[НЕ] братский сборник

Когда Данте впервые за их пребывание в Аду кладёт ладонь брату на плечо, тот вздрагивает так сильно, словно его долбанули электрошокером. И резко отскакивает на добрых пару метров, уходя от прикосновения. — Тихо, тихо… — полудемон аккуратно отодвигает пальцем в сторону острие Ямато, сверкающее в опасной близости от его носа, и примирительно поднимает руки. — Я просто дотронулся. Никакого насилия. Хорошо? Вергилий не верит. Дышит загнанно, словно пробежал несколько километров, а его взгляд, острый и агрессивный, мечется, блуждает по лицу брата, словно ища в нём хоть какой-то подвох — насмешку, издёвку, какие-то скрытые мотивы. Но не находит ничего: Данте смотрит в ответ открыто и беззлобно. С непривычным для него взрослым беспокойством. С заботой. От этого становится тошно. Вергилий снова чувствует себя незащищённым и слабым, как много лет назад, лёжа в окровавленной траве перед горящим домом — память любезно подкидывает страшные воспоминания, словно насмехаясь, но теперь эта слабость стягивает жгутами не тело, а разум. Он попросту не знает, как себя вести, когда прикосновение не влечёт за собой намерение убить или ранить. Он так давно разучился кому-либо доверять, что сомневался в том, был ли вообще на это способен, если не смог довериться даже себе. И это было одновременно так обидно, мерзко и глупо, что хотелось провалиться сквозь адскую землю. — Верг, успокойся. Голос Данте возвращает его из прострации, и Вергилий смаргивает, яростно скрипнув зубами. Подумать только — потерял над собой контроль. И всё из-за него. Как всегда. Всё из-за Данте. — Не трогай меня. — презрительно выплёвывает он, убирая Ямато в ножны. — Никогда. Но Данте не обижается, как не обижался и в детстве, и в юношестве. Только улыбается в ответ, пожимая плечами: — Никогда не говори «никогда», братишка. А подождать для меня теперь не проблема. Я в этом уже поднаторел. — и в его глазах едва заметно проскальзывает нотка грусти. Многолетней, тягучей, давящей. — Но одного тебя больше не оставлю, уж прости за наглость. Вергилий не знает этого Данте. Данте-из-прошлого никогда бы не стал говорить такого, и уж тем более рисковать своими конечностями, чтобы коснуться его. Данте-из-прошлого был поверхностным, наглым и дерзким мальчишкой. Привычным. Его Вергилий хорошо помнил. Этот же Данте был неправильным. С неправильным спокойным характером, неправильным чужим лицом и неправильным усталым взглядом, который светился неправильным, отвратительным состраданием и желанием… заботиться. Вергилий ничего не отвечает, порывисто уходя вперёд и оставляя младшего позади. Самоуверенный придурок. Может, ты и вырос, но я помню, что было у тебя внутри. Я вижу твою душу насквозь. Даже когда ты понимаешь, что сделаешь только хуже, то всё равно будешь переть напролом, потому что так устроен. Потому что уверен в своей детской правоте. Потому что в этом т в о я суть. Глупо, Данте. Мы уже давно не дети, и твои жалкие попытки собрать нашу мозаику заново тщетны. Но если ты посмеешь остановиться, я убью тебя.