но тем не менее снова кладет руки ей на талию. — Но если ты не хочешь… — Я хочу. — Но? — Чувствую себя беззащитной, — шепчет она. — Тогда не будем. — Но ты хочешь. Он откидывается назад, чтобы посмотреть на нее с нежностью. — Я переживу. Санса проводит пальцами по его бороде, задумчиво разглядывая черты лица. — Думаю, ты ошибался. Прошлой ночью. О том, что отношения должны быть запутанными и сложными. Что тогда это означает, что они реальны. Наши были такими, правда, но я не думаю, что так должно быть все время. Когда мы путешествовали, то следили за тем, чтобы Элис и Уилл выглядели достоверно. Почему мы не можем относиться друг к другу также, но как Джон и Санса? У нас не должно быть так драматично. Ты согласен? — Да. — Это обещание? — Да, обещание. Любые проблемы, заботы, все, что угодно, и мы будем говорить о них. Даже когда будет страшно. — Особенно, когда будет страшно, — Санса кладет подбородок ему на плечо, одной рукой обнимая его, а другой поглаживая вверх и вниз по руке. Задерживается на выпуклости его мускулов. Плеч. Он сжимает ее с благодарным гулом, когда она целует изгиб его шеи, поднимает губы уху, покусывает мочку. Он сдерживает стон. — Я тоже фантазировала, — бормочет она. — Помнишь тот день в горячих источниках? Когда мы обнимались? — Она берет его руку и отводит назад, кладя себе на ягодицу. — Я много фантазировала. — Ты уверена? — спрашивает он хриплым голосом. — Они все равно думают, что мы этим занимаемся. Ведь так? — Ты действительно уверена? — Да, — шепчет она, жарко дыша ему в ухо. Джон чувствует ее голод по тому, как она дрожит, как извивается в его объятиях, как вздыхает с облегчением, когда он подхватвает ее за бедра и прижимает к себе. Мгновение он просто держит ее, такую же притихшую, как и мир вокруг, просто чтобы почувствовать себя полностью погруженным в нее. Просто почувствовать. Затем они двигаются вместе в горячей воде и холодном воздухе, в тишине, которую может принести только зима, даже сейчас, в разгаре лета. Они тоже хранят это молчание, сдерживая все маленькие шумы, которые обычно вызывает у них удовольствие, и когда кончают, заглушают стоны поцелуями, которые из жадных, почти отчаянных становятся нежными и томными, когда блаженное удовольствие исчезает, оставляя их расслабленными в объятиях друг друга. Пасмурное небо над головой проясняется, солнечный свет пробивается сквозь полог заснеженных ветвей, и храбрая летняя птица рискует выйти из своего укрытия, чтобы пропеть мелодию. Скоро им придется встать, одеться и встретиться со своей семьей за ужином. Семьей, у которой, как он воображает, есть тысяча и один вопрос о внезапной свадьбе и о том, что к ней привело. Но пока они остаются здесь, плавая вместе в горячей воде, наблюдая, как танцующие снежинки медленно тают и дают лету шанс вернуться.